Текст книги "Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать"
Автор книги: Николас Монтемарано
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 3
Глория Фостер
КОНФЕРЕНЦ-ЦЕНТР ДОНАЛЬДА СТИВЕНСА, РОУЗМОНТ, ИЛЛИНОЙС, 2000
Это не случайность, что я сейчас стою на этой сцене. Это не случайность, что каждый из вас сидит именно там, где он сидит. Поверьте мне, не существует такой вещи, как случай. Мы несем полную ответственность за все то, что переживаем в своей жизни. Мы создаем все, даже так называемые случайности. Совпадения никогда не бывают совпадениями. Нет ничего случайного. Нет ничего, что ничего не значит.
И это хорошая новость. У всего есть причина, и эта причина – вы.
Синхронизм – это просто вселенная, которая перемигивается с вами. Вселенная говорит: «Обрати внимание. Это кое-что значит. Это то, о чем ты думал, то, чего ты просил».
Когда вы настроены на изобилие, вы можете создавать случайности целенаправленно. Вы можете смело рассчитывать, что всё, что вам нужно, и все, кто вам нужны, появятся в идеально рассчитанный момент. Не надейтесь и не молитесь о том, чтобы нужный человек вошел в вашу жизнь. Не надейтесь и не молитесь о благосклонности удачи. Не существует никакой удачи, кроме той, которую создаем мы сами.
Я призываю вас каждое утро при пробуждении брать на себя следующие обязательства. Я обещаю сегодня обращать внимание на все. Я верю, что все на свете что-то означает. Я верю, что вселенная постоянно подает мне намеки, отражая мое внутреннее состояние, давая мне шанс отменить и стереть любые негативные мысли и чувства, которые у меня возникают. Я обещаю раскрыться сегодня для интуитивной прозорливости – более того, ожидать ее. Я верю, что все, что мне нужно, явится ко мне само. Я верю, что встречусь именно с теми людьми, с которыми мне необходимо встретиться в этот момент времени. Я верю в идеальную синхронизацию. Я верю в создание счастливых случаев.
Послушайте, я признаю́, что существуют люди, которые ни во что такое не верят. Некоторые верят, что худшее, что может случиться, непременно случится. Что ж, тогда не следует удивляться, когда худшее действительно случается. Они читают по утрам газеты – и начинают свой день с поисков трагедии. Они смотрят вечерние новости – и завершают свой день мыслью о том, что мир – опасное место. Их сны темны, полны тревоги. Я не сужу таких людей, но мне их очень жаль. Ведь они вовсе не обязаны жить в таком страхе. Пожалуйста, услышьте меня: я не отрицаю, что в мире случаются трагедии. Но, фокусируясь на трагизме, мы притягиваем еще больше трагизма.
Каждый из вас должен ответить на следующий вопрос, самый важный из всех вопросов, на которые вам когда-либо придется отвечать: как вы считаете, дружелюбна вселенная или недружелюбна? Если вы верите, что вселенная недружелюбна, то именно в такой вселенной вы и живете. Если вам хочется привести в пользу этого аргументы, в доказательствах недостатка не будет. И наоборот, если вы верите, что вселенная дружелюбна, то именно в такой вселенной вы и живете. Вселенная, в которой подобное притягивает подобное, в которой мысли становятся явлениями, в которой вы не бессильны, в которой вы заслуживаете настолько хорошего самочувствия, насколько вам хочется, в которой не существует ни сомнений, ни страха, ни состязательности, ни тревоги, ни ревности, ни ненависти, ни обвинения, ни отчаяния. Вселенная, в которой всего всегда достаточно, в которой нет такого понятия, как прекращение доступа.
Вселенная, в которой одна счастливая мысль ведет к следующей, а та – к третьей. Вселенная, в которой нет никаких ограничений. Вселенная, в которой чудеса не чудесны, потому что они случаются все время.
* * *
Пробуждение не ощущается как пробуждение – скорее как рождение заново: мир по-прежнему здесь, ждет меня.
У меня болит все тело, но мне плевать. Из капельницы в мою руку сочится прозрачная жидкость. Вдыхаю – и комната раздувается; выдыхаю – и вижу крохотных белых лошадок, скачущих на волне пара, исходящего из моего рта. Пытаюсь вдохнуть их обратно в легкие, но они галопом мчатся через комнату, исчезают в воздухе.
С потолка надо мной свисает шнурок. Мне ясно: если я за него потяну, мир выключится. Я пытаюсь силой воли пошевелить рукой.
Высокая женщина с рыжими волосами стоит у окна, спиной ко мне. Она дышит на окно, пальцем пишет на затуманившемся стекле слова. Я пытаюсь заговорить с ней, спросить, кто она, где я, что случилось, но не могу издать ни звука.
Какие сейчас сумерки – утренние или вечерние – не могу разобрать. Смотрю в окно, пытаясь определить, станет мир светлее или темнее.
Мысленно – старая привычка – пытаюсь связаться с ней. Повернись, думаю я, и она поворачивается.
– Глория, – говорит она.
Я гляжу мимо нее и вижу, что именно это слово она писала пальцем на запотевшем от ее дыхания стекле.
Должно быть, она назвала мне свое имя. Но я не знаю никого по имени Глория, по крайней мере, не помню.
Вторая рука, не та, которой она писала, на перевязи. Повязка, закрывающая нос, охватывает голову. Под глазом «фонарь».
– Глория, – повторяет она, голос ее как эхо.
Я дважды моргаю, намеренно, пытаясь установить код, который она научится распознавать: одно моргание – «да», два – «нет».
Я хочу спросить ее, не в критическом ли я состоянии, не должен ли я передать ей какую-нибудь информацию, прежде чем умру. Может быть, кто-то пытался убить меня, пытался убить нас обоих. Впервые задумываюсь, уж не жена ли она мне, а потом вспоминаю, что у меня есть жена – и начинаю плакать, настолько я счастлив, и ребра мои болят оттого, что я вздрагиваю, и это самая восхитительная боль, какую я когда-либо испытывал… пока до меня не доходит, что я неверно употребил время глагола: не есть, но была, и теперь боль – это просто боль. Мой страх изменился: теперь я боюсь не умереть, а жить.
Память возвращается: я живу в одиночестве на Мартас-Винъярд. Эта женщина приехала, чтобы отыскать меня, случилась авария, я не мог дышать, а потом…
Глория. Она хочет знать, кто такая Глория.
Не знаю, думаю я. Разве это не твоеимя?
Я моргаю дважды, но она не замечает. Я снова моргаю дважды.
– Когда ты вернулся, ты произнес имя – Глория. Велел мне записать его. Больше ты ничего не сказал. Я даже не была уверена, действительно ли это человеческое имя, или ты просто молишься [6]6
Глория (лат. Gloria – слава) – начало нескольких католических молитв.
[Закрыть].
– Вернулся назад – откуда?
Она словно подслушивает мои мысли:
– Ты поправишься, но несколько минут тебя не было.
И тут я вспоминаю. Не о том, кто такая Глория, но почему я произнес это имя, хоть и не помню, чтобы произносил его.
Отсюда « там» кажется всего лишь сном. Однако оттуда казалось сном « здесь».
Во сне или нет, но я слышал это имя. Глория.
Голос моего отца.
Невозможно – однако именно голос моего отца произнес это имя.
Даже если бы я мог говорить, не стал бы рассказывать обо всем ей, этой женщине, которая явилась, чтобы спасти меня.
– Я знаю, кто ты, – говорит она. – Я же говорила тебе – моя авария не была случайностью. Как и твоя. Думаю, это как-то связано с Глорией.
– Ральф…
И это все, на что меня хватает – одно слово.
– С ней все в порядке, – заверяет она. – Я забочусь о ней. Надеюсь, ты не против, мне пришлось остаться в твоем доме. Прошла уже неделя.
Я пытаюсь облизнуть губы, но слюны во рту нет. Она подает мне ледяной кубик из чашки, стоящей на столике подле кровати.
– Два сломанных ребра, – говорит она. – Легкое проткнуто. Собственно, из-за него-то вся беда и случилась. Ну, и еще сотрясение. Готова спорить, у тебя голова просто раскалывается от боли.
Я моргаю один раз.
– Ты помнишь мое имя?
Моргаю дважды.
– Сэм, – говорит она. – Сэм Лесли.
В окне ночь: оказывается, когда я проснулся, был вечер, а не рассвет. Я закрываю глаза и слушаю, как наркотик по капле стекает в мою руку.
Когда я вновь открываю глаза – это может быть как пять минут, так и пять часов спустя, – шнурка надо мной больше нет. Сэм нет тоже. Я вглядываюсь в свое дыхание, но теперь у лошадок человеческие торсы и лица. Я быстро вдыхаю их обратно в свое тело. Когда я в следующий раз выдыхаю, они уже дети, которые катятся на волне моего дыхания через комнату до самого окна, где на стекле по-прежнему написано имя Глория.
* * *
Я представляю дом, а в доме – ее, без меня.
Она просыпается в темноте раннего утра, лицо у нее саднит. Ральф ждет у постели, виляя хвостом настолько энергично, насколько это возможно для такой старой собаки.
Она перекатывается на край кровати, морщась от боли в руке, и подставляет собаке лицо – облизать. Та кладет голову на матрас, ждет, чтобы ее почесали.
Она спит в нижнем белье. Может быть – поскольку вещей у нее с собой было совсем немного – спит и вовсе без одежды.
Джинсы, свитер, одно из моих пальто, прогулка с собакой, холодно, но солнечно, вниз по дороге в лес, промерзшие грунтовые тропинки, удовлетворение при виде того, как собака опорожняет мочевой пузырь и кишечник где захочет, как она грациозно присаживается на корточки, как поднимается пар от ее мочи у корней дерева, на котором вырезаны твои инициалы – сентиментальный жест нашего последнего года вместе.
Обратно домой – спустя неделю этот дом уже ощущается как дом,– чтобы покормить собаку. К этому времени она уже знает, что собака не станет есть одна, даже не прикоснется к пище, если в комнате не будет кого-нибудь, так что она заваривает себе чай (нет ни кофе, ни кофеварки) и ложкой выкладывает йогурт в миску с гранолой (по типу она похожа на любительницу йогурта). Ее машину вызволили из глины на буксире. Я представляю, как она едет закупать продукты, молоко, хлеб, яйца, банку арахисового масла; представляю, как она уже исследовала Винъярд, знает, где можно купить газеты, где находятся лучшие книжные магазины; представляю, как она купила себе новую пару джинсов.
От звука, который издает лакающая собака, в ней просыпается жажда. Она проглатывает две таблетки обезболивающего, потом раздевается, чтобы принять душ.
Стараясь не намочить бинт на лице, она моется, повернувшись спиной к воде. Ее поврежденная рука словно притянута к боку невидимой перевязью. Правша, она бреет ноги левой рукой, используя старый станок, которым я раз в несколько недель подбриваю шею. Намокая, ее рыжие волосы кажутся более темными.
Когда она открывает дверь в ванной, собака ждет на пороге, держа в зубах ее тапочек. Спасибо, спасибо, хорошая собака, и потом – в прачечную, где ждет вчерашняя одежда, чистая и высушенная.
Одетая, но босиком, она садится, скрестив ноги, на коврик, прислонившись прямой спиной к дивану, и закрывает глаза. Ежедневная практика. Она следит за дыханием, вдыхает и выдыхает через нос, и любую мысль, которая к ней приходит, – о брате, лежащем на полу в ванной, о записке, которой он не оставил, о том, как она могла бы спасти его, о сильном ощущении, сильнее, чем когда бы то ни было, что случайности вовсе не являются случайностями, что что-то важное вот-вот произойдет, – она осознает лишь настолько, чтобы попрощаться с ней, а потом отпустить, и отпускает, опустошает разум, пусть даже всего на несколько секунд, прежде чем ее находит новая мысль, потом она отпускает и эту, возвращается к дыханию, и спустя какое-то время уже не существует ничего, кромедыхания, и нет ее самой. Она возвращается только тогда, когда звонит телефон.
Пожилая женщина извиняется, говорит, что, должно быть, ошиблась номером.
Нет смысла снова медитировать; двадцати минут на сегодня достаточно.
Снова звонит телефон. Та же женщина, на этот раз она спрашивает меня: «Эрик дома? Мой сын дома?»
– Не волнуйся, – рассказывает мне Сэм, когда приходит повидаться со мной этим утром. – Я не сказала ей, кто я такая.
– А ктоты такая?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что бы ты сказала ей, если бы сказала правду?
– Что я твой друг.
– Ты рассказала ей об аварии?
– Нет.
– Это, наверное, и к лучшему, – соглашаюсь я. – А что ты ей сказала?
– Что я – горничная.
Она берет в руки блокнот, лежащий на столике возле кровати, смотрит, что я там написал, потом переводит взгляд на меня.
– Что случилось, когда ты умер?
– Ничего.
– Куда ты отправился?
– Никуда.
– Скажи мне правду.
– Это все равно что уснуть.
– Это ее фамилия?
– Чья?
– Глории.
– Кто такая Глория?
– Я ждала, что ты мне это скажешь.
– Если ты этого не знаешь, тогда зачем ты здесь?
– Что ты имеешь в виду?
– Если случайностей не существует, тогда зачем ты здесь?
– Я пыталась найти тебя.
– Ладно, но это – причина для тебя. А что ты должна сделать здесь для меня?
– Выгуливать твою собаку.
– А что еще?
– Устроить тебе автомобильную аварию.
– Если ты полагаешь, что мне суждено было попасть в эту аварию…
– Я научилась этому у тебя– из твоих книг.
– Я больше в это не верю. – Я нажимаю кнопку, которая увеличивает подачу морфина в мою кровь. – Теперь ты – учитель, я – ученик. Расскажи мне, почему я должен был попасть в эту аварию.
– Каково это? – спрашивает она. – Я имею в виду, ты видел свет или что-то в этом роде?
Я нажимаю на кнопку с морфином, нажимаю снова, нажимаю снова.
– Каков смысл всего этого?
Она смотрит на листок бумаги, зажатый в ее руке.
– Глория Фостер, – говорит она.
* * *
Она выгуливает собаку, готовит для меня, приносит мне зубную щетку и чашку, чтобы сплевывать. Предлагает умыть меня, и я благодарен ей, но прошу вместо этого помочь мне добраться до раковины, где протираю лицо, руки и грудь мягкой мочалкой. Она перечитывает мои книги, делает заметки на полях. Курс повторения пройденного, как она это называет. Всякий раз забывается и начинает читать параграф вслух, я напоминаю ей этого не делать.
– Как забавно, что ты прямо рядом со мной – я имею в виду, ведь это же ты– и я сижу тут, читая твои книги!
– Я уже не тот человек, который писал эти слова.
– Прежний ты мне нравился больше.
После паузы:
– Это была шутка, ты же понимаешь.
Врач выдал мне распоряжения: две недели постельного режима; никакого вождения месяц; никакого напряжения, никакого стресса. Чего ожидать: головных болей и тошноты. Что возможно: головокружение, двоение в глазах, звон в ушах, депрессия, перепады настроения, потеря памяти, чувствительность к свету и неверное понимание, хотя я не понимаю, как именно я должен решать, верное у меня понимание или нет. Если я ощущаю головную боль, которая длится больше суток, или не реагирует на медикаменты, или становится острой, я должен позвонить. Если у меня будет потеря памяти или спутанность сознания, я должен позвонить. Если мне будет трудно дышать – помимо нормальной затрудненности, которой следует ожидать при сломанных ребрах, – я должен позвонить немедленно. Что касается остального – покой, покой, и еще раз покой.
Моя машина восстановлению не подлежит, так что Сэм каждый день ездит на своей машине на рынок за газетой. Я третий день дома, и она отсутствует три часа. Предполагаю, она поехала в книжный магазин или собирается купить еще что-то из одежды, но она возвращается, держа в руках кипу бумаги. Она ездила в библиотеку, чтобы воспользоваться Интернетом. И обнаружила в США более трехсот Глорий Фостер.
– А Бог подсказал тебе ее второе имя?
– Бог ничего мне не подсказывал.
– Хорошо, тот ангел, или призрак, или голос, который поведал тебе имя и фамилию, случайно, не упомянул ее второе имя, или хотя бы инициал?
– Я рассказала тебе все, что знаю.
– И что, никакого адреса?
– Нет.
– Даже штата?
– Нет.
Тогда она обращается за помощью ко мне прежнему. Она посылает вовне свое намерение – используя пошаговый процесс, о котором я писал в «Повседневных чудесах», – чтобы получить нужную ей информацию и найти Глорию Фостер. В течение трех дней она медитирует по часу утром и по часу вечером, ожидая, что к ней придет сообщение. Как оно придет – не имеет значения; это может оказаться что-то прочитанное ею, реплика проходившего мимо незнакомца, фраза или даже единственное слово, которое возникнет в ее мыслях, словно кто-то другой вложил его в них.
К Сэм оно приходит как короткий, но очень яркий сон; она уверена, что он содержит информацию, о которой она просила.
– Дом с террасой, а за ним – кладбище.
– Это мойдом, – говорю я. – Тот, в котором я вырос – в Квинсе. Там живет моя мать.
– В этомдоме живет Глория Фостер.
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказал брат.
– Твой умерший брат?
– Он гулял по кладбищу, – объясняет она. – Это точно был он, но выглядел так, как выглядел бы сейчас, если бы остался жив. Плотнее, те же волнистые волосы. По-прежнему красивый.
– Что он говорил?
– Он то и дело швырял камешками в этот дом, но камешки превращались в головки одуванчиков. Они ударялись в заднюю стену дома, и пух рассыпался, как свет.
– И, как ты поняла, это значит, что Глория Фостер живет в том доме?
– Ты не обязан верить в то, что я говорю, – говорит она. – Однако должна тебе сказать, что я собираюсь найти ее, даже если ты этого не хочешь.
– И все только потому, что человек, которого ты знать не знаешь, произнес ее имя, когда вернулся к жизни.
– Я знаю тебя.
– Ты знаешь его, – я указываю на книгу, лежащую у нее на коленях.
– Ладно, значит, я знаю его, – соглашается она. – Может быть, его-то я и возьму с собой. Что так, что сяк, я собираюсь ее найти.
– Несмотря на то, что это никак не связано с вами.
– Мой брат был в этом сне, – возражает она.
– Твой брат мертв.
Она стягивает бинт с носа, сначала медленно, потом одним быстрым рывком. Ее глаза наливаются слезами.
– Прости, – спохватываюсь я.
– Мертв он или нет, это как-то связано с ним.
– Хорошо, но как это связано со мной?
– Твои книги так мне помогли – а потом ты исчез. Ходили слухи, что ты перестал верить в то, что писал.
– Ну и что?
– Но ведь то, что ты писал, – правда, – говорит она.
– И ты собираешься снова заставить меня уверовать?
– Я знаю только, что нам необходимо найти Глорию Фостер.
– Почему нам?
– Ты – тот, кто произнес ее имя, – говорит она.
– Теперь у тебя есть имя, и я тебе больше не нужен.
– Да ладно, – отмахивается она. – Разве какая-то часть тебя не верит по-прежнему?
– Верит – во что?
– В то, что закон притяжения действует. В то, что наши намерения действительнообладают силой.
– В мои намерения не входило ничего из этого – ни автомобильная авария, ни сломанные ребра, ни ты.
– Иногда свои намерения не осознаёшь, пока они не проявятся.
– Если бы намерения действовали, моя жена по-прежнему была бы жива. Как и твой брат.
– Все происходит по определенной причине, даже если причина не всегда очевидна.
– Прекрати меня цитировать.
– Вселенная всегда прислушивается к нам.
– Пожалуйста, перестань.
– Это твои слова, не мои.
– Его!
– Он – это ты.
– Он – не я.
– Ладно, но он по-прежнему внутри тебя.
* * *
В ту ночь она будит меня посреди беспокойного сна. Я не могу лежать ни на боку, ни на животе; ребра слишком болят. А если лечь на спину, дыхание становится поверхностным.
Я смотрю на нее в упор, но не могу вспомнить ее имя. Рыжие волосы, веснушки, синяк под глазом, сломанный нос.
– Я знаю, где она, – говорит она.
– Дай-ка угадаю, – говорю я. – Еще один сон.
– Мой брат, – говорит она. – Он показал мне имя на кладбище.
– Погоди-ка, – говорю я. – Каждое слово, которое ты произносишь, я слышу по два раза.
Она дает мне таблетку из одного из пузырьков, стоящих на моей тумбочке; я собираю во рту слюну, чтобы проглотить ее.
– Я не доверяю снам, – говорю я ей.
– Я прошу, чтобы ты доверял мне.
– Когда ты уезжаешь?
– Мыуезжаем утром, – говорит она.
О чем я не рассказываю Сэм, так это о том, что ты всю ночь пела мне, так отчетливо, будто лежала на кровати рядом со мной – ту песню, которую ты пела, когда мы познакомились, ту песню, которую я ставлю чаще всего теперь, когда тебя больше нет. Было легче всего ничего не хотеть, не думать слишком много, не верить ни во что, кроме того, что находится прямо перед глазами. А теперь эта женщина, и ее сны, и ее мертвый брат, и ты мне поешь в моем сне…
– Вот увидишь, окажется, что все это ничего не значит.
– Нет ничего такого, что ничего не значит, – возражает она.
– Если ты еще раз меня процитируешь, я выругаюсь.
– Извини, – говорит она.
– Я устал, – говорю я ей. – Я просто устал.
– Я сама поведу машину.
– Кажется, я никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым.
– Ты можешь проспать всю дорогу, если хочешь.
Я отворачиваюсь от нее и закрываю глаза, надеясь снова провалиться в свой сон о тебе. Я прислушиваюсь к твоему голосу, но он исчез.
Глава 4
Кэри
ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ «САН-ВЭЛЛИ», САН-ВЭЛЛИ, АЙДАХО, 1998
Как прекрасно быть здесь, с вами, в этот чудесный день! На самом деле в мире не найдется другого места, где я предпочел бы оказаться в этот момент.
Все, что нужно, – одна-единственная счастливая мысль. А потом еще одна. А потом еще.
Мне нравится, когда на улице солнечно, когда льет дождь, когда падает снег. Мне нравится, когда темнеет рано, когда допоздна светло. В каждом мгновении каждого дня есть нечто прекрасное. Все, что нужно сделать, – это принять решение видеть позитивное, фильтровать мир.
Нужно жить, как будто.
Давайте-ка я это повторю: нужно жить, как будто.
Как будто у вас уже есть все, чего вы желаете. Как будто вселенная к вам прислушивается. Как будто это, что бы оно ни было, уже в пути.
Предвкушайте то, что грядет. Живите в постоянном состоянии ожидания.
Если хотите любви – ожидайте любви. Если хотите здоровья – предвкушайте здоровье. Если хотите хороших новостей – готовьтесь к ним. Празднуйте все то, чего хотите, как будто это уже сбылось.
Когда вы ожидаете чего-то, это уже в пути. Когда боитесь чего-то – это уже в пути.
Все, чего вы желаете, уже за дверью. Все, что вам нужно сделать, – распахнуть дверь и принять это.
Вообразите, что вы пытаетесь добраться из точки А в точку Б. Вы движетесь вперед, у вас все получается, вы набираете скорость, вы вот-вот уже будете там, но вдруг возникает препятствие. Что делает большинство людей, когда на пути возникают препятствия? Они притормаживают. Они объезжают препятствие. Отлично. Но что происходит, когда появляется еще одно препятствие, а потом еще одно и еще? Вам приходится все больше и больше замедлять шаг и со временем вас настигает разочарование, вы устаете, вы начинаете ожидать препятствий.
А теперь позвольте мне задать вам всем вопрос: разве не было бы лучше избавиться от этих препятствий?
Первый шаг к избавлению от препятствий очень прост – назови их, обнажи их, вытащи их на свет.
Итак, возьмите лист бумаги и сложите его пополам.
На левой стороне страницы мы составим список из 10 препятствий, которые мешают открыться двери изобилия.
1. Нетерпение
2. Сомнение
3. Негативность
4. Страх
5. Соревнование
6. Тревога
7. Ревность
8. Гнев
9. Осуждение
10. Отчаяние
Вглядитесь в них как следует. Проверьте, не узнаете ли вы среди них те препятствия, которые стоят у вас на пути.
Будьте честны. Сегодня – день, когда нужно быть реалистами. Сегодняшний день будет одним из лучших дней в вашей жизни. Поверьте мне.
А теперь на правой стороне страницы мы составим новый список. Десять ключей от двери, через которую в вашу жизнь потечет изобилие.
1. Терпение
2. Вера
3. Позитивное мышление
4. Бесстрашие
5. Умение радоваться за других
6. Уверенность
7. Доброта
8. Радость
9. Ответственность за себя
10. Благодарность
Обведите кружком этот последний пункт, благодарность.
Подчеркните его. Поставьте рядом с ним звездочку.
Никогда не недооценивайте силу слова «спасибо». Не жалуйтесь, не осуждайте, не вините, не сравнивайте, просто говорите спасибо. Снова и снова, всему на свете: спасибо, спасибо, спасибо.
Бывают дни, когда кажется, что все идет не так, как вам хочется, но в действительности, если даже эти дни вы приветствуете потоком благодарности, вселенная вас слышит. Вот какое сообщение вы посылаете: все всегда идет по-моему, даже когда кажется, что это не так. Сейчас я буду радоваться, потому что знаю, что это, чем бы оно ни было, уже в пути. Ничто не может поколебать меня в этой уверенности. На моем пути нет никаких препятствий. Если что-то кажется препятствием, на самом деле оно таковым не является. Вот что слышит вселенная всякий раз, когда вы говорите «спасибо».
Не беспокойтесь о деталях. Не волнуйтесь о «как» или «когда». Чудеса не рациональны. Просто знайте, что это уже в пути.
Но ведь не всегда всё получается, говорите вы.
Я знаю, знаю.
Пожалуйста, послушайте меня: не позволяйте грузу прошлого тянуть вас вниз. Не позволяйте своему прошлому определять свое будущее. Пришло время пересказать вашу историю заново, начиная со следующей же мысли.
Сейчас – вот все, что имеет значение; больше не существует ничего.
Прямо сейчас мне хорошо, потому что… прочерк.
Я хочу, чтобы мы сегодня начали с того, чтобы заполнить этот прочерк. Потратьте следующие десять минут и напишите это предложение столько раз, сколько успеете. Подумайте обо всем том, из-за чего вам сейчас хорошо, и дайте вселенной знать, насколько вы благодарны.
Одна счастливая мысль, потом еще одна, потом еще одна. Одно спасибо, потом еще одно, потом еще одно.
Прямо сейчас мне хорошо, потому что…
Прямо сейчас мне хорошо, потому что…
Вселенная прислушивается. Поверьте мне.