Текст книги "Матрица"
Автор книги: Никола Седнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Никола Седнев
Матрица
Повесть
И на летном поле в толпе пассажиров, теперь уже бывших, спускавшихся по трапу самолета, и в здании аэровокзала, где все, со мной прилетевшие, прилипли к ленте транспортера в ожидании своих чемоданов, баулов и сумок, я выделялась полным отсутствием багажа. Прогулочная дамская сумочка через плечо на шлейке. И всё. В буфете я купила бутылку пепси-колы.
– Вон открывашка, – буфетчица показала на никелированный предмет, прикованный цепью к прилавку, чтобы не сперли, – совдепия, что поделаешь.
– Не люблю открывашек, я предпочитаю вот так, – сказала я и в мгновение ока пенисто откупорила бутылку при помощи перстня.
Миновав дверной тамбур на выходе из здания аэровокзала, я увидела какую-то девицу, которая маячила передо мной с чемоданом на колесиках и странно пялилась на меня, раз за разом переводя взгляд с моего лица на мою обувь и назад.
– Вы же на выходе, а не на входе... – наконец тихо, немного насмешливо сказала она.
И тут я поняла. Я с методичностью автомата использовала по назначению деревянный подстил с густой порослью синтетический щетины...
– Ч-черт! Извините, пожалуйста. – Я шагнула в сторону, уступая ей дорогу. – Рассеянная с улицы Бассейной! Как вижу коврик на полу, так машинально начинаю вытирать об него ноги. Простите. Воспитанность, переходящая границы разумного...
– Ничего, бывает, – улыбнулась девушка. И преспокойненько прошагала себе в здание аэропорта, и не думая вытирать подошвы.
На стоянке с ее стадом заснувших автомобилей я подошла, отхлебывая на ходу из горлышка, к первой же попавшейся машине с шахматным наростом на крыше.
– Куда ехать? – оживился бритый наголо мужчина с марлевым тампоном на голове, крест-накрест прикрепленным лейкопластырем. Он стоял рядом со своим «конем», опершись локтем о капот и поигрывая брелоком с ключами.
Первое «куда ехать?» было несколько обрадованным: конец ожиданию, а кроме того, он подумал, что эта юная крашеная блондинка вряд ли планирует огреть его железной трубой по голове, что тоже просветляло. В дальнейшем интонации менялись.
– Куда ехать? – несколько громче и раздраженнее – это я уже, игнорируя его вопрос, невозмутимо взялась за ручку дверцы и ему пришло в голову, что я глухая. – Куда ехать?.. – это я открыла дверцу, параллельно еще разок отпив из горлышка. – Куда ехать?!. – с элементами истерики – таксист очень хотел, чтобы я сперва «договорилась», попросту говоря, безропотно выслушала несусветную цену. – Куда е-хать?! Ку-да е-хать?!.
Уже сидя рядом с ним, я подождала, пока закончится его кудахтанье – он все никак не мог остановиться, а когда водила иссяк, коротко сказала:
– В цирк, – и добавила: – Едем или пересесть в другую машину?
Мы уже мчались по трассе, когда бритоголовый, глянув на счетчик топлива, начал:
– Только мне нужно будет...
– Конечно, зачем рисковать, – перебила я. – Раз кончается бензин, лучше заехать на заправку, я не тороплюсь.
– Вы прямо мысли читаете...
– Бензозаправка будет километра через два с левой стороны. Там есть разрыв в сплошной осевой линии, можно повернуть.
– Вы наверное сама водитель.
– Нет, машину не вожу. Не умею.
– Значит, хорошо знаете город.
– Я в вашем городе впервые. Только что прилетела.
– Ну да! – сардонически воскликнул раненый в голову таксист. – Откуда же знаете, где заправка?
– Вы же сами себе только что ответили на свой вопрос. До того, как его задали. Мысли читаю.
Он хохотнул и некоторое время пока еще на медленном огне переваривал услышанное.
– Хорошо! – наконец сказал, решив уличить меня во лжи. – Вот вам ведь наверняка хочется спросить, отчего у меня эта повязка на голове?
– Терпеть не могу расспрашивать. Я считаю – если надо, человек сам расскажет. А если не надо – зачем в душу лезть.
– Вот если бы моя жена была такой!.. Кстати, если вы мысли читаете, расскажите, что это за повязка, почему и откуда?
– А вы подумайте об этом сначала.
– Зачем мне думать, я и так знаю.
– Ага, уже подумали. – Я потерла ногтями правой руки ребро левой ладони. – Значит, так. Три дня назад на... Манежной угол Профсоюзной вас остановила парочка – парень-доходяга и с ним какая-то в мини-юбке, которую вы мысленно называете мандолиной. Сказали, что им надо в центр. За-амедленная ре-ечь, все такие из себя неторопливые, короче, сразу видно, что наркоши. Первоначально вы не хотели их брать, потом решили рискнуть – с планом в ту смену было туго. Сели они сзади. А вы по ходу движения нет-нет да и посматривали опасливо в зеркальце заднего вида. В общем, какое-то подозрительное шевеление за спиной уловили и даже успели отклониться. Но не полностью, лишь частично, и отрезок железной трубы скользнул по голове. Кожу сбоку содрал. Вы остановили машину, выволокли нарика за шкирку на тротуар и давай метелить его ногами, как футбольный мяч. Так называемая мандолина выскочила, начала верещать, полезла царапаться, вы и ей вставили пару разочков по печени, потом вызвали ментов. Оказалось, наркоманам не хватало на дозу, решили грохнуть таксиста...
– Вы будто были при этом, – пробормотал он, разрываясь взглядом между дорогой и моим личиком.
– Надо осторожнее подходить к выбору пассажиров, Вадик, – сказала я. – Более вдумчиво.
Вот сколько раз себе говорила: не стоит кудесничать на ходу – лучше, когда такси стоит на светофоре в ожидании зеленого. Он чуть в аварию не вляпался.
Визжали тормоза – наши и чужие, крыло встречной машины еле разминулось с нашим бампером, бетонная опора электропередач разъяренно мчалась на нас с явным намерением ударить, но в последний момент передумала и ускользнула куда-то вбок...
Когда мы прочно остановились и мир перестал круговертью мельтешить окрест нас, Вадик глядел на меня широко распахнутыми глазами, а нижняя его челюсть болталась примерно на уровне коробки передач.
– Откуда в-вы з-знаете, как меня з-зовут?.. – бедняга аж заикаться начал.
– Я же сказала, мысли читаю, Вадик. Поехали.
– Вы просто... откуда-то меня... обо мне... знаете...
– Нетушки, вижу впервые. Подумайте о своих женах.
– Не понял...
Я почесала ребро левой ладони:
– Ага, уже подумал. Первую жену звали Карина, вторую, с которой вы сейчас живете, – Даша. Правильно?
– Как это у вас получается?..
– Поехали, чего зря стоять. Не знаю, это у меня с детства.
Периодически испуганно посматривая на меня, он достал из бардачка картонку со своим фото и надписью «Бабаев Вадим», всунул ее в кронштейн с рамочкой, прикрепленный к торпедо между спидометром и часами, сказал: «Ну, вы даете», – и мы вновь поехали.
Минут через пять мы были у цирка. Я доставала из сумочки кошелек, раскрывала его, когда таксист Вадик спросил:
– А вот о чем я сейчас думаю?
– Брать с меня деньги или нет, – не колеблясь, ответила я и протянула ему купюру.
– Я решил не брать, – сказал он, улыбнувшись. – Когда еще в следующий раз посчастливится встретиться с волшебницей...
Отдельные грустные нотки в его голосе позволяли с большой долей вероятности предположить, что Даша оказалась не совсем волшебницей, а то и совсем не волшебницей.
– Спасибо, – сказала я, положила купюру назад в кошелек, достала платочек, придвинулась и чмокнула его в щеку. После этого аккуратно вытерла след от своей помады.
– А будущее вы умеете угадывать?
– Мы живем в эпоху узких специалистов. Если б я все умела – мне б цены не было. В базарный день, – уклончиво ответила я. – Раскрою вам на прощание, Вадик, один секрет. Я сотни раз в своей жизни ездила на такси, и ни разу с меня денег не взяли. Когда рассказываешь водителю, как зовут его, жену его, что он сейчас думает, например, о своем звере-начальнике, владельце таксопарка, предположим, Зурабе Шалвовиче...
– Да... – выдохнул он, – Зураб Шалвович... козел редкий... Как это у вас получается?..
– ...кто ж рискнет после этого, – продолжала я, – взимать денежку с колдуньи? Лучше ее задобрить, умаслить. На всякий случай, – тут я зловеще понизила голос до шепота, – а то еще превратит тебя в суслика. Или в таракана...
– Но... вы же меня не... не заколдуете?..
– Не бойся. Я добрая кудесница. Тем более плату за проезд с меня не взял. Импотенцию я тебе не наколдую, – сказала я, – этого ведь ты сейчас испугался больше всего, не так ли?
– Ма-ма... – жалобно пролепетал он.
Я не стала говорить, что вообще колдовать не умею – зачем разочаровывать человека относительно магических способностей? Народ хочет верить в чудеса. Что ему еще остается?..
Едва я успела выйти из такси, бритоголовый рванул с места так, будто за ним гнались наркоманы всего земного шара – каждый со своей персональной железной трубой и мандолиной.
Некоторое время я смотрела вслед улепетывающему со всех колес Вадику, а собственно, оттягивала то, что мне предстояло сделать. Наконец собралась с духом, сотворила полупируэт – носок одной ноги неспешно, даже вроде лениво прячется за подколенным сгибом другой и вдруг, неожиданно распрямляясь, совершает в воздухе мгновенный, словно бросок кобры, мощный и элегантный каллиграфический росчерк пуантом, разворачивая туловище в противоположную сторону – и оказалась лицом к цирку, фасад которого был развеселен гирляндами разноколерных флажков.
Перед входом на резиновом коврике распласталась влажная тряпка – я тщательно и долго вытирала об нее подошвы, задумавшись о чем-то своем, о девичьем, когда седенький, маленький и щуплый старичок-охранник, похожий на тролля, выглянув из будки, спросил:
– Вы к кому?
– А-а...– растерянно пропела я, но тут он сам же и пришел мне на помощь:
– Вы на кастинг?
– Кастинг? – удивилась было я, но тотчас исправила оплошность: – Ах, да! На кастинг!
Цирк был гулок и пуст. Лишь посреди ярко освещенной арены на длинной скамейке сидели разномастные девушки – десятка два. Прямо перед ними стояли, вяло переругиваясь, двое – пузатый очень коротенький дядечка в костюмчике еще советского производства и очень высокая тетка – расфуфыренная, в чалме, с поношенным лицом, хранившим, однако, как говаривали в старину, «следы былой красоты», которую не удалось полностью истребить ни избыточному питанию, ни избыточному же употреблению алкогольных напитков. Парочка весьма походила на клоунов, а точнее – на Пата и Паташона. Даме несомненно было противопоказано работать дояркой – от ее голоса молоко бы моментально скисало. Впрочем, эта «дама с прошлым» ни за что и не согласилась бы доить коров, она явно была из тех, кто предпочитает доить людей.
– Но почему нельзя, чтоб я присутствовала? – вопрошала она.
– У нас конкурс девушек. Мы приглашали девушек. А вы что – девушка? Кто вас приглашал? – спокойно, даже несколько монотонно ответствовал коротышка.
– Но я руководительница модельного агентства!
– Так вы девушка?
– Но здесь пять девушек из моего агентства...
– Ну и что?
– Я их менеджер. :
– У нас конкурс девушек, а не менеджеров. Мы приглашали девушек. А менеджеров мы не приглашали.
– Но я должна оказывать моральную поддержку своим девушкам.
– Они что у вас моральные инвалиды?
– Но я веду их дела!
– А мои дела вы не ведете. Я не соглашался пока, чтоб вы вели мои дела.
– Но я не буду мешать!
– Конечно, вы не будете мешать – вас здесь не будет. Вы не сможете мешать.
– Но я должна следить за безопасностью своих девушек во время кастингов!
– Сейчас такие девушки пошли, что не их нужно оберегать от мужчин, а скорее наоборот – мужчин оберегать от девушек.
Девушки понимающе захихикали.
– Но я хотела бы присутствовать!
– Я же не спрашиваю, хотели бы вы присутствовать, или хотели бы сыграть со мной партию в шахматы. Я спрашиваю – кто вас приглашал?
– Но у вас же кастинг!
– Это я и сам знаю, что у нас кастинг, а не прием стеклотары. Но если я захочу присутствовать в вашем модельном агентстве во время вашей работы, я ведь должен буду просить вашего разрешения. Верно? Почему? Потому, что меня не в лесу воспитывали. Например, так: «Разрешите, пожалуйста, мне поприсутствовать в вашем модельном агентстве», или: «Я прошу вашего разрешения...» А моего разрешения, моего согласия, чтобы вы присутствовали у меня в цирке во время моей работы, не нужно?
– Но я директор модельного агентства!
– Это вы уже говорили. И что из этого следует? Что правила поведения для вас отменены?
– Но я должна присутствовать!
– А что следует из того, что вы должны? Я вам тоже что-то должен?
– Но у вас ведь конкурс!
– Я и без вас знаю, что у нас конкурс, а не шахматный турнир. Покиньте, пожалуйста, помещение.
– Нет, вы посмотрите на него! Но я хочу присутствовать!
– У нас конкурс девушек. Мы приглашали только девушек. А вы разве девушка? Кто вас приглашал?
– Нет, я не девушка!
– Значит, до свидания. Всего вам доброго.
Нетрудно было заметить, что почти каждую фразу эта женщина начинала с частицы «но», поэтому я сразу же мысленно прозвала ее «дама «но».
– Но я столько вложила в своих девушек! Вон там сидит Викулечка. Она пришла ко мне в агентство, когда ей едва исполнилось двенадцать лет. Она была сутулой, ужасно стеснительной, не умела ходить... Я ее научила всему, что сама умею – исправила осанку, научила красиво дефилировать, накладывать макияж, она теперь гармоничная, всесторонне развитая личность!..
– Если ваши девушки вам что-то должны, из этого вовсе не вытекает, что и я вам тоже что-то должен. – Тут мужчина заметил меня и сказал: – Вы на кастинг? Проходите, присаживайтесь. В ногах правды нет. А знаете, кстати, почему говорят, что в ногах правды нет?
– Не знаю, – ответила я, хотя это было неправдой, я отчетливо видела мысль, которую он сейчас облечет в звуки.
– Потому, что ее вообще нет. И в ногах в частности. Женщина, до свидания.
– Но я привела пять своих девушек!..
– Они что у вас – инвалиды? Самостоятельно не передвигаются? Почему их надо приводить?
Свободное место было только с одного края скамейки, где я и уселась рядом с барышней в очках, которая читала книгу. На ней было серое, давно вышедшее из моды платье «джерси».
Тем временем диалог Пата и Паташона тек прежним руслом с незначительными отклонениями: «Вы что – девушка?» – «Почему вы мне хамите?» – «А в чем же вы видите хамство?» – «Вы намекаете на мой возраст». – «Я намекаю только на то, чтоб вы ушли. До свидания». – «Но почему я не могу присутствовать?» – «А кто вас приглашал?» – «Но вот эти пять девушек из моего агентства». – «А они не хозяйки здесь. Они не могут сюда приглашать. Сюда я могу приглашать. А они могут приглашать, приводить к себе домой – туда, где они хозяйки». – «Но я привела на кастинг вот этих пять девушек». «А почему «привела»? Они что у вас – маленькие дети? За ручку привела, что ли? Они сами не могли прийти?» – «Но я пришла с ними!» – «А что вам здесь – пляж, дискотека, проходной двор – кто захотел, тот и пришел? Как на бульвар?» и т. д.
– Что это за кастинг? – спросила я у соседки.
Серенькая мышка оторвалась от книги и удивленно посмотрела на меня поверх поверх «гоночного велосипеда» на своем носу:
– Вы разве не знаете?! Олег Званцев ищет себе ассистентку, – и опять погрузилась в чтение.
Конечно же, победителем соревнования в занудстве стала женщина – концовку их содержательного разговора я прослушала, но дама с рудиментами красоты, торжествующе задрав нос, уселась в первом зрительском ряду, а муж-чинка, со страдальческим видом взглянув на купол и судорожно ослабив узел галстука, тяжело вздохнул. Тут на арене, откинув занавес, появились двое рабочих в оранжевых комбинезонах. Один из них катил на колесиках какое-то сооружение из множества пересекающихся никелированных трубок, похожее на библиотечную полку, второй – тележку с плитками, похожими на те, какими выстилают полы в ванных комнатах.
– Минуточку внимания! – сказал коротенький мужчина. – Моя фамилия, как в анекдотах – Рабинович. Я директор цирка. Зовут меня Александр Григорьевич. Итак, давайте начнем...
– Начните с моих девушек! – подала свой кефирный голос женщина в первом ряду. – У них мало времени, им скоро надо ехать на другой кастинг в другой конец города!
– Вы же говорили, что мешать не будете! – заорал Александр Григорьевич.
– Но зачем кричать? – сказала дама «но». – Я молчу.
Рабинович опять шумно вздохнул и закатил глаза. Тем временем рабочие приступили к установке плиток в пазах стенда. На каждой из них была какая-то цифра от «О» до «9» включительно. В никелированной конструкции наличествовало десять рядов, в которых помещалось по десять плиток – итого сто цифр. Я попыталась найти закономерность, некую систему в их чередовании, напрмер, почему после тройки поставлена девятка, а затем идет единичка перед четверкой, но вскоре поняла бесперспективность этого занятия – судя по хаотичным движениям подсобников, зачастую мешавшим друг другу, сующим плитки-номера куда попало – они походили на еще одну парочку клоунов, – это было случайное, неупорядоченное сборище чисел.
– Вы до утра будете расставлять цифры? – полюбопытствовал коротышка. В ответ рабочие развили бурную и, соответственно, еще более бестолковую
деятельность, в результате чего участились их столкновения друг с другом с последующими потираниями ушибленных мест, взаимными обвинениями и оплеухами.
– Вот у меня листик бумаги с текстом. В чем заключается кастинг? Каждая из вас по очереди должна будет выйти сюда и прочитать текст вслух, адресуясь ко мне. Предположим, что я – зритель...
– А Олег Званцев будет? – перебила Рабиновича руководительница модельного агентства.
– Те, кто немного потерпят, всё узнают! – сказал директор цирка тоном, предвещающим скорую насильственную смерть собеседницы.
– Но что, я спросить не могу?
– Ну, можно я продолжу?
– А я что – мешаю?
– У нас конкурс девушек!.. – заорал Александр Григорьевич.
– Я не девушка, я знаю. Но зачем же волноваться? Если я не девушка, так надо волноваться?
– Предположим, что я – зритель, вызвавшийся выйти из публики на арену и проверить уникальные способности... а вот и Олег Сергеевич!
Девушки дружно захлопали.
– Я его раньше только по телевизору видела, – восторженно прошептала серая мышка рядом со мной. – В жизни он еще красивее.
Мужчины бывают разные: чуть привлекательнее обезьяны, средненькие – ни туда, ни сюда (таких большинство), видные из себя и красавчики. Загорелый человек лет сорока, появившийся на арене, не подходил ни под одну из этих четырех категорий. Это был Олег Званцев, единственный в своем роде. Сам себе категория.
С первого взгляда впечатывалось в память сразу и навсегда редкое сочетание ярких синих глаз и черных густых волос.
Походка Званцева, его манеры представляли собой смесь потрясающей естественности, раскованности и спокойной уверенности в себе. В каждом движении, жесте сквозило благородство. Человек, не знавший, что видит сына простого колхозного механизатора, запросто поверил бы, что перед ним потомок Ричарда Львиное Сердце или графа Висконти, Гаруна-алъ-Рашида или лорда Бекингэма. В любом обществе и в любой одежде, даже в рубище нищего, его горделивая осанка, ясный взгляд, открытое лицо не могли не обратить на себя внимания.
Сказать, что он был красив, – значит, ничего не сказать. Это само собой. Главное – моментально ощущалось труднообъяснимым образом, минуя разум, что он незаурядная личность. А еще – он был нездешним. Не отсюда. Таких не бывает. Разве только в кино. Или на обложках журналов. Или в рисованных иллюстрациях к дамским романам.
Улыбка – непритворная, теплая, сердечная, обезоруживающая.
Разве может такая улыбка принадлежать плохому человеку?
Смех – легкий, искренний, мелодичный, заразительный, от души идущий.
Разве может так смеяться человек мелкий, эгоистичный, пошлый, ничтожный, подленький?
А глаза... Глаза его были... как два стихотворения!..
Стоит ли осуждать девушек, женщин, которые, едва увидев Званцева, успев сказать лишь «Ах!», тотчас скоропостижно влюблялись в него. Я и сама чувствовала, что готова вот-вот втрескаться в него по уши.
В общем, Олег-Смерть-Барышням.
– Здравствуйте, – сказал он бархатным голосом.
Девушки опять захлопали. Я, подумав, тоже – чтобы не выделяться.
– Что ж, давайте начнем с вас, – Рабинович показал на девушку с противоположного от меня края скамейки. Та встала.
– Представься, как я учила! – скомандовала руководительница модельного агентства своим кисломолочным голосом.
– Мы же договорились, что вы будете молчать! – раздельно, как учитель во время диктанта, проговорил Рабинович.
– Я молчу, – сказала женщина.
– Меня зовут... – начала было девушка.
– Не надо представляться! – перебил ее Александр Григорьевич. – Вы из модельного агентства этой говорливой дамы? – Девушка кивнула. – Ваша руководительница по сути дела вредит вам своей навязчивостью. Она ужасно боится, что, не дай Бог, без нее обойдутся. Ой, что ж это будет? Без нее обойдутся! Какой ужас! Олег Сергеевич сам угадает, как вас зовут. А вы, женщина... можно обойтись без ваших реплик? Не то я сниму вашу пятерку девушек с конкурса!
– Но я не знала, – сказала дама «но».
– А не знаете, значит, надо помолчать.
– Но я молчу.
– Нет, вы не молчите!
– Нет, молчу.
– Нет, не молчите! Вы же говорите.
– Но я же молчу!
– Как же вы молчите, когда вы говорите!
– Я же не говорю, я молчу!
– Помолчите!
– Но я молчу...
Званцев жестом призвал всех к тишине, внимательно посмотрел на стоявшую девушку, зачем-то почесал ногтями правой руки ребро левой ладони и диагностировал:
– Вас зовут Наташа.
– Да... – восхищенно сказала она. – Ой, Олег Сергеевич, сколько раз видела по телевизору, как вы это делаете, но... все равно... у меня нет слов!.. Как у вас это получается?
– Не знаю, это у меня с детства.
– Ага, сейчас, – это девушка сказала уже Александру Григорьевичу, протянувшему ей листок с текстом. – «Уважаемые дамы и господа! Мы просили вас делегировать на арену из зала любого из зрителей, желательно того, кого многие из вас хорошо знают, кому доверяют. Этого зрителя вы сами выбрали. Пусть сейчас он задаст любые вопросы Олегу Званцеву, вопросы, которые придут ему в голову, – пожалуй, она слишком принужденно, фальшиво улыбалась, хорошенькую мордашку портило это механическое «чи-из», точнее было сказать, что она не столько улыбается, сколько скалится. – Но сначала, как зовут этого зрителя, Олег Сергеевич?»
– Александр Гершкович, – моментально ответил Званцев.
– «Угадал?» – прочитала по бумажке Наташа.
– О да! – сказал Рабинович. – Угадал... А теперь назовите первый ряд по вертикали! – это уже Званцеву.
– 3302898703, – без запинки ответил Олег Сергеевич, стоявший спиной к стенду.
– Ну, читайте дальше! – скомандовал Рабинович.
– А, теперь опять я?.. – спохватилась девушка. Она засмотрелась на Званцева. – Где это?.. Я потеряла... ага, вот, – она опять осклабилась во все свои тридцать два зуба. – «Теперь подумайте, о чем хотите – можете записать на бумажке и передать зрителям для проверки, – и Олег Званцев угадает вашу мысль. Итак, о чем думает сейчас этот зритель, Олег Сергеевич?»
В этот момент раздался рев боевого слона царя Ксеркса, идущего в атаку.
Рабинович инстинктивно повернул голову в ту сторону, откуда донесся трубный звук. Это сморкалась в платок директор модельного агентства. И Званцев тут же озвучил:
– Боже, как мне надоела эта лахудра.
Рабинович изумленно хохотнул, затем поперхнулся, закашлялся. Женщина в первом ряду, выпучив глаза, перестала сморкаться и, побагровев, тоже начала судорожно кашлять. Девушки прыснули со смеху. Александр Григорьевич с открытым ртом развел руками в стороны, изобразив немую фразу «Нет слов!», а вслух сказал:
– Который раз сталкиваюсь с этим чудом, казалось, мог бы и привыкнуть, уже ж ведь знаю, что от Званцева ничего не скроешь, а все равно каждый раз поражаюсь...
– Саша, не отвлекайся, – мягко поторопил его Званцев. – Поехали дальше.
– «Уважаемые дамы и господа!..» – это, заглядывая в бумажку, декламировала уже другая девушка. Она напропалую строила присутствующим глазки – так хотела всем понравиться, аж не могла. Очами, губами и прочими местами она обещала все, на что была способна, и все остальное тоже. Точно я не разглядела, но, по-моему, она даже подмигивала во все стороны – то одним глазом, то другим.
Следующая девица натужно читала по слогам, и Рабинович ее прогнал назад, на скамейку, заметив:
– Барышня еще не все буквы выучила.
По поводу этой модели, не овладевшей, несмотря на свои лет двадцать, навыками беглого чтения, встряла ее менеджер, принявшаяся защищать подопечную:
– Но девочка просто волнуется!
– А можно сложно волноваться? – поинтересовался Рабинович.
– Но она хорошая девочка!
– Хорошая девочка – это не профессия. Ей не директор цирка нужен, а специалист другого профиля.
– Какого?
– Волнительным нужно к невропатологу.
– Если девочка переволновалась, так что ж ее – расстрелять?! – не унималась руководительница.
– Кто говорит – расстрелять? – Видно было, что эту даму Александр Григорьевич расстрелял бы самолично и с удовольствием. – Здесь народу – раз, два и обчелся, и то она, вы говорите, волнуется! А что же будет при аншлаге? Она так разволнуется, что забудет, как ее зовут!
– Ей Олег Сергеевич подскажет, если что!
– Нет, она меня до инфаркта доведет!
– Но у этой девочки есть другие достоинства.
– Какие?
– Мне при всех говорить?..
– Вы замолчите когда-нибудь?
– Но девочка просто очки дома забыла!
– Так переволновалась или очки забыла?
– Но одно другому не противоречит. Сначала очки забыла! Потом из-за этого переволновалась. Или наоборот – сперва переволновалась и поэтому не взяла с собой в цирк очки!..
– Если она плохо видит, ей надо к окулисту! – по лицу и интонациям директора цирка ясно было, что тетка доживает свои последние минуты.
– Я разрешу ваш спор очень просто, – раздался велюровый голос Званцева. Сразу наступила тишина. – Марина (так ведь вас зовут?) не носит очков... Ей их никто никогда не выписывал. Они ей не нужны. У нее стопроцентное зрение.
– Откуда вы знаете? – кокетливо заулыбалась женщина.
– Я же мысли читаю. Вы забыли?..
Следующая девушка читала «с выражением», как это обычно принято на школьных утренниках, а попросту говоря, безвкусно играла своим голосом, избыточно четко произнося каждую букву и чрезмерно, как сурдопереводчик, артикулируя. Очевидно, она была жертвой длительных занятий в самодеятельном драмкружке.
– «Пусть сейчас он задаст любые вопросы Олегу Званцеву», – это уже пятая девушка. Она читала так, будто ее кто-то душит – сдавленным голосом, невразумительно, проглатывая некоторые буквы, без каких-либо интонаций, как робот. В общем, она была полной противоположностью предыдущей барышне. Если их сложить, а потом разделить, то, возможно, вышли бы два нормальных человека.
Периодически встревала тетя «но» – комментировала, давала советы, и Рабинович медленно, но неуклонно продвигался в сторону инфаркта. В паузе, пока очередная конкурсантка еще не вернулась на скамейку, а следующая еще не подошла к нему, директор цирка подозвал одного из подсобников, о чем-то тихо переговорил с ним, после чего тот, коротко взглянув на даму в первом ряду, удалился.
Спустя некоторое время, отодвинув занавес служебного выхода на манеж, появилась усатая голова уссурийского тигра, удивительно похожего на Сталина, который, внимательно глядя своими немигающими желтыми глазами на руководительницу модельного агентства, сидевшую как раз поблизости, начал недвусмысленно облизываться и периодически сглатывать слюну. В результате женщину будто ветром сдуло в фойе, где, как видно было через открытую дверь, она заказала в буфете рюмку водки и нервно закурила.
Когда «лахудра» вернулась в зал на свое место в первом ряду, очередь дошла до моей соседки.
– Девушку зовут... Людмила, – сказал Званцев.
– Да, точно! Ой, я так волнуюсь... – начала серая мышка еще на ходу, на подступах к лобному месту. – Я так счастлива, Олег Иванович... ой, Сергеевич, извините, это такая высокая честь для меня... у меня нету слов... я так волнуюсь... я не готовилась специально... я даже сочинила стихи в вашу честь... можно я прочитаю? Нет, не сейчас? А, вы уже прочитали стихотворение в моей голове? – периодически она зачем-то высовывала язык наружу и вращала им в воздухе, очевидно, на нервной почве. – Спасибо. Вы читаете сейчас все-все мои мысли... это так стыдно, но и... так приятно!.. Такое ощущение, будто я стою перед вами совсем голая... совсем-совсем... ой... не могу сказать, что это неприятно... может, даже наоборот... но я не знаю, осуществимо ли это... ой, я так волнуюсь... не все же мечты осуществляется... ой, вам сейчас могло показаться, будто вы прочитали у меня в голове некую мысль, но вы ошиблись, я совсем ничего такого не подумала. Правда! (Какая-то из девушек присвистнула и тихо высказалась насчет «тихого омута» и кто в нем водится.) Спасибо боль-ШОе; _ это уже Рабиновичу, взяв протянутый им листик с текстом. – «Уважаемые дамы и господа!» Ой, я так волнуюсь...
Кончилось это тем, что Александр Григорьевич отправил ее досрочно назад на скамейку. Настал мой черед.
– А эту девушку зовут...– шелковисто начал Званцев.
И вдруг осекся. Некоторое время недоуменно глядел на меня. Затем ногтями правой руки почесал ребро левой ладони. Потом то же самое, но намного сильнее – будто у него началась чесотка. Напрягся настолько, что лицо побагровело, жилы на шее вздулись. Наконец он натужно выдохнул:
– Что за чертовщина? Впервые с таким сталкиваюсь... Я вас не вижу... внутри... Вы умеете ставить защиту?
Некоторое время я спокойно разглядывала его.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – как можно равнодушнее ответила я. подходя к Рабиновичу на то самое место, где до меня поочередно стояли все девушки, и Званцев оказался за моей спиной вместе с цифровым стендом, к которому он, в свою очередь, тоже стоял затылком. – Меня зовут Лена.
Александр Григорьевич настороженно, будто я была змеей с ампутированным, но неизвестно, насколько качественно, жалом, протянул мне бумажку с текстом. Я отказалась:
– Я уже давно знаю этот текст наизусть. Уважаемые дамы и господа! Мы просили вас делегировать на арену из зала любого из зрителей, желательно того, кого многие из вас хорошо знают, кому доверяют... Этого зрителя вь сами выбрали – пусть сейчас он задаст любые вопросы... – и тут я запнулась
– Мне, – подсказал Олег Званцев за моей спиной.
– А говорила, что наизусть знает, – саркастически заметил Рабинович.
– Мне, – еще раз ласково подсказал Званцев. Среди девушек пробежал смешок.
– Любые вопросы... мне... – повторила я.
Несколько барышень рассмеялись. Чей-то девичий голос произнес шепотом, но акустика в зале была хорошей – цирк был дореволюционной постройки
– Тупая, как сибирский валенок...
– «Мне» в смысле мне, а не вам, – откровенно насмешливо подсказа; Званцев.
