Текст книги "Скандальная леди"
Автор книги: Николь Берд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Кстати, твой супруг однажды высказал эту же мысль в еще более крепких выражениях, – парировала медовым голосом Агата.
Корделия повернулась к пикирующимся дамам спиной и устремила взгляд в другой конец зала.
К огромной радости, она увидела Рэнсома Шеффилда. Он заметил ее и, помахав ей рукой, стал протискиваться сквозь толпу гостей. Молодые дамы, стоявшие рядом с Корделией, замолчали, надеясь, что он пригласит одну из них на танец.
Но к их глубочайшему разочарованию, Рэнсом пригласил на контрданс Корделию.
– Все только и говорят, что об этом проклятом спектакле и загадочной актрисе в маске, – прошептала она, когда они отошли на безопасное расстояние. – Что же мне делать?
– Почаще улыбаться, наслаждаться жизнью и танцевать! – с ободряющей улыбкой сказал Рэнсом. – А главное – не унывать.
Воспрянув духом, Корделия взглянула в его серые глаза и немедленно ощутила хорошо знакомое ей томление в груди и нижней части живота. Рэнсом обнял ее одной рукой за талию, а другую положил ей на плечо. Ее тотчас же обдало жаром, а перед глазами у нее все поплыло. Когда же ее взгляд соскользнул ниже и застыл на его губах, то сердце ее забилось гораздо быстрее, а все танцевальные фигуры вдруг позабылись.
С трудом устояв на ослабевших нотах, Корделия пробормотала извинения и густо покраснела. Но Рэнсома ее мимолетный конфуз не обескуражил, он уверенно поддержал Корделию и помог ей завершить танцевальное па, шепнув при этом на ухо, что никакой другой партнерши ему не надо.
Корделия снова посмотрела ему в глаза и уже не первый раз; отметила, что он смотрит на нее вовсе не насмешливо, а с нежностью и теплотой. И сразу же вся ее тревога относительно пересудов в высшем свете притупилась, и она с наслаждением целиком отдалась танцу. В таком же чудесном расположении духа она оставалась до конца бала.
Но стоило только ей вернуться домой, как ее вновь охватило беспокойство, отягощенное мыслью о том, что ее сестра-близнец сейчас вкушает сладость первой брачной ночи. Чтобы хоть немного успокоиться, Корделия стала вспоминать, как она целовалась с Рэнсомом Шеффилдом. Но это только еще больше возбудило ее. Тогда она сходила в библиотеку, взяла с полки томик сочинений самого занудного и скучного философа и легла с ним в постель.
Однако сном она забылась только под утро.
В этот вечер в доме викария ужинали рано. Под радостными и вместе с тем многозначительными взглядами служанок Офелия неоднократно краснела от смущения и слегка успокоилась, только когда улеглась в постель.
Но разве можно уснуть, когда за окном еще светло? Тем более если только утром ты вышла замуж? Естественно, ей хотелось заняться чем-то более интересным, чем сочинение дополнительных строк для пьесы, внезапно ставшей самой популярной в Лондоне в этом театральном сезоне.
Для начала Офелия встала с кровати и принялась осматривать опочивальню мужа. Его покои были значительно просторнее, чем ее спальня, в них даже имелась отдельная гардеробная, куда она и поместила один из своих саквояжей. Другие свои вещи ей еще только предстояло забрать из дома маркиза и перевезти их сюда. В этот же раз она прихватила с собой только все самое необходимое. К гардеробной примыкала туалетная комната. В ней Офелия, к своей радости, обнаружила бадью с горячей водой, предусмотрительно принесенную служанкой. Вымывшись и надев ночную сорочку, она повесила свадебное платье в шкаф, снова улеглась в постель и уставилась в потолок.
Мысли метались в ее голове, словно всполошившиеся куры по курятнику, когда они почуют прячущуюся в кустах лису.
Но чего же она боится? Ведь ее муж не хитрый лис, а добрый викарий, который, разумеется, не набросится на нее внезапно, как плотоядный хищник. И все-таки любопытно, как священники относятся к прелюбодеянию? В Библии сказано, что это грех. Однако коль скоро их с Джайлзом брак благословил сам епископ, значит, из этого правила бывают исключения. Вероятно, Джайлз удостоился такого исключения в награду за свое многолетнее пасторское служение. Как же он, однако, поведет себя в их первую брачную ночь? Неужели они будут до утра читать вслух псалтырь и молиться?
Вчера он страстно поцеловал ее в своем кабинете и потом так распалился, что отправил от греха подальше домой. И все же…
Сегодня утром, во время венчания, ее не оставляла мысль о том, что она, Офелия Эпплгейт, совершила едва ли не святотатство, осмелившись явиться под своды собора Святого Павла в свадебном платье и, встав рядом с викарием, повторять за епископом слова супружеской клятвы. Она чувствовала себя рядом со своим безгрешным женихом величайшей грешницей, не достойной стать женой уважаемого пастора. Вот и теперь ее вновь обуяли тяжкие сомнения…
Дверь спальни внезапно распахнулась, и Офелия подпрыгнула с перепугу на кровати.
Вошедший Джайлз тепло улыбнулся ей, и внутри у нее все словно бы перевернулось. Она мгновенно забыла все свои тревожные мысли.
Он затворил за собой дверь, подошел к супружеской кровати и, наклонившись над Офелией, привлек ее к себе, чтобы поцеловать в губы.
Она зажмурилась и замерла, предвкушая медовую сладость поцелуя.
– Извини, дорогая! Одна моя прихожанка попросила меня причастить ее тяжело больного мужа, – сказал Джайлз. – Поэтому я задержался. Господь воздаст тебе за твое долготерпение.
Он наконец поцеловал ее, но Офелия не отреагировала на его поцелуй с обычной страстностью. Он удивленно спросил:
– Что с тобой, любимая? Уж не боишься ли ты; что мои пасторские обязанности будут слишком часто вынуждать меня отлучаться из дома? Обещаю постараться не злоупотреблять твоим терпением и не заставлять тебя скучать в одиночестве.
– Дело вовсе не в этом, Джайлз. Не такая уж я законченная эгоистка. Меня тревожит совсем другое…
Совершенно смутившись, Офелия села и спустила с кровати на пол ноги. Джайлз нахмурился и сел с ней рядом, даже не обняв за плечи, к огорчению Офелии.
Она долго не могла подобрать нужные слова и молчала, пытаясь собраться с мыслями.
Джайлз со свойственной ему деликатностью не торопил ее. Наконец она набралась смелости и выпалила:
– Видишь ли, Джайлз, дело в том, что, когда ты меня целуешь, меня охватывают какие-то странные чувства! Ничего подобного я прежде никогда не испытывала. И это меня смущает…
Его глаза вспыхнули, и Офелия, покраснела.
– Интересное начало, – с напыщенным видом произнес он, однако взгляд его продолжал искриться.
– Ты очень привлекательный мужчина, но при этом ты еще и викарий, – пролепетала Офелия. – И всякий раз, когда я вспоминаю об этом, я ощущаю себя грешницей и начинаю думать, что мне вовсе не следует позволять себе чувствовать то, что я чувствую, когда ты меня целуешь.
– Понимаю, – тяжело вздохнув, сказал Джайлз. – Очень хорошо, что ты завела этот разговор. Нам следует безотлагательно во всем разобраться, иначе эта непростая проблема будет тяготить нас еще многие годы.
Согласившись с ним, Офелия прикусила губу, совсем не уверенная, что им удастся разобраться в том, чего она пока совершенно не понимала. Наверняка знала она только одно – что в ее голове крепко засела мысль о предосудительности страстных лобзаний со священнослужителем. Это было, на ее взгляд, равноценно тому, как если бы она попыталась поцеловаться с кем-нибудь в церкви.
– Любовь моя! – наконец вкрадчиво произнес Джайлз. – Я, как тебе хорошо известно, отношусь к своему церковному служению серьезно, а потому неустанно молюсь за то, чтобы всегда оставаться примерным христианином и лучшим викарием.
– Это чистая правда, – сказала она, глядя ему в глаза.
– Облачение, которое я надеваю на воскресную мессу и по случаю больших церковных праздников, хранится в моей личной гардеробной в церкви. Моя добрая экономка регулярно чистит ее и тщательно отглаживает. Однако, покидая церковь, я переодеваюсь в цивильный костюм, а сутану оставляю в закрытом платяном шкафу. Ты с этим согласна?
– Да, – пролепетала Офелия, все еще не понимая, к чему он клонит.
– Разумеется, мои пасторские обязанности не ограничиваются проведением различных церемоний и обрядов в стенах храма. Я регулярно навещаю свою паству, утешаю больных и страждущих, помогаю прихожанам, обращающимся ко мне за вспомоществованием, – конечно же, по мере своих сил и возможностей.
Офелия поймала себя на том, что его голос убаюкивает ее, и тряхнула головой.
– Тем не менее, когда я возвращаюсь домой и сажусь вместе с тобой за обеденный стол, – продолжал Джайлз, как-то особенно тепло посмотрев на нее, – а уж тем более когда я ложусь в одну с тобой постель, я становлюсь для тебя только супругом, не более того! И тогда моя единственная обязанность – супружеская, призванная сделать тебя счастливой. Я люблю тебя, Офелия!
Она тихо охнула, не найдя слов, чтобы выразить свои чувства.
– В Библии на этот случай имеются стихи. Конечно, я не стану их цитировать сейчас, но скажу, что Господь даровал нам чудесные природные инстинкты. И я, с твоего позволения, просвещу тебя относительно того, как нам им надлежит следовать. Ты хочешь, любовь моя, узнать, как обернуть этот бесценный Божий дар к своему удовольствию? Хочешь ли ты познать сладость запретного плода?
Офелия чувственно вздохнула и затрепетала. Джайлз не стал больше утомлять ее философскими рассуждениями и риторическими вопросами и перешел от слов к делу.
Он взял ее за руку и начал целовать ей пальцы. Прикосновение его губ к ее коже было необыкновенно нежным. Все ее глупые опасения растаяли, и она, совершенно раскрепостившись, с головой окунулась в пучину новых ярких ощущений.
Джайлз принялся целовать Офелию в запястье и ладонь. По всему ее телу пробежала дрожь. Джайлз взял ее на руки и уложил на подушки. Офелия шумно задышала. Джайлз встал и начал раздеваться. Офелия с неподдельным интересом наблюдала за ним. Когда же пришла очередь снять брюки, Офелия зажмурилась и покраснела…
О каких же, любопытно, природных инстинктах он говорил? Уж не из-за них ли она так дрожит и нервничает, когда он обнимает ее и целует? Ей хотелось прикрыть свое пылающее от стыда лицо, но при этом она чувствовала, что не променяет новые ощущения ни на какие сокровища.
– Офелия! – вывел ее из размышлений голос мужа.
– Что, любимый? – прошептала она, открыв глаза. Вместо ответа Джайлз наклонился и поцеловал ее в губы.
Она обхватила руками его плечи и, подавшись вперед, жарко поцеловала мужа, чувствуя, как по ее груди и животу разливается приятное тепло.
Джайлз продолжал ласкать ее, поглаживая руками по спине и голове. Их поцелуй затянулся на целую вечность. Наконец он выпустил ее из своих объятий и произнес:
– Теперь твоя очередь раздеваться!
Офелия растерянно захлопала глазами. Он улыбнулся и сам стянул с нее через голову ночную сорочку. Впервые в жизни она предстала обнаженной перед мужчиной.
– Как же ты прекрасна, моя дорогая! – с улыбкой сказал он. – Я просто не верю своим глазам, глядя на тебя. Ничего более совершенного я никогда не видел. Ты божественно красива.
Борясь с желанием укрыться под одеялом, Офелия судорожно вздохнула. Может быть, он был прав, когда говорил, что она вовсе не порочная женщина? Тогда ей придется очень постараться, чтобы убедить его в обратном!
Джайлз наклонился над ней и поцеловал в шею, чуть пониже уха. Глаза Офелии округлились. По сравнению с ее прежними ощущениями от его поцелуев охвативший ее новый шквал чувств казался настоящим ураганом. Очевидно, ей все-таки стоило раздеться, хотя бы ради этого. Но что ожидает ее дальше?
– Ты можешь поцеловать меня туда еще раз? – пролепетала она.
– Я непременно сделаю это! – заверил он ее.
Новый его нежный поцелуй в чувствительное местечко сопровождался легким покусыванием ее шеи. По спине Офелии пробежала дрожь, и она заерзала в постели от переполнивших ее непонятных эмоций, все еще немного стыдясь своей наготы.
Джайлз принялся покрывать Офелию поцелуями с удвоенной страстностью, не забывая время от времени легонько покусывать ее. Она совершенно растерялась и утратила контроль над своим телом. Грудь ее набухла, на щеках алел румянец.
Все нормально, уверяла себя Офелия, это Джайлз, ее муж! Какое же, однако, это приятное слово – муж! С ним можно полностью расслабиться и позволить ему ласкать ее самые потайные местечки. Его рука сжала ее правую грудь, а губы сомкнулись на соске левой.
Офелия тихо застонала от неописуемо приятных ощущений. Думать же она была способна только об одном – лишь бы Джайлз не прерывал своих волшебных ласк! Каждое новое его прикосновение к ее соскам, каждое нежное поглаживание ее горячего тела повергало Офелию в такой бурный водоворот ощущений, что она готова была вскочить с кровати и сотворить нечто несусветное.
Но Джайлз крепко удерживал ее, продолжая наполнять тело Офелии все новыми и новыми приятными ощущениями. Он целовал ей грудь и легонько пощипывал соски до тех пор, пока низ живота не налился нестерпимой тяжестью, от которой ей захотелось немедленно избавиться.
Джайлз снова припал губами к соску и стал жадно его сосать.
– Да, любимый! Продолжай! – неожиданно для самой себя воскликнула Офелия.
Его ладонь скользнула к низу живота и ее ноги непроизвольно согнулись в коленях. Постанывая, она замотала головой. Пальцы Джайлза стали нежно ласкать преддверие ее лона. Офелия раздвинула ноги шире. Вся ее кожа покрылась мурашками. И внезапно – о Боже! – рука Джайлза начала творить такие чудеса, от которых Офелия не могла сдержать стон наслаждения. Она начала двигать бедрами и тазом. Едва лишь палец Джайлза коснулся ее заветного трепетного бутона, как все завертелось у нее перед глазами. Она обхватила его плечи руками и потянула на себя. Джайлз придавил Офелию к матрацу всей мощью своего мускулистого тела.
– Ты можешь потрогать меня, – сказал он. – Если хочешь.
Она робко провела ладонью по его волосатой груди, покрывшейся испариной, и потянулась другой рукой к его мужскому достоинству, окрепшему и раздувшемуся до пугающих размеров. Внушая себе, что потрогать мужское достоинство своего супруга вовсе не смертный грех, Офелия решительно сжала член в руке. Страх окончательно оставил ее, как, впрочем, и стыд.
– Ну, и что же мы будем делать дальше? – спросила она.
– Не торопись, – ответил Джайлз. – Сейчас узнаешь.
Он встал на колени, пошире раздвинул ей ноги, чтобы облегчить проникновение в ее лоно, погладил ее по животу и бедрам и без предупреждения заполнил собой всю ее томительную внутреннюю пустоту.
Офелия почувствовала неописуемый восторг. Какое-то время она наслаждалась непривычными ощущениями, а потом почувствовала нестерпимое желание начать двигаться под мужем, вынуждая его проникать в нее все глубже и глубже.
Но Джайлз почему-то медлил. В чем же дело?
Он поцеловал Офелию в лоб и сказал:
– Возможно, тебе будет немного больно, любимая. Но ненадолго.
Офелия замерла.
Джайлз подался всем телом вперед – и лоно Офелии пронзило острой болью. Она тихонько вскрикнула – он вытянул наполовину свой любовный инструмент из ее лона и, не дав ей перевести дух, вновь качнулся вперед. На этот раз боль оказалась терпимой. Возликовав, Офелия стала вторить его телодвижениям, тихонько постанывая от переполнявших ее чувств. Шумно дыша, он ускорил темп. Вскоре и Офелия стала двигаться в одном ритме с Джайлзом, повинуясь своему природному инстинкту. Неплохо было бы научиться вот так же легко танцевать, подумала она, пока входила во вкус оригинального свадебного танца, которому, как это ни странно, никто ее не обучал.
Все новые и новые волны райского удовольствия накатывались на Офелию. Она и не предполагала, что ее интимные части тела таят в себе столько приятных сюрпризов! Какой, однако, сказочный подарок ей подарил ее супруг в их первую брачную ночь!
Между тем ритмичные движения Джайлза обрели невообразимую быстроту. Шквал удовольствия грозил увлечь их обоих в бездонную пучину. Но они почему-то не только не боялись погибнуть в ней, а, напротив, все больше проникались уверенностью в том, что их супружество будет всегда наполнено счастьем и радостью. Мощный поток страсти становился все стремительнее с каждым новым проникновением мужского естества Джайлза в нежное лоно Офелии. Ей казалось, что под кожей у нее вскипает неисчислимое множество крохотных воздушных пузырьков. Она ощущала страсть мужа всеми своими клеточками. И когда он достиг пика экстаза и взорвался внутри ее, Офелия тоже забилась в упоительном ликующем танце на кровати. Ее бедра заходили ходуном, голова заметалась по подушкам, сверкающие от счастья глаза округлились, а из широко раскрытого рта вырвался пронзительный вопль.
Они крепко обнялись и, слившись в одно целое, замерли, млея от райского удовольствия. Раньше Офелия могла только догадываться о нем, читая лирические стихотворения. Теперь же, замерев от блаженства в объятиях супруга, она чувствовала его и душой, и сердцем, и всем телом.
Охваченная умиротворением, она прижалась щекой к его влажной груди, биение сердца в которой постепенно становилось ровным и спокойным. Он обнял ее одной рукой за плечи, и ей захотелось свернуться калачиком и молча слушать, как он ровно дышит. Слова казались ей лишними после всего того, что уже сказали одно другому их тела.
Она подумала было, что Джайлз задремал, и, подняв голову, посмотрела в его лицо. Он не спал и удивленно вскинул брови. Офелия сделала серьезную мину и спросила:
– Мы будем делать это только время от времени или каждую ночь?
– А как бы тебе хотелось? – спросил он.
– Мне бы хотелось заниматься этим и днем, и ночью, – призналась она.
Джайлз широко улыбнулся:
– Я готов исполнить твое желание, дорогая!
Она залилась счастливым смехом и, внезапно вспомнив кое о чем, вскочила с кровати и подбежала к комоду, в ящик которого она убрала афишу и кошелек со своим первым гонораром. Взяв все это, она вернулась к Джайлзу, положила афишу перед ним на кровать и с гордостью произнесла, ткнув указательным пальцем в свой псевдоним:
– Это я автор пьесы! Ты только подумай, Джайлз: я сама написала сценарий и теперь буду регулярно получать за это вознаграждение. Вот взгляни! Это мой первый гонорар! – Офелия потрясла кошельком с монетами в воздухе. – Не могу сказать, что я равнодушна к деньгам, – продолжала она, так и не дождавшись похвалы от мужа, – но меня больше радует то, что мое творчество наконец-то признано публикой и обрело своих почитателей. Спектакль пользуется у лондонцев колоссальным успехом! Скажи честно, тебя не смущает, что твоя жена сочиняет комедии, и довольно-таки фривольные, следует признать. Вряд ли твои прихожане сочтут это занятие приличествующим супруге их пастора.
Джайлз взъерошил пальцами волосы и вытаращил глаза.
У Офелии пересохло во рту.
Джайлз улыбнулся и произнес:
– Моя дорогая Офелия! Если автор этой забавной пьески действительно ты, то она, безусловно, должна понравиться зрителям, даже если не лишена толики фривольности. Разве сам великий Шекспир не позволял себе пикантные вольности в своих творениях? Оставайся же и впредь сама собой и не зарывай в землю свой литературный талант. Что же касается моих прихожан, то со временем они свыкнутся с твоими милыми чудачествами.
Успокоенная его словами, Офелия вздохнула и наклонилась, чтобы поцеловать любимого мужа.
На другой день Корделия получила от сестры записку:
«Дорогая Корделия! Я в полном восторге от своей супружеской жизни, хотя для меня пока остается загадкой, как это супруги вообще умудряются выбираться из постели. Но раз уж вставать мне все равно придется, то сегодня я намерена использовать свое свободное время с пользой и обсудить с экономкой рецепты приготовления любимых блюд Джайлза., Я уже написала Мэдди, чтобы она прислала мне рецепты любимых блюд нашей мамы.
К счастью, прислуга в этом доме уже признала меня своей хозяйкой. Скоро мы с тобой встретимся и поговорим. Всегда твоя,
Офелия».
Прочитав записку, Корделия вздохнула и с грустью подумала, что, к сожалению, отныне она уже не является самым дорогим и близким для Офелии человеком. Конечно, она радовалась за свою сестру, но ее записка почему-то навеяла на нее тоску одиночества.
За завтраком Марианна поинтересовалась, как чувствует себя ее сестра.
– Прекрасно, – хрипловато ответила Корделия и, прокашлявшись, добавила: – Она вполне довольна своим браком. Правда, я не уверена, что ей стоит потчевать своего благоверного блюдами собственного приготовления. Даже терпение святого отца имеет свои пределы.
– Ее энтузиазм быстро улетучится, как только она начнет возиться со сковородками и кастрюлями, – рассмеявшись, сказала Марианна. – И тогда она вернется к своему сочинительству, в чем она пока преуспела больше, чем в кулинарном искусстве.
– Вы правы, маркиза, это было бы гораздо лучше для всех их домочадцев. Но мне, однако, пора идти. Сегодня мне нужно успеть встретиться с Шеффилдом и Друидом до начала вечернего спектакля и кое-что обсудить с ними, – сказала Корделия.
Встреча должна была состояться в одной кофейне, где их доверительный разговор никто не мог подслушать. Им предстояло обсудить, как поскорее раздобыть исчезнувшее письмо. Но об этом она рассказывать не стала.
Встретивший Корделию у входа в кофейню Рэнсом провел ее в отдельный кабинет, и официант подал туда угощение: кофе с сахаром и печенье.
– Я перерыл все жилые комнаты мистера Неттлса, – сказал Рэнсом. – И мне не верится, что я мог что-то упустить. Спрашивается, где еще он мог спрятать это письмо? Ума не приложу!
– Может быть, он хранит его в своем кабинете? – предположила Корделия.
– Но там я уже побывал! – с досадой воскликнул Рэнсом. – Замок там попроще, и я без труда вскрыл его сам. Письма там тоже не оказалось.
– Какая досада! – сказала Корделия.
– Может быть, он спрятал письмо где-то в своем борделе в Уайтчепеле? – предположил Друид. – Однако же это не самое надежное место для хранения чего-либо ценного, там бывают порой весьма темные личности. Скорее всего, мистер Неттлс хранит письмо где-то под рукой. Например, в своем бумажнике или же под подкладкой шляпы. А может быть, и в нижнем белье. Не исключено, что он поместил его в один из полых каблуков своих башмаков. Если так, то мне не составит труда при случае незаметно извлечь письмо из тайника.
– Действительно! Ты ведь когда-то был карманным вором, – сказала Корделия. – Что тебе стоит незаметно залезть к нему в карман? Ты мастер!
– Будь я действительно мастером воровского дела, – со вздохом возразил ей фокусник, – я бы не попал в тюрьму.
– Надо придумать способ вынудить его раздеться, – сказал Рэнсом. – Может быть, он любит посещать турецкие бани?
Корделия брезгливо поморщилась.
– По-моему, он вообще никогда не моется! Тебе хотя бы раз доводилось стоять с ним рядом? От него воняет, как от дворового пса.
– Да, это я тоже почувствовал, – наморщив нос, подтвердил Рэнсом. – Предполагаю, что свои естественные потребности он удовлетворяет в принадлежащем ему борделе. Вряд ли нам удастся застать его голым.
– А разве бордель не закрыли после того, как мадам Нелл попала в тюрьму? – с удивлением спросила Корделия.
– К сожалению, в Лондоне это не единственное заведение такого рода, – сказал Рэнсом. – Понимаю, – кивнула Корделия и сделала глоток кофе. – Так что же нам теперь делать?
– Надо найти какой-то способ убедить его добровольно отдать мне письмо, – угрюмо сказал Рэнсом.
Поскольку это предложение представлялось всем аналогичным тому, чтобы попытаться заставить принца-регента проститься с его мечтой когда-нибудь занять трон, участники тайного совещания решили, что им пора ехать в театр.
Пока они, покинув кофейню, пытались остановить свободный наемный экипаж, Рэнсом похвально отозвался о дерзкой попытке своего младшего брата задержать посыльного, принесшего в клуб вторую записку от шантажиста.
– Он смело бросился за посыльным в погоню, – сказал Рэнсом, – но тому удалось ускользнуть. Сейчас Эвери продолжает караулить его в клубе, не теряя надежды, что все-таки поймает мерзавца. Что ж, некоторая польза от этого, по-моему, есть, он сможет стать хорошим лакеем.
Друид рассмеялся, а Корделия укоризненно покачала головой, полагая, что шутки в данном случае неуместны.
Остановив наконец экипаж, все трое отправились в нем на Мэлори-роуд. На их лицах читалось уныние. Утешало Корделию только то, что она сидела в карете рядом со своим возлюбленным.
Почему-то она всегда чувствовала себя защищенной рядом с этим рослым мужчиной с порочным лицом и проницательным взглядом, который каким-то загадочным образом всегда угадывал, о чем она думает и какое у нее настроение. Какая все-таки удача, что он без колебаний тоже нанялся актером в актерскую труппу, чтобы заботиться об их с Офелией благополучии.
Корделия попыталась выразить ему свою признательность за его заботу о ней. Но Рэнсом, как обычно, отказался принять ее благодарность.
– Не надо меня благодарить, – заявил он. – Мне приятно быть вам полезным. Творить добро – долг любого христианина, тем более кузена викария. Навыки, которые я обрел в театре, наверняка помогут мне выиграть в карты уйму денег, когда у меня появится время наведаться в клуб.
– Я в этом не сомневаюсь! – рассмеявшись, сказала Корделия. – Ведь в театре никто даже не заподозрил, что один из актеров – благородный джентльмен. Во всяком случае, в расклеенных по Лондону афишах об этом ничего не говорится. Однако же согласитесь, что это вопиющая несправедливость. Почему никому не интересно, участвует ли в спектакле мужчина аристократического происхождения? Почему ажиотаж поднялся только из-за таинственной благородной девицы в маске? Неужели ни одной зрительнице не любопытно узнать, на что способен актер-джентльмен?
Выпалив все это, она сообразила, что некоторые ее риторические вопросы звучат весьма двусмысленно, и прикрыла рот ладошкой, едва не прыснув со смеху.
– Что касается моего дарования, то я знаю нескольких прекрасных дам, имеющих о нем весьма высокое мнение, – наклонившись к ней, прошептал Рэнсом. – Впрочем, если вам угодно убедиться в этом лично, то я с удовольствием устрою специально для вас небольшое представление.
Корделия покраснела и смущенно пробормотала:
– Но я имела в виду совершенно другое!
– Я понял, что вы имели в виду, – сказал он и незаметно погладил ее ладонью по плечу.
Друид, погруженный в собственные мысли, не обратил на этот фривольный жест никакого внимания. В гувернеры он явно не годился.
Или же, напротив, он мог бы стать идеальным воспитателем.
Рэнсом улыбнулся и заглянул Корделии в глаза.
– Я даже не предполагал, что вас интересует, насколько хорош я в деле, мисс Эпплгейт! – с порочной ухмылкой произнес он. – Но теперь, узнав об этом, я постараюсь не ударить в грязь лицом. Осмелюсь вас заверить в искреннем намерении представить вам свои таланты в наилучшем свете. Вы не будете разочарованы.
Корделия чувствовала, что щеки ее пылают, как багровый закат. Однако она постаралась сохранить приличествующую зрелой леди невозмутимость и сказала:
– А по-моему, вам просто нравится меня мучить!
– Если бы только вы знали, что могло бы доставить мне подлинное удовольствие во время нашего общения, – промурлыкал он и погладил ее ладонью по щеке.
И на этот раз Друид не обратил на его фамильярный жест никакого внимания.
Корделия подскочила на сиденье, томно вздохнула и, не задумываясь над своим поступком, прижалась щекой к его ладони плотнее. Вдохновленный этим, Рэнсом принялся ласкать ей подбородок, губы и шею, с умилением глядя на нее своими изумительными завораживающими глазами.
К величайшему огорчению Корделии, экипаж остановился напротив входа в театр.
Когда они вошли в него, Корделия побежала в артистическую уборную переодеваться к спектаклю. Усевшись наконец на стул напротив настенного зеркала, она поразилась тому, насколько раскраснелось ее лицо. Почему этот мужчина так воздействует на нее? Почему ее сердце трепещет, когда он рядом?
Ну что за дурацкие вопросы? Корделия показала язык своему отражению и стала пудрить нос.
Все места в партере и ложах были заняты. Несомненно, пьеса в значительной степени была обязана своим успехом блестящей игре мадам Татины. Но не на диву были направлены театральные бинокли зрителей в этот вечер. И не ради нее свешивались с поручней рядов на балконе головы любопытных.
Корделия еще раз проверила, хорошо ли затянуты концы резинки ее полумаски, и вышла из-за кулис на сцену.
Если бы она мечтала стать знаменитой актрисой, своей мечты она бы наверняка добилась. Сегодня у нее имелись все основания для ликования: популярность спектакля стремительно росла. По иронии судьбы Корделия продолжала играть в нем вопреки своей воле.
После окончания представления Марли похвально отозвался о ее сегодняшней игре.
– Ты делаешь заметные успехи! – сказал он. – У тебя значительно улучшилась дикция, ты стала острее чувствовать партнера, без задержек произносить свои слова в нужный момент, научилась выдерживать паузу, когда зал взрывается смехом. Ты просто молодец. С тобой приятно работать.
Снова вспомнив о комичности сложившейся ситуации, она сдержанно поблагодарила его за похвалу и пошла в гримерную, где ждала ее Венеция, втайне надеющаяся когда-нибудь получить ее роль. Корделия от чистого сердца желала ей успеха и всячески ей помогала. Она была немало удивлена, обнаружив, что неграмотная Венеция с помощью Офелии начала понемногу овладевать грамотой.
– У меня пока еще плохо получаются заглавные буквы, – посетовала она в разговоре с Корделией. – Но Офелия заверила меня, что со временем у меня все наладится, я научусь читать и грамотно писать. И как только этот болван Неттлс взял меня на работу! Ловко же я его одурачила. Честно говоря, мне даже не верилось, что я стану актрисой.
– Ты просто молодец! – похвалила ее Корделия, почему-то подумав, что Офелии поначалу тоже трудно было представить себя в роли жены викария.
Возвращаться в дом маркиза Корделии не хотелось. Там снова царило веселье, а выслушивать новые сплетни о таинственной леди и танцевать с разными идиотами, несущими несусветный бред, ей было противно. Рэнсом же на этот танцевальный вечер идти не собирался.
Поэтому Корделия отправила с кучером записку для Марианны, в которой извинилась перед маркизой за свое вынужденное отсутствие на балу по причине дополнительной поздней репетиции, неожиданно устроенной по требованию режиссера, и попросила ее все-таки еще раз послать в театр карету, но только двумя часами позже.
Суета и мишурный блеск высшего света претили скромной натуре Корделии, выросшей в провинциальном захолустье, где жизнь текла тихо и спокойно. Вдобавок она договорилась встретиться с Друидом, заслужившим поощрение за то, что он, рискуя жизнью и свободой, вскрыл замок в двери жилых комнат Неттлса, чтобы Рэнсом смог в них проникнуть.
