Текст книги "История Флоренции (Книги 1-4)"

Автор книги: Никколо Макиавелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

XXIX

Шел 1325 год, когда Каструччо, захватив Пистойю, стал настолько могущественным, что флорентийцы, опасаясь его возвеличения, задумали напасть на него и вырвать этот город из-под его власти, пока он там еще не укрепился. Набрав двадцать тысяч пехотинцев и три тысячи, всадников как из числа жителей Флоренции, так и из числа союзников, они расположились лагерем у Альтопашо, дабы занять его и помешать неприятелю оказать помощь Пистойе. Флорентийцам удалось взять этот пункт, после чего они двинулись на Лукку, опустошая прилегающую местность. Но неспособность, а главное, двуличность капитана этих отрядов, не дали им развить успех. Их капитаном был мессер Раймондо ди Кардона. Он заметил, как беспечно относятся флорентийцы к своей свободе, как они вручают защиту ее то королю, то папским легатам, а то и гораздо менее значительным людям, и решил, что если доведется ему стать при случае их военным вождем, может легко случиться, что они сделают его и своим государем. Он беспрестанно напоминал им об этом, утверждая, что если в самом городе он не будет пользоваться той властью, какую уже имеет над войском, то ему не добиться повиновения, необходимого капитану войск. А так как флорентийцы на это не шли, он со своей стороны бездействовал, теряя время, которое зато использовал Каструччо, ибо к нему подходили подкрепления, обещанные Висконти и другими ломбардскими тиранами.289 Когда же он набрался сил, мессер Раймондо, ранее из-за своего двуличия не пытавшийся его разгромить, теперь по неспособности своей не сумел даже спасти себя. Пока он медленно двигался вперед со своим войском, Каструччо напал на него неподалеку от Альтопашо и разбил после ожесточенного сражения, в котором пало или было захвачено в плен много флорентийских граждан и, между прочим, сам мессер Раймондо. Так судьба подвергла его каре, которой он за свою двуличность и неспособность заслуживал от флорентийцев. Не пересказать всех бедствий, какие Флоренция испытала от Каструччо после этой его победы: он только и делал, что грабил, громил, поджигал, захватывал людей, ибо в течение нескольких месяцев имел возможность, не встречая сопротивления, хозяйничать со своим войском во владениях флорентийцев, каковые рады были хотя бы тому, что уберегли город.

XXX

И все же не настолько они пали духом, чтобы не готовиться, идя на любые затраты, к обороне, не снаряжать новые войска, не посылать за помощью к союзникам. Однако всего этого было недостаточно для успешного противодействия такому врагу. В конце концов вынуждены были они избрать своим синьором Карла, герцога Калабрийского, сына короля Роберта,290 дабы он согласился встать на их защиту, ибо государи эти, привыкшие самовластно править во Флоренции, добивались не дружбы ее, а повиновения. Карл, однако, в то время занят был военными действиями в Сицилии291 и не мог лично явиться во Флоренцию и принять власть, а потому послал туда француза Готье, герцога Афинского292 , который в качестве наместника своего сеньора завладел городом и стал назначать там должностных лиц по своей прихоти. Все же поведение его было вполне достойное, что даже несколько противоречило его натуре, и он заслужил всеобщее расположение. Закончив свою сицилийскую войну, Карл во главе тысячи всадников явился во Флоренцию и вступил в нее в июле 1326 года, а это привело к тому, что Каструччо уже не мог беспрепятственно опустошать флорентийские земли. Тем не менее добрую славу, завоеванную своими действиями за стенами города, Карл вскоре потерял в самом городе, которому пришлось испытать от друзей тот ущерб, какого он не потерпел от врагов, ибо Синьория ничего не могла решать без согласия герцога, и он за один год выжал из города четыреста тысяч флоринов, хотя по заключенному соглашению имел право не более чем на двести тысяч: эти денежные поборы он или отец его проводили во Флоренции чуть не ежедневно.

К этой беде добавились еще новые тревоги и новые враги. Ломбардские гибеллины настолько обеспокоены были появлением Карла в Тоскане, что Галеаццо Висконти и другие ломбардские тираны деньгами и обещаниями привлекли в Италию Людовика Баварского,293 избранного вопреки папскому желанию императором. Он вступил в Ломбардию, затем двинулся в Тоскану, где с помощью Каструччо завладел Пизой и оттуда, разжившись награбленным добром, пошел в Рим. Вследствие этого Карл, опасаясь за Неаполитанское королевство, поспешно покинул Флоренцию и оставил там наместником мессера Филиппе да Саджинетто.

После ухода императора из Пизы Каструччо завладел ею, но потерял Пистойю, которую у него отняли флорентийцы, договорившись с ее жителями. Каструччо принялся осаждать этот город, притом с такой доблестью и упорством, что как ни старались флорентийцы помочь Пистойе, нападая то на войска Каструччо, то на его владения, не сумели они ни силой, ни хитростью принудить его отказаться от своих планов, так яростно стремился он покарать пистойцев и восторжествовать над Флоренцией.294 Пистойя вынуждена была принять его господство, но победа эта оказалась для него столь же славной, сколь и плачевной, ибо, возвратившись в Лукку, он вскоре скончался. А так как судьба редко дарит благо или поражает несчастьем, не добавив и нового блага и новой беды, то и случилось, что в Неаполе тогда же умер Карл, герцог Калабрии и владетель Флоренции. Таким образом, флорентийцы, сами того не ожидая, почти в одно время избавились и от власти одного и от страха перед другим. Освободившись, они занялись упорядочением правления: все прежние советы были упразднены, а вместо них учредили два новых: первый – в количестве трехсот членов, избираемых только из пополанов, и второй – в количестве двухсот пятидесяти и из грандов, и из пополанов. Первый получил название Совета народа, второй – Совета коммуны.

XXXI

Император, явившись в Рим, устроил там избрание антипапы и принял ряд мер, направленных против папства: многие из них он осуществил, но многие и не имели успеха. Кончилось тем, что из Рима он с позором удалился и вернулся в Пизу, где восемьсот немецких всадников, то ли чем-то недовольные, то ли из-за неуплаты жалованья, возмутились против него и укрепились на Монтекьяро над Черульо. Как только император выступил из Пизы в Ломбардию, они заняли Лукку,295 изгнав оттуда Франческо Кастракани, оставленного там императором. Рассчитывая извлечь из этой добычи выгоду, они предложили Флоренции купить этот город за восемьдесят тысяч флоринов, но флорентийцы по совету мессера Симоне делла Тоза от этого предложения отказались. Такое решение было бы для нашего города весьма полезно, если бы флорентийцы его придерживались, но вскоре их умонастроение изменилось, что и привело к немалым бедствиям. Ибо когда можно было получить этот город мирным путем и за весьма сходную цену, они от него отказались, а когда им его захотелось и они готовы были заплатить гораздо больше, было уже поздно.

Эти же дела послужили причиной того, что Флоренция опять учинила перемены в своем управлении, оказавшиеся в высшей степени злосчастными. Когда флорентийцы отказались купить Лукку, ее приобрел за тридцать тысяч флоринов генуэзец мессер Герардино Спиноли. Люди обычно не так торопятся взять то, что им легко дается, как воспылать жаждой того, чего им не получить. Едва только стало известно о сделке, заключенной мессером Герардино, и об уплаченной им низкой цене, как народ Флоренции возгорелся желанием заполучить Лукку, гневаясь и на себя самого и на тех, кто советовал отказаться от покупки. Решив во что бы то ни стало забрать силой то, что отказались купить, он послал свои войска тревожить и разорять луккские земли.

Тем временем император ушел из Италии, а антипапа был по решению пизанцев отправлен пленником во Францию. После смерти Каструччо в 1328 году и до 1340 года флорентийцы между собою жили мирно, занимаясь только внешними делами296 да ведя еще частные войны в Ломбардии из-за появления там Иоанна, короля Чешского,297 и в Тоскане за присоединение Лукки. Город украсился новыми зданиями и по совету Джотто,298 знаменитейшего тогда художника, воздвигнута была башня Сан Репарата.299 В 1333 году в некоторых кварталах Флоренции из-за того, что воды Арно поднялись на двенадцать локтей выше обычного, случилось наводнение. Много мостов и зданий было разрушено, однако же все восстановили, не жалея сил и затрат.

XXXII

Но в 1340 году возникли новые причины для смут. Могущественные граждане обладали двумя способами усиливать и сохранять свое влияние. Первый состоял в том, чтобы всячески уменьшать при жеребьевке число новых должностных лиц с тем, чтобы жребий выпадал всегда им или их друзьям. Второй заключался в том, чтобы руководить избранием правителей300 и таким образом всегда иметь в их лице благосклонных людей. Этим вторым способом они так дорожили, что им уже мало было двух ректоров, и они зачастую добавляли еще одного. И вот в 1340 году удалось им провести третьего человека – мессера Якопо Габриелли да Губбио со званием капитана стражи и облечь его всей полнотой власти над прочими гражданами, и он, желая угодить власть имущим, творил всевозможные несправедливости. Среди обиженных им граждан оказались мессер Пьетро Барди и мессер Бардо Фрескобальди, нобили, а потому, естественно, люди весьма надменные, и не пожелали они стерпеть, чтобы какой-то чужак ни за что ни про что, прислуживаясь к немногим членам правительства республики, мог нанести им обиду.301 Замыслив мщение, учинили они заговор против него и против правительства, и в заговоре этом приняли участие многие нобильские роды и кое-кто из пополанов, которым тирания правящих была не по нутру. Замысел, о котором они все сговорились, состоял в том, чтобы собрать у себя в домах достаточное количество вооруженных людей и ранним утром на следующий день, после торжественного поминовения Всех святых,302 когда граждане будут еще молиться в церквах за упокоение душ своих близких, предать смерти капитана и главных членов правительства, а затем выбрать новую Синьорию и провести реформы в государстве.

Но когда речь идет о замыслах очень опасных, их обычно весьма обстоятельно обсуждают и с осуществлением не так уж торопятся, а поэтому заговоры, для осуществления которых требуется время, большей частью бывают раскрыты. Один из заговорщиков, мессер Андреа Барди, раздумывая об этом предприятии, склонен был больше поддаться страху перед карой за него, чем тешиться надеждой на мщение. Он поведал о нем своему зятю, Якопо Альберти,303 который выдал все приорам, а те предупредили других должностных лиц правительства. Опасность надвигалась, ибо день Всех святых был совсем близок, и вот многие граждане, собравшись во дворце и сочтя, что промедление может оказаться гибельным, стали требовать, чтобы Синьория приказала бить в набат, призывая народ к оружию. Гонфалоньером был Тальдо Валони, а одним из членов Синьории Франческо Сальвьяти. С Барди они состояли в родстве и бить в набат им совсем не хотелось, поэтому они высказали соображение, что вооружать народ по любому поводу – дело опасное, ибо когда в руках толпы власть – удержу ей нет, и никогда из этого ничего путного не выходило, что распалить страсти легко, а потушить их трудно, и что лучше будет, пожалуй, сперва проверить сведения о заговоре и покарать виновных, приняв против них обычные гражданские меры, чем поставить под угрозу благополучие Флоренции, приняв по простому доносу меры чрезвычайные. Никто не пожелал внять этим речам, членов Синьории угрозами и оскорблениями заставили бить в набат, и, услышав его, все граждане, вооружившись, сбежались на площадь. Со своей стороны Барди и Фрескобальди, видя, что замыслы их раскрыты, решили либо со славою победить, либо с честью погибнуть и тоже взялись за оружие, надеясь успешно защищаться в той части города за рекой,304 где находились их дома. Они укрепились на мостах, так как рассчитывали на помощь нобилей, проживающих в контадо, и прочих своих друзей. Однако в этом они просчитались, ибо пополаны, населявшие ту же часть города, что и они, поднялись на защиту Синьории. Окруженные со всех сторон заговорщики очистили мосты и отступили на улицу, где жили Барди, как наиболее удобную для защиты, и там доблестно оборонялись. Мессер Якопо да Губбио, зная, что заговор направлен главным образом против него, и страшась смерти, совершенно растерялся от ужаса и бездействовал, окруженный своей вооруженной охраной неподалеку от Дворца Синьории. Но другие правители, не столь виновные, проявляли вместе с тем больше мужества, в особенности подеста, каковой звался мессер Маффео деи Карради. Он отправился на место боя, перешел без малейшего страха мост Рубаконте305 прямо под мечи людей Барди и знаками показал, что хочет с ними говорить. Человек этот внушал всем такое уважение своими высокими нравственными качествами и другими достоинствами, что битва мгновенно прекратилась, и его стали внимательно слушать. В словах рассудительных, но полных озабоченности, осудил он их заговор, показал, какой опасности подвергнут они себя, если не уступят такому порыву народа, дал им надежду на то, что их внимательно выслушают и проявят к ним снисхождение, пообещал, что сам будет настаивать на том, чтобы ввиду справедливости их негодования к ним отнеслись с должным состраданием. Вернувшись затем к синьорам, он стал убеждать их, чтобы они не домогались победы ценой крови своих сограждан и никого не осуждали, не выслушав. И действовал он настолько успешно, что Барди и Фрескобальди со своими вышли из города и беспрепятственно удалились в свои замки. После их ухода народ разоружился, и Синьория удовлетворилась тем, что привлекла к ответственности лишь тех членов семейств Барди и Фрескобальди, которые подняли оружие. Чтобы ослабить их военную мощь, у Барди были выкуплены замки Мангона и Верниа; был издан особый закон, запрещавший гражданам иметь укрепленные замки ближе чем в двадцати милях от города. Через несколько месяцев был обезглавлен Стьатта Фрескобальди и еще многие члены этого семейства, объявленные мятежниками. Однако власть имущим оказалось недостаточно унижения и погрома семейств Барди и Фрескобальди. Как часто бывает с людьми, тем сильнее злоупотребляющими своей властью и тем наглее становящимися, чем эта власть больше, они, уже не довольствуясь одним капитаном стражи, который донимал весь город, назначили еще другого для прочих земель Флоренции и облекли его особенно широкой властью, так чтобы люди, вызывающие у них подозрение, не могли жить не только в городе, но и вообще на территории республики. Тем самым они так восстановили против себя всех нобилей, что те готовы были ради мщения и сами продаться, и город продать кому угодно. Они ожидали только благоприятного случая; он представиться не замедлил, а они воспользовались им еще быстрее.

XXXIII

Во время беспрестанных смут, раздиравших Тоскану и Ломбардию, город Лукка оказался под властью Мастино делла Скала,306 владетеля Вероны, который, хотя и обязан был согласно договорам307 передать Лукку Флоренции, не сделал этого; он полагал, что, владея Пармой, может удержать также и Лукку, и потому пренебрег данными обязательствами. В отмщение за это флорентийцы в союзе с Венецией повели против него такую беспощадную войну, что он едва не потерял все свои владения. Однако единственной выгодой, которую они получили, было удовлетворение от того, что они побили Мастино,308 ибо венецианцы, как все, вступившие в союз с более слабым, чем они сами, завладев Тревизо и Вичен-цей,309 заключили с неприятелем сепаратный мир, а Флоренция осталась ни при чем. Впрочем, некоторое время спустя Висконти, герцоги Миланские, отняли у Мастино Парму,310 и он, считая, что Лукку теперь ему не удержать, решил продать ее. Покупателями выступили Флоренция и Пиза, и во время торга пизанцы поняли, что флорентийцы, как более богатые, возьмут в этом деле верх. Тогда они решили захватить Лукку силой и с помощью Висконти осадили ее. Флорентийцы все же не отступились, заключили с Мастино сделку, выплатив часть денег наличными, а на остальные выдав обязательства, и послали трех комиссаров – Надо Ручеллаи, Джованни ди Бернардино Медичи и Россо ди Риччардо Риччи – получить во владение приобретенное. Им удалось пробиться силой в осажденный город, и находившиеся там войска Мастино передали им Лукку. Пизанцы тем не менее продолжали осаду и все делали, чтобы овладеть городом, флорентийцы же старались заставить их снять осаду. После весьма длительной войны, в которой флорентийцы потеряли свои деньги и приобрели позор, ибо оказались изгнанными, Лукка перешла под власть Пизы.311

Потеря этого города, как всегда в таких случаях бывает, вызвала в флорентийском народе крайнее раздражение против правителей государства, и их поносили на всех площадях, обвиняя в скаредности и бездарности. В самом начале войны все ведение ее поручено было двадцати гражданам, которые назначили мессера Малатеста да Римини капитаном войск. Он же вел военные действия и нерешительно, и неискусно, а поэтому комиссия двадцати послала королю Роберту Неаполитанскому просьбу о помощи. Король послал во Флоренцию Готье, герцога Афинского, который (по воле неба, уже подготовлявшего будущие бедствия) прибыл как раз тогда, когда Луккское предприятие окончательно провалилось. Комиссия Двадцати, видя народное возмущение, решила, что назначение нового военачальника возбудит в народе новые надежды и тем самым либо вовсе уничтожит, либо значительно притупит повод для нападения на нее. А дабы держать его в страхе и дать герцогу Афинскому такие полномочия, чтобы он мог успешнее защищать ее, она назначила его сперва хранителем, а затем капитаном войск.312 Гранды по сказанным выше причинам жили в великом недовольстве, а между тем многие из них были тесно связаны с Готье, когда он от имени Карла, герцога Калабрийского, управлял Флоренцией. Тут они и решили, что наступило время гибелью государства затушить пламя их ненависти и что единственный способ одолеть народ, нанесший им столько обид, – это отдать его под власть государя, который, хорошо зная достоинства одной из партий и разнузданность другой, первую вознаградит, а вторую станет держать в узде. К этому надо добавить и расчеты на те блага, которые несомненно должны были выпасть им на долю в награду за их содействие, когда герцог станет государем. Поэтому они неоднократно втайне сносились с ним и уговаривали его захватить всю полноту власти, обещая помогать ему всем, что только в их силах. В этом деле к ним присоединились некоторые пополанские семьи, как например Перуцци, Аччаюоли, Антеллези и Буонаккорси: эти, погрязши в долгах и не имея уже своего добра для расплаты, рассчитывали теперь на чужое добро и на то, что, отдав в неволю отечество, они избавятся от неволи, которой грозили им притязания заимодавцев. Все эти уговоры разожгли в честолюбивом сердце герцога жажду власти и могущества. Дабы прослыть человеком строгим, но справедливым, и заслужить таким образом симпатии низов, он затеял судебное преследование тех, кто руководил Луккской войной, предал смерти мессера Джованни Медичи, Наддо Ручеллаи и Гульельмо Альтовити,313 а многих других приговорил к изгнанию или денежному штрафу.

XXXIV

Приговоры эти порядком напугали всех граждан среднего сословия314 и пришлись по душе только грандам и низам: первым – потому что в этом они увидели отмщение за все обиды, нанесенные им пополанами, вторым – потому что им от природы свойственно радоваться всякому злу. Когда герцог проходил по улицам города, его громко славили за душевное благородство, и каждый публично призывал его всегда таким же образом раскрывать преступления и карать за них. Комиссия Двадцати с каждым днем значила все меньше, а власть герцога и страх перед ним усиливались. Все граждане, стремясь засвидетельствовать свое расположение к нему, изображали на фасадах своих домов его герб, так что теперь ему только титула не доставало, чтобы считаться государем. Полагая, что он может уже без опасений добиваться чего угодно, герцог дал понять членам Синьории, что убежден в необходимости для блага государства получить всю полноту власти, и поскольку весь город с этим согласен, он надеется, что и Синьория возражать не станет. Хотя синьоры уже давно предвидели погибель государства, все они при этом требовании пришли в великое волнение и несмотря на то, что ясно сознавали грозящую им опасность, ответили единодушным решительным отказом, дабы не предать отечества. Герцог, желая предстать в глазах всех особо приверженным к вере и общему благу, избрал своим местопребыванием монастырь братьев-миноритов Санта Кроче.315 Решив, что пора уже осуществить коварный свой замысел, он велел прочитать повсюду указ о повелении народу собраться назавтра перед лицом его на площади Санта-Кроче. Указ этот испугал Синьорию еще больше, чем предыдущие его речи, и она объединилась с теми гражданами, которых считала наиболее преданными родине и свободе. Хорошо отдавая себе отчет в силах герцога, они решили только увещевать его и попытаться, раз уж сопротивление невозможно, убеждением отклонить его от замысла или же хотя бы сделать его самовластие не столь уж суровым. И вот часть членов Синьории отправилась к герцогу, и один из них обратился к нему с нижеследующей речью.

"Мы явились к вам, синьор, прежде всего по вашему вызову, а затем по указу вашему о всенародном сборе, ибо нам представляется несомненным, что вы стремитесь чрезвычайными мерами добиться того, чего мы не хотели вам дать законным порядком. Мы отнюдь не намереваемся силою противиться вашим замыслам, мы только хотим, чтобы вы поняли, как тяжело будет для вас бремя, которое вы собираетесь на себя возложить, дабы вы всегда могли вспоминать о наших советах и о тех, совершенно противоположных, которые дают вам люди, озабоченные не вашей пользой, а стремлением насытить свою злобу. Вы хотите обратить в рабство город, который всегда жил свободно, ибо власть, которую мы в свое время вручали королям неаполитанским, означала содружество, а не порабощение. Подумали ли вы о том, что означает для такого города и как мощно звучит в нем только слово "свобода"? Слово, которого сила не одолеет, время не сотрет, никакой дар не уравновесит. Подумайте, синьор, какие силы потребуются, чтобы держать такой город в рабстве. Тех, что вы получите извне, будет недостаточно, а внутренним вы довериться не сможете, ибо нынешние ваши сторонники, толкающие вас на этот шаг, едва только расправятся при вашем содействии со своими недругами, тотчас же начнут искать способов сокрушить вас, дабы самим остаться господами положения. Низы, которым вы сейчас доверяете, меняются при малейшей перемене обстоятельств, так что в любой миг весь город может превратиться в вашего врага, погубив и себя самого, и вас. Никакого лекарства от этой беды нет, ибо обезопасить свое господство могут лишь властители, у которых немного врагов, коих легко обезвредить, послав на смерть или в изгнание. Но когда ненависть окружает тебя со всех сторон, не может быть никакой безопасности, ибо не знаешь, откуда грозит удар, а, опасаясь всех, нельзя доверять никому. Стараясь избавиться от угрозы, только усугубляешь опасность, ибо все обиженные разгораются еще большей враждой и еще яростней готовы мстить. Нет сомнения, что время не может заглушить жажду свободы, ибо сколь часто бывали охвачены ею во многих городах жители, никогда сами не вкушавшие ее сладости, но любящие ее по памяти, оставленной их отцами, и если им удавалось вновь обрести свободу, они защищали ее с великим упорством, презирая всякую опасность. А если бы даже этой памяти не завещали им отцы, она вечно живет в общественных зданиях, в местах, где вершили дела должностные лица, во всех внешних признаках свободных учреждений, во всем, что стремятся на деле познать все граждане. Какие же деяния рассчитываете вы совершить, способные уравновесить сладость свободной жизни или вытравить из сердца граждан стремление вернуть нынешние установления? Нет, ничего такого не удастся вам сделать, даже если бы вы присоединили к этому государству всю Тоскану и каждый день возвращались в этот город после победы над нашими врагами, ибо вся эта слава была бы вашей, а не их славой, и граждане Флоренции приобрели бы не подданных, а сотоварищей по рабству, что еще глубже погружало бы их в рабское состояние. И даже будь вы человек святой жизни, благожелательный в обращении, праведнейший судья – всего этого недостаточно было бы, чтобы вас полюбили. И если бы вы сочли, что этого довольно, то впали бы в заблуждение, ибо всякая цепь тягостна тому, кто жил свободно, и любые узы стесняют его. К тому же правление насильственное несовместимо с добрым государем, и неизбежно должно случиться, что они либо уподобятся друг другу, либо одно уничтожит другое. Поэтому у вас есть лишь один выбор: или управлять этим городом, применяя самые крайние средства насилия, для чего весьма часто недостаточно бывает крепостей, вооруженной стражи, внешних союзников, или довольствоваться той властью, какой мы вас облекли, к чему мы вас и призываем, напоминая вам, что единственная прочная власть та, которую люди признают по своей доброй воле. Не стремитесь же в ослеплении ничтожным честолюбием к положению, в котором не сможете прочно обосноваться и из которого вам нельзя будет подняться выше и где, следовательно, вы обречены на падение к величайшему вашему и нашему несчастью".

XXXV

Речь эта нисколько не тронула ожесточившуюся душу герцога. Он ответил, что отнюдь не намеревается лишать этого города свободы, а напротив – вернуть ему ее, ибо в рабстве живут лишь города, разделенные внутренними распрями, а где царит единение, там и свобода. И если Флоренция под его властью освободится от ига партий, игры личных честолюбий и частных раздоров, это не отнимет у нее свободу, а вернет ее. Не честолюбие заставляет его принять на себя это бремя, а мольбы весьма многих граждан, и поэтому им, синьорам, следовало бы принять то, что устраивает других. Что опасностями, связанными с этим делом, он пренебрегает, ибо лишь недостойный человек отказывается от благих намерений из страха перед злом, и только трус уклоняется от славного предприятия, если исход его сомнителен. И что он надеется деяниями своими вскорости убедить всех, что ему слишком мало доверяли и слишком его опасались.

Синьоры, видя, что ничего они не добьются, условились назавтра утром созвать весь народ на площадь перед дворцом и с его согласия вручить герцогу верховную власть на один год на тех же условиях, на каких она уже вручалась Карлу, герцогу Калабрийскому. 8 сентября 1342 года герцог в сопровождении мессера Джованни делла Тоза, всех своих сторонников и многих других граждан явился на площадь и вместе с синьорами взошел на трибуну, как называют флорентийцы ступени, ведущие от площади ко Дворцу синьории,316 откуда и были прочитаны народу условия, установленные между Синьорией и герцогом. Когда дошли до статьи, по которой верховная власть вручалась ему на один год, народ принялся кричать: "Пожизненно!". Когда мессер Франческе Рустикелли, один из членов Синьории, поднялся, чтобы речью своей успокоить возбужденную толпу, слова его прерваны были еще большим шумом; так что по желанию народа герцог избран был владетелем Флоренции не на год, а пожизненно. Тут толпа подхватила его, подняла и торжественно понесла по площади, выкрикивая его имя. По обычаю глава дворцовой охраны в отсутствие членов Синьории должен запереться во дворце: тогда в должности этой состоял Риньери ди Джотто. Подкупленный друзьями герцога, он впустил его во дворец без всякого сопротивления, а испуганные и опозоренные синьоры разошлись по своим домам. Дворец был разграблен герцогской челядью, знамя народа разорвано,317 а на фасаде дворца прикреплен герб герцога. Все эти события вызвали безграничную скорбь и уныние благонамеренных граждан и величайшую радость тех, кто участвовал в них по невежеству или злонамеренности.

XXXVI

Будучи облечен верховной властью, герцог, дабы лишить всякой власти людей, являвшихся всегда защитниками свободы, запретил членам Синьории собираться во дворце и предоставил им один частный дом;318 он отобрал знамена у гонфалоньеров компаний, возглавлявших народные вооруженные отряды, отменил Установления справедливости,319 направленные против грандов, освободил заключенных, вернул во Флоренцию семейства Барди и Фрескобальди и всем запретил ношение оружия. Дабы лучше защищаться от внутренних врагов, он замирился с внешними, причем весьма ублаготворил жителей Ареццо и всех других противников; заключил мир с Пизой, хотя был призван в качестве синьора для ведения с нею войны; аннулировал обязательства, выданные купцам, одолжившим республике деньги для ведения Луккской войны; увеличил прежние налоги и установил новые; лишил Синьорию всякой власти. Управителями у него были мессер Бальоне из Перуджи и мессер Гульельмо из Ассизи, каковые вместе с мессером Череттьери Висдомини320 и являлись его советниками. Он донимал граждан тяжкими поборами, суд вершил несправедливо, а строгость нравов и человечность, которые он на себя напускал, обернулись гордыней и жестокостью. Таким образом многие граждане из грандов и из знатных пополанов находились под постоянной угрозой денежных штрафов, смерти и всевозможных иных способов угнетения. А чтобы вне города его правление было не лучше, чем внутри, он назначил для флорентийской территории за пределами столицы шесть управителей, которые угнетали и грабили сельских жителей. Гранды были у него на подозрении, несмотря на то что они же его поддерживали и он многих из них возвратил в отечество. Он не мог представить себе, чтобы благородные души, какие часто можно встретить среди нобилитета, чувствовали себя удовлетворенными под его владычеством. Поэтому он принялся заигрывать с низами в расчете на то, что с их помощью и при поддержке чужеземного оружия сможет сохранить тиранию. Когда наступил месяц май, который в народе обычно отмечают празднествами, он приказал образовать из низов и из тощего народа321 вооруженные отряды, которым дал громкие названия, роздал знамена и деньги. Из них одни торжественно ходили по городу, а другие принимали их с великой пышностью. Всюду распространилась молва о возвышении герцога, и к нему стали стекаться французы, а он раздавал им должности как людям, которым мог вполне довериться. Так что вскоре Флоренция не только подпала под власть французов, но стала даже перенимать их обычаи и наряды, ибо и мужчины и женщины подражали им без всякого стыда, позабыв об отечественных обычаях. Но больше всего возмущали в нем и его приспешниках насилия, которые они, не краснея, позволяли себе в отношении женщин.