Текст книги "Сарасина никки. Одинокая луна в Сарасина"
Автор книги: Никки Сарасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
А что же «бесполезные сочинения»? Дочь Такасуэ называет в дневнике своих любимых героинь – это Югао и Укифунэ. Обе эти героини «Гэндзи моногатари» провели детство в провинциальной глуши и не принадлежали к самому блестящему обществу, обе были отмечены печатью несчастливой судьбы, обеих любовь прекрасного принца привела к гибели. Югао, «женщину с городской улочки», убила материализовавшаяся ревность соперницы, злой дух одной из бывших возлюбленных принца Гэндзи. Укифунэ, побочная дочь принца и воспитанница провинциального губернатора, оказалась объектом страсти двух блестящих молодых людей из высшего общества, и, разрываясь между привязанностью к обоим, она совершила попытку к самоубийству, а затем в двадцать два года приняла постриг.
Как видим, в юности Дочь Такасуэ идентифицировала себя с героинями, обречёнными на жизненное поражение, трогательными в своей беззащитности перед роком. Она и сама мечтала не об успехе в свете, а о том, чтобы прекрасный принц навещал её раз в год в уединённом жилище на лоне природы. К моменту написания дневника, когда за спиной была уже целая жизнь, эти мечты стали казаться ей «глупыми», а стихи и романы «бесполезными». Так увлечение литературой оказывается не только в оппозиции к буддийскому спасению, но и к преуспеянию в земном мире.
Характерно, что впервые Дочь Такасуэ «отринула глупые мечтания», когда её отец после многих лет ожидания получил, наконец, должность помощника губернатора и уехал из столицы к месту службы (героине было тогда двадцать пять лет). Беспокойство о собственном будущем и немолодом уже отце – это этап взросления, меняется и отношение к литературе. После замужества Дочь Такасуэ «совершенно забыла свои книги, занятая домашними делами». И всё-таки, именно «влечение к романам и стихам» водило кистью автора «Сарасина никки».
Название дневника отразило чувства одиночества, тоски, безысходности, которые овладели Дочерью Такасуэ после смерти мужа Вероятно, в таком настроении она и взялась за кисть, однако светлые воспоминания детства и юности смогли противостоять тяжёлым и горьким думам о настоящем. Как когда-то в отрочестве чтение романов помогало Дочери Такасуэ забыть об утратах, так теперь она нашла утешение в грёзах о прошлом. Тональность «Сарасина никки» отнюдь нельзя назвать минорной, и потому перевод названия дневника вызывает большие трудности, ибо пришлось бы назвать его «Дневником покинутой старухи».
Буквально словосочетание «Сарасина никки» значит «дневник из Сарасина», где Сарасина – название местности в провинции Синано (в Синано, напомним, служил перед смертью муж героини). В тексте ни разу не встречается топоним Сарасина, но читателям это слово напоминало об известной легенде, передававшейся изустно и записанной во многих литературных памятниках (например, в «Ямато моногатари»). Речь в этой легенде шла о человеке из Сарасина который отвёл свою старую тётку (в некоторых вариантах – мать) умирать в горы – так поступали иногда в голодные годы со стариками. Однако, увидев ясную луну над горой Обасутэ (буквально это название значит «покинутая тётка», «покинутая старуха»), человек раскаялся и выразил свои чувства в стихотворении:
Душа моя
Не знает утешенья —
В Сарасина гляжу,
Как над горой Покинутой Старухи
Сияет месяц.
Стихотворение это, помещённое в антологии «Кокинвакасю», было хорошо известно Дочери Такасуэ, и именно оно пришло ей в голову, когда её, одинокую тётку, в безлунный вечер навестил племянник. Дочь Такасуэ сложила своё стихотворение, как бы споря со старой легендой:
Ведь сегодня месяца нет,
И темна сгущается ночь
Над вершиной Покинутой Старухи,
Над горою Обасутэ —
Так зачем ты сюда пришёл?
Считается, что это стихотворение и дало название дневнику Дочери Такасуэ – «Сарасина никки». К тому же луна, с которой ассоциируется топоним Сарасина, постоянно упоминается в дневнике Дочери Такасуэ, да и обычай включать в названия литературных произведений топонимы издавна существовал в Японии. Неизвестно только, автор ли дал рукописи такое название или позднейшие читатели и переписчики, ведь автограф «Сарасина никки» до наших дней не дошёл.
История изучения текста «Сарасина никки» начинается с 30-х годов XIII в. На протяжении ста семидесяти лет, прошедших от создания дневника до этого времени, о «Сарасина никки» нет никаких упоминаний в письменных источниках. Видимо, всё это время дневник хранился в семье Сугавара, но кто читал его, и читал ли – неизвестно. К счастью, в XIII в. дневник попал в руки Фудзивара-но Тэйка (Садаиэ, 1162–1241), поэта, филолога, составителя нескольких поэтических антологий. Тэйка сделал копию дневника, сверил даты и генеалогии действующих лиц и, на основании своих разысканий, снабдил текст комментарием. Именно Тэйка атрибутировал авторство дневника Дочери Такасуэ, в колофоне его рукописи читаем
«Это дневник дочери правителя Хитати Сугавара-но Такасуэ. Передают, что создательница этого дневника написала также «Ёва-но Нэдзамэ», «Мицу-но Хамамацу», «Мидзукара куюру», «Аса-кура»».
Две последние из перечисленных повестей до наших дней не дошли, поэтому перевод их названий на русский язык затруднителен. Под именем «Ёва-но Нэдзамэ» имеется в виду сохранившаяся в неполном виде повесть «Ёру-но Нэдзамэ» («Пробуждение в полночь», XII в. ), которую многие исследователи в настоящее время считают переработкой более раннего и большего по объёму произведения, возможно, написанного Дочерью Такасуэ. «Мицу-но Хамамацу» – это повесть, более известная под названием «Хамамацу тюнагон моногатари» («Повесть о тюнагоне Хамамацу», вторая половина XI в.), большинство исследователей в последние десятилетия признают её автором Дочь Такасуэ, однако почва для сомнений всё ещё есть.
Вce существующие в настоящее время рукописи и ксилографы «Сарасина никки» восходят к единственному списку Фудзивара Тэйка, однако последний сделан не с оригинала. В колофоне рукописи Тэйка сказано: «В прошлом году в мои руки попала та книга, но я дал её одному человеку, и она была потеряна, а это – копия списка, который другие люди сделали с потеряной книги. Пока рукопись переходила из рук в руки и её копировали, накопилось множество ошибок. Сомнительные места я пометил киноварью и намерен, если отыщется подлинник, свериться с ним».
Список Фудзивара-но Тэйка не датирован, но поскольку он упомянр в «Записках при ясной луне» («Мэйгэцуки»), созданных Тэйка в 1230 г., очевидно, что рукопись относится к более раннему времени.
Рукопись «Сарасина никки», принадлежащая кисти Тэйка, сначала хранилась у его потомков, а затем попала в императорскую сокровищницу. За долгие годы нитки, которыми прошита была рукописная тетрадь, сгнили. Когда именно – неизвестно, но не позже XVI в., кто-то прошил тетрадь заново, нарушив при этом последовательность страниц по крайней мере в семи местах. Уже в таком, трудночитаемом виде, дневник многократно переписывался, а в XVII–XIX вв. издавался ксилографическим способом. Даже научные издания начала XX в. повторяли случайные ошибки брошюровщика, и комментаторы бились над разгадкой тёмных мест, пытаясь восстановить логическую цепь изложения.
Лишь в 1924 г. профессора Тамаи Косукэ и Сасаки Нобуцуна, получив доступ в императорскую сокровищницу, обследовали рукопись Фудзивара Тэйка и обнаружили причину путаницы. Дальнейшая работа профессора Тамаи по комментированию рукописи и подготовке её к публикации привела к тому, что широкий читатель познакомился с дневником «Сарасина никки» в его истинном виде. Конечно, в рукописи Тэйка, как отмечал он сам, есть непонятные, спорные места, но более близкого к оригиналу списка ждать не приходится.
В Японии дневник «Сарасина никки» издавался много раз и с разными комментариями, причём существуют не только научные и популярные издания, но и множество учебных. Дневник «Сарасина никки» японские школьники «проходят» на уроках словесности, и он часто становится предметом экзаменационных вопросов при поступлении в университет.
Разумеется, существует множество переводов «Сарасина никки» на современный японский язык, ведь он уже очень далёк от языка, на котором говорили и писали хэйанцы.
Переводился дневник и на иностранные языки, дважды на английский и на французский. На русский язык «Сарасина никки» переводится впервые.
Предлагаемый читателю перевод выполнен по изданию серии «Полное собрание сочинений японской классической литературы», широко привлекались и другие издания.
Текст разбит на фрагменты переводчиком, в основном эта разбивка совпадает с разбивкой японских комментаторов.
И. В. Мельникова
САРАСИНА НИККИ
ОДИНОКАЯ ЛУНА В САРАСИНА
Дневник благородной госпожи, дочери Сугавара-но Такасуэ, написавшей его на склоне лет, когда даже луна в Сарасина кажется одинокой…
Девочка, выросшая в тех дальних краях, где «кончается дорога на Восток», и даже ещё дальше [1]1
…в тех дальних краях, где «кончается дорога на Восток», и даже ещё дальше– «дорога на Восток» (буквально «дорога в край Адзума», как называли восточные провинции) вела из столицы Хэйан в провинцию Хитати, а провинция Кадзуса, в которой прошли детские годы героини, расположена южнее Хитати, на территории современной префектуры Тиба. В тексте использована цитата из стихотворения Ки-но Томонори (IX в.)
Адзумалзи-но Там в дальние восточные края Мити-но хатэ нару Кончается дорога — Хитати оби-но Страна Хитати. Кагото бакари-но Из Хитати пояс с пряжкой Аимитэси гана Расскажет, как хочу тебя я видеть («Кокинрокудзё», т.5)
[Закрыть] – какой же, наверное, я была дикаркой! И как только сумела я проведать о существовании романов? Но вот ведь, проведала и стала мечтать лишь о том, чтобы эти книги увидеть! Днем в досужие часы, или сумерничая, сестрица, мачеха и другие женщины пересказывали отрывки из того или иного романа «моногатари», например о принце Гэндзи [2]2
…женщины пересказывали отрывки из того или иного романа «моногатари», например о принце Гэндзи– словом «моногатари» в Японии X–XII вв. обозначали всю совокупность жанров художественной прозы, мы используем в переводе европейский термин «роман», имея в виду его употребление в смысле «беллетристика», «женское светское чтение». Принц Гэндзи является главным героем «Гэндзи моногатари», шедевра японской классической литературы, созданного в XI в. придворной дамой Мурасаки Сикибу.
[Закрыть], я слушала, и интерес мой всё более разгорался. Разве могли они по памяти рассказывать столько, сколько мне бы хотелось!
В своей страсти я была столь неуёмна, что для меня вырезали будду Якуси [3]3
…для меня вырезали будду Якуси– Якуси-нёрай (санскр. Bhechadjaguru) считался буддой, исцеляющим болезни и помогающим людям в земной жизни.
[Закрыть]в мой рост, и вот, потихоньку от всех, я омывала как положено руки, затворялась, и павши ниц перед изваянием, молила: «Сделай, чтобы мы скорее поехали в столицу! Говорят, там много повестей и романов – покажи мне их все!»
* * *
Когда мне исполнилось тринадцать, пришла, наконец, пора ехать в столицу. Третьего числа девятого месяца мы совершили «выход из ворот» и поселились пока что в Иматати [4]4
Третьего числа девятого месяца мы совершили «выход из ворот» и поселились пока что в Иматати. – Автор дневника отправилась со своим отцом в столицу в 1020 г., когда закончился срок его службы в провинции Кадзуса, число указано по лунному календарю. Церемония «выхода из ворот» совершалась в соответствии с представлениями о счастливом для начала путешествия времени и направлении. Нередко прежде, чем действительно двинуться в путь, выжидали во временном пристанище оптимального момента для начала путешествия. Среди японских комментаторов «Сарасина никки» существует мнение, что слово «иматати» в тексте может являться не топонимом, а обозначением такого временного пристанища.
[Закрыть].
Дом, где я в играх провела эти годы, был весь разорён, весь нараспашку, царила суматоха. Когда солнце зашло, опустился страшный туман, а мы как раз садились в повозки – я оглянулась, и мне стало так горько покидать моего Будду, которому я тайком била поклоны и молилась, что я украдкой поплакала.
После того, как мы «вышли из ворот», мы жили в каком-то неогороженном строении, покрытом наспех мискантом, даже ставен там не было, лишь кое-как для нас устроили занавеси и растянули полог. К югу далеко видны были поля и равнины, а с запада и востока – море, совсем близко. Это было удивительно красиво! Вечером всё вокруг окутал туман, но мне было так интересно, что я поднялась спозаранку и уже не спала, всё смотрела по сторонам. Уехать отсюда было мне жаль, и я грустила.
* * *
Пятнадцатого числа того же месяца, в сумрачный от дождя день мы пересекли границу своего края и остановились в местности Икала провинции Симоса [5]5
…мы пересекли границу своего края и остановились в местности Икада провинции Симоса. – Соседняя с провинцией Кадзуса провинция Симоса располагалась на севере нынешней префектуры Тиба. Топоним Икада не идентифицирован.
[Закрыть]. Наша хижина едва не поплыла – такой был ливень и непогода, от страха я не могла заснуть. Вокруг было чистое поле, только в одном месте поднимался пригорок, и на нём стояло три дерева. Днём мы сушили наши вещи, промокшие от дождя, и весь день провели там, поскольку надо было дождаться наших людей, которые отстали. Рано утром семнадцатого числа мы двинулись в путь.
В старину жил в краю Симоса некий Хозяин Мано [6]6
В старину жил. в краю Симоса некий Хозяин Мано. —Одно из неясных мест в тексте, возможно, «Мано» это имя человека, но иногда слово отождествляют с топонимом Хамано.
[Закрыть]. Когда мы переправлялись в лодке через глубокую реку, там были остатки его усадьбы, в которой, говорят, ткали и отбеливали полотно тысячами и десятками тысяч штук. Посреди реки и теперь стояли четыре больших столба, будто бы те ещё, что служили в прежние времена опорами ворот. Я услышала, что другие слагают об этом стихи, и тоже про себя шептала:
Если б нетленны
Здесь не стояли поныне
Эти речные опоры,
Как бы могла я
Прошлого видеть следы?
На этот раз на ночлег мы остановились в месте, называемом Курото-но Хама [7]7
Курото-но Хама – местность с таким названием находилась в провинции Кадзуса, которую путешественники уже оставили позади. Если автор дневника имела в виду именно это место, то она ошиблась в последовательности маршрута.
[Закрыть]– взморье Курото. Со всех сторон были пологие холмы, это белый песок расстилался далеко-далеко, и на нем – заросли сосняка. Луна светила очень ярко, и звуки ветра необычайно трогали сердце. Людям, видно, показалось всё это красивым – стали слагать стихи.
Как можно спать?
Ведь если не теперь,
Когда ещё увидеть доведётся
На взморье Курото
Луну осенней ночи?
* * *
На следующее утро мы ушли из тех мест, а к ночи остановились у переправы Мацудзато, в мелководных верховьях реки Футоигава, что служит границей между краем Симоса и краем Мусаси [8]8
…остановились у переправы Мацудзато, в мелководных верховьях реки Футоигава, что служит границей между краем Симоса и краем Мусаси. —Топоним Мацудзато можно идентифицировать с названием теперешнего города Мацудо в префектуре Тиба, река Футоигава теперь называется Эдогава. Провинция Мусаси соответствовала территории современной столичной префектуры Токио и северо-восточной части префектуры Канагава.
[Закрыть]. Вещи и прочее за ночь переправили лодками на тот берег.
Моя кормилица недавно потеряла мужа, но здесь, на границе, у неё родился ребенок, поэтому она удалилась от нас, и в столицу ей нужно было следовать отдельно.
Я очень её любила, мне хотелось к ней, и брат взял меня на руки и отнес.
Мы все в пути останавливались в незамысловатых временных укрытиях, но туда по крайней мере не задувал ветер, они были обтянуты тканью или ещё чем-то, а тут, поскольку мужчины с ней не было, никто и рук не приложил – совсем грубая лачуга, вместо кровли в один слой была настелена циновка, и лунный свет проникал внутрь без всяких помех.
На ней были алые одежды, она лежала, и фигура её, залитая лунным светом, была воплощенное страдание. Неизмеримо превосходя наружностью людей своего ранга, она была бледна до прозрачности. Дивясь моему приходу, она гладила меня по голове и плакала, а я была в таком волнении, что не могла и помыслить, чтобы с ней расстаться. Брат уже спешил вернуться назад, а мне всё было мало – но что я могла поделать?
Долго стоял у меня перед глазами её образ. Было так грустно, что я не замечала даже, как красив месяц, и уснула в большом горе.
На следующее утро наши повозки погрузили в лодки и переправили на другой берег. Люди, которые до сих пор нас провожали, здесь все поворачивали назад. Мы, кому предстояло дальше следовать в столицу, медлили с отъездом. Теперь наши пути лежали в разные стороны, и оттого те, кому надо было ехать, и те, кому надо было возвращаться, равно проливали слезы. Даже я своим детским сердцем почувствовала, как это трогательно.
* * *
Отсюда начиналась страна Мусаси. Ничего особенно интересного заметно не было. Песок прибрежный был не белый, а словно грязь, и поля, про которые я слышала, будто на них цветет трава Мурасаки [9]9
…поля, про которые я слышала, будто на них цветет трава мурасаки… —Поля в провинции Мусаси славились красотой цветущей многолетней травы мурасаки (Lyhtospermum officinale), которая цветёт летом маленькими белыми цветами. Из этого растения изготовляли лиловый краситель, поэтому слово «мурасаки» означает также «лиловый».
[Закрыть], покрывал лишь тростник и мискант, причем заросли были столь высоки и густы, что конного лучника не видно было, только верхушку его лука, и нужно было пробираться, раздвигая травы.
Там был храм, называемый Такэсиба [10]10
Там был храм, называемый Такэсиба. —Считается, что храм Такэсиба стоял там, где теперь находится храм Сайкайдзи (квартал Митадайтё района Минато-ку города Токио).
[Закрыть]. Вдалеке виднелись остатки каменных опор галереи и дома. Я спросила, что это за место, и услышала:
В старину здесь был холм Такэсиба. Человека из этих краёв отправили ко двору служить стражем-факельщиком. Вот подметает он в саду перед императорским дворцом и сам себе бормочет:
– И за что мне такая злая доля? В моём-то краю видал я и по три, и по семь кувшинов с брагой. Сверху, бывало, плавали черпаки: ветер с юга подует – они на север укажут, ветер с севера подует – на юг укажут, с запада подует – они на восток повернутся, с востока подует – они на запад повернутся. Ничего этого я здесь не вижу!
В это время государева дочь, которую очень берегли и лелеяли, стояла совсем одна за бамбуковой шторой и, прислонившись к столбу, на всё это глядела. То, что говорил сам себе этот мужчина, казалось очень интересным: что за «черпаки», как это «укажут»? Ей неудержимо захотелось это знать, она подняла бамбуковую штору и окликнула:
– Человек, подойдите сюда!
Он послушался и подошёл к самым перилам.
– То, что Вы сейчас говорили, повторите ещё раз для меня, чтобы я могла всё услышать, – так она ему велела, и он ещё раз повторил свой рассказ о кувшинах с брагой.
– Возьмите меня с собой и покажите мне всё это. Я говорю не шутя!
Мужчина подумал, что дело это неслыханное, да и опасное, но – видно, так уж суждено! Посадил её к себе на спину и отправился. Подумал он и о том, что за ним, конечно, будет погоня: той же ночью перенёс принцессу через мост Сэта, усадил её на другой стороне, а сам разобрал мост и одним прыжком перепрыгнул. После снова усадил принцессу себе на спину и через семь дней и семь ночей добрался до страны Мусаси.
Император и императрица встревожились о том, что принцесса пропала, стали спрашивать людей, и в ответ услышали:
– Служилый человек из провинции Мусаси нёс на спине что-то очень ароматное, он бежал – словно летел.
Стали этого человека требовать – а его и нет.
Решили, что не иначе, как он вернулся в родные края, и из дворца послали следом людей. Однако мост Сэта оказался сломан, по нему перебраться было нельзя. Только через три месяца посланные добрались до страны Мусаси. Когда стали они спрашивать того мужчину, их призвала к себе сама принцесса:
– Видно, всё это было предначертано. Мне захотелось в родные места этого служилого человека, и я сказала ему, чтобы он немедленно туда отправился и меня взял с собой. И вот, мы здесь. Живётся мне очень хорошо. Если станут винить мужчину и накажут его, что будет со мной? Не иначе, как в прежнем рождении мне было суждено явить свой след в этой стране. Ступайте же скорее назад и расскажите всё как есть.
Возразить было нельзя, и они вернулись в столицу и доложили императору, что, мол, так и так.
Что тут было поделать? Даже если наказать этого мужчину, принцессу уже не вернёшь назад в столицу. Дать мужчине из Такэсиба край Мусаси в пожизненное владение, чтобы он исправлял все государственные дела – тоже не годится. Тогда пожаловать этот край самой принцессе! – такой указ издал император.
Построили для молодых дом – такой, как строят для императорских особ, а когда принцесса умерла, то в её доме стал храм, нарекли его храм Такэсиба.
Дети той принцессы получили родовое имя Мусаси. А ещё говорят, что с той поры факелы во дворце стала жечь только женская прислуга.
* * *
Мы только и делали, что прокладывали себе дорогу среди тростника и мисканта, то по холмам, то по равнинам. Подошли к реке Асуда, разделяющей провинции Мусаси и Сагами [11]11
Подошли к реке Асуда, разделяющей провинции Мусаси и Сагами. – Очевидно, что автор имеет в виду реку Сумида, однако ошибается в ее местонахождении, эта река протекает в центре прежней провинции Мусаси (ныне город Токио).
[Закрыть]. Это здесь, на переправе, пятый «тюдзё» Аривара сложил: «Спросил бы я у птиц столицы…» [12]12
Это здесь, на переправе, пятый тюдзё Аривара сложил: «Спросил бы я у птиц столицы…» —Аллюзия на повесть в стихах «Исэ моногатари» (IX в.). Героем «Исэ моногатари» является Аривара Нарихира, который был пятым сыном в семье Аривара и носил чин «тюдзё», поэтому в тексте он назван «пятым «тюдзё» Аривара». В отрывке 9 «Исэ моногатари» рассказывается, как, странствуя по восточным провинциям, Аривара Нарихира переправлялся через реку Сумида и увидел птиц, каких не встречал раньше. Узнав от лодочников, что птицы называются «миякодори» (птицы столицы), он сложил:
Раз так зовётесь,Спрошу у вас,Птицы столицы:Та, о ком я думаю,Жива-здорова или нет?
[Закрыть]. Только в семейном сборнике стихов Нарихира река названа Сумида. Переплывёшь её на лодке – а там уже страна Сагами.
В местности Ниситоми [13]13
Ниситоми – топоним отождествляют либо с местностью Ниситои в горах Хаконэ, либо с кварталом Ниситоми города Фудзисава в префектуре Канагава.
[Закрыть]горы словно тщательно изукрашенные ширмы. А в противоположной стороне – море. И побережье, и набегающие волны очень красивы.
Дня два или три мы шли по белейшему прибрежному песку в местности, которая называется Морокоси-га хара, «китайская равнина» [14]14
…Морокоси-га хора, «китайская равнина». —Топоним идентифицируют с морским побережьем старой провинции Сагами вблизи нынешнего города Оисо префектуры Канагава. Возможно, что названием местность обязана была поселениям пришельцев из Китая и Кореи.
[Закрыть].
– Летом здесь словно парча настелена, местами узор ярок, местами поскромней – это цветут японские гвоздики. Сейчас уже конец осени, и их не видно, – так нам рассказали. Однако кое-где всё же остались россыпи этих цветиков – печальная краса! Наши люди дивились: «Уж не в шутку ли – равнина китайская, а гвоздики цветут японские..»
На горе Асигара [15]15
Асигара – горный хребет, протянувшийся с юга на север вдоль границы бывших провинций Сагами (ныне префектура Канагава) и Суруга (ныне центральная часть префектуры Сидзуока).
[Закрыть]четыре или пять дней мы были во тьме и страхе. Даже у подножия, когда мы наконец туда добрались, неба было не видно, так густы были заросли.
Не нахожу слов, чтобы это описать, но мне было очень страшно.
У подножия Асигара мы и заночевали. Ночь была безлунная, тёмная, и когда мне уже казалось, что я потерялась в этой тьме, откуда ни возьмись появились три бродячие певицы. Одной было около пятидесяти лет, другой примерно двадцать, и ещё одна была лет четырнадцати-пятнадцати. Перед нашей хижиной раскрыли зонт, а певиц усадили.
Когда слуги зажгли огонь, то стало видно, что одна женщина, назвавшаяся внучкой знаменитой некогда Кохата, имеет очень длинные волосы, которые красиво обрамляют лоб, и очень белое без изъянов лицо. «Да такую хоть сейчас можно взять в свиту – не посрамит!» – так все говорили в восхищении. Голоса же у всех у них были несравненно хороши: чистые, звонкие – песни так и неслись к небесам. Все были ими совершенно очарованы, позвали приблизиться, и в разгар веселья один из наших людей сказал: «Да, певичкам из западных провинций далеко до них!» – на что они тут же звонко пропели:
– Ах, сравнить ли с переправой Нанива… [16]16
Ах, сравнить ли с переправой Нанива… —Переправа Нанива через реку Едогава находилась на перекрёстке водных путей (территория современного города Осака), и к услугам путешественников всегда было множество артисток и дев веселья.
[Закрыть]
Внешности безупречной, голоса хороши на удивление – всем до слез было жаль, что эти женщины снова скроются в глубине горного леса, такого зловещего. Более всех горевала я, тогда ещё сущий ребёнок, и ни за что не желала покидать ту нашу стоянку.
На самой горе оказалось ещё страшнее, чем у подножия, не могу даже это описать. Под нашими ногами были облака! Приблизительно на середине нашего подъёма, на крошечном пространстве меж корней деревьев мы увидели три кустика мальвы. Они выросли вдали от всего света, среди гор – нас это очень умилило.
А ещё с горы Асигара сбегают три потока.
Когда мы наконец завершили этот трудный переход, то заночевали на горной заставе. Отсюда начиналась страна Сурута. Возле заставы, а имя ей Ёкохасири [17]17
Возле заставы, а имя ей Ёкохасири… – Застава Ёкохасири находилась на горном перевале на границе провинций Сагами и Суруга. Предполагают, что она была на месте нынешней деревни Кояма в префектуре Сидзуока, так как деревня раньше называлась Ёкохасири.
[Закрыть], был так называемый «каменный кувшин». В неописуемо громадной четырехгранной скале было отверстие, и из него истекала вода, отменно чистая и студёная.
* * *
В этих краях находится гора Фудзи [18]18
В этик краях находится гора Фудзи. – Самая высокая гора Японии (3776 м), почитаемая японцами издревле как священная. В XI в. гора была действующим вулканом, и настоящий дневник – одно из свидетельств этому.
[Закрыть]. В родной моей стране она видна с западной стороны. Нигде на свете нет больше другой такой горы, как эта. Необычен и силуэт её, и то, что она словно раскрашена тёмно-синей краской, а сверху на ней лежат снега, которые не растают вовек. Это выглядит так, словно гора надела лиловое платье и накинула сверху белый кафтан «акомэ».
На вершине гора немного срезана, и оттуда поднимается дымок, а вечером мы видели, что там горел и огонь.
Застава Киёми стоит у моря [19]19
Застава Киёми стоит у моря… – Предполагают, что древняя застава Киёми находилась на месте храма Сэйкэндзи в городе Симидзу префектуры Сидзуока.
[Закрыть], и множество сторожевых строений подступают оградами к самой воде. Наверное, когда волны высоки, они смешивают свои брызги с дымками над крышами домов на заставе Киёми. Моему восхищению не было предела.
В бухте Таго [20]20
Таго – морское побережье в префектуре Сидзуока к западу от устья реки Фудзигава. Топоним сохранился до наших дней, однако в старину название Таго распространялось на территорию более протяжённую в западном направлении.
[Закрыть]тоже были высокие волны, и мы обошли её на вёслах. Вот и переправа через реку Оигава [21]21
Вот и переправа через реку Оигава. – Река Оигава служила границей между старыми провинциями Суруга и Тотоми.
[Закрыть]. Вода здесь необычная, она течёт быстро, и так бела, словно это густо сыплется рисовая мука.
Река Фудзигава несёт свои воды с горы Фудзи. К нам прибился один местный житель, и вот что он рассказал:
– В прошлом году это было. Шёл я куда-то, и поскольку было очень жарко, решил отдохнуть здесь у воды. И вот, вижу, что с верховьев по реке приплыло нечто желтоватого цвета, и этот предмет зацепился у берега. Я взглянул – а это свиток бумаги. Попробовал развернуть его, а там – по желтому полю алые письмена, выведены чётко, безупречным почерком. Странным мне это показалось. Как в высочайшем императорском указе о назначениях, там были перечислены все провинции, в которых на будущий год сменится губернатор. В нашей провинции тоже на следующий год истекал срок губернаторства, и преемник был указан, только вдобавок значилось ещё одно имя. «Вот чудеса! Только этого не доставало», – с такими мыслями я высушил бумагу и прибрал её. На следующий год в указе о назначениях всё было в точности как в этой бумаге, и в нашей провинции губернатор был назначен тот самый, только вот через три месяца он скончался, и на смену ему пришёл тот человек, чьё имя стояло в бумаге вторым Вот какие дела случаются. Говорят, что множество богов собирается на горе Фудзи, чтобы за год вперёд принять решение о назначениях. Это поистине удивительно.
Так он нам рассказал.
* * *
Мы благополучно миновал Нумадзири, а после этого я опасно заболела. Мы тем временем подошли к провинции Тотоми, но я даже не помню, как мы переходили через перевал Сая-но Накаяма [22]22
…я даже не помню, как мы переходили через перевал Сая-но Накаяма. – Перевал расположен на территории нынешнего города Какэгава префектуры Сидзуока, топоним часто упоминается в классической японской поэзии, полюбоваться этим местом было этикетной необходимостью.
[Закрыть]. Я была так плоха, что на берегу реки Тэнтю [23]23
…на берегу реки Тэнтю… – Вероятно, имеется в виду река Тэнрюгава, которая протекает по территории префектуры Сидзуока.
[Закрыть]для меня устроили временное пристанище, где я провела несколько дней, пока наконец не оправилась от болезни. Наступила настоящая зима, ветер с реки дул так свирепо, что не было сил это терпеть. В поисках переправы мы подошли туда, где должен был быть мост Хамана [24]24
Мост Хамана – мост через протоку, соединявшую озеро Хамана с морем (префектура Сидзуока).
[Закрыть]. Когда мы шли из столицы к месту службы, то переходили по его неошкуренным черным бревнам. Однако теперь от него не было видно и следа, и мы переправлялись на лодках. Плыли совсем недолго, ведь это бухта. А в открытом море бушевали высокие волны, и на пустынных прибрежных отмелях не было ничего, кроме сосновых перелесков, глядя сквозь которые чудилось, что прибой брызжет разноцветным хрусталём. И вправду казалось, будто «волны накрыли верхушки сосен», это было очень живописно.
После этого был мучительный подъём на холм Инохана [25]25
Холм Инохана– упоминается в своде церемониальных уложений «Энгисики» (X в.) при перечислении почтовых станций, точная географическая привязка затруднительна.
[Закрыть]– и вот мы уже в стране Микава на побережье Гакаси [26]26
…в стране Микава на побережье Такаси —Старая провинция Микава соответствует восточным областям префектуры Аити, побережье Такаси (ныне территория города Тоёхаси) славилось красивыми пейзажами и часто упоминалось в поэзии.
[Закрыть]. Яцухаси, «восемь мостов», как оказалось, всего лишь название места, там нет ничего похожего на мосты, да и вообще не на что смотреть.
Во время ночевки в горах Футамура хижину построили под большим деревом хурмы, и всю ночь сверху падали плоды, а наши люди их собирали.
Когда мы переходили через гору Миядзи [27]27
Когда мы переходили через гору Миядзи… – Невысокая (362 м) гора на юго-востоке префектуры Аити, упоминается в классической японской поэзии.
[Закрыть], был уже на исходе десятый месяц, однако кленовые листья ещё не облетели и были в самой красивой поре.
Видно, бури здесь не бушуют,
На этой горе Миядзи
Алая клёнов листва
Не облетела ещё,
Пока…
Переправа Сикасуга на границе краёв Микава и Овари, поистине, заставляет усомниться, стоит ли ею воспользоваться [28]28
Переправа Сикасуга на границе краёв Микава и Овари, поистине, заставляет усомниться, стоит ли ею воспользоваться… – Лодочная переправа в устье реки Тоёкава (префектура Аити). Автор дневника ошибается, указывая на пограничное расположение переправы Сикасуга, так как в действительности она находится далеко на юго-восток от границы старых провинций Микава и Овари. Этот отрывок, по-видимому, является аллюзией на стихотворение поэтессы XI в. Накацукаса из её собрания «Накацукаса сю»:
Пойдёшь – случится что-то,Не пойдёшь – мука.Дошла до переправы Сикасуга,Что значит «конечно»,И терзаюсь сомнениями.
[Закрыть], хоть слово «сика-суга» и означает «конечно» – очень забавно!
* * *
Когда мы двигались вдоль бухты Наруми в стране Овари [29]29
Когда мы двигались вдоль бухты Наруми в стране Овари… – Ныне район Мидори города Нагоя, однако море в наше время отступило далеко к югу. Территория провинции Овари соответствует центральной и западной областям современной префектуры Аити.
[Закрыть], на глазах стал подниматься вечерний прилив. Остановиться на ночевку было бы ни то, ни сё, и двигаться дальше было опасно, если прилив настигнет. И тогда мы побежали вперёд чуть не бегом и успели-таки пройти!
Миновав переправу Суномата, что находится на границе с краем Мино, мы пришли в Ногами [30]30
Миновав переправу Суномата, что находится на границе с краем Мино, мы пришли в Ногами. – Переправа Суномата через реку с одноименным названием находилась на территории нынешнего города Суномата (префектура Гифу). Край Мино соответствовал южной части префектуры Гифу.
[Закрыть]. Там опять явились бродячие артистки, они пели для нас весь вечер, а я с любовью вспоминала тех, что были в Асигара, и грустным думам не было конца.
Разбушевались снегопады, мело, и мы миновали заставу Фува и гору Ацуми [31]31
…мы миновали заставу Фува и гору Ацуми… – Застава Фува находилась на территории города Сэкигахара района Фува префектуры Гифу, это одна из трех древних застав, остатки которых сохранились до наших дней. Местоположение горы Ацуми не установлено, хотя этот топоним упоминается и в других источниках.
[Закрыть], ничего не увидев интересного.
В краю Оми мы четыре или пять дней прожили в доме человека по имени Окинага [32]32
В краю Оми мы четыре или пять дней прожили в доме человека по имени Окинага.– Старая провинция Оми находилась на территории нынешней префектуры Сига. Деревня Окинага и сейчас существует в районе Саката префектуры Сига, возможно, что человек по имени Окинага проживал именно там.
[Закрыть].
У подножия горы Мицусака [33]33
У подножия горы Мицусака… – Топоним не идентифицирован.
[Закрыть]мы изрядно претерпели: и день, и ночь шёл дождь вперемежку со снегом, казалось даже, что солнечный свет померк.
Оттуда мы двинулись дальше, и своим чередом миновали Инуками, Кандзаки, Ясу, Курумото [34]34
…своим чередом миновали Инуками, Кандзаки, Ясу, Курумото. – Топонимы, отмечающие маршрут путешественников на территории провинции Оми (ныне префектура Сига).
[Закрыть]. И вот уже расстилалось во всю ширь озеро, и было так интересно разглядывать острова Надэсима, Тикубу-сима и другие [35]35
И вот уже расстилалось во всю ширь озеро, и было так интересно разглядывать острова Надэсима, Тикубусима и другие. – Подразумевается озеро Бива. Топоним Надэсима не идентифицирован. Остров Тикубусима находится в северной части озера Бива, на нём расположены древнейшие синтоистские святилища.
[Закрыть]. Мост Сэта оказался разрушен, и переправа через озеро была нелёгкой.
* * *
После привала в Авадзу [36]36
Авадзу – побережье озера Бива к юго-востоку от города Оцу.
[Закрыть], второго числа двенадцатого месяца мы вошли в столицу. Следовало войти в город в тёмное время суток, и мы двинулись в час обезьяны [37]37
Следовало войти в город в темное время суток, и мы двинулись в час обезьяны… – После долгого пути в столицу следовало входить в сумерках, чтобы скрыть от людских глаз следы усталости и беспорядок в одежде. В эпоху Хэйан сутки делили на двенадцать частей, час обезьяны длился приблизительно с 16 до 18 часов.
[Закрыть], а когда проходили заставу, то на склоне горы, над временным дощатым ограждением, мы увидели возвышающегося примерно на один дзё и шесть сяку Будду [38]38
…мы увидели возвышающегося примерно на один дзё и шесть сяку Будду… —Речь идет о статуе будды Мироку (санскр. Matreya) на территории храма Сэкидэра (буквально «храм на заставе»), расположенного у Заставы Встреч (Аусака), на границе провинций Ямасиро и Оми. Статуя воздвигалась в 1018–1022 гг. В храмовых записях указано, что высота статуи составляла 5 дзё (около 15 м). Автору дневника статуя показалась не такой большой – 1 дзё 6 сяку (5 м).
[Закрыть], сделанного пока ещё вчерне, так что лишь лицо его было различимо. Глядя на него издали, я думала – как печально выглядит этот Будда, воздвигнутый вдали от людей и безучастный ко всему, что его окружает! В тех краях, что мы оставили позади, я нигде, кроме заставы Киёми в Суруга, да этой последней заставы Аусака, не была так растрогана увиденным.
В полной темноте мы добрались до нашего дома, расположенного к западу от дворца Сандзё [39]39
…мы добрались до нашего дома, расположенного к западу от дворца Сандзё. – Дворец Сандзё принадлежал старшей дочери императора Итидзё принцессе Осако (996-1049), название дворца связано с его расположением на Третьем проспекте (Сандзё).
[Закрыть].
***
Усадьба наша была велика и неухожена, обширные мрачные заросли сада не уступали тем дебрям горных лесов, которые мы недавно миновали на своём пути, и уж совершенно не походило всё это на столицу.
Жизнь наша ещё не устоялась, во всём была неразбериха, но я только и думала: «Когда же? Скорей бы!» – и подступала к матери с просьбами: «Попроси у кого-нибудь повести, я хочу увидеть эти книги! Покажи мне моногатари!» И вот, мать написала письмо нашей родственнице, которая служила во дворце Сандзё, госпоже Эмон, и попросила её об этом. Та, кажется, удивилась, но была рада помочь и прислала мне в верхней половинке ящичка для туши превосходные брошюрованные тетради «соси» [40]40
…прислала мне в верхней половинке ящичка для туши превосходные брошюрованные тетради «соси»… – Прислать вещь полагалось на подносе, и в качестве подноса часто употребляли крышки шкатулок. Рукописные книги в то время бытовали в виде свитков и в виде тетрадей, которые назывались «соси».
[Закрыть], пояснив при этом, что ей они достались от самой принцессы.
Вне себя от радости, я погрузилась в романы и не отрывалась от них день и ночь, но это было хорошо лишь для начала, мне хотелось ещё и ещё книг. Но кто же будет присылать их сюда, в усадьбу на окраине столицы, куда только-только поселились люди?
* * *
Моя мачеха прежде служила во дворце, но оставила столицу ради отца. Теперь же, по возвращении, всё пошло не так, как ей думалось, отношения её с отцом омрачились, и она сказала, что уедет.
Своего пятилетнего ребёнка и близких она тоже забрала. На прощание она сказала мне: «Утебя такое доброе сердце! Я никогда не смогу тебя забыть», – и добавила, указывая на большое сливовое дерево возле нашего дома: «Когда оно зацветёт, я вернусь». В душе я очень была к ней привязана, она мне нравилась, и я тайком всё время плакала о ней. Но вот и весна вернулась – когда же зацветёт слива? Она сказала, что приедет – приедет ли? Я ждала цветения, не сводя со сливы глаз. Вот уже все бутоны раскрылись – а от неё по-прежнему ни звука. В смятении я обломила цветущую ветку и послала ей со стихами:
Мне ждать по-прежнему
И обещанью верить?
Морозом тронутую сливу,
И ту весна не позабыла
Цветами одарить…
В ответ она прислала очаровательное стихотворение:
И всё же жди, поверив обещанью —
Под сливы сень
Придёт тобой нежданный,
Не клявшийся цветами
Гость иной.
* * *
В ту весну в мире было очень неспокойно, пришёл мор, и моя кормилица, на которую я с такой нежностью взирала при свете луны в Мацудзато, тоже умерла в первый день третьего месяца.
Изменить ничего было нельзя, и это приводило меня в отчаяние, даже романы меня больше не занимали. Я проводила дни в слезах, и вот однажды, когда закатные лучи особенным блеском озарили дерево сакуры, я заметила, что цветы уже облетели все без остатка.
Цветы облетевшие
Снова вернутся с весною,
Свидимся мы,
Но не с теми, кто нас покинул —
Как по ним тоскует душа!
Я слышала, что умерла также дочь Советника [41]41
Дочь Советника– имеется в виду дочь Фудзивара-но Юкинари (971-1027), который занимал высокие посты при дворе, был известным каллиграфом и долго служил в чине «дзидзю» (в нашем переводе «Советник», хотя буквально «близкоприслуживающий», то есть тот, кто постоянно находится при императоре и является самым доверенным лицом). В описываемый период (1021 г.) Фудзивара-но Юкинари уже получил звание «гон-дайнагон» (заместитель старшего Советника), но его продолжали называть по-старому.
[Закрыть]. Я восприняла это близко к сердцу, ведь у меня самой было горе – как же должен был страдать господин Тюдзё, супруг умершей [42]42
…господин Тюдзё, супруг умершей… —Фудзивара-но Нагаиэ, сын могущественного канцлера Фудзивара-но Митинага, носил чин «тюдзё». В тринадцатилетнем возрасте женился на дочери Фудзивара-но Юкинари, которая была годом младше, а через три года потерял супругу. Печальная история юных влюбленных описана в исторической повести «Эйга моногатари» (XI в.).
[Закрыть]! Когда мы только приехали в столицу, мне дали тетрадь, в которой упражнялась эта госпожа – вот, мол, тебе образец. Там было написано стихотворение: «Ночь сгустилась, но мне не до сна…», а ещё, как ни странно, очень красиво были выведены вот эти строки:
Гора Торибэ!
Из расселин к небу
Курится погребальный дым,
И вид его мне говорит
Уже не долго… [43]43
Гора Торибэ… – Стихотворение неизвестного автора, представленное в антологии «Сюи вакасю» (начало XI в.). Гора Торибэ находится в районе Хигасияма города Киото, в IX–XII вв. была местом кремации.
[Закрыть]
Каждый раз, как я это видела, я разражалась безутешным плачем.
Я пребывала в таком подавленном настроении, что это терзало сердце моей матери, и, надеясь меня утешить, она достала где-то ещё книг и мне их показала. Как она и думала, это возымело действие, и я постепенно успокоилась.
Мне попала в руки глава о том, как встретились Гэндзи и Мурасаки [44]44
…глава о том, как встретились Гэндзи и Мурасаки… —Вероятно, глава «Юная Мурасаки» романа «Гэндзи моногатари», который имел широкое хождение в виде отдельных глав.
[Закрыть], и очень хотелось узнать продолжение, но не было человека, к которому я могла бы за этим обратиться. Все наши ещё не освоились в столице, и им неоткуда было взять книги. Не зная, на что уповать, и пребывая в крайнем нетерпении, я постоянно про себя молилась: «Хоть бы увидеть повесть о Гэндзи целиком, от первой до последней главы!» Даже когда матушка взяла меня с собой в Удзумаса [45]45
…матушка взяла меня с собой в Удзумаса… —Имеется в виду буддийский храм Корюдзи, расположенный в квартале Удзумаса города Киото.
[Закрыть]и мы затворились для молитвы, я ни о чём другом не просила, и уже представляла себе, как выйду из храма и сразу получу повесть о Гэндзи, всю – да только этого не случилось. Я была крайне разочарована и огорчена.
