Текст книги "Арбалетчики госпожи Иветты"

Автор книги: Ника Ракитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ракитина Ника Дмитриевна
Арбалетчики госпожи Иветты

Меч желаний

Радиальная

1.

Дом стоял на главной улице – единственной мощеной в захолустном городишке – и был как две капли воды похож на все остальные: два этажа, узкий фронтон, крыша с острым гребнем, высокие трубы, водостоки, забранные решетками окна в глубоких нишах, чугунные орнаменты и фуксии на узкой галерее вдоль фасада. Над дверью выщербленный колокольчик. Пожалуй, отличали этот дом от других ситцевые занавески, треплющиеся летом в приоткрытых окнах и балконной двери, да два фонаря на грубых стойках с завитками мастерской работы, вмурованные в стену. Фонари были сделаны из выпуклых разноцветных стекол и зажигались каждый вечер, бросая на булыжник улицы нежные розовые и дымчатые дорожки. Стекла фонарей были еще более старинными, чем сам дом, таких не выдували не то что здесь, а даже в столице, и привозили только из далекой морской Сабины, где, по рассказам, они горками лежали на прилавках рядом с черепицами и перламутровыми раковинами.

Дом вместе с занавесками и фонарями принадлежал вдове советника Герда, и его легко отыскал чужестранец, справлявшийся о ней в трактире "Под золотым стягом". Служанки слегка посудачили о незнакомце, провожая взглядом с порога, а он уже шел по Королевской улице, сопровождаемый стуком подбитых железом каблуков; длинный, узкий, как спица, меч без ножен волочился за ним, высекая из булыжника искры. Был чужеземец статен и хорош бы собой, если бы не шрам, прочертивший щеку от левого виска до носа, отчего лицо кривилось в ухмылке даже тогда, когда хозяин был серьезен; завитые волосы, надвое поделенные пробором и ничем не покрытые, трепыхались под ветерком. Одет был мужчина в серый с зеленым камзол, перечеркнутый ремешками перевязи, собранными широкой малахитовой пряжкой, оправленной в серебро. Приглядевшись, можно было заметить, что глаза его из-под длинных ресниц сверкают такой же мягкой зеленью. Шел он слегка прихрамывая, раскачиваясь, как на зыбкой палубе, и любой без сомнения признал бы в нем моряка; капера или офицера королевского флота. И задался бы вопросом, какая сила так далеко занесла его от родной стихии.

Придерживая меч за рукоять, украшенную бирюзой, моряк дернул шнурок, колокольчик вяло тренькнул. Моряку пришлось не раз и не два позвонить, пока за резными ясеневыми дверьми не раздался скрежет засовов и створка не приоткрылась, показав длинный нос, увенчанный очками, край чепца и подол полосатой зелено-коричневой юбки с выглянувшим из-под оного полотняным кружевом. Глаза из-под очков подозрительно оглядели незнакомца.

– К госпоже Иветте, – бросил он. – Капитан Карстен Блент.

Служанка неохотно уступила пространство у двери.

– Меч можете оставить здесь, – она указала на подставку для зонтиков в глубине полутемной передней и не прибавив ни слова к своей энергичной реплике, засеменила к лестнице, ведущей из передней наверх. Свет одинокой лампы мягко взблеснул на лакированном дереве точеных балясин. Моряк не нашел ничего лучшего, как двинуться за служанкой.

– О господи! – всплеснула она сухощавыми руками. – Побудьте здесь. Я доложусь.

И растворилась с уверенным стуком широких деревянных подошв.

Госпожа Иветта оказалась моложе, чем описывал человек, давший Карстену письмо с рекомендациями. Во всяком случае, она хорошо сохранилась – как сохраняются вложенные среди пергамена цветы, утратившие цвет и аромат; с угловатостью девочки-подростка, узким лицом и поджатыми губами, она была скорее неприятна Карстену, но он только пожал плечами, не жениться же на ней он приехал, право. А может, все дело было в ее старомодном кружевном платье, почти старушечьем чепце, и вообще в этом доме с обитой пыльным плюшем мебелью двухвековой давности, со шкатулками и цветами на подоконниках, с неуловимым, но отчетливым привкусом ветхости и тлена.

Хозяйка дочитала письмо и бросила его в очаг. Карстен глядел, как в огне теряет форму и расплывается воск печати.

– Что заставляет вас променять море? Вы известны…

– А? – Карстен вскинул голову. – Печально известен. Карьера корсара перестала меня прельщать. Хочу бросить якоря на суше.

– Геза однако неподходящее место для человека с вашей славой.

Капитан легкомысленно пожал плечами:

– Я сам себе и слава, и почет, и не претендую на большее. Я готов погибнуть в безвестности.

– Даже телесно?

Карстен взглянул на госпожу Иветту с новым любопытством.

– Я не силен в философии.

– Я тоже, – усмехнулась она. – Но по праву друга позвольте сказать, что здесь такой, как вы, может уцелеть в единственном месте. В Роте арбалетчиков.

Тессер, который дала ему госпожа Герд, в ратуше распахивал все двери. Ненадолго задержали Карстена только в приемной, где сообщили, что капитан Роты отсутствует, и примет его лейтенант Асприн, временно замещающий.

Лейтенант забрал у Карстена тессер и попросил заполнить бумагу, после чего спрятал ее в шкаф и широко улыбаясь, пожал корсару руку:

– Рад приветствовать своего брата.

(Карстен ухмыльнулся).

Асприн встал, приколол к вороту новобранца изнутри оловянную стрелу.

– Обязанности необременительны. Подберите у оружейника арбалет; дежурства по городу раз в две недели, из них раз по кордегардии, второй – внешнее патрулирование, раз в месяц учения в провинции, тогда и получите форму. Желаете жить в казармах?

– Меня взяли на квартиру.

Асприн улыбнулся еще шире.

– Мы поощряем дружбу арбалетчиков с гражданами, если вы, разумеется, не забудете вензель о неразглашении. Жалованье будете получать у казначея, я вас после познакомлю. А сейчас сюда.

Улыбчивый цирюльник вытатуировал над левым локтем Карстена ту же стрелу, было больно, но Карстен терпел.

– Не беспокоит? – переспрашивал цирюльник время от времени, и корсар бодро улыбался в ответ.

– Прям как племенному жеребцу.

Цирюльник хихикнул:

– Поверьте, тому больнее. Не закатывайте рукав, – посоветовал он на прощание. – Геза – неприятное место.

С задатка Карстен купил госпоже Иветте розы.

Прозвучала длинная, как взгляд, нота – поднялась до гребней крыш и растворилась в иссушенном воздухе. Но еще долго-долго дозванивали среди домов незримые колокольчики. Карстен узнал виолу – должно быть, какой-то бродячий музыкант начал на улице свою игру.

Пустынная поутру Королевская еще спала, ни одно окно не хлопнуло, и только на широкой от безлюдья, окропленной росой мостовой стояла девушка в просторной блузе и плиссированной красной юбке, склонив голову-одуванчик к вишневой деке, и бережно водила смычком. Карстен глядел на нее, прислонясь щекой к пушистому плюшу портьеры, и то ли оттого, что он глядел сверху вниз, девушка казалась маленькой и тонкой, как лучик, сходящийся к черным с узкими носами туфелькам сдвинутых ножек. Туфельки и юбка были запыленные – должно быть, ей долго пришлось идти, но вышитая блуза распростиралась пышной волной, блестела, и одуванчик волос раскачивался в такт мелодии.

Так они были двое перед пустой улицей, и девушка играла для него одного. Когда закончила, Карстен стал искать серебряный, не нашел, и тогда с шипеньем содрав с пальца кольцо – каплю изумруда в золотых выпуклых лепестках, – бросил его вниз. Девушка ловко поймала награду и благодарственно присела, отводя скрипку и смычок. Алая юбка трепыхнулась. Карстен отошел от окна, унося в глазах это алое пятно. Госпожа Иветта неодобрительно покачала головой.

– Конечно, это дело вашего вкуса, – сказала она за завтраком, намазывая рогалик тонким, почти прозрачным слоем масла, – но связываться с бродяжкой…

– М-м?.. – Карстен только что отрезал себе устрашающий кусок мясного пирога и откусил больше половины, поэтому реплика вышла невнятной.

– Это родовой перстень?

– Так, безделушка. Мы захватили одного купца…

– Пат, милочка! – перебила госпожа Герд. – Сварите еще кофе, этот совсем остыл. Не понимаю вашего пристрастия к широким жестам и… к отребью. Они вносят беспорядок, мешают, ломают устои; от них воняет, в конце концов!

– С ними интересно. Новые земли, обычаи, вести…

– Для этого есть фельдъегерская почта, – отрезала госпожа Иветта. – Ну, и указы Ее величества. Вполне достаточно, по-моему.

Карстен почесал переносицу и мечтательно уставился на потолок.

– Я сам бродяга.

– Нет. Вы стали достойным членом общества. Его защитником! Кстати, ко мне должна приехать моя племянница. Странный ребенок, калека. Надеюсь, она вам не помешает?

Две плотные башенки с остроконечными крышами обрамляли станционные ворота, а между ними и по широкой площади гулял дождь. Вернее, не дождь, взвешенная водяная морось, делающая одежду тяжелой, настроение скверным, а плиты скользкими и серебряными. Карстен отражался в них, как в зеркале, когда с зонтиком наперевес бежал через площадь, подумывая, что зря стал жертвой собственного альтруизма. Ну и любопытства тоже. Объект этого в высшей мере неудобного чувства стоял как раз перед воротами. Другие пассажиры утренней почтовой уже растеклись под манящие вывески или разъехались в экипажах, а вдова Герд пожадничала, да и идти тут было два шага… и «любезный молодой постоялец…» Карстен сплюнул. В общем, смотреть было не на что. Блеклая кривобокая девица в шерстяном мешке (назвать это платьем не позволяла совесть). А рядом вцепившийся в ее запястье низколобый квадратный страж с лицом, не отягченным печатью разума, в коротком сизом балахоне и черных штанах, заправленных в грубые башмаки. Карстен испытал к нему мгновенную брезгливость и усмехнулся просебя. Если это наставник, то он, Карстен, – святые покровители, двое в одном лице. Он шагнул вперед, раскрывая зонтик:

– Госпожа Аделаида Катрина Дашер?

Наставник с подозрением уставился на него. А Карстен, нарочно его игнорируя, с обворожительной улыбкой наклонился к девушке. Она была поистине жалкой. Не стоило даже искать в ней что-то красивое: так поступают с дурнушками, которых хотят утешить, а полномочия Карстена столь далеко не простирались. Встретить – и доставить.

– Ваша тетя послала меня…

Он церемонно вручил девушке записку, которую тут же выхватил страж, вылупился, скосив глаза к переносице, как на нечто неприличное, и так застыл. У Карстена даже возникло сомнение, умеет ли он читать. По волосам и личику девушки бежала дождевая вода, она мелко дрожала. Карстен решил прервать комедию. Он отвернул лацкан и сунул стрелу наставнику под нос. Грешно употреблять служебным положением, но иногда полезно. Мужик вышел из остолбенения, тяжело кивнул и ушел. Смылся, можно сказать.

– Где ваши вещи? – спросил Карстен, поддерживая над госпожой Катриной Аделаидой зонтик.

Она покачала головой. И вытерла руку о платье. Карстен успел заметить черные пятна на запястье.

– Если вы не очень желаете побыстрее обнять вашу тетушку, то мы пойдем и как следует позавтракаем. И согреемся. Совесть не позволяет волочь вас к ней в таком виде. Эти старушки такие нервные…

Девушка даже не улыбнулась.

Отчаянный крик ударил по нервам. Так могло кричать только совсем беспомощное, испуганное насмерть существо. Карстен выронил книгу и выскочил в переднюю. На лестнице он столкнулся с госпожой Иветтой. Она спускалась, держа в руках дымящийся фаянсовый кувшин.

Полураздетость Карстена и обнаженный меч в руке она восприняла, как нечто само собой разумеющееся.

– Простите, но врач велел сделать девочке клизму. Несчастное дитя, даже простые отправления превращаются для бедняжки в проблему…

Судя по всему, она готова была еще говорить, но Карстену не хотелось физиологии, он коротко поклонился и ушел к себе. "Жалок, жалок голый мужчина с перевязью от шпаги через плечо"… Какое-то время его донимало ощущение, что он что-то упустил. Карстен так и не разобрался, чем оно вызвано, и только зло сплюнул в угол и обозвал госпожу Иветту злобной старухой.

Очередной визит старой дамы оказался для Карстена полнейшей неожиданностью. Он едва успел прыгнуть за дверцу шкафа и натягивая там рубашку, думал, что это уже становится дурной традицией. Вот только госпожа Иветта – не та, перед кем он желал бы демонстрировать свои достоинства.

– Простите меня, я думала, вы уже встали.

– Да, я уже встал.

Госпожа Иветта хихикнула, и тут же закашлялась, зажимая рот ладонью.

– Видите ли, мне нужно уехать в столицу.

– М-м? – Карстен выглянул из-за дверцы.

– Небольшая радость в моем возрасте. Но мы живем более чем скромно, а друзья написали мне, что появилась возможность исхлопотать у Ее величества пенсию в честь заслуг моего покойного мужа. Он многое сделал для страны в свое время.

Карстен что-то невнятно промычал. В конце концов, он плохо разбирался в контаманской истории.

– И мой долг – позаботиться о ребенке!

В общем, от Карстена требовалось ни много, ни мало заменить девице тетку на время ее отсутствия, любящей тети то есть. Ну и ее служанки. Нанимать кого-либо еще было накладно. А когда Карстен попытался заикнуться о девичьей репутации, госпожа Герд отрезала, что полностью ему доверяет: и в смысле репутации, и в смысле своего имущества. И что уже договорилась о его временном отсутствии на службе. В общем, "дружба с населением" выходила Карстену боком. Он пожалел, что не переселился в казармы. Не то чтобы он робел перед девицами, но эта была странной во всех отношениях, и что с нею делать, он не знал.

2.

– Такое впечатление, что она побывала в мясорубке. И вот это, – врач брезгливо отбросил в сторону деревянный, на латунных обручах сапожок. – Пользы от него ни на грош, вред один. Все переломы давно срослись, хоть и неправильно.

Девочка жалобно застонала, и Син склонилась к ней, кладя руку на лоб; колечко вывалилось из-за корсажа и закачалось на шнурке, сияя, как зеленая звезда. Карстен откровенно любовался ею, благо, внимания на него не обращали. В общем, шлепанье мятежных девиц приносит не одни неприятности.

– Так, а здесь что?

Врач нравился Карстену, молодой, круглолицый и обстоятельный, с добрыми синими глазами, а впрочем, Син и не могла привести другого.

Аделаида Катрина опять попыталась спрятаться под одеяла, но видя безуспешность этого, просто изо всех сил стиснула свою изуродованную лапку.

– Нет! – это скорее прочиталось по губам.

– Свету побольше! – Карстен поднес лампу. Девушка сильно зажмурилась:

– Нет! Нет!

– Ну что ты, Катти… – принялась уговаривать Син. Карстен издал короткий смешок. Скрипачка недоуменно посмотрела на него.

– Просто так звали мою бригантину, – пояснил он виновато. – Шкодливая была… неимоверно.

Врач фыркнул:

– Интересно.

Подмигнул Син левым глазом. Она щедро плеснула из бутыли в фарфоровый стакан.

– Сейчас выпьешь лекарство, и будешь спать.

Катти резко замотала головой, густая жидкость расплескалась по подушкам, оставляя неприятные коричневые пятна. В Карстене опять всплыло желание перебросить строптивицу через колено и выдрать как следует. Даже ладонь зачесалась.

– Оно сладкое. Хочешь, я сама выпью? – Син поднесла чашку к губам. В общем, пока они так развлекались, врач сделал что-то, отчего девица дернулась, закричала – и обмякла. Син осторожно разжала стиснутые пальцы… Врач коротко охнул. Они переглянулись с Син, и он стал поспешно собираться. Карстен предложил ему заночевать, но видно было, что парень смертельно торопится.

Карстен отворил входную дверь. Фонари отчего-то не горели, и июльская ночь казалась глубокой, как колодец. Силуэты домов на противоположной стороне улицы были словно вырезаны из черного бархата и наклеены на звездное небо. Воздух пах цикорием. Врач глубоко вдохнул его, выходя на крыльцо.

– Доброй…

Он не договорил. Потому что воздух, сгустившись, наотмашь ударил в горло, сломал и отбросил на каменный пол передней, и когда Карстен, поспешно захлопнув дверь, склонился над ним, врач был уже давно и безнадежно мертв.

– Не смотрите! – Син уже стояла рядом и смотрела на охвостье арбалетного болта, торчащего из горла. Болт перебил позвонки, и голова неестественно скривилась, а свет лампы плавал в коричневой лужице, похожей на лекарство.

Карстен прижался лбом к стеклу. Если бы это принесло облегчение… Нужно было хоть что-либо делать. Хотя бы вымыть этот проклятый пол. Или схватить меч и рукоятью стучаться в соседские двери, пока все не выскочат и не перестанут делать вид, что ничего не происходит. Или надраться до полусмерти. Потому что не может сама по себе стрелять темнота. Потому что всегда есть хоть что-то: щелчок спускаемой тетивы, звон пружины, шлепок рамы, если стреляли из окна. Ему плевать, о чем думает и молчит весь город. Ему только не плевать на Син. Потому что если в серых глазах поселился страх, то мечта о спокойной жизни не кажется такой уж радостной.

Он хватил кулаком по стеклу. Стекло было старое, выпуклое и ребристое, подсвеченное желтым и зеленью, и сквозь него на пол кухни падали, образуя квадраты, цветные и пыльные солнечные лучи. Карстен облизал сбитые костяшки пальцев. "Мне нужно уйти. Я постараюсь вернуться быстрее. Не предпринимайте ничего".

Он вздохнул, скрутил из листка кораблик и пустил в свою чашку. Шхуна важно закачалась на дегтярной поверхности. Пар шевелил треугольный парус. Карстен щелкнул по нему, шхуна черпнула кофе и стала тонуть. А у Карстена вдруг возникло ощущение, что эта просторная, широкая кухня с аккуратно разложенными вещами – ловушка, в которую он по неосторожности угодил, и только ждет и выбирает время, чтобы схлопнуться окончательно. Он вскочил. Бок медного кофейника, отразив солнце, зайчиком брызнул в глаза. Карстен выплеснул кофе с корабликом в очаг. Не стоит жалеть о несбыточном. Он в три шага одолел прихожую и лестницу.

– Катрина Аделаида!! Оденьте самое неприличное, что у вас есть. Я приглашаю вас в кабак!

Он тяжело навалился на худое плечо, мечтая, чтобы оно хрупнуло, как куриная косточка. Ему нравилось видеть в ее глазах боль, стыд и отчаянье. Потому что это была не Син. Потому что Син бросила его.

– Пойдем! Ну пойдем!..

Он смахнул узкую ладошку. Звать ее «Катти» было кощунством. Проклятые женщины.

– Вина! – проревел он. – Помянем. Хорошего человека.

– Кого?

Карстен уставился в лицо Аделаиды Катрины полуосмысленным взглядом.

– Как?.. А, да ты все проспала. Славная она была девушка. – Он покачал в ладони тяжелую кружку. Вино разбрызгалось по столу, по распущенной рубахе, по дурацкому платью спутницы. – П-п-представляю, как обрадовались монахи. В-выходят с утречка – и тело…

Ужас в серых глазах прибавил ему красноречия. Хотя почему в серых? Золотые искорки… В этих глазах не должно быть золотых искорок! А, это свеча… Постой, ведь утро было, да.

– Пошли, идем отсюда!.. Пожалуйста…

Карстен, ты пьян как свинья, сказал он себе. Возможно, вслух. Нельзя так обращаться с женщинами. Даже если они уродливы, как смертный грех. Даже если у них мозгов, как у курицы, и вкуса столько же. Он поднялся. Аделаида Катрина подставила здоровое плечо. Только теперь Карстен разглядел, что личико у нее красивое. Кожа тонкая, прозрачная до голубизны. И короткие волосы мягко вьются. А в глазах… да это просто кощунство!

– Отвернись, девка, – сказал он. – А то я тебя ударю.

От свежего воздуха ему стало плохо, и он долго блевал на стену, пока внутренности не стали выворачиваться наружу. Тогда Карстен оттолкнулся от стены и встал почти прямо. У него над головой сиял фонарь.

– А вчера не горели!.. Да, это он выпил мое масло. То есть, не мое. Понятно?

Он растянул это «поня-атно», многозначительно глядя на Катрину Аделаиду, и уже собирался пойти разбираться с кабатчиком, но мысль неожиданно скакнула, и он схватился за ворот ее платья, пытаясь сорвать:

– Ты… ты оскорбляешь мое эстетическое чувство, – он вспомнил о воспитании и поправился: – Оно. Его порядочный человек и платьем назвать постесняется… разве что из жалости… – выдав столь длинную фразу, Карстен ослаб. Катрина попыталась увести его, и они какое-то время топтались под фонарем, как неловкие, но старательные партнеры по менуэту.

Слава Хранителям, его минула пьяная слезливость.

В доме было пусто и холодно, как в склепе, и только в прихожей, напоминая вчерашнее событие, висел вязкий запах крови.

Карстен брякнулся на порог в открытой двери, глядя на слепые зарешеченные окна дома напротив. Тупая злоба переливалась в нем. Еще немного, и он схватил бы обломок кирпича и пошел бить эти окна. Стрелять могли только отсюда. Убить хорошего человека, и заставить еще одного хорошего человека исчезнуть, а третьего хорошего человека надраться до положения риз, поссориться с глупой девчонкой и сидеть, одолеваемого комарами и злобными мыслями, на пороге ненавистного чужого дома, в котором поселилась смерть. Прекращая страдать и захлопывая дверь, он не услышал, как в чердачном окошке дома напротив раскололось стекло и захлебнулся крик.

Крик заставил его поморщиться и перевернуться на другой бок. Можно было подумать, госпожа Иветта самолично принеслась на помеле из Гиссара, чтобы поставить девочке очередную клизму. Тут Карстен вспомнил, что забыл дать Аделаиде лекарство, и, поминая дьявола, поплелся на кухню. Не своротил он что-либо только чудом, зато пролил половину бутыли себе на ноги. Гадость была липкая. В полной темноте наощупь он попытался найти воду и таки споткнулся. Ложка полетела в сторону, а бутыль на пол.

– Черт с тобой, – он проводил бутыль задумчивым взглядом, полагая, что раз девица обошлась без лекарства эти три дня, обойдется и дальше. В свете последних событий.

Похоже, Катрину Аделаиду привлек шум, потому что она как раз появилась на пороге в одном из этих своих безобразных платьев и с мечом в руке. В первый миг Карстен удивился не мечу, а тому, что видит все это. Потом понял, что светится клинок. Зеленоватым гнилушечным светом, не очень ярко, но отчетливо высвечивая окружающее. Девица кособочилась куда меньше: меч весьма исправляет фигуру (особенно, если направлен на тебя). Карстен очень неловко почувствовал себя: в ночной сорочке и подштаниках умирать не хотелось. Конечно, видел он ее… но противника лучше не недооценивать.

3.

Карстену снилось, как он несет через дворик за домом мертвое тело, а Син, захлебываясь рвотой и слезами, подтирает с булыжника кровь, все же просочившуюся сквозь скатерть, в которую доктора завернули. Потом он оставит тело на пороге часовни Даниэля и Кристины, было раннее утро, солнце уже всходило, но вокруг не было ни души.

Потом он топил скатерть в ручье, к которому выходили зады дома вдовы Герд, придавив камнями и даже во сне продолжал рассуждать, сумеет ли найти в лавках точно такую же. Потом он долго ходил по воде, пока сапоги не промокли насквозь, а потом умылся в ручье и перемахнул за ограду (калитка назло захлопнулась) и домывался уже под струйкой, сбегающей из щели каменной стены, огородившей дворик. Ему и в голову не пришло обратиться к властям – так он привык им не доверять. Син, видимо, тоже. Она за это время успела отмыть переднюю, каждую панель, оставить записку и исчезнуть… Карстена потрясли за плечо.

Он проснулся мгновенно, увидал над собой незнакомый низкий потолок с перекрещивающимися деревянными балками и милое улыбающееся личико. Косы цвета черного дерева, упав, щекотали ему лицо. Девушка была не то что миленькая, прехорошенькая, и Карстен даже застонал от того, что она ему только снится. Потому что в реальности взяться ей было неоткуда. Красавица смахнула прядку с румяной щеки и опять ему улыбнулась:

– Госпожа просила передать, что готова к отъезду.

Карстен потер лоб:

– Где я?

Девица показала великолепные зубы:

– Что вы, мессир! Это Трактир на Перекрестке!

– Я сильно выпил вчера?

– Не без этого. Поторопитесь, госпоже нельзя ждать.

Она удалилась, покачивая забранными в узкое платье бедрами. Карстен застонал и стал одеваться.

С верхней площадки лестницы Карстен увидел, как какая-то дама в бархатном платье цвета еловой хвои, нависнув над Катриной Аделаидой, кричит ей в лицо:

– Имя Звезды и Меч Желаний – еще не все, чтобы сметь третий раз становиться на моей дороге! Четвертого раза ты не переживешь!

Карстен рывком развернул даму, увидал ее яростные белесые глаза, и даже ему сделалось не по себе. И все же он ухмыльнулся:

– Где-то я уже видел тебя, курносая…

– И еще увидишь! – она тряхнула головой, выдираясь, каштановая корона рассыпалась и упала четырьмя косами за плечи и на грудь. Что была за грудь! Карстен подумал, что столько красавиц для него на сегодня многовато. Румянец ярости просветил сквозь ее кожу. – Не раз увидишь и очень пожалеешь об этом, арбалетчик!

Он оттолкнул ее и прыгнул к Катрине Аделаиде, которая, все еще с мечом в руках, заваливалась навзничь. Карстена опередили. Одетый неброско и просто молодой человек успел поймать ее, они столкнулись с Карстеном нос к носу, и тот уронил с соседнего стола все, что там еще оставалось.

– Вы?! – произнесли они хором.

Закат полыхал на половину неба, огромное, оранжевое, сверкающее, как вода, солнце. Оно сияло в облачных громадах, в розовом дыму, в полосах лучей, подсвечивающих царственные небесные острова. Все бледнело перед этим небом, делалось суетным и ненужным, а нужно было только смотреть и впитывать в себя красоту. И Карстен смотрел поверх приземистой двухэтажной хоромины трактира, темной на полыхающем небе, смотрел почти не дыша.

– Едем!

Взгляд сорвался на густые шпалеры роз, до половины заслоняющие окна нижнего этажа. И замер. Карстен пробовал понять, что же зацепило его в этих розах, но полыхающее сияние солнца мешало, нельзя было помнить о чем-либо, кроме него.

– Они синие, – сказал доктор. – Меня зовут Александр, и я действительно умер.

И Карстен брякнул совершено искренне, от всего сердца:

– Бедный. Как ты жить-то будешь теперь?

Трактир скрылся за поворотом дороги, и когда запахло смолой и хвоей от надвинувшегося бора и над чубками сосен загорелась первая водянистая, зеленоватая, как меч, звезда, Катрина единым взмахом рассекла натянувшийся воздух. Он разошелся с треском вспоротой ткани, и края разреза окрасились в зеленое, и проваливаясь в щель, Карстен основательно впечатался коленями в каменный пол передней. Кто-то ахнул, загремели осколки, и брызги горячего кофе больно обожгли Карстену ухо. В свете падающего из кухни утреннего луча он разглядывал останки почившего завтрака: любимые рогалики госпожи Герд, масло и сыр, сдобренные кусочками сервиза и обильно политые кофе, а над ними рыдающую хорошенькую незнакомку!(с пятнами кофе на переднике). Это было чересчур. Карстен поднялся с колен. Даже в полумраке передней и в полубедственном положении глаза и волосы ее сверкали, а простенькое сатиновое платье сидело изумительно. Невозможно было не разделить ее горе и не утешить. Руки Карстена помимо воли скользнули к ее плечами, ее бархатистые ладони легли к нему на грудь, а через секунду туда же улеглась пушистая встрепанная головка…

– Кто… ты? – вопросил Карстен в перерывах между поцелуями.

– Три-са. Беатриса Вальдес.

– А что ты тут делаешь?

Более идиотский вопрос придумать было трудно. Он сам прекрасно знал, что они тут делают, и тут же поклялся себе спасти Трису от гнева госпожи Герд. Тем более что сам был во всем виноват.

– Работаю, – просто ответила Триса и метнула на него затравленный взгляд. – Пат… задавило каретой.

– Замечательно!

Карстен понял, что на глазах глупеет. – То есть не то, что задавило, а то, что ты сюда приехала.

– Да, госпожа советница Герд была настолько добра… чтобы привезти меня из Гиссара, – голос девушки как-то сломался к концу и перешел в едва слышные всхлипы.

Карстен легонько подтолкнул ее в округлые ягодицы:

– Иди, приготовь еще. Я сам поговорю с госпожой.

И получил в ответ такой сияющий взгляд, что будущий гнев госпожи Иветты казался уже чем-то несущественным.

Вдова Герд отыскалась в комнате Катрины Аделаиды, и была чем-то весьма довольная, настолько довольная, что глаза ее сверкали, как две свечки. Катрина сидела напротив тети на своей узкой с витыми чугунными спинками кровати, пряча под себя правую руку. Карстену не удалось разглядеть девочку: хозяйка быстро выпихнула его в коридор и там почти защебетала:

– Я вам очень, очень благодарна! Бедняжка очень посвежела и даже поздоровела, насколько это возможно в ее положении.

– Правда? – ошеломленно переспросил Карстен.

– У меня тоже есть для вас приятная новость. Приходил ваш лейтенант, как его, Асприн. Он не мог ждать и просил меня сообщить вам, что вы повышены в звании!

– Дьявол вас задери! Я две недели не был на службе! Я маялся с сопливой дурочкой и не сделал ничего…

Асприн поднял взгляд от полированной столешницы:

– Вы, мой брат, исполнили задание государственной важности.

– Какое?!

– Вы призвали Меч Желаний.

4.

Карстену снился город, похожий на ежика из башен то ли корабельных мачт. В нем еще ничего не успело случиться. Еще не застрелили канцлера, еще не было предательства, и море не исчезало утром, оставляя после себя ошметки водорослей и сонной тины на мостовых, еще звучали свербящие крики чаек и канонада крыльев, и не появился в городе мальчик со смешным именем Ягайло, чтобы все расставить по своим местам. В городе был праздник и в вечереющем небе над площадью вспыхивали и рассыпались зелеными искрами молнии. И никто не старался прятаться от них, наоборот, встречали каждую радостными воплями и горстями ловили искрящийся воздух. Полыхнуло над самой головой, Карстен шарахнулся, и колючий обжигающий шарик угодил ему за ворот. Шипя и плюясь, Карстен выволок его и ощутил в ладони шершавой тяжестью мечной рукояти.

Последнее, что запомнилось из этого сна: на груди сидит госпожа Иветта, придавив к покатым и неприятно жестким "кошачьим лбам" и сцепив у него на шее птичьи когти, смрадно шипит в глаза: – Меч-ч!..

Карстен рывком уселся в напрочь мокрой постели: такого не случалось с ним с недоброй памяти нежного детства. Он замотал головой и попытался опрокинуть на себя кувшин с прикроватного столика. Из кувшина лениво вылилось две-три капли воды.

– Простите, ради покровителей, вы так кричали…

– Сударыня всегда использует радикальные средства?

Географическое положение его комнаты опять сыграло с Карстеном дурную шутку. Не живи он возле лестницы – мог бы орать со сна до посинения.

– Вам придется все это высушить, – Он стянул через голову мокрую рубашку и взялся за подштаники. В полумраке раннего утра Триса казалась достаточно виноватой, чтобы сердиться долго.

Девушка невнятно пискнула и отвернулась.

– Я не собираюсь вас трогать: я для этого слишком мокрый, – фыркнул Карстен. – Кстати, хозяйку я не разбудил?

– Она ушла на рынок.

Триса быстренько сгребла в охапку мокрое белье.

– А завтрак? И кстати, как там племянница? Я должен убедиться, что не напугал дитя.

– Там заперто, – сказала Триса чересчур поспешно.

– У вас есть ключ. Вы же кормите девочку завтраком. И обедом.