Текст книги "Череп на рукаве"

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Гражданские лица тут в куда большей безопасности, чем где бы то ни было, – услыхал я намеренно громкое ворчание господина гауптманна. Разумеется, с таким расчётом, чтобы его услышал наш лейтенант.

Правда, тот и бровью не повёл. У нас был приказ. Остальное его не интересовало. Любой, кто сопротивляется выполнению отданных командованием приказов, суть неприятель, с которым надо поступать соответственно, вне зависимости от его биологической принадлежности и внешнего вида.

Наверное, это ясно читалось на лейтенантском лице, потому что ни у кого, кроме господина отставного гауптманна, не хватило пороху ему противоречить в открытую. Поселенцы покорно собрались на площади и ждали команды к отправке.

Честно говоря, я не слишком понимал смысл нашего присутствия здесь. В чём наша задача – охранять пустые дома? Карать возможных мародёров?.. Или этому городку предстоит стать нашей базой для «операций по умиротворению»?

– Господа командиры отделений, ко мне! – громко скомандовал лейтенант. Скомандовал по общей связи, не через коммуникатор. Верно, хотел, чтобы поселенцы видели – Императорские Вооружённые силы на посту и ни на миг не ослабляют бдительность.

Мы поспешили явиться. Четверо ефрейторов, волей судьбы вознесённые над нашими остальными товарищами. О да, мы уже отличались. Мы уже считали себя вправе отдавать приказы и посылать людей на смерть.

– Господа ефрейторы. – На сей раз лейтенант не пренебрёг закрытым «командирским» каналом. Несмотря на то что мы стояли голова к голове – по его приказу никто не расставался с дыхательными масками и не поднимал забрала шлемов. Поселенцы косились на нас, верно, считая последними идиотами, но помалкивали. – Господа ефрейторы, теперь, когда мы на месте, я могу передать вам приказ командования. Разумеется, он строго секретен, и я не сомневаюсь, что вы сохраните всё в тайне, как и положено воинам-десантникам.

…Сейчас он уже не вспоминал, что мы на самом деле ещё даже не принёсшие присягу рядовые учебной роты, по боевому расписанию «Танненберга» остающиеся позади, на тыловых базах…

И господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль тоже отчего-то забыл и обезьян, и гамадрилов, и прочий экзотический зоопарк. Сейчас, в бою, – мы все равны перед Господом, хотя у нас разные Символы Веры и мы молимся на разных языках.

– Слушай приказ Oberkommando des Heeres: в течение вечера и ночи в районе Ингельсберга возможны атаки крупных сил противника. Задача взвода: обеспечить безопасность гражданских лиц и удерживать плацдарм, годный для посадки эвакуационного бота, вплоть до подхода резервов.

Oberkommando des Heeres. Армейское верховное командование. Это вам, господа-товарищи, не майор Иоахим фон Валленштейн, командир «Танненберга», и даже не генерал-лейтенант Прис, командующий всей Третьей десантной дивизией «Мёртвая голова». Как говорится, забирай повыше. Это уже кронпринцы и эрцгерцоги, это высшая аристократия, это почти самое подножие трона.

– Имеющийся в наличии космический транспорт, – глухим голосом продолжал лейтенант, явно цитируя всё тот же самый приказ, – в состоянии начать эвакуацию гражданских лиц не ранее чем через семьдесят два часа. Ответственность за безопасность подданных Империи возлагается на… ну, это и так понятно, на кого, – закончил он. – Как обычно, на меня, как на командира боевого подразделения Имперских Вооружённых сил, и на этого шута, – лейтенант мотнул головой в сторону надутого экс-гауптманна, – то бишь на представителя местных законных вооружённых формирований.

Единственное более-менее пригодное к обороне здание – местный культурный центр. Он не сборно-щитовой, это капитальное строение. Библиотека, читальни, театр, кино и всё прочее достаточно просторно. И оно – на отшибе. Боты сумеют сесть почти что рядом. Сколько времени нам надо продержаться – вы слышали. К делу, господа. Танкистами я займусь сам. Вы же, господа ефрейторы, по прибытии на место получите каждый сектор обороны, составите огневую карточку, доведёте до каждого бойца его ориентиры, проведёте инструктаж и всё прочее. Гражданские сейчас начнут движение. Мы должны поспешить. Господа ефрейторы, к отделениям, бегом – марш!

Мы повиновались. Никто не перебросился даже парой слов. Если разведка говорит, что мохнатые собрались «атаковать крупными силами», это означает только одно – кровавую баню. И не только для нападающих. Что само собой разумеется.

Взвод «выдвигался». Мы топали по вымершим улочкам Ингельсберга, чистеньким, аккуратным улочкам, где, похоже, никто никогда не мусорил, не курил в не отведённых для этого местах и не оставлял окурков на тротуарах и газонах. Ровно подстриженные живые изгороди, идеальные «кубы» или «шары» древесных крон, посыпанные песком дорожки, гипсовые гномы в красных и зелёных колпаках в садах и возле калиток, причудливые почтовые ящики – в виде птиц, драконов, других сказочных чудовищ – или, напротив, сугубо модернистские – типа ездящих и разговаривающих роботов. Нигде не залаяла собака, не замяукала забытая кошка – жители Ингельсберга эвакуировались с немецкой тщательностью и педантичностью.

Поток людей тёк по улицам следом за нами. Господин отставной гауптманн, хотя и ревниво отнёсся к нашему появлению здесь, саботировать приказ Верховного командования, само собой, не решился. И порядок он, надо признать, поддерживать умел.

Люди шагали, вели за руки детей, поддерживали стариков, перекликались, лишний раз проверяя, не потерялся ли кто, не отстал. На лицах была тревога, но вместе с тем и какая-то мрачная решимость, какую я скорее бы ожидал встретить у своих соотечественников, буде нам пришлось драться насмерть. Хоть и с теми же имперцами, если бы горячие головы на Новом Крыму тогда победили и подписание договора с Империей оказалось бы сорвано.

«Культурный центр» я сперва порывался назвать «сельским клубом», однако, едва увидев его, я резко переменил мнение. Такое сооружение сделало бы честь иному городу Внутренних Планет, не говоря уж о матушке-Земле. Монументальное здание, гранитные блоки и местный «мрамор», точнее, камень, очень похожий на земной мрамор. Места Ингельсбергу было не занимать, и строители размахнулись, здание вышло длинным, широким и плоским, всего в четыре этажа. Его явно соорудили «на вырост», для нынешнего Ингельсберга он был слишком велик. Вот будь тут хоть раз в десять больше народу, он пришёлся бы в самый раз.

Внутри места тоже хватало. Видно, Зета-пять не бедствовала, если сумела без всяких субсидий и кредитов отгрохать в не самом важном своём городке этакую благость. Новому Севастополю новые театр с библиотекой точно бы не помешали…

Конечно, Зета-пять, как и все «новые колонии», пользовалась немалыми привилегиями. Налоги тут низкие, считай, никаких, в имперскую казну отчисляются и вовсе крохи. Практически всё остаётся на планете, а капстроительство так и вовсе от податей освобождено. Многие крупные фирмы, я слышал, занимались подобным.

…Дубовые диваны, ковровые дорожки, бронзовые вычурные светильники. Внутреннее убранство было выдержано в помпезном «новоимперском стиле», который особо вольнолюбивые критики связывали с «государственным монументализмом» Третьего Рейха. Кстати, кто не знает – у нас сейчас Рейх Четвёртый, а пятому, как говорится, не бывать.

Гауптманн с добровольными помощниками тут же принялись разводить людей по помещениям. Женщин и детей – в глубокие подвалы, настоящие катакомбы, выкопанные якобы для книгохранилища, компьютерного центра и театральных складов (хотел бы я взглянуть на декорации, которые они тут собирались хранить, – в самую пору для Императорской Оперы им. Рихарда Вагнера).

Мужчин помоложе и поздоровее оставили наверху – помогать нам готовить здание к обороне.

Я поразился снова – поселенцы двигались как заведённые автоматы, никто не плакал, расставаясь, дети хоть и висли на отцах, но на удивление послушно расцепляли ручонки, едва только звучала команда и Ганс, Фридрих или Пауль мягко начинали высвобождаться из детских объятий.

Здание «сельского клуба» явно строилось с расчётом на оборону. Никаких тебе широченных окон – узкие прорези-бойницы. Никаких тебе стеклянных потолков – тяжёлые бетонные перекрытия, которые, наверное, выдержат прямое попадание снаряда четырёхдюймовой гаубицы. Мрачно было внутри, совсем не радостно и не торжественно, и я подумал, что, будь я мальчишкой, меня б в такой театр или такую читальню не заманить ни за какие коврижки. Тем не менее сейчас нам это было на руку.

Моё отделение получило «восточный сектор обороны», то есть стену здания, обращённую на восход. Мы поднялись на третий этаж – здесь от торца до торца тянулся длинный широкий коридор с удобными для стрельбы позициями. Все подходы к «читальне» с нашей стороны простреливались на километр, как услужливо сообщил мне нашлемный, спаренный с прицелом вычислитель.

Я вздохнул и принялся расставлять ребят по местам. Не так-то и много – десяток стволов на почти двести метров коридора. Мы поставили оба пулемёта, два тяжёлых «шмеля»; затем пыхтящие ополченцы приволокли посылку от танкистов – стационарный огнемёт «муспель». Я оценил мрачноватый юмор создателей оружия; похоже, во всём отделении один я читал Эдду. Остальные о ней и слыхом не слыхивали, хотя «героические мифы предков» в обязательном порядке должны были преподаваться в школе. Славные у ребят моих были учителя, нечего сказать…

Как положено, я составил огневую карточку, распечатал тут же выданную компьютером карту моего «сектора», наметил с ребятами ориентиры, проверил прицелы. На правильный интервал дистанций было выставлено у одного Ханя. Что творилось с «манлихером» Раздвакряка, не хочу даже и вспоминать.

К бойницам мы подтащили мешки с песком, предусмотрительно заготовленные тем же отставным гауптманном. Молодец мужик, ничего не забыл. Как говорится, уважаю, хотя и принадлежит к «становой нации», да и чин сам за себя говорит…

Во внутреннем дворе лейтенант развернул полевую кухню и велел вскрыть все НЗ. Нам надо было продержаться семьдесят два часа – или проторчать тут, помирая от скуки, буде разведка ошиблась.

– Не, ну её к бесу, такую войну… – ворчал Фатих, приканчивая розданный незадолго до полуночи «поздний ужин». – За каким иблисом сюда притащились? Что тут делать? Этих идиотов защищать? А нечего было небось в лемурьи угодья лезть, вот и не случилось бы никакого восстания…

– Это называется своей задницей на чужой болт накручиваться, – мрачно заметил Назариан.

– Ты не забыл, у тебя ещё три наряда сегодня? – выразительно спросил я его.

– Никак нет, господин ефрейтор, – издевательски педалируя мой невеликий чин, ответил Назар.

– Тогда бегом марш. Можешь себе представить, что уже в туалетах творится.

– Господин ефрейтор! – горестно возопил бедняга, но я был непреклонен.

Стемнело. По приказу господина лейтенанта танкисты выволокли на плоскую крышу восемь мощных прожекторов. В Ингельсберге нашлась тяжёлая строительная техника, экскаваторы, бульдозеры, скреперы, и они весь вечер копали глубокий противотанковый ров, окружая кольцом наше убежище. Получилось внушительно. Против четырёх выходов уложили пластиковое покрытие, которое легко в случае чего сбросить или подорвать.

На сей раз рыть укрытия для БМД нам не пришлось. Постарались ополченцы-экскаваторщики и бульдозеристы. Что называется, повезло.

К бою мы были готовы. Связь со штабом присутствовала. Что ещё надо засевшим в крепком месте солдатам? Только одно – уверенность, что ты делаешь правое дело…

И вот с этим-то у нас были проблемы. Большие проблемы.

Всё-таки сказывалось, что мои парни встали в строй без году неделя. Хотя и считались вполне к бою готовыми.

Если начнётся драка, мне надо выжить, твердил я себе, как заговорённый. Пусть погибнет всё отделение, лопух Раздвакряк, горячий Фатих, сноб Назар, простодушный Мумба, флегматичный Микки, все остальные – мне надо выжить и вернуться. Потому что не за тем я здесь, чтобы геройски отдавать жизнь за, как говорится, обожаемого монарха. Пусть даже весь майорат теперь на Георгии…

Сёстры, подумал я. Лена, Света… Танюшка… простят ли они меня когда-нибудь? Конечно, я для них – предатель, и Татке наверняка уж постараются внушить…

Мои кулаки сжались.

Кое-кто за это заплатит, посулил я. Дайте только выбраться отсюда, и вы мне за это заплатите. Да так, что все ваши гауптманны и гауляйтеры содрогнутся от ужаса.

И эти люди здесь, на этой планете, – они всего лишь моя ступенька. Моя отмычка. Всего одна. Одна-единственная. Которую нельзя сломать ни в коем случае. Второй попытки не будет. Уже никогда.

Была глубокая ночь, когда меня сморил сон.

…И снилась мне Далька, как она стоит, улыбаясь, на белом песке кораллового пляжа, и из всей одежды на ней – одна только узкая полоска трусиков-бикини. Море осторожно касается берега белопенным языком, и, если взглянуть подальше от черты прибоя, станут видны исполинские туши трёх ручных китов-вожаков молочных стад. Море возле нашей лагуны глубокое, дно отвесно уходит вниз, видны разноцветные кусты кораллов, мелькание рыбьей мелочи, ковыряются на дне ползуны-производители, которых никто не трогает, чтобы не истощить запасы и не подорвать экологию – на экспорт давно уже идут только выращенные на рыбофермах.

Далька смеётся, и я вдруг вспоминаю, что мне нельзя там находиться. Я же теперь имперец, десантник, и вся эта планета мне должна быть более чем подозрительна.

А Даля, продолжая смеяться, легко бежит ко мне через полосу прибоя. Только теперь я замечаю, что стою, как говорится, в полном боевом – панцирь, «манлихер», шлем, ботинки и всё прочее. Зачем мне это здесь, мы же на пляже?

– Далька! – ору я и бросаюсь ей навстречу. Она больше не сердится на меня, замечательно, превосходно, я всегда знал, что она поймёт, она не может не понять, мы же по-настоящему с ней любили друг друга, мы…

Далька видит меня, и лицо её словно бы каменеет. Она ещё бежит, но похожа сейчас на подстреленную птицу, чьи крылья уже подломились, и она вот-вот мёртвым комком перьев низринется на ждущие камни.

Она легко уворачивается от моих рук… и бросается на шею какому-то парню у меня за спиной. Парень мускулистый и загорелый, пожалуй, выглядит повнушительнее меня, но…

…Стоп! Какой же это «парень», если прямо перед моим носом мою девушку нагло лапает мой собственный родной брат Георгий?!

– Гошка, гад! – рычу я и сам бросаюсь вперёд. Но прежде, чем я успеваю добраться до них, Далька резко нагибается и накоротке, без замаха, всаживает мне в печень зазубренную острогу.

Боль и тьма.

И я просыпаюсь. От боли. В ушах – рёв тревожной сигнализации. Наш предусмотрительный лейтенант не забыл поставить её на полную громкость, так, чтобы будила подобно трубам архангелов.

– Командир! – орёт Мумба, заглушая даже вой сирен. На улице – глухая ночь. Небо затянуто облаками, ни одной из лун Зеты-пять (а у неё их три) не видно. Только яркий свет прожекторов. И – со всех сторон – живой шевелящийся ковёр, ползущий к нашей «крепости».

Кое-где в городке вспыхнули пожары. Кто зажёг, почему загорелось?

– По местам! – завопил я что есть мочи. – Расчёты, не спать! Вторые номера! К делу! Ориентиры вы знаете. Огонь!..

Почти в ту же секунду такую же команду я услыхал в переговорнике.

Гулко бахнуло орудие сперва одной БМД, затем ещё, ещё и ещё. Прямо посреди накатывающейся лавины выросли столбы и султаны разрывов, полетели обрывки и ошмётки плоти наступающих. Я взглянул в прицел – наверное, тут собрались лемуры со всей планеты. Их были десятки тысяч, если не сотни. Никогда не видел ничего подобного. В Кримменсхольме они действовали поумнее – а тут валили всей толпой, прямо на наш кинжальный огонь…

Заговорили пулемёты. Наш «МГ» стрелял трассерами, и по рядам атакующих прошла словно коса смерти. Наверное, ни одна пуля не пропадала зря, больше того, каждая прошивала по три-четыре тонких тела, прежде чем утратить злую убойную силу.

Хакнули оба «шмеля», осколочные гранаты взорвались в гуще нападающих, но те, похоже, вообще не обращали никакого внимания на наш огонь. Они словно забыли, что такое смерть. Словно у всех разом отменили инстинкт самосохранения. Потрясая своими игрушечными копьецами, вопящая волна мохнатых, похожих на детские игрушки лемуров докатилась до самого рва. Сколько их погибло на подступах – не взялся бы сказать никто. Но прорехи в их строю немедленно заполнялись, поток льющихся из-за окраинных домов Ингельсберга созданий не иссякал.

Этого не может быть, подумал я. Лемуры разумны и осторожны. Совсем недавно они сражались с нами совершенно по-другому. Стрелами и из засад. А теперь – они рвутся вперёд, словно очумевшие лемминги, собравшиеся топиться.

Никогда ещё ни я, ни остальные ребята, ни даже, полагаю, господин лейтенант не видели ничего подобного. Тут, наверное, были миллионы лемуров. Никакие леса, никакие мелкие делянки не смогли бы прокормить такую ораву. Из какого же инкубатора они выскочили? И кто, если можно так выразиться, «разморозил» их?..

Опустевшие пластиковые магазины один за другим летели в стороны. Плевались огнём самоходки, разрывы снарядов на миг расчищали небольшое пространство в рядах наступающих, но прореха заполнялась уже в следующий миг. Стреляй, не стреляй – всё едино. Мы убивали лемуров тысячами, но на место погибших вставали, наверное, десятки тысяч.

Коричневая волна докатилась до рва. Его копали на совесть, в глубину он достигал добрых трёх метров, но лемуры и не подумали остановиться. Истошно вереща, первые ряды с разбегу бросились вниз. Они падали, ломали себе кости, задыхались под валящимися сверху телами, но никто не остановился, и ни один не повернул назад. Передовые шеренги до конца выполнили свою роль смертников. Бьющиеся, окровавленные тела заполняли ров, и эта живая пена с пугающей быстротой поднималась.

Тот, кто организовал эту атаку, не считался с потерями и, наверное, просто не знал, что такое «потери». Ему было наплевать на гибель тысяч и тысяч забавных, пушистых созданий. Всё, что его интересовало, – это мы.

Ребята стреляли в ров, и от пуль, словно на поверхности воды, вверх взлетали кровяные фонтанчики. БМД развернули башни, стреляя вдоль рва, сметая всё живое на его гребне, но остановить лемуров сегодня, наверное, смогла бы только атомная бомба. Я не сомневаюсь, что командование отдало бы приказ орбитальным бомбардировщикам, если бы вместе с нами не было пяти тысяч мирного населения. OKH[10]10
  Oberkommando des Heeres (нем.) – верховное армейское командование.


[Закрыть] могло не щадить войска, набранные во всех концах Империи, но к гражданам «становой нации» всё же относилось по-иному.

Смачно плюнул огнемёт. Ребятами не требовалось командовать. Ни к чему пропал весь мой труд, все мои «огневые карточки» и прочая военная премудрость. Стреляй в накатывающийся живой вал, и всё. И молись, чтобы этот прилив кончился прежде, чем иссякнут патроны.

Клубящаяся огненная струя, длинный пламенный язык, словно выметнувшийся из пасти сказочного дракона, лизнул передовые шеренги лемурьего войска; жидкий огонь растекался по земле, и всё, с чем он соприкасался, вспыхивало тоже. Я ожидал, что лемуры остановятся хотя бы перед полыхающей завесой, но куда там! Коричневые шеренги бестрепетно бросились в пламя, как до того их предшественники заваливали собственными телами наш ров.

Ни пули, ни снаряды, ни огонь лемуров сегодня не остановят.

С грохотом и топотом бежали нам на подмогу ополченцы, падая у бойниц и открывая стрельбу.

Считаные минуты прошли с того мига, как мы увидели наступающих, а они уже заполнили всё пространство вокруг нашей «крепости Ингельсберг», одолели ров, и теперь им оставалось не больше двух десятков метров до стен. Все окна первого этажа тщательно закрыты тяжёлыми решётками и стальными ставнями (лишнее подтверждение того, что «культурный центр» строили ещё и как цитадель, где в случае надобности можно будет отсидеться); но едва ли это всё особенно сильно задержит сошедших с ума аборигенов Зеты-пять. Сегодня они и сталь зубами перегрызут…

Я видел, как из замершей БМД выскакивали очумелые танкисты. Они успели расстрелять, наверное, почти весь боекомплект, пушка у них снабжена автоматом заряжания; и сейчас им там оставаться было явно незачем. Лемуры просто завалят машины, и тогда, наверное, даже самого мощного движка не хватит, чтобы сдвинуть эту живую тяжесть.

Танкисты опрометью бежали к чуть приоткрывшимся дверям. За дверями сейчас наверняка весь резервный взвод во главе с самим лейтенантом – ждут, готовятся захлопнуть створки перед самым лемурьим носом.

– Хань! Отсеки тварей! Огнемёт! Завесу за спиной у наших! – скомандовал я.

Получилось неплохо. Поток пуль и жидкого пламени на самом деле отсёк визжащий клин лемуров, в самоубийственном усилии бросившийся в погоню за танкистами. Ребята насилу успели проскочить.

Хочется верить, что остальным экипажам тоже повезло.

– Не выдавай, братцы! – вдруг совершенно не в обычаях «стержневой нации» завопил ополченец рядом со мной, чуть ли не до половины высовываясь в бойницу и паля вниз из крупнокалиберного дробовика. Мельком я подумал, что такое оружие – в самый раз против мелких лемуров.

…И на какую-то минуту мы, наверное, их всё-таки приостановили. Но только на одну минуту. Раскалились стволы пулемётов, у огнемётчиков кончалась зажигательная смесь, пол устилал ковёр стреляных гильз, а лемуры всё шли и шли, и сходил с ума от невероятного обилия целей мой слишком умный «ефрейторский» прицел…

Голос лейтенанта загремел в наушнике как раз вовремя.

– Всем, всем, всем! Оставить амбразуры! Повторяю, оставить амбразуры, отходим вниз! Все – вниз, в подвалы! За собой закрывать все двери, какие только сможете! Не медлить, по счёту «пять» – все вниз! Начинаю отсчёт – один… два… три…

– Отходим! – крикнул я своему отделению и ополченцам. – Приказ лейтенанта!

Моё отделение повиновалось мгновенно. Словно ребята только этого и ждали. Впрочем, их осуждать трудно – вид катящихся живых волн способен свести с ума кого угодно.

Вниз, вниз, вниз. Вой и визг лемуров слышен был сквозь все стены и перекрытия. Коричневое море со всего размаха ударило в рукотворную скалу, забилось, заплескалось…

Сейчас они полезут наверх, подумал я. Построят живые пирамиды и полезут. А может, им хватит и мельчайших выступов стены. Ловкие, лёгкие и цепкие обитатели исполинских лесов, где деревья стараются принять на себя часть тяжести небесного свода, – что им стоит вскарабкаться до не столь уж высокого третьего этажа? А потом – они протиснутся внутрь… мы продержались бы ещё какое-то время, но потом у нас бы просто кончились патроны. И стоит лемурам ворваться в одном месте, как это будет означать конец.

Мы бежали вниз. Я – последним. Раздвакряка я послал вперёд. Решительно не желаю вытаскивать этого недотёпу из маленьких, но хватких лемурьих ручонок.

Лейтенант встретил нас на пороге подвала. Надо сказать, что подвал запирался более чем внушительной дверью, укреплённой толстыми железными полосами – такую не вдруг сломаешь и не вдруг прогрызёшь.

– Вниз, ефрейтор, вниз! Всё отделение – вниз!

Куда ж тут можно ещё дальше?..

Оказалось, что можно. Оказалось, что бомбоубежище здесь таки есть. Просторное, глубокое, настоящее. Укрытое по меньшей мере в двадцати метрах под поверхностью земли. Здесь легко поместилось всё население Ингельсберга и ещё оставалось порядком места.

И двери, которыми закрывалось подземелье, сделали бы честь любому стратегическому бункеру. Сколько ж средств в это было вбухано?.. Или – заподозрил я – Зета-пять не простая фермерская планетка, осваиваемая и заселяемая в соответствии с Гомстед-актом?

Мы наконец перевели дух.

Лейтенант приказал провести перекличку. Все оказались в наличии, даже танкисты, которых я уже было записал в смертники.

– Ребята, – без всяких церемоний сказал лейтенант. – Штаб сверху, – он ткнул в потолок, – приказал прекратить сопротивление, забаррикадироваться в укрытии и ждать дальнейших указаний. Они сняли эту баталию со спутника. Штаб говорит, что весь Ингельсберг затоплен лемурами. Их тут не меньше нескольких миллионов, по их оценкам.

Кто-то из десантников сдавленно охнул.

– Я тоже не поверил, – сказал лейтенант. Сейчас его не возмутило столь бесцеремонное «наличие отсутствия боевого духа». – Несколько миллионов – да столько, по прикидкам, не набиралось и на всей планете. И что – они все сюда на крыльях прилетели? Под землёй пробрались?.. Короче, неважно. Ребята, скрывать от вас не буду… штаб решил, что настал удобный момент покончить со всем лемурьим восстанием. Догадываетесь, каким способом?

Ну конечно, подумал я. Действительно, с точки зрения отвлечённой стратегии можно достичь прекрасного результата. Несколько миллионов врагов и всего лишь полусотня своих солдат. Ну и пять тысяч гражданских, но это тоже наверняка в пределах «допустимых потерь».

Прекрасное решение. Не спорю. Но как же глупо…

– Конечно, бомба, – проговорил лейтенант. – Они запускают первый бомбардировщик. На клиппере нет ракет достаточной мощности, чтоб достать до нас. Бомбовоз пройдёт над нами и вывалит свой груз. Взрыв будет воздушным, порядка ста килотонн. В штабе полагают, что этого достаточно. По идее, убежище должно выдержать. Его проектировали на двести килотонн.

Раздвакряк взмемекнул дурным голосом и едва не повалился в обморок. Хорошо ещё, с двух сторон его придержали Хань и Мумба. А то позору не оберёшься.

– Поэтому мы остаёмся здесь, – подытожил лейтенант. – После… экстерминации враждебных форм жизни мы должны будем вывести гражданских лиц в место эвакуации. Но это случится ещё через семьдесят часов. Запасов воды и продовольствия тут на месяц. Фильтры в порядке. Так что можете отдыхать, взвод. Всё ясно? Это приказ! Разрешаю в виде исключения сыграть в карты.

…Сидеть и ждать, когда на тебя сбросят стокилотонный атомный заряд, – невеликое удовольствие, должен я вам доложить. А тут ещё местные. Пристали как банный лист – почему мы ушли от бойниц и чего ждём теперь. Лейтенант категорически запретил нам – «для невнесения паники» – говорить о готовящемся ударе. Наконец нас оставили в покое.

Моё отделение было настолько деморализовано и подавлено, что никто не хотел смотреть даже на девушек, что как-то мало-помалу, бочком-бочком стали пробираться поближе к героическим десантникам. Даже Мумба, великий любитель женского полу, доблестно перевыполнявший, наверное, все мыслимые нормативы половой жизни, установленные психологами типа госпожи Шульце, сейчас уныло сидел, уронив чёрную бритую голову.

Я постарался отогнать мрачные мысли. Выдержат ли перекрытия – ещё не самое важное. Мы вполне можем задохнуться, получить летальную дозу радиации, и прочее, и прочее, и прочее. Нет. Об этом я не стану думать. Приказываю себе не думать и запрещаю себе думать. А вместо…

Я хотел представить себе Дальку, но погрузиться в мечты не сумел.

– Ефрейтор.

– Господин лейтенант?

– Без чинов, Рус, – лейтенант сел рядом на жёсткую лавку. Преувеличенно аккуратно поставил рядом шлем. По уставу вывернул и зафиксировал «дорогостоящий высокоточный прибор», сиречь нашлемный прицел. Казалось, он делает сейчас всё это, чтобы только занять руки и не впустить в сознание тот ужас, что неминуемо раздавит тебя, если только дать ему волю.

– Есть без чинов, – с готовностью откликнулся я.

Лейтенант мне нравился. Я не мог испытывать подобных чувств к врагу, это было сугубо неверно, но вояка он всё же был бравый и к солдатам относился по-человечески.

– Рус, у тебя одного из всего моего взвода университетское образование, – тихо сказал лейтенант. – Я окончил Императорскую десантную академию, но биологию, особенно ксенобиологию, нам читали очень ограниченно. А это, я знаю, твоя специальность. Верно?

– Так точно, только я специализировался больше по морским…

– Неважно. Специализировался по морским, разберёшься и здесь. Невелико отличие, даже я это понимаю. Что ты думаешь по этому поводу? С чем мы тут столкнулись? Я никогда с Чужими не воевал. А на подавлении мятежей большого опыта не наберёшься, – он криво усмехнулся.

Ишь ты. Как заговорил-то распроклятый фон-барон, едва только припекло по-настоящему. Понятно, он сейчас пытается любым путём от страха укрыться, вот и нужен ему сейчас умный разговор, потому что иначе от ужаса те же мозги вскипят и паром через уши вылетят.

– Биологическая война, гос…

– Я же сказал – без чинов. Рудольф меня зовут, если ты забыл, Рус.

– Виноват… Рудольф. Имеет место биологическая война. Если штаб не ошибается… кто-то или что-то контролирует всю лемурью расу. Контролирует настолько, что может полностью гасить даже самые основополагающие инстинкты. Но, само собой, это не всё. Те твари, что мы видели на площади, в Кримменсхольме… они явно выведены искусственно. Они ни на что другое не годны, кроме боя. Они нефункциональны. Короткоживущие, с бешеным метаболизмом. Существа-факелы. Их испытали. Испытание они не выдержали. Теперь, я уверен, эти неведомые мастера-затейники переменят тактику.

– Каким образом? – не выдержал лейтенант.

– Очень просто, Рудольф. Они поймут, что посылать в бой бронированных гигантов с клыками и щупальцами бессмысленно. Их создания уязвимы для пуль и снарядов. Уже сейчас они послали против нас исключительно лемуров – потому что смогли собрать миллионную армию. Следующими будут, наверное, какие-нибудь особо зубастые крысы. Чем меньше создание, тем труднее в него попасть, тем в большем числе их можно вывести, тем легче создать численный перевес. Но крысы пределом не станут.

– А что ж тогда? – Похоже, лейтенант по-настоящему заинтересовался и даже смог забыть о зависших над нами ста килотоннах.

– Не знаю. Что-нибудь совсем мелкое.

– Боевые штаммы? Вирусы?

– Возможно, но с таким врагом мы бороться умеем. Сыворотки, антидоты – с нами не так легко справиться. Мы победили хищную микросферу на добрых пяти десятках планет. Справимся и тут, пусть даже понеся на первых порах потери. Нет.

– Ты ведь уже придумал, что вместо?

– Я – не «они», Рудольф. Я бы на их месте прибег к насекомым, но не крупным, не чудовищным. Осы. Пчёлы. Шершни. Муравьи. Несложно дать им яд или даже комбинацию ядов. А такие токсины – это не вирусы. Против цианистого калия или синильной кислоты противоядия не существует. Немного модернизировать ядовитые железы – и вот вам, пожалуйста, пчела, укус которой смертелен, и никакая сыворотка, никакой антидот против неё не подействует. И никто не станет стрелять в рой шершней из штурмовой винтовки.

– Можно из огнемёта… – озабоченно проронил лейтенант. Мои слова, похоже, всерьёз зацепили его.

– Конечно, хороший стрелок может сжечь компактно летящий рой. Ну а если это туча и она атакует со всех сторон? Конечно, можно пустить в ход пестициды и дефолианты, можно уничтожать гнёзда и колонии на ранних стадиях… но это всё равно паллиатив. Если «они» до этого додумаются, нам придётся солоно. Высаживаться только в скафандрах высшей защиты или что-то вроде того.