Текст книги "Череп на рукаве"

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Ерунда. Этот малыш всё понял сразу.

Он скорчился на земле, прижав сжатые кулачки к лицу, а мы стояли вокруг, здоровенные грубые десантники в броне, с серебряным черепом на фоне чёрного геральдического щита, и не знали, что делать. Я взглянул на Микки и подумал, что флегматичный финн тоже предпочёл бы сейчас оказаться под огнём, чем смотреть на терзаемого ребёнка.

Господин штабс-вахмистр тоже безмолвствовал.

– Отделение, – я прочистил сжатое спазмом горло. – Не останавливаться! Микки и Фатих, за детей отвечаете головой. Если с ними что случится – сам вас расстреляю. И пусть меня потом судят…

Это уже лишнее. И так ребята не дадут с головы детишек и волосу упасть.

Конечно, я не знал прошлого ни Микки, ни Фатиха. Оба – с громадных планет-мегаполисов, покрывших без малого всю поверхность. Оба выросли на гидропонике и синтаминах. Оба рано попали туда, откуда самая дорога в доблестные Имперские Вооружённые силы, всегда готовые прикрыть твою задницу, – на дно. Нет, едва ли парни успели стать серьёзными уголовниками или драгдилерами – их бы просто не пропустили отделы внутренней безопасности. Но в бандах состояли наверняка. Армия на подобное смотрит сквозь пальцы – тем более что новобранцы приходят в ряды, понюхав пороху и умея прилично стрелять…

К чему это я? Никто не гарантирует, что, если станет горячо, те же Микки с Фатихом не отшвырнут ребятишек в сторону, принявшись спасать свою шкуру.

Собственно говоря, именно это я и имел в виду, произнося всяческие грозные слова про ответственность головой и так далее.

Но отчего-то я всё-таки уверен, что этого не случится.

– Не задерживаемся, ефрейтор, не задерживаемся! – зло гаркнул Клаус-Мария, враз напомнив мне, кто здесь хозяин. – Сколько ещё домов не осмотрено?

Не осмотрено было немало. Я махнул рукой ребятам, отделение затопало за мной, и тут мальчишка, скорчившийся было на руках Микки, вдруг взглянул мне прямо в лицо.

Он был ещё в шоке, и ему, вообще-то говоря, следовало вкатить изрядную дозу транквилизатора, – но обратился он ко мне честь по чести. Словно сам был рядовым под моей командой.

– Господин ефрейтор… там ещё Мэри осталась, и ещё Грэхем, и ещё Пауль с Максом…

– Где? Показать можешь?

– Во-он там, господин ефрейтор. За тем домом, мы там всегда играли… Там старый погреб, господин ефрейтор…

Для только что потерявшего родителей восьмилетнего мальчугана он держался поразительно твёрдо.

– Хань, Сурендра, Джонамани! Быстро туда! Вытащить детей и обратно!

Парни отбарабанили уставное «Есть!» и рванули в указанном направлении.

Я связался со штабом, должил обстановку. Лейтенант холодно порекомендовал мне «ускорить движение» и «протоколировать все случаи гибели имперских граждан», равно как и «принять все возможные меры для обеспечения безопасности несовершеннолетних».

Самым разумным сейчас было как можно быстрее сделать свою работу и убраться отсюда. Отчего-то предчувствия мною владели исключительно гнусные.

Мальчишка вроде бы стал поспокойнее.

– А ещё я знаю, где Марта могла спрятаться… – и его ручонка указала в сторону, противоположную той, где только что скрылась моя тройка.

Не знаю почему, но я вдруг подумал, что у меня вот-вот не останется людей. Селезень, наверное, так и валяется, поджидая санитаров, трое отправились за детьми, Микки и Фатих держали найденных первыми ребятишек и, следовательно, были небоеспособны. «Манлихер» хорошая и мощная машинка, пробивная, но палить из неё с одной руки способны только истинные профи. К каковым ни мой финн, ни я сам, само собой, не принадлежали.

Только четверо способных по-настоящему вести бой. И все – расслабившиеся как-то, словно ушибленные открывшимся страхом, трупами и, самое главное, неизвестностью. Конечно, тут присутствовал господин штабс-вахмистр, который один в бою заменил бы всё моё отделение, но…

– Собрались, ребята, – словно мальчишкам-скаутам сказал я. – Никуда пока не двигаемся, пока не вернутся остальные.

Остальные…

В следующий миг разом произошло слишком много событий. Описывать их придётся последовательно, темп неизбежно потеряется. Но всё-таки.

Ожил переговорник. И я услыхал истошный вопль обычно сдержанного Сурендры:

– Засада!.. Заса…

Треск выстрелов. Вопль, приглушённый электроникой.

Захрипел Микки, словно его душили.

Фатих не то взвизгнул, не то закричал.

Оба они стояли ко мне спиной, я не видел их лиц, но что я разглядел – коричневое щупальце, внезапно и стремительно захлестнувшее шею финна.

И из окон окружавших нас домов полетели стрелы. Много и метко.

Назариан опрокинулся навзничь: бедняга не успел бросить на лицо бронепластиковое забрало, и стрела вонзилась ему аккурат под скулу. Кеос оказался порасторопнее – плюхнулся в канаву, и его винтовка плеснула огнём.

Клаус-Мария Пферц… не подкачал. Он-то как раз был профессионалом. И не зря, как выяснилось, носил за спиной второй ствол, короткий «alder». И сейчас с двух рук, не пригибаясь, бил по окнам, так, что только летели щепки крошимых в капусту подоконников. Вот перекувырнулся и грянулся вниз лемур, вместо головы – кровавое месиво, но руки-лапы так и не выпустили из рук стрелы…

А я, мало что не оцепенев от ужаса, смотрел на Микки. Вернее, на мальчика, только что мирно сидевшего на руках у десантника.

Вместо рук у мальчишки были коричневые, покрытые слизью щупальца, стремительно стягивавшиеся на горле финна. Микки уже хрипел.

Я выстрелил. Не рассуждая, что это я такое вижу перед собой, не сошёл ли я с ума и не есть ли это всё хитроумная лемурья провокация, с помощью, скажем, неведомых галлюциногенов.

Пуля «манлихера», тяжёлая, снабжённая дополнительным сердечником и надпиленной оболочкой, прошла через голову «Петера». Точнее, прошёл сердечник, расколовшаяся оболочка осталась внутри.

Голова лопнула, словно перезрелый арбуз. По аккуратным плитам тротуара (да, да, в деревне с прославленной немецкой аккуратностью были положены тротуары) брызнула какая-то чёрная жижа.

Второй мой выстрел предназначался девчонке, успешно душившей Фатиха. Глинка тоже выпалил, и я увидел, как из груди девочки вперёд вылетает сноп кровяных брызг – пуля вошла ей в спину. Моя пробила ей голову.

Оказалось, что тяжёлые пули стандартного армейского калибра 7 и 9 отлично действуют не только на людей, но также и на неведомую нечисть.

Я не успел больше ничего сделать. Даже не смог протянуть Микки руку и помочь ему встать. По шлему успело попасть пять или шесть стрел. И мне пришлось прыгнуть в ту же канаву, рядом с Кеосом, и опустошить пару-тройку магазинов.

– Хань! Сурендра! Джонамани!

– Командир! – отозвался Сурендра.

– Обстановку!..

– Хреново. Зажали нас. Детишки-то…

– Знаю! Дай пеленг! Что с остальными?

– Джонамани ранен, Хань тоже. Монстров этих… постреляли вроде. У них в голове чёрная жижа, командир. Лемуры… со всех сторон. Вроде как хотят живым взять…

– Знаю. Сейчас пошлю к тебе Мумбу и Кеоса. Вытащите раненых. Держись!

– Держусь… хорошо ещё, их стрелы броню не пробивают.

– Гранатами их, Сурендра.

– Понял, командир.

Я переключил коммуникатор.

– Кеос, Мумба! По пеленгу Сурендры – бегом марш! Хань и Джонамани ранены. Вытащить их сюда.

– Что, ефрейтор, штаны пока ещё не намочил? – прорезался голос господина старшего вахмистра.

– Никак нет, господин…

– Отставить. Что за ребятами послал – правильное решение. Я бы на твоём месте связался с господином лейтенантом.

Это было разумно. Я вызвал штаб.

Лейтенант отозвался сразу.

– Что у тебя, Четвёртый? Ситуация?

– Так точно. Подверглись нападению… мутанты, замаскированные под детей. Имею четверых раненых.

Лейтенант секунду помолчал, а потом выругался.

– Не ты один, Четвёртый. Все остальные отделения тоже. Помочь не могу. Поставленную задачу выполнять своими силами. Поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. График операции остаётся прежним. Конец связи.

Легко сказать – поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. Как их отличить от этих тварей? Брать каждого найденного на руки и ждать, когда они начнут душить моих ребят?

Да и то вопрос – как они могли душить? Горло десантника прикрыто гибким высоким воротником из кевлара, который дави сколько хочешь, а всё равно не задушишь. Специально было сделано для участия в контрпартизанских действиях. А то были любители накидывать на шею десантникам петли-удавки.

– Молодец, что помощи просить не стал, – услышал я Клауса-Марию. Лемуры тем временем перестали осыпать нас стрелами, очевидно поняв бессмысленность этого занятия. – Лейтенант не любит тех, кто сразу начинает ныть и требовать целую танковую роту, едва оказавшись в «котле».

– Благодарю…

– Можешь обращаться ко мне просто «вахмистр», – милостиво соизволил снизойти господин штабс-вахмистр.

– Слушаюсь, вахмистр. Сурендра! Сурендра, ответь!

– Командир, видим их, – отозвался вместо индуса Кеос. – Лежат. У Сурендры торчит стрела из-под шлема.

– Ч-чёрт! Противник?

– Стреляет… – процедил сквозь зубы румын, и в следующий миг переговорник заполнил гулкий голос «манлихера».

Больше посылать на помощь было некого. У меня и так на руках был раненый Назариан.

Лемуры отступили, надолго ли – кто знает. Все окна окрестных домов, откуда летели стрелы, были разворочены, избиты пулями, стены покрылись частыми оспинами, кое-откуда лениво начинал подниматься дым, отмечая места, где взорвались выпущенные господином старшим вахмистром гранаты.

Назариан тихо подвывал.

– Раз воет – значит, будет жить, – заметил Клаус-Мария, ловко подкатываясь к армянину. – Давай, ефрейтор, не спи.

– Командир! – ожил в переговорнике Мумба. – Мы их тащим, всех троих. Мохнатые вроде как отошли. Мы их покрошили немерено… Но Сурендра плох. А Хань ничего, даже перебирать ногами может…

– Пеленг устойчивый? Дойдёте?

– Дойдём, командир, – пропыхтел Кеос.

Я бросил быстрый взгляд на лежавшие посреди дороги тела. Мальчик и девочка, головы разбиты в кашу, чёрная слизь, растёкшаяся по плитам. Руки, вполне человеческие, но заканчивающиеся коричневыми щупальцами. Меня передёрнуло.

Тянуло блевать, но я не для того становился ефрейтором.

Аккуратно завернув оба нетяжёлых тела в плёнку, так чтобы ничего не просочилось наружу, я запихал их в заплечный «сидор». И вновь натолкнулся на одобрительный взгляд вахмистра.

Вскоре показались Кеос с Мумбой. Хань и в самом деле кое-как перебирал ногами, тяжело опираясь на плечо румына, зато обоих индусов могучему Мумбе пришлось волочить на себе.

Некоторое время нам пришлось потратить на раненых. Хань вогнал себе один за другим три шприца – обезболивающее, универсальный антидот и стимулятор, в результате чего хоть и с трудом, но мог брести сам. Остальных пришлось класть на носилки, и на сей раз даже господин вахмистр ничего не сказал. Хотя отделение разом превратилось в ходячий госпиталь. Мы потеряли ранеными шестерых.

На ногах остались я, Мумба, Кеос и Глинка. Ну и, само собой, господин штабс-вахмистр. Нам пришлось класть на импровизированные носилки сразу по двое. Мумба один тащил здоровенного Микки.

Ясно, что при таких делах нам следовало как можно скорее вынести раненых в безопасное место и вернуться к выполнению задачи, но после случившегося все, похоже, молчаливо согласились, что безопасных мест вблизи просто не осталось.

Я вновь доложил лейтенанту. На сей раз он, не колеблясь, послал ко мне медиков. Инвалидная команда воевать не может. Держать оборону, стоять насмерть и до последнего патрона – да, а вот вести поиск – нет.

Пока ждали санитаров, успели обшарить ещё несколько домов. Клаус-Мария настоял, чтобы мы осмотрели и те, откуда в нас стреляли лемуры.

Делать нечего, поднялись.

Могу сказать только одно: трупы – это отвратительно. Посечённые пулями и осколками гранат лемуры, разорванные чуть ли не пополам, с вывалившимися кишками и раскроенными черепами – малоприятное зрелище. Мы нашли ещё несколько мёртвых поселенцев (все как один – без опознавательных жетонов), но и только.

И лишь когда команда медиков забрала у нас раненых и уменьшившееся вдвое отделение двинулось дальше, началось настоящее веселье.

Остальные парни из нашего взвода были уже близко, и, когда поднялась пальба, они тотчас бросились нам на выручку, но, пока они добежали, господин штабс-вахмистр успел провалиться в замаскированную яму-ловушку, а на нас со всех сторон посыпались уже не стрелы, а увесистые булыжники и короткие тяжёлые бельты, выпущенные из настоящих арбалетов. Лемуры были повсюду: на крышах, внутри домов, за сараями и амбарами, на вершинах деревьев; они собрали здесь стрелков и пращников, и нам пришлось жарко. Провалившийся в яму господин вахмистр ревел, словно медведь на случке, Кеос поймал забралом увесистое пращное ядро, и пластик изнутри немедля окрасился кровью.

Оставшись втроём, мы с Мумбой и Глинкой, наверное, попытались бы отступить за хоть какое-то укрытие, но, увы, угодивший впросак господин вахмистр вынудил нас застрять аккурат посередине, как говорится, словно дырка на картине.

Чех и негр палили во все стороны, я бросился к поглотившей господина Клауса-Марию дыре, включил фонарь – на дне катался настоящий живой мохнатый комок, господин вахмистр совершенно исчез под массой лемурьих тел. Время от времени кто-то из лемуров подвёртывался под железный кулак господина вахмистра и отлетал в сторону, однако число мохнатых врагов не убывало. Стрелять я не мог, «манлихер» на такой дистанции прошьёт бронежилет насквозь, и всё, что мне оставалось, – это крикнуть:

– Маска, вахмистр! Маска!

В ответ из переговорника послышалась дикая брань.

Ничего не поделаешь. Ничего, кроме газа, у меня не оставалось. С такой массой лемуров не справиться – завалят, и ничего не сделаешь.

Я швырнул вниз газовую гранату. Оставалось надеяться, что маска у господина старшего вахмистра подогнана как следует и, в соответствии с уставом, ему не потребуется поднимать забрало – шлем у нас, само собой, не для работы в открытом космосе. Не герметичный.

Поук-пшшшш…. Граната исторгла облако плотного и густого дыма. Лемурий клубок тотчас разметало в разные стороны. Я бросил вниз тросик с «кошкой» – трос тонок, однако господину вахмистру в самый раз – показать мастерство.

Клаус-Мария и в самом деле вылетел из ловушки как на крыльях. По затылку его шлема тотчас стегнула стрела, со звоном отлетела в сторону – такое впечатление, что снабжён бельт был самым настоящим стальным наконечником. Интересно только, откуда они у не знающих даже бронзы мохнатых обитателей лесов?

Мне тоже досталось – два пращных ядра. Несмотря на броню, тюкнуло чувствительно. Опрометью бросились к укрытию, за нами, отстреливаясь на ходу, Кеос и Мумба. И едва мы добежали до казавшейся нам спасительной стены, как она внезапно рухнула прямо нам навстречу.

Хорошая, добротная кирпичная стена. За ней – что-то вроде гаража, только теперь там обосновались совершенно новые обитатели.

Не только я или Кеос, не говоря уж о Мумбе, но даже и господин штабс-вахмистр никогда не видел ничего подобного.

Шевелящаяся масса тех же самых коричневых щупалец. Выдавшаяся вперёд крокодило-акулья пасть. Два пучка зелёных глаз по обе стороны челюстей. Внизу – что-то вроде «подошвы», как у улиток или слизней. Тварей этих было там самое меньшее с десяток, гараж был битком набит, и Кеос, разогнавшийся быстрее остальных, с разгону влетел прямо в ждущие объятия.

Открыть огонь успели только я и Клаус-Мария. Помню, что меня перекорежило от отвращения – твари казались настолько уродливыми и несообразными, как ни один из самых пугающих хищников. В следующий миг наши «манлихеры» извергли потоки свинца. Пули с чмокающим звуком вонзались в податливую мягкую плоть, густо покрытую блестящей в неярком свете слизью.

На площадь за нашими спинами вырвалась подмога, и тут стены стали падать одна за другой. Подточенные загодя, они, как говорится, держались на одном честном слове.

Хлынули. Нет, не лемуры. Отвратительные бестии, каких не выдумает самое извращённое воображение. Ростом с человека, вдвое выше и вдвое ниже. Словно кто-то задался целью посмотреть, что получится, если на самом деле скрестить ежа и ужа. Или, точнее, анаконду с дикобразом и кайманом. А заодно прибавить лапы как у комодского дракона.

Истошно завопил Кеос. Правда, кричал он недолго. Челюсти не прокусили броню, но сдавили несчастного так, что перетёрли почти пополам. Разорвали. Растянули. Одна коричневая туша стекла нам под ноги, но другие, само собой, не остановились.

– Гранаты! – заорал Клаус-Мария.

Я выстрелил не колеблясь. Кеос уже мёртв. А если даже нет – ничего не поделаешь. Мне надо выйти живым из этого боя. На Новом Крыму, не колеблясь, дрался бы и голыми руками, чтобы вытащить своего, а здесь… я должен просто уцелеть. Честь и всё прочее не имеет ко мне никакого отношения.

Гранаты взорвались не сразу. Видать, взрыватели оказались слишком тугими – подрыв происходил, когда снаряд уже успевал уйти в глубь мерзкой туши, и потому эффект оказался потрясающим.

Гранаты взрывались. И коричневые, истекающие слизью туши разносило в клочья, жалко и нелепо торчали чёрные обугленные обломки костей. Мумбу чуть не вырвало.

Другие отделения, появившиеся в разных концах площади, тоже взялись за дело. Поток уродливых, гротескных тел. Коричневое, стремительно расползающееся пятно. Зелёные вонючие лужи, хрип, рёв, бульканье. Кто-то из десантников поопытнее пустил в ход наплечные гранатомёты, термитные заряды выжигали всё на десять шагов вокруг себя.

Но в тот миг нам было не до того, вместе с Клаусом-Марией мы пытались вытащить Кеоса. Несчастный румын оказался разорван почти пополам. Не помогли ни броня, ни надетый в полном соответствии с уставом жилет. Мы перебили тварей в гараже, но при этом сами остались почти без амуниции. Патронный подсумок показал дно. Чуть поколебавшись, я потратил последнюю гранату для подствольника – взгромоздившееся на крышу уродливое существо, больше всего напоминавшее громадного богомола с длиннющими, загибавшимися тройной спиралью антеннами, разнесло в мелкие клочья.

И после этого как-то само собой получилось, что атака захлебнулась. Уцелевшие бестии отхлынули. Убрались лемуры-стрелки. Взвод почти в полном составе – если не считать убитых и раненых – оказался собранным в самом сердце Кримменсхольма.

…Разумеется, штаб «Танненберга» встал на уши. Разумеется, нам приказали во что бы то ни стало «удерживать поле боя» до того времени, пока умники из батальонного штаба – проще говоря, разведка и контрразведка, а также «другие необходимые специалисты» – не прибудут на место и не разберутся, в чём дело.

Мы были единственными, кто столкнулся с подобным, гм, феноменом. Остальные взводы и роты успешно выполнили задание. Они на самом деле спасали гражданских. Нашему взводу не повезло. Ни одного спасённого. Ни одного.

Как бы то ни было, помощь нам оказали. Ближе к вечеру пришли первые транспорты с тяжёлым вооружением. Конечно, не «королевские тигры», об этом оставалось только мечтать. Впрочем, мы были рады и скромным БМД, боевым машинам десанта. Огневая мощь у них не уступала среднему танку, а проходимость была выше. Броня, конечно, подкачала, ну да лемуры вроде как не располагали противотанковой артиллерией.

– Вот так-то, ефрейтор, – господин штабс-вахмистр уже успел закурить свою неизменную сигару. – Шли, как говорится, по ровному, да голой ж… прямо в муравейник. Докладывай. Как отделение?

– Всего выбыло из строя семь человек, господин вахмистр. Из них безвозвратные потери – один. Тяжелораненые, нуждающиеся в немедленной госпитализации, – ноль. Легкораненые, помощь может быть оказана в полевых условиях – шесть.

– Селезень твой как? – вдруг хмуро поинтересовался вахмистр. Немало меня удивив, сказать по правде.

– Подобран санитарами, – браво отрапортовал я. – Состояние удовлетворительное. С корсетом может ходить сам, господин вахмистр.

– Парни, которых эта дрянь за глотку взяла?

– Хуже всех Джонамани, у Сурендры проникающее ранение в лицо. Стрела пробила забрало, но ничего.

– Постой, ефрейтор. Что за чушь? Как стрела могла пробить забрало, оно пулю выдерживает!

– Не могу знать, господин вахмистр. Первичный осмотр предполагает не пробитие, а проплавление, каталитическое проплавление, бронепластик словно поплыл…

– Гм… яйцеголовым доложил, ефрейтор?

– Так точно, во время первичного опроса.

– И что они сказали?

– Сказали, что это невозможно, господин вахмистр.

– Ничего другого от этих дармоедов я и не ожидал. Ладно, ефрейтор, можешь идти к своим. Я передам своё мнение господину лейтенанту… и оно будет положительным.

– Рад стараться, господин старший…

– Не тянись, ефрейтор. Мы в поле, а не на плацу. Вы неплохо прошли. Парня твоего, конечно, жаль. Хороший десантник бы вышел. Признаться, я бы предпочёл на его месте видеть Селезня. Всё равно от него никакого толку.

– Осмелюсь доложить, господин вахмистр, рядовой Росдвокрак хороший и старательный солдат! Он не опозорит…

– Защищаешь своих, ефрейтор? Правильно делаешь, только на твоём бы месте я списал бы Раздвакряка в стройбат. В этот раз из-за него никто не погиб по чистой случайности. Не знаю, долго ли продлится такое везение.

Я ничего не ответил. Вытянулся в струнку, откозырял и спросил разрешения идти.

– Давай-давай, – хмуро кивнул вахмистр. – И прочисти Мумбе мозги. Этой ночью, я чувствую, нам спать не придётся.

О, как он был прав!..

Я пошёл к своим ребятам. Благодаря усилиям медиков держались они неплохо. Даже Селезень перестал ныть и стонать.

Тело Кеоса, запаянное в чёрный пластик, заполненный инертным газом, подлежало теперь отправке на Новый Крым. Имперский десант вообще и «Танненберг» в частности очень заботились о том, чтобы ни один погибший не остался на поле боя. И чтобы потом он был со всеми почестями похоронен. По обычаю многих армий ещё старого мира, когда существовали различные страны и ещё была настоящая Россия, погибшему посмертно присвоили внеочередное воинское звание. Кеос отправлялся в мир иной старшим вахмистром. Его перебросили аж сразу через две ступеньки – ефрейтора и просто вахмистра. В смерти он сравнялся с самим господином Клаусом-Марией. С образцом, так сказать, имперского служаки и солдата…

А поскольку Кеос погиб, со всего разбега влетев в ждущие коричневые объятия, дело оказалось представлено так, будто бы он прикрыл собой непосредственного командира, то есть меня, и вышестоящего начальника, то есть господина старшего вахмистра. За такое дело полагался солдатский Железный крест четвёртой степени, но с дубовыми листьями. Армейские острословы прозвали эту награду «терновым очком».

Посмертно Кеосу вручили этот самый крест. Теперь его семья, если только она у него была, получала права на двойную пенсию. А его имя будет высечено на громадной мраморной плите, где скрупулёзный «Танненберг» отмечает всех погибших в своих рядах и всех награждённых. Надо сказать, что список отмеченных посмертно устрашающе и деморализующе длинён. Но это было уже позже, много позже.

Эту ночь мы провели, что называется, «на костях». Взводу запретили покидать Кримменсхольм. Вместе с прибывшими «бээмдэшками» нам предстояло удерживать деревню, «пока потери не превысят уровень принятой целесообразности».

Экипажи БМД вместе с нами рыли аппарели, вполголоса недобрым словом поминая тыловиков, которые, само собой, не включили во вторую волну тяжёлую сапёрную технику, бульдозеры-грейдеры и тому подобное. Поэтому положенные уставом укрытия копать пришлось вручную.

Ближе к вечеру инженеры запустили полевой генератор. Кримменсхольм и его окрестности залило ярким, режущим глаза белым светом. Прожекторов было велено не жалеть. Лемуры по-прежнему вели полуночной образ жизни, и снопы слепящего света, по теории, должны были помешать их возможной атаке.

Чего мы ждали? Мы, собственно говоря, ждали прилёта команды Внутренней безопасности, сиречь контрразведки. Так уж как-то получилось, наверное, вследствие аппаратных игр в высшем имперском руководстве, что контрразведка подмяла под себя не только тривиальную ловлю шпионов (очевидно, вследствие малого количества оных; мне ещё ни разу не приходилось слышать о разоблачении хоть одного настоящего шпиона Чужих. Заговорами и восстаниями внутри самой Империи занималось, само собой, гестапо).

И теперь в ведении контрразведки оказалось, помимо всего прочего, и расследование необъяснимых случаев. С одним из каковых мы явно и имели дело здесь, в Кримменсхольме.

Пока тянулась ночь и наши комбинезоны мокли от пота, а лопаты вываливались из перенатруженных рук, в виде особой милости командования нам объявляли общий ход операции «Лемур».

Остальные части «Танненберга», выбросившиеся в угрожаемых местах планеты, успешно провели эвакуацию гражданских. Потерь, за исключением нескольких легкораненых, батальон не имел. Все атаки лемуров были отбиты с большим для тех уроном. И надо ж было так сложиться, что с неведомым выпало столкнуться не четырём отлично вышколенным кадровым ротам, а именно нам – роте учебной, которой, по сути говоря и по всем имперским порядкам, в бой идти и вовсе не полагалось. Не полагалось – но только не в случае «непредвиденных обстоятельств, угрожающих жизни и здоровью большого числа имперских граждан».

Мои ребята мало-помалу оправлялись от шока. На ногах остались только я с Мумбой да Глинка. И теперь копать нам пришлось за десятерых. Я поразился, когда к нам неожиданно присоединился господин Клаус-Мария Пферц… Было уже крепко за полночь, а отведённая нам аппарель не была откопана и на четверть. Оно и понятно – где ж троим сработать за десятерых?

Господин вахмистр слова тратить не стал, просто встал рядом со мной, с чувством хакнул, вонзая остро отточенную лопату в неподатливую, пронизанную тысячами корней почву Зеты-пять. На мою попытку вытянуться во фрунт он ответил только пренебрежительным взмахом руки и столь же пренебрежительно-неразборчивым ворчанием. Работал он, надо признать, не за одного и даже не за двоих, а самое меньшее за троих, так что к утру, когда явился проверяющий помощник начштаба батальона, срочно прилетевший к нам вместе с БМД, наша аппарель выглядела вполне прилично. Во всяком случае, взыскания мы не получили.

Утром, вконец выбившись из сил, мы получили разрешение «отдыхать». Два тела… или две тушки? – были к тому времени у меня давно уже изъяты и дожидались в морозильнике прилёта высоких чинов и экспертов из контрразведки.

Просто удивительно, на что способна пехота, если ей дать в руки по лопате и велеть рыть отсюда и до утра. За ночь вокруг Кримменсхольма возник самый настоящий оборонительный пояс. Улицы, проходы между домами прикрывала вдобавок ко всему и колючая проволока, по которой наш предусмотрительный лейтенант велел пропустить ток от генератора. Крайние дома превратились в настоящие крепости, с пулемётными гнёздами, позициями снайперов (их надобность сейчас мне казалась сомнительной) и сооружёнными из набитых землёй мешков полукапонирами для миномётов и тяжёлых гранатомётов. БМД застыли в аппарелях, высоко задрав хоботы пушек – им предстояло, в случае чего, вести огонь с закрытых позиций.

Дрыхнуть нам дали часа четыре – невиданная щедрость в боевой обстановке, – после чего подняли, и притом весьма немилосердно. За ночь в результате ударной работы медиков вернулись в строй Микки с Фатихом, остальные, особенно получившие проникающие ранения стрелами, выбирались не так проворно – как я и ожидал, наконечники у лемуров оказались отравленными, а универсальный антидот справлялся с этой отравой неважно. У Сурендры вдобавок оказалось задето что-то серьёзное, и ему скорее всего светил стационарный госпиталь.

Моё отделение тем не менее выросло до пяти человек. Вот-вот должны были выкинуть из медсанчасти и Раздвакряка. Толку от Селезня в бою наверняка немного, но хотя бы копать-то он сможет!..

– Вставай, ефрейтор. – Надо мной склонился господин штабс-вахмистр. – Вставай, с тобой хотят говорить… люди Иоахима.

Иоахим фон Даркмур, двадцать седьмой барон Даркмур, был главой имперской контрразведки.

И Микки, и Мумба, и Глинка при этом известии как-то странно потупились.

Я вскочил. Заправил как следует под ремень камуфляж, дохнул на кокарду, протёр её рукавом. Надел шлем. Мимоходом оттянул затвор «манлихера», заглянул в казённик – нет ли нагара? А то ещё проверят, в порядке ли оружие содержу… Броню решил было не надевать, но потом подумал, что если представать «в полном боевом», то без неё негоже.

В сопровождении сумрачного Клауса-Марии (бравый вахмистр, как и многие другие боевые солдаты и офицеры, охранку всех и всяческих мастей недолюбливал, солидаризируясь в этом с нашим лейтенатом, предупреждавшим меня о том, что не стоит становиться плохим шпионом из хорошего солдата) я отправился являться.

«Люди Иоахима» прибыли в немалом числе и с чёртовой пропастью всяческой аппаратуры в защитного цвета ребристых металлических кофрах. Можно было только дивиться их оперативности – верно, болтались где-то на орбите в ожидании чего-нибудь эдакого. И дождались.

Клаус-Мария чётко отсалютовал, доложился.

– Свободны, вахмистр, – сдержанно сказал поднявшийся нам навстречу рослый человек в чёрном комбинезоне с узкими витыми погонами. Погоны – обычные пехотные, даже не десанта, и звание вроде бы невелико, риттмейстер, но, как известно, в разведке чины значат куда больше, чем простое число «розеточек». Этот риттмейстер наверняка равен был самое меньшее полковнику обычных войск или майору – десантных…

– Ефрейтор, – капитан взглянул мне в глаза, и я мгновенно напрягся. С обладателем таких глаз шутить не следовало. Этот не колеблясь выстрелит не только в упор, но и в спину. Будет пытать и женщину, и ребёнка. Для него существует только одно понятие – «эффективность процесса», а как она достигается – никого не волнует. Оно и понятно, правозащитные организации остались только на немногочисленных, пока ещё формально независимых планетах.

– Расскажите всё как было, ефрейтор. С максимально возможными подробностями. И не стойте, как манекен. Мы не на строевом смотру. Можете сесть. Курите?

– Благодарю вас, господин риттмейстер, нет.

– Разумно, – щелчок закрывшегося и спрятанного портсигара. Массивной золотой вещицы, явно стоящей как хорошее спортивное авто. – Итак, я слушаю. Предупреждаю, ефрейтор, наша беседа будет записываться. Нам важна каждая деталь, которую вы сможете сообщить. Приступайте, ефрейтор.

Я приступил. Риттмейстер слушал внимательно. Не перебивал, не задавал вопросов и вроде бы даже не моргал.

Когда я закончил – описанием того, как погиб Кеос, – секурист молча кивнул и выключил запись.

– Прекрасный рассказ, ефрейтор. Сразу виден полный курс новокрымского университета, там традиционно уделялось большое внимание риторике и публичным выступлениям. Профессор Обручев всё ещё преподает психолингвистику?