Текст книги "Король Чернило. Том 1"

Автор книги: Ник Кейв

SALOME

На авансцену выходит юная девица.

ВЕСТАЛКА [бесстрастно]. История Саломеи и Иоанна Крестителя в пяти частях. Все терновые венцы – настоящие.

СЕМЬ ПОКРЫВАЛ

Арабская музыка и бряцание бубенцов. Весь реквизит—корона, терновый венец и т.п.—должны иметь такой вид, словно их сделали дети. ЦАРЬ ИРОД сидит на троне слева от центра сцены, уставившись на насупленную САЛОМЕЮ, которая, всхлипывая, кокетливо извивается всем своим божественным телом в такт змеиному ритму музыки, как будто ее кто-то жестоко щекочет. Ее извивания, изгибания и внезапные содрогания – суровое испытание для дряхлого, но все еще проказливого царя. Саломее скучно, поэтому в подобной пытке она находит невинное удовольствие.

ЦАРЬ ИРОД. Что за печаль терзает тебя, моя драгоценнейшая Саломея? Почему кривится твой маленький носик? Тебе надо развеселится. Спляши для меня, мой персик, твой царь стар и мало видит радости в дни увядания. Спляши для твоего царя, озари приют старца сверканием твоей юности. Давай, бутончик мой, спляши, и я не поскуплюсь на награду.

САЛОМЕЯ [надув губки]. Наградишь?

Твоя воля, царь.

Музыку!

Будем веселиться!

Ваше Величество, для вас – «Танец с семью покрывалами».

Музыка бьется и вьется, но Саломея стоит столбом, глядя на Ирода.

Она скидывает одно за другим семь покрывал, которыми окутано ее тело. Ее волосы—как жидкое золото. Ее губы налиты кровью и сверкают, словно граненые рубины. Ее зубы словно жемчуга. Ее груди—словно холмы из медвяного песка.

Шехна скрыта под тонкими кружевами.

ЦАРЬ ИРОД [постепенно впадая в исступление]. Первое... о, смотрите, как оно выпархивает у нее из руки! Второе... ах, оно падает как умирающая птица... ТРЕТЬЕ!... ах, прекрасная Саломея, я люблю тебя... Ах, а теперь ЧЕТВЕРТОЕ!... смотрите, покрывала на полу колышутся, словно море в шторм, но в то же время их отсутствие подчеркивает спокойствие и безмолвие прекрасной плоти... ПЯТОЕ!... ох, сердце вот-вот выскочит у меня из груди! Как Бог бы ни пыжился со своими жалкими семью дня творения – куда ему до твоих семи покрывал. Ах... ШЕСТОЕ! [ИРОД хватается за сердце и падает в обморок.]

Входит ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ, облаченный в верблюжью шкуру.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Что за грешные игрища!

САЛОМЕЯ [кричит за кулисы]. Стража! Хватайте его! Хватайте Крестителя!

Входит ВЕСТАЛКА и объявляет следующее действие.

ВЕСТАЛКА [бесстрастно]. Вторая сцена называется «Беседа с Крестителем». [Отходит в задний угол и принимается смотреть]

БЕСЕДА С КРЕСТИТЕЛЕМ

Мы видим ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ, который заключен, словно дикий зверь, в неуклюже сколоченную конуру с проволочной передней стенкой. САЛОМЕЯ сидит на клетке, свесив вниз красивую голую ногу. В одной руке она держит большое яблоко, которое постоянно грызет, другую руку она запустила к себе под платье. Ногти на ногах САЛОМЕИ покрыты кроваво-красным лаком. САЛОМЕЯ мастурбирует.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Я, Иоанн Креститель, хоть меня и заперли в клетку аки пса, не погряз так глубоко в нечистотах, как ты, Саломея. Ты – воплощенный грех. Люцифер, ангел тьмы, следит за тобой, ибо знает, что настанет день, когда он призовет тебя к себе. Ты нечестива, и отметина его на челе твоем. Покайся сейчас, иначе ждет тебя неописуемо жестокая участь.

САЛОМЕЯ. Если бы это зависело только от меня, то тебе бы уже давно вышибли мозги, велеречивый кусок дерьма!

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Я, Иоанн Креститель, ввергнутый в узы и железа, запертый в клетку аки пес, и представить себе не могу тех страданий, которые ждут тебя, Саломея! Навеки проклятое порождение кровосмесительной связи! Никогда земля не станет пухом тебе, никогда! Нет тебе прощения! Дьявольская кровь в твоих жилах, луна – твоя госпожа! О, исчадие ада! О, потаскуха вельзевулова!

САЛОМЕЯ. Так очисть меня, Креститель. Сними с меня проклятие луны, при которой я рабыня жалкая, избавь от жестокой Повелительницы телес моих. Это все ее фазы, ее пятна. Очисть меня. Смой с меня мазь смазливости. Омой меня в крестильной воде, Иоанн!

В небе над САЛОМЕЕЙ и ИОАННОМ КРЕСТИТЕЛЕМ восходит луна, похожая на золотое блюдо.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Отыди от меня, сатана! Одна прядь твоих волос способна осквернить все воды Иордана. Не ты ли однажды тронула пальчиком то море, что с тех пор у людей прозывается МЕРТВЫМ? Пусть лучше я вечность проведу во тьме, терзаемый червями, чем превращу в посмешище священное таинство крещения.

САЛОМЕЯ. Ну и отвали, вонючка сраная!

Луна опускается ниже и оказывается как раз за головой САЛОМЕИ.

Видишь, Креститель, луна меня благословила. Она висит над моими кудряшками, словно нимб святой.

ЗТМ

  ВЕСТАЛКА. Третья сцена озаглавлена «Награда Саломеи»

НАГРАДА САЛОМЕИ

Одинокий луч прожектора выхватывает из темноты САЛОМЕЮ, стоящую в центре сцены.

САЛОМЕЯ [злобным шепотом]. Мои уста желают ее! Мое сердце вожделеет ее! Моя матка алчет ее!! Моя госпожа, луна, велит мне раздобыть ее. ГОЛОВУ ИОАННА К.!!

  ЗТМ

  ВЕСТАЛКА. Четвертая сцена называется «Удар топора». [Отходит в сторону и начинает смотреть, непроизвольно лаская себя пальцами между ног.]

УДАР ТОПОРА

Сцена воспроизводит гениальную картину Пюиде Шаван-на – слева направо на ней стоят: НЕГР с топором, ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ – на коленях и связанный, и САЛОМЕЯ, прилежно охаживающая себя ручкой между сахарных ляжек.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Небеса и ад взирают на нас, злодейка! Ангелы в небе собирают облака для меня, черти в аду калят кочергу для тебя! [Поднимает глаза к небесам.] Я готов, Господи!

САЛОМЕЯ [на вершине оргазма]... Я тоже! Руби, негр, угомони этого гребаного святошу!

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. Иду к Богу моему. Хоть и узки врата, Он покажет мне путь в чертоги рая.

Луна мерцает, и кровь начинает течь по подолу платья САЛОМЕИ.

Удар топора.

ЗТМ

ВЕСТАЛКА. Последняя часть пьесы называется «Блюдо».

БЛЮДО

ЦАРЬ ИРОД, уже вполне оправившийся от сердечного приступа, сидит на троне с куриной ножкой в руке. Входит НЕГР с головой ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ на блюде. Голова должна быть чудовищно окровавлена и тд. ИРОД в ужасе отшатывается.

ЦАРЬ ИРОД [массируя свое больное сердце]. Что это та... что это такое?

НЕГР. Это, мой благородный повелитель, голова Иоанна Крестителя... за исключением языка, который Саломея вытребовала для себя в награду. Он велела передать, что вы можете сколько угодно хвататься за голову, но у царевны теперь будет хорошо подвешенный язык между ног.

Пауза.

На сцену выходит маленькая девочка, совершенно голая, вся в кровавых отпечатках рук.

ДЕВОЧКА [бесстрастно]. КОНЕЦ.

ЗАНАВЕС

перевод Илья Кормильцев

FROM HER ТО ETERNITY

ЧЕРНАЯ ЖЕМЧУЖИНА

Nocbi eternus in faece cloaca, in exisilim cum catarax optico. Corpus leperum, oh, corpus leperum, similis albino papyrus vexillum. Ego surrendus. Deus non capit captivum. Eus non capit captivum. Ego Exceptum.

Мы впитываем образ', напоминающий очертания лоснящегося тела, которое есть и будет источником жизни, центробежной осью нашего внимания. Мы приглядываемся. Мы тщательно рассматриваем, но умирающее, умирающее солнце набрасывает бледное покрывало поверх наших догадок, обращает лужу нечистот в Великое Позолоченное Блюдо, перевернутое вверх дном. Мы измеряем периметр, отрывая глаза от центра мистерии лишь для того, чтобы убедиться, что Мы Все Еще на Твердой Земле. Да, так и есть.

Ego est protag. Dogged.

Пар поднимается от скрючившейся фигуры, которая ни пошевелилась ни разу за весь цикл полной циркумнавигации. Предположение следует за предположением в приятной замкнутой последовательности. Мы боимся, что наши глаза обманут нас, как это уже часто случалось раньше, поэтому мы впитываем сведения с великой поспешностью. Золотое солнце погружается. Наши мысли мчатся и никогда не знают покоя. Мы впитываем, отбираем, толкуем, создаем. Наши головы забиты больными стихами. Туман запутался в верхушках деревьев. Он свисает, словно фата. Деревья и кустарник так напоминают обманутых невест.

Темное подобие земли наполнится запахом смерти еще до наступления следующего рассвета. Откуда мы знаем? Мы знаем теперь, что смерть крадет плачущих невест прямо из-под фаты, откуда капают тяжелые слезы, разбивающиеся о золотое блюдо. Недоеденные объедки, оставленные посередине блюда. Можно найти потенциального мужа где угодно, но хорошая пища скоро портится. По всем признакам это будет великолепная интрижка. Мы признаем в забытых объедках панцирь – вероятно, креветочный. Наши глаза напряженно ищут иных свидетельств. Пар поднимается от скрючившейся фигуры.

Мы видим, что его колени прижаты к груди и что он лежит на боку, всеми забытый. Мы видим, как бледно-оранжевая заря просвечивает сквозь затуманенные капельки влаги на его теле. По периметру его кожа разделена на сегменты, словно панцирь рака или креветки. Он лежит на боку, обнаженный. Одна черная жемчужина неподвижно глядит на нас. Нам кажется, что это – взгляд мертвеца, пока, не дрогнув ни одной жилкой, на лице или на теле, эта черная жемчужина не начинает молить нас, молить о смерти, и мы застываем в изумлении. Наши сердца проникаются симпатией. Наши глаза наполняются отчаянием и слезы текут по щекам. Они смешиваются со слезами тех обманутых невест, которые не остановились даже на одно мгновение. Мы простираем к нему свои руки, но напрасно, потому что, хотя мы и высоки ростом, все же не можем до него дотянуться. Он по-прежнему неподвижен, равно как и его глаза. Мы пытаемся звать его, но нам еще не даны голоса. Уверенные в безопасности оттого, что нас много, и подталкиваемые стремлением помочь, мы отважно переступаем периметр. Но ни благородные намерения, нет, ни отважные поступки не насытят прожорливую малакостому. Осторожней! черная жижа засасывает подошвы ботинок, и мы вынуждены отступить, чтобы не быть пожранными полностью. Мы дрожим в темноте, солнце уже ушло, и вместе с ним золотой рассвет.

О, ушло солнце. Дома наши сморщенные Нэнси лежат в тепле и ждут. О, ушла заря. Наши ботинки полны черной тины. Мы скребем и скребем их, но все напрасно. Как мы можем явиться на свидание в одном мокром ботинке? Это невозможно! Все, мы должны омрачить золото и дать сгнить хорошей пище!

Забытая скорлупа быстро разлагается, превращаясь в нечто серо-туманное. Гниль, словно рак, распространяется изнутри черно-зеленого блюда. В считанные минуты почти половина куска съедена.'Она исчезла прямо на наших глазах. Только одна черная жемчужина продолжает смотреть, умоляя. Тучи насекомых набрасываются на то, что напоминает его исчезающий образ, высасывая и жаля его, раскрашивая пузырями и волдырями его кожу. Мы не можем ему помочь и склоняем головы из уважения к его мукам. Вновь наши чувства предают нас, и мы уже не можем сдержать последних горьких слез. Существо вновь обретает форму и вес в овальном медальоне с крышкой на пружине, скрывающей образ маленькой девочки. У нее неземное выражение лица, словно у ребенка-святого. Мы узнаем ее, словно она одна из нас, но ни на миг не можем удержать медальон, и тот падает и разбивается. Мы бросаемся собирать по кусочкам призрак той, что когда-то любили. Все напрасно. Лишь наш собственный образ отражается в мутной воде. Мы пятимся в ужасе. Наши лица застыли на поверхности воды. Они искажены и налиты кровью, глаза пылают безумием и полны ненависти. Наши губы кривятся в приступах ярости. Посреди желтой пены бесстыдно набухают плюющиеся багровые губы. Слюни текут ручьем, и наши волосы измазаны дерьмом пролетающих птиц. В наших кулаках, сжатых до побелевших костяшек пальцев, зажаты все виды импровизированного оружия, лезвий, молотков, самопальных дубинок, мотков веревки, кухонных ножей и кос, которыми мы размахиваем над головами.

Ночь сбрасывает свой плащ, и бездна становится чернее смерти. Звери воют, словно ведьмы на поминках. Мы их не слышим. Мы нащупываем маленькие кусты. Мы вырываем их с корнем. Мы обмакиваем их в бензин и поджигаем. Мы держим их в вытянутых руках прямо посередине, образуя круг огня. Черный дым поднимается вверх и застревает в верхушках деревьев. Дым висит, словно черная вуаль. Деревья становятся похожи на матерей-плакальщиц. Их лица застыли, как камень, по ту сторону слез. Тот, кто украл у них день свадьбы, кто похитил единственного ребенка, должен взять этой ночью единственного мужчину. Но кто он? Колесо ночи уменьшается, в то время как свет пламени движется по поверхности прямо к центру. Остается только его голова, и его глаза, которые не умоляют уже, нет. Эта чернота насмехается теперь над всеми нами. Мы призываем ребенка-святого. В руках мы вдруг обнаруживаем грязные окровавленные лохмотья, бывшие когда-то красным платьицем. Наш вопль взрывает тишину – какой чудовищный обман. Матери-плакальщицы извиваются и содрогаются и срывают вуали скорби со своих лиц. И, наконец, весь гнев и вся месть обращаются на одного, и мы знаем, что должны действовать быстро. Его жизнь в наших руках. Это уже дело чести. Мы не можем стоять в стороне. Еще немного, и он исчезнет навсегда. Смерть не обманет нас снова. Мы должны действовать быстро. Мы должны стать проворными и твердыми, как эта черная жемчужина.

перевод Елена Клепикова

КАЮТНАЯ ЛИХОРАДКА

 
Рука капитана – как скрученный канат
С буквами А-Н-И-Т-А, извивающимися вокруг черепа и кинжала
И лик Христа, приколоченный к якорю
Вытравлен сверху...
Отшвырнув в сторону чертову жестяную тарелку
Капитан неторопливо приканчивает
Несколько кроваво-красных бутылок, скрашивающих его участь
С комом в горле и комковатой кашей
Листая альбом с вырезками, стоящий торчком от грязи
Болезненный ком любви на его флаге
Позади поцелуи, все, что осталось —
Плыть и плыть вперед до опупения
Каютная лихорадка! О, каютная лихорадка!
Свободная рука капитана – большой мясницкий нож
Которым он отмеряет свой хлеб и вяленое мясо
И стругает свою деревянную ногу из прекраснейшего красного дерева!
Или это было черное дерево? Да, это было черное дерево!
Он ведет счет своему одиночеству, зарубка за зарубкой
Море не предлагает ничего, что можно потрогать или удержать
Зарубка за зарубкой, зима за зимой
Зарубка за зарубкой, зима за зимой
Теперь его нога сточена до щепки
О, 0, Каютная Лихорадка! Каютная лихорадка!
Она повсюду! Теперь, когда она умерла! Нет! Нет!
О, Каютная Лихорадка! Каютная Лихорадка!
Добро пожаловать за стол, его призрачная возлюбленная!
Она поднимает гриву своих волос с изгибов тела
И пытается изобразить на лице вожделение!
Его рука, словно извивающаяся змея
Смахивает со стола все опорожненные им бутылки
Они катаются, словно прозрачные кегли, по каюте
Корабля, на котором он плавал, пять лет как затонувшего
 

перевод К.Ч.

  КОЛОДЕЦ СТРАДАНИЙ

 
Я ползу вверх по скалам и трещинам темным
Вверх по ребрам камней, вниз по скалам огромным
Я ночами не сплю – когда злой ветер свищет
Мое колкое сердце ее призрак ищет
 
 
Тот же самый Бог, что покинул ее
Покинул теперь и меня
Размягчая слезами колючий дерн
Я копаю Колодец Страдания
 
 
А в этом Колодце Страдания
Повисло ведро печали
Гремит уныло и глухо
Как колокол качаясь
 
 
А на дне колодца – позабытый наряд
Моей утопшей голубки
От пролитых мною в колодец слез
Промокли насквозь ее юбки
 
 
Навались на ворот плечом, если смел
Подними ведро из могилы
Крути, верти, крути, верти
Пока не порвутся жилы
 
 
  Тот же самый Бог, что покинул ее
Покинул теперь и меня
Посреди Пустыни Отчаяния
Я сижу у Колодца Страдания
 

перевод Илья Кормильцев

ОТ НЕЕ В НЕБЫТИЕ

 
Ты знаешь девчонку из двадцать девятой?
О ней я хочу тебе рассказать.
И черт ее дернул жить надо мной...
Я слезы опять не могу удержать!
Я слышу шаги: она ходит босая
По комнате тихо всю ночь напролет
То плачет навзрыд, то тихо рыдает
А слезы горячие пол прожигают
Сочатся сквозь щели мне налицо
Ловлю их губами, покуда она
Все ходит и плачет. Ходит и плачет
От нее в небытие
От нее в небытие
От нее в небытие!
 
 
Ее дневники – ее простынь – читая
Я впитывал грязь, каждой порой своей
Вырвал страницу, и спрятав в рукав
Я сполз по лозе обратно в свой мрак
Кошмары ее позади оставляя
Вернулся в свой собственный ужас и мрак
От нее в небытие
От нее в небыти.
От нее в небытие!
 
 
Чулки у нее цвета крови, клянусь!
Абсурдно, но ухо прижав к потолку
Я, стоя на цыпочках, слышать могу
Тоскливые звуки унылых стенаний
Ее на коленях я представляю:
Вот она ходит, вдруг падает ниц
И плачет, и плачет, и плачет
От нее в небытие
От нее в небытие
От нее в небытие!
 
 
И скажи, почему? Почему? Почему?
Потолок все трясется, а мебель опять
Превращается в змей. И как соль мне на рану -
Слепое желание ей обладать!
Это рана, сводящая болью с ума!
Но я знаю, как только я к ней прикоснусь
Нежеланной сразу станет она
И вот почему ей нужно уйти!
Уйти отсюда в небытие!
От нее в небытие
От нее в небытие
От нее в небытие!
 

перевод Илья Маркин

СВЯТОЙ ГЕК

 
Он возник из реки
Из этой неизменной изменчивой воды
Старое суденышко сновало туда-сюда
Сквозь большой черный чахлый город,
Неся на себе Гека, словно .Святого
Поймать Святого? Не волрос!
Насаживай крючок. Пойдем...
 
 
«Сюда! Сюда!» – бормочет грязный город
Святому Геку.
Он двигает туда, да, да!
Святой Гек! Гек!
 
 
Он падает в объятья улиц, Гек
Бездонные соблазны городов
Его манят... Насвистывал он песню
Слепым корявым негром за роялем
Подхвачен тут же был речной мотив!
Но чует Гек, тут все не так!
Сирены воют в городе
Улиссы превращаются в статуи из гипса
Ему достались кости!
Обглоданные кости!
Он двигает туда, да-да, да, да!
Святой Гек! Гек!
 
 
  Луна своим циклопьим глазом
Рассматривает улиц чертежи
Они кривятся, изгибаются во лжи
А там Святой наш Гек волочит ногу
Святой наш Гек волочит ногу
 
 
История проста!
Однажды ранним утром ты проснешься
И вдруг поймешь, что ты убийца
В крови по локоть руки, дым из ушей
На шее вздуты жилы...
А Гекльбери знай себе свистит
Хоть смерть его все знай да знай торопит
О, да-да-да-да!
Святой Гек! Гек!
 
 
  Вон Гек идет, в его кармане нет уже часов и кошелька
Его скелет завернут в кожу, как в шелка
И не смешно, что он так худ – да от таких-то блюд!
Святой Гек – Святой Элвис, Святой Гек – Святой Элвис
Ты пел, теперь ты пьешь
Ты променял свою реку на старый пароход
Жизнь – только сон!
Променял Старую Великую Реку
На старый Большой Гальюн!
Ночи в борделях
 
 
  Пьяные драки, мятые деньги
Расплата мелочью
В пустых машинах
Двухдолларовый трах
О, о, о, тебе не повезло, не повезло
Да-да-да-да
Святой Гек! Гек!
 
 
Тропинки оболыценья
Ведут к отчаянью души
Свистит наш Гек, он не спешит
В его пальто спят пули
Вставайте вы, чистюли!
Свистит наш Гек, и приседает, и вот уже лежит
 
 
Гек лежачий. Какая удача!
Дым клубится над его головой
И сбегаются крысы, собаки, люди
Достают из его глаза пулю
И кап и кап и кап рыдания Миссисипи
И другая Миссисипи из-под Гека течет
Он двигает туда, да-да-да, да-да-да!
Святой Гек! Святой Гек!
Святой Гек! Святой Гек!
 

перевод Елена Клепикова

ОБРЫВАЯ КРЫЛЬЯ МУХАМ

 
Любит, не любит
Любит, не любит
 
 
Я потратил семь дней и ночей
Пытаясь утопиться в слезах и соплях
Но ты не утопишь меня в'водопроводе
Потому что я обзавелся спасательным жилетом, понятно?
Вот бьется в стекло мошкара
И мое сердце бьется в такт с нею
А в ухе моем комарами звенят —
Воспоминания о том, как она
Лгала мне, шантажировала, разыгрывала дешевые сцены
Я обрываю мухам крылья
Любит, не любит
О, О, О, О – любит, не любит!
 
 
Боже, я открыл рецепт блаженства:
Надо взять одиночество и смешать его с безопасностью и тишиной,
А затем испечь!
Слышишь, я признался тебе в мизантропии
Так что можешь меня повесить! Оцени эту жертву!
Будь свидетелем тому, как она ворвалась незваной в мой крохотный ад
Ради какой-то бесстыжей беседы наедине
 
 
Если ты хочешь поговорить со мной о боли и о любви
Справься у моей язвы, она пойдет тебе навстречу
Любит, не любит...
Эй, Джо, пусть кто-нибудь другой доделает за меня эту работу
 
 
Пришло время залить наш маленький костерок. Ты можешь оставить себе золу
А теперь давай, бывай, до встречи на том свете
Я останусь один, мне не нужен никто
В мой самый тяжкий час...
Наливай полный бак, Джо...
Эй! Я так тебе признателен! Я ТАК ТЕБЕ ПРИЗНАТЕЛЕН!
Я обрываю мухам крылья
Любит, не любит
 

перевод Илья Кормильцев

ГРОБ ДЛЯ КУКЛЫ ВУДУ

 
Кто гроб соорудит для Куклы Буду?
Я спрашиваю вас от имени его души
Я вглядываюсь в каждого, я буду
По крупицам собирать, все что поможет мне узнать
Того, кто выроет могилу
 
 
Пока вы нагло грабите его жилище
Пихая по карманам всяческую дрянь
А все, что не блестит, выбрасываете прочь
Навроде всяких его записей и книг
Все его записи и книги, весь тот хлам, что был написан им
И сраная судьба все превращает в дым
Неужто ничего святого больше не осталось?
Кто ж гроб соорудит для Куклы Буду?
 
 
И стреляют его пистолеты
И стреляют их сраные рты
Словами «Отымей нас... и умри»
Но мерзкий страх уже вползает в их мозги
«Спрячь этот взор», «Спрячь этот леденящий взор»
Черная кукла, в куче возле каменной стены
Кровавая кукла отправляется спать
Маме больше никогда на тебя не ворчать
Колонны муравьев вброд переходят красные ручьи
Берущие начало в материнской луже
О Боже, как жестоко! О Иисус, как хорошо!
 
 
  А кучка муравьев застряла в луже
Кто первым бросит камень в Куклу Вуду?
 
 
Не спрашивай! – кричат писаки и дилетанты
Критики и практиканты
«Мы просто ищем грязные факты!!
Мы просто ищем грязные факты!!»
 
 
Вот и молоток, соорудят которым эшафот
И гроб соорудят
Вот и лопата, ею выроют могилу
В саду камней
Где уже приготовлена груда камней!
Где розы цвета крови проросли, Бог знает почему
На каждого из мертвых по одной...
 
 
Вот они настоящие цветы Сатаны!
Вот они настоящие цветы Сатаны!
Встань рядом каждый! Всяк помазан Кровью!
 
 
Кто гроб соорудит для Куклы Вуду?
Кто отнесет его на холм?
 
 
«Не я» – сказала вдова, поправляя вуаль
«О, нет, не буду гвозди забивать»
А может быть оставим тело куклы дома
Как это делали уж много-много раз
Ага! Как делали так много-много раз
 
 
И зачем зашивать его раны
Если он все равно порежет мои платья ночью
Прямо на полу.
 
 
Кто гроб соорудит для Куклы Вуду?
И кто отнесет его на холм?
Кто похоронит тело черной куклы?
Из деревьев и кустов '
Выйдут духи его жертв
«Мы любим тебя!»
«Я люблю тебя!»
И «Это совсем не больно
Мы пойдем, пойдем, прямо к Смерти
Пойдем, пойдем. Дух ее вдохни!
О, Смерть благосклонна к тем, кто благосклонен к Смерти»
 
 
Вот надгробный камень, и эпитафия на нем гласит:
«Здесь похоронен Кукла Вуду, из Высших Низший
Вне Рая и Ада. В этом месте Претерпевший неудачу на земле»
 
 
И все Ангелы спускаются вниз
И все люди толпятся вокруг
И все вдовы рыдают в юбки
И все девочки и мальчики
И все писаки наизготове
И все бардак, все суета
Все, все суета
Все бардак, все суета
 
 
  Кукла Вуду прочищает глотку от сгустков крови
И поет голосом одинокого мальчика...
Итак, я рыдал тысячей слез
Я рыдал тысячью слез, это так
 
 
И каждой дождливой ночью знай
Что это я по-прежнему рыдаю по тебе
Моя девушка была так хороша,
Красное платье, копна рыжих волос
И небеса уже не небеса
Когда нет рядом этой маленькой девчонки
 
 
Итак ты знаешь, что я был плохим
Бог также знает, что и хорошее я делал тоже
Но я клянусь, моя душа не будет знать покоя
Пока ты, пока ты сооружаешь
Пока сооружаешь гроб и для моей девчонки тоже
 

перевод Саша Касьяненко

ЛУНА ЛЕЖИТ В КАНАВЕ

 
Луна лежит в канаве
И упали звезды в сток
Король разбитых дорог
Я счищаю грязь с моих ног
Бреду за луной по воде
 
 
Луна как бельмо мои глаза слепит
И мой путь меня уводит в тупик
Перепрыгнув через лужу, где лежать мы будем с Люси
Мою руки мои я в растворе луны
 
 
Луна лежит в канаве
Все мечты утянуло в трубу
Словно бог я одинок
Я спасти любовь не смог
Упаду, захлебнусь мутной лунной водой
 

перевод Илья Кормильцев

ЧУТЬ ПОДОЛЬШЕ ПОБЫТЬ С ТОБОЙ

 
Позволь мне побыть чуть дольше с тобой
Возвращайся ко мне, друг мой
Хочу быть всегда я рядом с тобой
Пусть так будет, Господь, будет так
 
 
Я гуляю один в саду
Где обманы на каждом шагу
Ради розы моей все шипы я стерплю
Пусть так будет, Господь, будет так
 
 
Но любви сад давно увял
Нет в нем роз, нет шипов, нет тебя
Если я должен быть одинок
Пусть будет так, мой Бог
 

перевод Елена Клепикова

ШЕСТЬ СТРУН СОСУЩИХ КРОВЬ

 
Головорез Гитара ворвался в город
Глаза как колеса, в них – дикий голод
Мечутся в орбитах, а в зрачках – смертный холод
Метит крестом любого кто молод
У него есть шесть струн -
Шесть струн сосущих кровь
У него есть шесть струн
Шесть струн сосущих кровь
 
 
Бар полон святых простачков
Святых, святых, пьяных дурачков
Среди кровавых, словно розы, чахоточных харчков
Чтоб понять кто здесь хозяин, не нужно очков
У него есть шесть струн
Шесть струн сосущих кровь
 
 
Святых, святых, гип-гип-ура
Святых, святых, гип-гип-ура
Святых, святых, гип-гип-ура
Шесть струн сосущих кровь
 
 
Возле раковины с ледяною водой
Он выбивает зубы краном, открывая другой
Видит в зеркале себя и говорит «Эй, урод
Будешь пялить зенки, пожалеешь, что живой
У меня есть шесть струн
Да, шесть струн сосущих кровь»
 
 
С репутацией крысы, нажитой собственным горбом
Бицепсы натянуты железным жгутом
Кто-то тихо присвистнет над его могильным холмом —
А он остался навсегда господином и рабом
Своих шести струн
 
 
Святых, святых, гип-гип-ура
Святых, святых, гип-гип-ура
Святых, святых, гип-гип-ура
Шесть струн сосущих кровь
 

перевод Илья Кормильцев

РУКИ РОБЕРТО ДЮРЕНА,
ЧТО СТОЯТ ОДИН МИЛЛИОН

 
Мои пальцы-убийцы помахивают
Капой, зажатой в кулак —
Пять маленьких подушечек, наполненных битым кирпичом
Я ищу железную бабу
Мармеладки прилипли к небу в моем рту
Облизанные и мечтающие о том
Как бы выскочить за канат
Бой без перчаток! Мои царственные палицы
Которые я мою в столитровой бочке с дерьмом
Держат мой угол, удар, отбить, еще удар
Я ищу железную бабу
Потому что я железный мужик
Леденец высосан и выплюнут прямо на мат
О, иногда мне так хочется просто присесть
И попытаться понять, как
Эти перчатки в мусорном ведре могли
Я убью тебя, козел,
Считай, что ты уже мертв
Руки Роберто Дюрена, что стоят один миллион
 

перевод Илья Кормильцев

О, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ОЧЕНЬ
И ДАЖЕ СЛИШКОМ

 
О, я люблю тебя очень и даже слишком
Медленноречивая боль
наползает безногим червем
душит, словно слизень подошвой
Будто крошечная божья коровка
Свет крадет в моем саду
и дыхание восхода
Нежный стебель, завязь, семя
Пчелка, гномик, эльфы: Смерть
 

перевод Елена Клепикова

Е.К.В. КОРАБЛЬ «БРИТАНИЯ» 1982

19 лет при смерти, страдая от врожденной раковой опухоли детства, против часовой стрелки по направлению к отрочеству во внушающей ужас попятной проекции. Мать перекрестилась от счастья, когда П. Рок вычеркнул меня из списка больных. С тех пор прошло 1982 года и 6 лет. Следует подчеркнуть с самого начала, что я не в праве комментировать то, что было до этого. Я имею в виду то, что В.Р. в то время там еще не было. Короче говоря, вскоре мы подняли бунт (Е.К.В.К. «Британия» был отличным кораблем, просто нас начало тошнить от всей этой гребли, и прочей фигни, необходимой для того, чтобы старая лохань не потонула). И даже после этого, с какой стороны рва, возле которого был проведен этот злосчастный год, не посмотри, мы по-прежнему имели дело с очередной музыкальной посредственностью – хлюп, хлюп, хлюп – умирающая страна, медленно вертящаяся вокруг своей собственной оси в луже собственной слякоти и добиваемая на ходу усилиями ДВИЖЕНИЙ и КОЛЛЕКТИВОВ, подзуживаемых «извращенцами, языковыми извращенцами» (Эзра Паунд), шайкой-лейкой, включающей такие тошнотворные коллективы, как «SG-Children-М-Violets», «SD Cult-D Society» и «So Оп», о которых меня и попросили написать – скорее всего, потому, что вышеупомянутый PG как раз тогда присвоил почетный титул прародителей «Нового суперплемени смертопоклонников» – спасибо, не стоит благодарности, да нет, спасибо, да нет, что вы... Стая бумажных тигров, годная лишь на то, чтобы скрывать от публики истину, «великая» группа, которая обязана, по определению, эксплуатировать самые свои потаенные страсти и т.д., что, по определению, отчуждает ее членов, если принять во внимание тот факт, что все подлинные страсти по своей природе эгоистичны, индивидуалистичны и т.д., а также то, что «ВЕЛИКАЯ» песня должна иметь врожденную способность задевать тайные струны слушательской души, вызывая с его стороны участливый отклик, что означает, что любая «ВЕЛИКАЯ» песня обладает множеством измерений – если вы поняли, куда я клоню, и что всякие «SG-Children– £D Cult», если что и ОТРАЖАЮТ (если здесь уместен глагол ОТРАЖАТЬ), то только «Дух Времени» – да простят мне использование этого отвратительного штампа! – т.е. повышенную тягу к насилию и т.д., и т.п., и т.д., а по моему авторитетному мнению, группа, которая ОТРАЖАЕТ что-либо иное, кроме своего уникального внутреннего мира, гроша ломаного не стоит, и вообще мне все это надоело, так что точка. В завершение скажем, что Birth. Р., в сущности, нечто вроде бродячего слизня, поэтому путь наш мучителен и нетороплив, постоянно направлен вперед, и мы оставляем за собой полосу слизи, именуемой искусством и т.д., хотя участники группы ничем кроме самих себя не интересуются, но прощения за это мы ни у кого просить не станем.

перевод Илья Кормильцев