Текст книги "Голая Джульетта"

Автор книги: Ник Хорнби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Энни несколько неестественно рассмеялась, записала адрес больницы, распрощалась и покраснела. Что-то слишком часто ей приходится краснеть в последние дни. Может быть, она действительно помолодела? Еще пубертатных эмоций не хватало.

– Это, похоже, одна из твоих историй? – спросила Линда. – Судя по цвету твоего лица, во всяком случае.

– Да. Да-да. Одна из историй.

Такер в любом случае история, даже если ничем другим ему стать не доведется.

На следующее утро она в одиночестве топталась у входа в книжную лавку, дожидаясь открытия. Других потенциальных покупателей не нашлось. Она мерзла, но не уходила. На Черинг-Кросс-роуд Энни прибыла без десяти девять и обнаружила, что книжные магазины открываются не раньше половины десятого. Она сбегала выпить кофе, вернулась на пост. В 9.31 он заметила сквозь витринное стекло какое-то шевеление. Чего они там копошатся, какого черта тянут? Не видят, что ли, что тут прыгает покупатель? Небось думают, что никто еще от жажды чтения не умирает, так и бросят ее подыхать на тротуаре. Наконец молодой человек с прикрытыми недельной щетиной прыщами и длинными, давно не мытыми волосами отпер и распахнул перед нею дверь. Энни ворвалась в лавку. За ночь она немало передумала. Такер об этом, конечно, никогда не узнает, но заснуть в эту ночь ей не удалось. Она интенсивно размышляла, какой литературой следует обзавестись. К двум ночи она остановилась на десятке книг – достаточно, чтобы удовлетворить его читательский аппетит и утолить ее жажду действия. С утра она, однако, сообразила, что, появившись перед Такером с горою книг, со всей очевидностью продемонстрирует свою неуравновешенность и одержимость. Двух вполне достаточно, в крайнем случае трех, чтобы расширить выбор. В конце концов она купила четыре, решив выбрать из них две по дороге. Откуда ей знать, понравятся ли ему эти книги, если она о нем ничего не знает кроме того, что он любит Диккенса. Лечебница находилась в районе Марбл-Арк, поэтому Энни села на Оксфорд-стрит на автобус, направлявшийся, как ей казалось, в западном направлении.

Только вот… Конечно же, каждый, кому нравится литература XIX века, читал «Ярмарку тщеславия». А книга с названием «Площадь Похмелья»?.. Хорош подарочек для завязавшего алкоголика. А в «Бархатных пальчиках» столько секса – не воспримет ли он это как намек? К тому же секс там преимущественно лесбийский – еще подумает, что она его отталкивает таким образом, в то время как дело обстоит ровным счетом наоборот. А вдруг после сердечного приступа о сексе вообще вредно думать? Ох черт. Она выглянула в окно, увидела еще одну книжную лавку и вышла на ближайшей остановке.

У входа в клинику Энни судорожно рванулась к урне и, одолеваемая чувством вины, принялась запихивать в нее четыре новенькие, только что купленные книжки в мягких обложках. Что поделаешь, купила слишком много, а куда их девать? Да и вкус ее мог его шокировать – еще подумал бы, что с намеком выбирала. К тому же одну или две она и сама не читала – а вдруг он спросит, о чем они, и придется опять заикаться и краснеть. Ладно, хватит паниковать. Она просто нервничает и от нервов только еще сильнее себя накручивает. Уже поднимаясь к палате, Энни глянула в зеркало лифта – на нее смотрела изможденная старуха. Вместо того чтобы о книжках переживать, лучше б накрасилась как следует. Да и выспаться не мешало бы – трудно хорошо выглядеть, если не проспишь хотя бы семь часов. Одно сомнительное утешение: он тоже вряд ли в лучшей форме. Может, у нее планида такая: она привлекает только таких задохликов, которых ни на что другое уже не хватает. Она безрезультатно попыталась поправить прическу и наконец ступила из лифта в коридор.

По пути в палату Энни увидела Джексона, которого водила за ручку шикарного вида мрачная дама лет под пятьдесят. Энни попыталась улыбнуться ей, но улыбка, если и получилась, не проникла сквозь броню отчуждения дамы. Натали, если это была она, очевидно, не привыкла расточать улыбки кому попало во избежание девальвации своих знаков внимания. Хорошо хоть, Энни не полезла знакомиться, не сползла до уровня идиоток, которые кидаются здороваться со звездами сериалов только потому, что знают их в лицо. Если фото Джексона висит у нее на холодильнике, это еще не значит, что надо бросаться на парня и пугать его до полусмерти. Тем более что Джексон и без того выглядел испуганным. А вдруг Такер совсем плох? А вдруг он умрет, когда она будет у него в палате? И его последними словами станет фраза: «Ой, бросьте, я все это уже читал сто лет назад»? Надо было еще что-нибудь купить. При ней еще никогда никто не умирал. Еще, чего доброго, она станет последним человеком, которого он в своей жизни увидит. Может, не поздно повернуть обратно? Или подождать, пока к нему придут какие-нибудь родственники или знакомые?

Рука Энни между тем поднялась и постучала в дверь. Изнутри донеслось приглушенное «Войдите», и вот она уже сидит на краю его кровати, и оба сияют улыбками.

– Я вам книжки купила, – ляпнула она чуть ли не сразу. Жуть, кто же об этом говорит, едва представившись!

– О, извините… то есть я хотел сказать, что верну вам деньги. Мы все же недостаточно знакомы, чтобы вы из-за меня тратились.

Ну вот, сама напросилась – тоже мне, добренькая нашлась. Идиотка.

– Нет-нет, ну что вы… Я просто хотела сказать, что не забыла. Ужасно, конечно, валяться в больнице, когда нечего читать.

Он кивнул в сторону прикроватной тумбочки:

– Тут у меня старик Диккенс, «Барнаби». Только что-то он меня не радует. Вы его читали?

– Э-э… – Ну же, рожай, дура, приказала она себе. Ты же знаешь, что прочла три-четыре романа Диккенса, но «Барнаби Радж» в их число не входит. Из-за этого тебя не повесят. Лучше не рисковать.

– И у меня так же, – выпалила она. – Я начала, но не одолела. Впрочем, у вас с сердцем проблемы, а мы о моем чтении толкуем. Как вы?

– Неплохо, в общем.

– Правда?

– Да. Только устал. И о Джексоне беспокоюсь.

– Я, кажется, встретила его в коридоре.

– Да-да. Натали повела его игрушки покупать. Все это так странно.

– Они раньше не встречались?

– Господи, конечно нет. – Ее рассмешило беспокойное выражение его лица. – Да и зачем мне это. Ведь любой отец хочет, чтобы сын брал с него пример. А с чего тут брать пример, если в прошлом одни ошибки?

– Но вроде бы она к нему хорошо относится.

– Да, пожалуй. И ко мне тоже. Ее муж оплатил наш перелет. А я в знак благодарности бухнулся, едва войдя в дорогущую клинику. Теперь им и за это платить придется. – Такер криво усмехнулся.

– Значит, она не такая уж и плохая? – подсказала Энни.

– Даже очень хорошая, теперь я это вижу.

– А как получилось, что вы женились на англичанке?

– Ох-х… – Он отмахнулся, как будто жена с другого континента непременно входит в джентльменский набор многоженца и этакую несущественную деталь даже и упоминать-то неловко.

Энни одернула себя и велела не задавать лишних вопросов и слишком много вопросов вообще. Конечно, она мечтала побольше о нем узнать. Ей хотелось бы думать, что она по-настоящему интересуется людьми, а не просто любопытствует. Но ее интерес к Такеру изрядно превосходил обычное любопытство: она хотела составить общую цельную картину, однако даже исходные точки отсутствовали. Почему же для нее это так важно? С одной стороны, конечно, из-за Дункана: она глядела его глазами, глазами фаната, и чувствовала себя обязанной набрать побольше информации, пользуясь своей предпочтительной позицией. Но дело не только в этом. Такие экзотические личности каждый день не встречаются, и Энни опасалась, что подобный шанс ей больше не представится, разве что на нее свалится еще одна заблудшая душа.

– Ну да, – улыбнулась она. – На одной из этих англичанок.

– Думаете, я пытаюсь выглядеть загадочным?

– Я думаю, что вы не расположены обсуждать с первой встречной свои бывшие браки и связи.

– Тоже верно. Мы неплохо понимаем друг друга.

– Как ваша дочь себя чувствует?

– Не блестяще. То есть физически неплохо, но злится. В том числе на меня.

– На вас?

– Я же снова приперся и все изгадил. Причем как раз в тот момент, когда она должна быть в центре внимания.

– Уверена, Лиззи вовсе так не думает.

Не прошло и пяти минут, а она уже успела выступить в защиту Натали и Лиззи. Хватит! Больше ни слова доброго о его бабах и вообще о родственниках. Ее послушать, так заявилась беззубая безмозглая клуша, стремящаяся всех примирить да всем угодить. Такого рода клуша никак не могла приглянуться выздоравливающему отшельнику, бывшему алкоголику и рок-идолу – насколько Энни знала удалившихся от мира бывших рок-идолов в завязке, хотя на самом деле она их совсем не знала. Но уж особым милосердием они явно не страдают. Она лишь мельком видала в коридоре Натали, но ей и двух секунд хватило, чтобы понять: богатые и красивые действительно отличаются от обычных людей. Ха, она, видишь ли, «уверена, что Лиззи так не думает», – да откуда ей знать, что творится в голове дочери бывшей модели?

– У вас в Лондоне много знакомых?

– Никого. Лиззи да Натали. И вы, поскольку вы приехали в Лондон.

– Значит, нельзя сказать, что вас посетители замучили?

– Пока нет. Но кое-кто еще на подходе.

– Правда?

– Увы. Нэт и Лиззи в великой мудрости своей решили созвать всех моих детей, я и пикнуть не успел. Так что еще трое детей и одна бывшая жена уже в пути.

– А вы…

– А я не в восторге от этой идеи.

– Понимаю.

– По правде, Энни, я пока не в состоянии вынести все это. Заберите меня отсюда. Если вы живете у черта на куличках в крохотном приморском городке, далеко от Лондона и этой клиники, то это именно то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Да и для Джексона так будет лучше.

На несколько секунд Энни разучилась дышать. Именно такое предложение она неоднократно мысленно вкладывала в его уста с тех пор, как он позвонил и рассказал о своей болезни, и, конечно же, в его исполнении просьба звучала куда лучше, хоть и отличалась в деталях: «у черта на куличках» и «прийти в себя» в ее сценарии не было. Едва к ней вернулась способность дышать – пусть и несколько более шумно, чем ей того бы хотелось, – она стала вспоминать расписание поездов. Два двадцать подошел бы, если не будет дальнейших резонов оставаться в Лондоне. Если Джексон к тому времени вернется из зоопарка, можно поймать такси до вокзала Сент-Панкрас – ив полпятого они уже в Гулнессе.

– Как вы относитесь к этой идее?

Она слишком отвлеклась на внутренние монологи и забыла о том, что разговаривает с реальным человеком.

– Ну, Джексону-то там вряд ли понравится. Не слишком веселое место, особенно в это время года.

– Акулий глаз все еще у вас?

– О, мы там завалены этой акулой.

– Вот и отлично.

Больше всего на свете она хотела выхаживать Такера в Гулнессе. Но это была невообразимая, невозможная и опасная мечта: это было безумие. Начнем с того, что у него сердечный приступ, а не насморк. Тут речь не о грелках, домашнем бульончике и куче одеял – насколько она в курсе, любое из перечисленного может его попросту убить. А выкрасть отца семейства из лона семьи – разве не преступление? Да к тому же и не ее дело. Лучше об этом не думать. Может быть, она мыслит банально, ретроградно, но все же семья себя не изжила, отцы несут ответственность за детей, и бегство от этой ответственности недопустимо, будь то из страха или по любой иной причине. Все эти сомнения она подвергла рассмотрению и проверке и пришла к неприятному выводу. Оказалось, что Такер – реально существующая личность с неизбежными связями в реальном мире и реальными проблемами и что ни он, ни его проблемы никак не стыкуются с ее жизнью, ее домом и ее Гулнессом. Однако если ее сомнения и вели к таким печальным выводам, то сама она следовать за ними не торопилась.

– Не уверена, что мне хватит опыта. А что тут с вами делают – в смысле, вас же как-то лечат?

– Мне сделали ангиопластику.

– А. Ну вот, я даже не знаю, что это такое. И вряд смогу сделать вам еще одну.

– Господи, да и не надо.

Интересно, это ей только кажется или действительно беседа приобрела несколько похабный оттенок? Похабный и одновременно чопорный, будто она ему отказывает, хотя он ее и не думал домогаться. Да нет, конечно, это только ее воображение. Может, не откажись она в ту ночь от предложения Барнси, была бы сейчас не такой озабоченной.

– А… что такое ангиопластика?

– Да ерунда. Они в тебя засовывают шарики и надувают. Чтобы артерии прочистить.

– То есть вы перенесли операцию? В течение последних тридцати шести часов?

– Операция – сильно сказано. Баллончики они вводят через катетер.

– И вы действительно хотите сбежать от детей, которые летят через полмира, чтобы с вами увидеться?

– Да.

Она невольно улыбнулась. Его «да» шло от сердца.

– Подумайте, ваши мальчики летят через Атлантику, а им всего… кстати, сколько им?

– По двенадцать. Плюс-минус.

– …А их отец сбегает с больничной койки в неизвестном направлении.

– Совершенно верно. Дело не в том, что я не желаю видеть кого-то из них. Но все вместе… Знаете, я ведь их ни разу не видел всех вместе, в одной комнате. Не видел и не хочу. Поэтому мне и надо сбежать, пока не поздно.

– Серьезно? Вы никогда не видели всех детей вместе?

– Ради бога! – Он изобразил сценический ужас. – Все эти церемонии…

– И сколько у вас осталось времени?

– Парни прибудут сегодня вечером. Лиззи здесь, внизу; про Джексона вы знаете. Так что остается только Грейс. Ее пока еще не нашли.

– А где она живет?

– Ой, бросьте, только этого мне сейчас не хватало.

– Вы точно не знаете?

– Я вообще не имею представления.

– Но кто-то ведь знает.

– Кто-то всегда знает. Последняя жена всегда находит способ выйти на предпоследнюю. Так и разнюхивают постепенно.

– А как же они умудряются выйти на предыдущую жену?

– Все мои жены знают порядок появления на свет моих детей. Сам-то я в это не особенно вникаю, но каждая моя очередная жена стремится показать предыдущей, какая они гуманная, заботливая и чуткая… знаю-знаю, я говорю ужасные вещи, да?

Энни попыталась выразить на лице неодобрение, которого он ожидал, но потом передумала. Неодобрение принижало его, ставило вровень с людьми, которых она знала. Она стремилась вникнуть во все подробности его многосложной жизни, а неодобрение автоматически затыкало ему рот.

– Вовсе нет, – произнесла она.

Такер глянул на нее:

– Правда? Почему?

Откуда ей знать почему… Конечно же, вот так бросать детей на произвол судьбы – не самая красивая привычка.

– Мне кажется… каждый должен делать то, что у него лучше получается. Если матери более квалифицированно заботятся о детях, то не мешать им – может быть, наилучший выбор.

На мгновение она представила себе, будто у Дункана дочь от предыдущей партнерши, а ей приходится общаться с матерью Дункановой дочери, в то время как сам он чешет яйца и слушает свои бутлеги Такера Кроу. Устроил бы ее такой расклад? Совершенно определенно нет.

– Не думаю, что вы действительно так считаете. А если да, то вы первая такого рода женщина, которую я встретил. Во всяком случае, благодарен за вашу терпимость. Однако она меня отсюда не вызволит.

– Сначала повидайтесь с детьми.

– Нет-нет, тогда уже поздно будет. В том-то и дело, что я не должен с ними видеться.

– Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.

– Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?

И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.

– Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… – Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.

– Прекрасно. А вот и мы!

Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.

– Лиззи, Энни, познакомьтесь.

Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.

– Грейс в Париже. Завтра приедет.

– Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?

– Чепуха. Разумеется, она приедет.

– Зачем?

– Затем, что хватит тянуть.

– Что?

– Хватит держать нас порознь.

– Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.

Энни встала:

– Я, пожалуй, пойду.

– Так вы придете завтра?

Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.

– Может быть, не надо завтра?..

– Надо.

Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.

– Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, – ухмыльнулся Такер.

– До свидания, Лиззи, – изрекла Энни с откровенным вызовом.

– Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.

Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.

Глава 13

– Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?

Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.

– Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.

Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное – неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.

– Почему ты так говоришь?

– Как?

– Будто готовишься к операции по смене пола.

– Тупое животное, – так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.

– Уже лучше.

– Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?

– Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.

– А если мы не хотим все забывать?

– Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.

– Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.

– Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.

– Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.

– Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.

Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость – черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.

– И поэтому ты считаешь себя невиновным?

– Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.

– Да тебе плевать на нашу жизнь.

– Не совсем так…

– Не смеши!

Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды – во всяком случае, до Джексона – заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.

Солидный отчим – чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают. Правило не универсальное, но в случае Такера оно сработало. Даже для него какая-то отдача воспоследовала: вон, приемный папаша Лиззи его лечит за свой счет. Конечно, Такер не зарывался настолько, чтобы вообразить отчима Лиззи – опять забыл, как его зовут, – своим должником, но все же тому досталась в наследство от Такера прелестная готовая семейка… если отвлечься от некоторых несущественных деталей.

– Ладно, сдаюсь.

Что еще оставалось? Объяснение сложное, а позиция у него невыгодная.

Лиззи тяжко вздохнула:

– Так я и думала. Сейчас возникла уникальная ситуация, когда она тебя наконец может догнать…

Снова она скатилась на псевдомужской басок. Определилась бы с голосом, что ли.

– Кто, смерть?

– Жизнь! Ты научился от нее удирать и прятаться. А теперь ты лежишь в постели, и она может тебя наконец настичь.

– Считаешь, что больному такие мероприятия полезны? Помогают исцелению?

Хоть плачь, ей-богу. Ведь не симулянт же он все-таки. Любая неполадка с сердцем – штука серьезная. Ему покой и отдых требуются.

– Такие мероприятия полезны мне.Я ребенка потеряла, Такер, если до тебя не дошло.

Снова голос у нее сменился. Такер подумал, что, аккомпанируй он ей на гитаре, пришлось бы перестраиваться каждые пять минут.

– Я ж и говорю, что все это не ради меня.

– Совершенно верно. Это все ради нас. Но и тебе на пользу.

Может, она и права. Лошадиная доза целебного средства. Вылечит, коль не убьет. Были б деньги, он знал бы, на какой исход их поставить.

Лиззи вышла, и Такер взялся за принесенные Энни книги. Просмотрел аннотации и отзывы на обложках. Вроде ничего, читать можно. Нашелся, значит, хоть один человек в стране – даже в мире, – который для него пальцем шевельнул. Такер вдруг почувствовал, что ему не хватает этой женщины… или, может быть, вообще друзей, готовых о нем позаботиться. Вообще Энни оказалась намного симпатичнее, чем он ожидал, хотя женщины вроде нее обычно не верят, что могут потягаться с такими, как Натали, знающими, какое магнетическое действие они производят на мужчин. Не доверяя своей внешней привлекательности, такие женщины ищут другие пути привлечения мужского внимания. Что касается Такера, то эти поиски увенчались успехом. Он вполне мог себе представить отдых в ничем не примечательном, но приятном приморском городке, прогулки с Джексоном и собакой… Собаку по этому случаю можно взять напрокат. Как бишь назывался тот фильм «английского» периода, в котором Мерил Стрип то и дело пялилась в морскую даль… Может, и у них в Гулнессе получится что-нибудь подобное.

Джексон вернулся из похода за игрушками с приобретениями, упакованными в здоровенный пластиковый пакет.

– Удачно? – спросил Такер.

– Ага.

– Что ты там набрал?

– Воздушный змей и мяч. Английский футбольный.

– Ну и ладно. Я думал, ты что-нибудь подберешь, чтобы было не скучно вечером дома.

– Натали сказала, что мы поиграем снаружи. Еще, может, даже до зоопарка.

– Ты и в зоопарк собираешься? С Натали?

– С кем же еще?

– Ты на меня сердишься, Джек?

– Да нет…

С того злосчастного момента, когда Такера прихватило, они толком и словом не перекинулись. И сейчас Такер не находил, что сказать, как сказать, да и не мог решить, стоит ли что-то говорить.

– А почему дуешься?

– Не знаю.

– Извини, мне жаль, что так получилось.

– Этот мяч для футбола, в который в Англии играют. И в других странах тоже. Для профи.

– Круто. Поучишь меня, когда я отсюда выпишусь.

– А тебе разрешат в футбол играть?

– Конечно. Буду новее, чем был.

Джексон бухнул мячом об пол.

– Не надо, Джек. Может, кто-то рядом хочет отдохнуть.

Бум!

– Ты на меня злишься.

– Просто мячом хочется поиграть.

– Понимаю. Я обещал тебе не болеть.

– Ты обещал, что не умрешь завтра, если будешь здоровым сегодня.

– А что, я похож на мертвеца?

Бум!

– Потому что никакой я не мертвец. Кроме того, я здоровым себя не чувствовал уже за день до этого.

Бум!

– Ладно, Джек, дай мне мяч.

– Не дам.

Бум! Бум! Бум!

– Отлично, я сам возьму.

Такер потянул с себя простыню. Джексон завопил, швырнул мяч на кровать и рухнул на пол, зажав уши ладонями.

– Перестань, Джек. Ничего особенного не случилось. Я тебя просил прекратить стучать мячом, ты не хотел. Теперь ты прекратил. Я вовсе не собираюсь тебя колотить.

– Я не из-за этого, – всхлипнул Джексон. – Лиззи говорит, если ты будешь много двигаться, то можешь умереть. Не хочу, чтобы ты вставал.

Что ж, спасибо, Лиззи, удружила.

– Верно. Вот и не заставляй меня вставать лишний раз.

Не мытьем, так катаньем, подумал он устало. Непросто теперь будет прикинуться нормальным папашей пацана-приготовишки.

Ближе к вечеру появились Джесси и Купер, встрепанные, как будто смущенные, растерянные. Оба при плеерах, из наушников которых горохом сыплется наружу назойливый хип-хоп. У каждого в ухе торчит по одной белой жемчужине наушников; второй динамик, вынутый на тот крайний случай, если их папаша вдруг скажет что-нибудь интересное, болтается на проводке.

– Привет, ребята!

Вялые ответные приветствия оторвались от ртов его сыновей, но ушей Такера не достигли, свалились на пол, не долетев до кровати, и затерялись, обреченные стать жертвами грядущей влажной уборки.

– А где мама? – спросил Такер.

– А? – не расслышал Джесси.

– Она в поряде, – несколько невпопад отреагировал Купер.

– Эй, ребята, проснитесь! Может, пока что вынете из ушей эти штуки?

– А? – повторил Джесси.

– Да нет, спасибо, – ответил Купер. По интонации Такер понял, что отвечал Купер вовсе не на его вопрос и отказывался вовсе не от выполнения его просьбы, а от чего-то другого; как будто Такер предложил им выпить колы или сходить на балет. Такер при помощи мимики и жестов пояснил свое желание побеседовать без участия современной медиатехники, Джесси и Купер переглянулись и спрятали айподы в карманы. Выполнили они его просьбу не потому, что он их отец, а потому что их приучили слушаться старших или, может быть, потому что просил больной. Таким же образом они выполнили бы просьбу совершенно постороннего инвалида в автобусе. В общем, хорошие ребята, воспитанные, но не его, чужие.

– Я спросил, где ваша мама.

– А, да, она там, в коридоре гуляет.

Купер говорил за обоих, но умудрялся создавать впечатление, что отвечают оба. Возможно, этому способствовала их манера стоять бок о бок, плечом к плечу, свободно свесив руки вдоль туловищ, глядя прямо перед собой.

– Она не собирается войти?

– Похоже на то.

– А вы не хотите ее позвать?

– Не-а.

– То есть я хотел попросить вас ее позвать.

– А-а… Ладно.

Братья подошли к двери, высунулись в коридор, глянули вправо, затем влево. Увидев мать, поманили ее.

– Он, типа, тебя зовет, – разъяснил Купер, очевидно обращаясь к матери. Потом, после долгой паузы, добавил: – Не знаю зачем. – Еще одна пауза, и Купер повернул голову в сторону Такера: – Чего-то она не хочет сюда.

– Но идет, – добавил Джесси.

– Спасибо.

Но она не появлялась.

– Где же она?

Они вернулись в исходное положение, застыли рядышком, глядя перед собою. Выключив айподы, они будто тоже отключились. Перешли в спящий режим.

– Может, она в туалет пошла, – предположил Купер.

– Да, наверное, – подтвердил Джесси. – В туалет. Может, там занято.

– Гм… Пожалуй, – согласился Такер.

Он внезапно почувствовал усталость. Лиззи затеяла совершенно бессмысленное, бесполезное мероприятие. Эти ребята пролетели тысячи миль, чтобы постоять в больничной палате, поглазеть на какого-то им почти неизвестного типа и побеседовать с ним на тему похода их матери в туалет. Эта часть их общения оказалась, пожалуй, самой оживленной. Такер понимал, что ему захочется вернуть эти минуты, когда они пройдут, но продолжение беседы грозило, пожалуй, переходом на малоаппетитные процедуры, происходящие за дверью туалета. Хотя парни, возможно, и получили бы удовольствие от такого развития темы. За каким дьяволом она ему здесь сдалась? Ее приход заморозил бы воздух в помещении. Нельзя сказать, что эта конкретная бывшая жена внушала ему особенное отвращение, будила самые неприятные воспоминания – воспоминаний вообще почти никаких не осталось. Но видеть ее он не испытывал ни малейшего желания ни сейчас, ни в последующие моменты отведенного ему остатка жизни на планете. К тому же мало радости сулила и встреча этой экс-супруги с другой, когда Натали вернется с Джексоном. А эти двое… Что они будут бубнить при встрече со сводной сестрой? Бог ты мой… Когда он просил эту Анну Английскую похитить его из клиники, он, пожалуй, наполовину шутил. Сейчас ситуация стала серьезной на все сто: никаких шуток.

Тут открылась дверь, в палату осторожно вплыла Кэрри.

– А вот и мы, – с фальшивой бодростью провозгласил Такер. – Заходи!

Кэрри остановилась в центре палаты, вгляделась в его физиономию:

– Боже…

– Спасибо, – иронически проронил Такер.

– Извини. Я просто…

– Ничего-ничего. Я постарел, освещение здесь будьте-нате, плюс недавний приступ. Никуда не денешься.

– Нет-нет, я просто хотела сказать… Как давно я тебя не видела!

– Ну и ладно.

Кэрри, разумеется, выглядела наилучшим образом: здоровая, гладкая, ухоженная. Весу она набрала, но к моменту их расставания она походила скорее на скелет – так он ее измучил. Теперешние «лишние» фунты лишними вовсе не выглядели и свидетельствовали лишь о физическом и психическом здоровье.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Кэрри.

– Сегодня и вчера неплохо, днем раньше, конечно, туговато пришлось. А до этого вполне нормально.

– Говорят, ты расстаешься с Кэт.

– Да, я в своем амплуа. И здесь все изгадил.

– Жаль.

– Еще бы.

– Нет, я серьезно. Не буду утверждать, что мы все одинаковые, но все мы о тебе беспокоимся. Для нас лучше, чтобы у тебя сложилась стабильная жизнь.

– Вы, что ли, консилиум устроили?

– Ты отец наших детей. И нам необходимо, чтобы у тебя все было в порядке.