Текст книги "На берегу"
Автор книги: Невил Шют
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
– Нельзя мне лежать,– устало сказала Мэри. – Надо все сменить у Дженнифер.
– Я сам сменю, первым делом. – Питер ласково уложил ее поудобнее. – Полежи еще в тепле.
Час спустя в гостиной пылал огонь в камине, а садовая скамейка стояла у ограды, там, где хотелось Мэри. И Мэри подошла к двери на веранду и любовалась покупкой, яркими красками мягкого сиденья.
– Прелесть,– сказала она. – Как раз то, что нам надо для этого уголка. До чего славно будет посидеть там как-нибудь летним вечером…
Зимний день уже кончался, моросил мелкий дождь.
– Питер,– попросила Мэри,– я посмотрела, а теперь, может быть, ты внесешь сиденье на веранду? Или лучше прямо сюда, чтобы высохло. Мне так хочется, чтобы летом оно было такое же красивое.
Питер так и сделал, потом они перенесли дочкину кроватку в гостиную, где уже стало теплее.
– Хочешь чего-нибудь поесть? – спросила Мэри. – У нас полно молока, пей, если можешь.
Он покачал головой.
– Я совсем не могу есть. А ты?
Мэри молча покачала головой.
– А если я приготовлю тебе подогретого коньяка с лимоном? Может, выпьешь?
Она чуть подумала.
– Попробую… – и плотней запахнула на себе халат. – Мне так холодно…
Огонь в камине пылал вовсю.
– Я пойду принесу еще дров,– сказал Питер. – А потом приготовлю тебе горячее питье.
Сгущались сумерки. Питер подошел к поленнице, пользуясь случаем, достал из багажника сверток и съел подряд три сандвича. Когда он вернулся в гостиную с поленьями, Мэри стояла возле дочкиной кроватки.
– Как ты долго! – упрекнула она. – Почему ты там застрял?
– Были кое-какие неприятности,– сказал он. – Наверно, опять пирожки с мясом виноваты.
Лицо Мэри смягчилось.
– Бедный мой Питер. У всех у нас неприятности… – Она склонилась над кроваткой, потрогала дочкин лоб; малышка теперь лежала вялая, видно, уже и плакать не хватало силенок. – Питер, по-моему, она умирает…
Он обнял жену за плечи.
– И я умираю,– негромко сказал он,– и ты тоже. Всем нам уже недолго осталось. Вот чайник вскипел. Давай выпьем это питье.
Он отвел ее от кроватки к камину, где разжег теперь настоящий костер. Мэри села прямо на пол, и Питер подал ей горячее питье: подлил в коньяк кипятка и выжал туда же ломтик лимона. Пристально глядя в огонь, Мэри понемножку отпивала из стакана, и ей стало полегче. Питер и себе приготовил такую же смесь, несколько минут они сидели молча. Потом Мэри сказала:
– Почему все это с нами случилось, Питер? Потому что Россия и Китай стали воевать друг с другом?
Он кивнул.
– Ну, примерно так. Но на самом Деле все гораздо сложнее. Америка, Англия и Россия сперва бомбили военные объекты. А начала все Албания.
– Но мы-то здесь были ни при чем, Правда – мы, в Австралии?
– Мы оказали Англии моральную поддержку,– сказал Питер. – Вероятно, больше ничем мы ей помочь и не успели бы. За-месяц все кончилось.
– И никто не мог это остановить?
– Не знаю… Бывает тупоумие, которое ничем не остановишь. Я хочу сказать, если сразу несколько сотен миллионов человек вообразят, будто их национальное достоинство требует сбросить на соседей кобальтовую бомбу… ну, тут и ты и я мало что можем сделать. На одно только можно было надеяться – просветить людей, отучить их от тупоумия.
– Да как же отучить, Питер? Они все давно окончили школу.
– Газеты,– сказал Питер. – Кое-что можно было сделать через газеты. А мы не сделали. Ни одна страна ничего не сделала, потому что все мы были слишком тупы. Нам нравились наши газеты с фотографиями девиц в купальниках и кричащие заголовки сообщений об изнасилованиях, и ни у одного правительства не хватило мудрости помочь нам это изменить. Но будь мы достаточно разумны, возможно, с помощью газет что-то удалось бы сделать.
Мэри толком не поняла его рассуждений.
– Я рада, что газеты больше не выходят,– сказала она. – Без них гораздо приятнее.
Тут ее скрутил новый спазм, и Питер помог ей дойти до ванной. Пока она оставалась там, он вернулся в гостиную и постоял над детской кроваткой. Малышка совсем плоха, и ничем он не может ей помочь; навряд ли она проживет до утра. И Мэри тоже плоха, хотя и не настолько. Он один в семье здоров, и этого нельзя показать.
Мысль остаться без Мэри ужаснула его. Невозможно остаться одному в их квартирке; в считанные дни, что еще выпадут ему на долю, некуда будет идти и нечего делать. Будь “Скорпион” еще в Уильямстауне, можно бы присоединиться к Дуайту Тауэрсу и покончить со всем в море, труд моряка был делом его жизни. Но к чему это? Не желает он лишних дней, которые выпадают ему по странной прихоти необычного обмена веществ. Он хочет остаться с женой и дочуркой.
Мэри окликнула его из ванной, и он пошел помочь ей. Опять подвел ее к пылающему камину; она озябла, ее трясло. Питер опять дал ей горячего разбавленного коньяка, окутал ее плечи пуховым одеялом. Она держала стакан обеими руками, силилась справиться с дрожью, сотрясающей все тело.
Немного погодя она спросила:
– Питер, а как Дженнифер?
Он поднялся, отошел к кроватке, вернулся.
– Она сейчас спокойна,– сказал он. – По-моему, без перемен.
– А сам ты как?
– Премерзко. – Он наклонился к ней, взял за руку. – По-моему, тебе хуже, чем мне,– сказал он, ведь она не могла этого не понять. – Пожалуй, я протянул бы день-два лишних, но не больше. Наверно, это потому, что я физически крепче.
Мэри медленно кивнула. Потом сказала:
– Значит, надежды никакой нет? Ни для кого из нас?
Питер покачал головой.
– От этого не выздоравливают, родная.
– Боюсь, завтра мне уже не дойти до ванной. Питер, родной мой, мне хотелось бы покончить со всем этим сегодня же и взять с собой Дженнифер. По-твоему, это гадко?
Он поцеловал ее.
– По-моему, это разумно. И я с вами.
– Тебе ведь не так худо, как нам,– слабо возразила Мэри.
– Завтра будет так же,– сказал Питер. – Не стоит тянуть, ничего в этом нет хорошего.
Она сжала его руку.
– Что нам надо сделать, Питер?
Он минуту подумал.
– Сейчас я приготовлю грелки и положу в постель. Тогда ты наденешь свежую ночную сорочку и ляжешь, тебе будет тепло. Я принесу к нам в кровать Дженнифер. Потом запру дом, принесу тебе горячее питье, мы будем лежать рядом в постели и примем таблетки.
– Не забудь отключить электричество. А то вдруг мыши перегрызут провод и начнется пожар.
– Отключу,– сказал Питер.
Она подняла к нему глаза, полные слез.
– Ты сделаешь все, что надо, для Дженнифер?
Он провел рукой по ее волосам.
– Не тревожься,– мягко сказал он,– я все сделаю.
Он наполнил грелки горячей водой и положил в постель, заодно оправил ее, пускай все выглядит чисто и опрятно. Затем помог Мэри пройти в спальню. Вышел в кухню, в последний раз поставил чайник и, пока закипала вода, еще раз внимательно перечитал наставления, напечатанные на трех красных коробочках.
Потом он налил кипяток в термос, аккуратно расставил на подносе термос с двумя стаканами, коньяк, блюдце с половинкой, лимона и отнес в спальню. Прикатил из гостиной дочкину кроватку и поставил возле большой кровати. Мэри в постели казалась такой чистенькой и свежей; когда Питер подкатил кроватку, она с усилием села.
– Дать ее тебе? – спросил Питер. Ему подумалось – может быть, ей хочется немного подержать малышку на руках.
Но Мэри покачала головой.
– Она слишком больна. – Посидела минуту, глядя на ребенка, потом устало откинулась на подушки. – Лучше я буду думать о ней, какая она была прежде, когда все мы были здоровы. Дай мне ту штуку, Питер, и покончим с этим.
Она права, подумал Питер, лучше кончать разом, не мучить себя горькими мыслями. Он сделал малышке укол в руку повыше локтя. Потом переоделся в чистую пижаму, погасил в квартире все лампы, кроме ночника у кровати, закрыл экраном камин в гостиной и зажег свечу из запасенных на случай аварии на электростанции. Поставил свечу на ночной столик и отключил электричество в доме.
Уже в кровати, подле Мэри, он смешал коньяк с горячей водой и достал из красных коробочек таблетки.
– Мы чудесно прожили все годы с тех пор, как поженились,– тихо сказала Мэри. – Спасибо тебе за все, Питер.
Он притянул ее к себе и поцеловал.
– И для меня это было замечательное время,– сказал он. – На этом и кончим.
Они взяли таблетки и запили приготовленным питьем.
В тот вечер Дуайт позвонил в Харкауэй Мойре Дэвидсон. Набирал номер, не уверенный, соединит ли станция, а если соединит, подойдет ли кто-нибудь к телефону. Но автоматическая станция еще работала, и Мойра почти сразу подошла.
– Смотрите-ка,– сказал Дуайт,– а я сомневался, снимет ли кто-нибудь трубку. Как у вас дела, детка?
– Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.
– А вы сами?
– Примерно так же, Дуайт. А вы?
– В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на “Скорпионе” и затопим его.
– Вы не вернетесь? – спросила Мойра.
– Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. – Он помедлил. – Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.
– Мне тоже это очень помогло,– сказала Мойра. – Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?
Он поколебался, ответил не сразу:
– Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.
– В котором часу вы уходите?
– Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.
– Я приеду,– сказала Мойра.
Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.
– Вернусь к обеду,– пообещала она.
Мать сказала:
– Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.
Мойра подсела к ней на край кровати.
– Так плохо, мамочка?
– К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.
Со своей постели слабым голосом спросил отец:
– Дождь идет?
– Сейчас нет, папа.
– Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.
– Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?
Отец закрыл глаза.
– Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.
– И мне жаль,– сказала Мойра. – Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.
Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов – вдруг уснет.
Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку – единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ,– это ее немного подбодрило,– и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.
Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.
Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на “Скорпион”.
Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.
– Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.
– А как же, леди,– с готовностью ответил матрос,– прямо сейчас ему и скажу.
Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.
– Как славно, что вы пришли со мной проститься,– сказал он. – А что дома, детка?
– Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. – Она замялась, потом вымолвила:
– Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.
– О чем, детка?
– Можно мне пойти с вами на “Скорпионе”? – Мойра помолчала, потом договорила: – Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить “форд” на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?
Он молчал так долго, что Мойра поняла – ответом будет “нет”.
– Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека,– сказал наконец Дуайт. – Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.
– Что ж, пусть так,– глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза.
– Подарки при вас?
– Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.
– Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:
Дуайт коснулся ее руки.
– Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.
Мойра слабо улыбнулась.
– “Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался”. Справилась я со своей задачей, Дуайт?
– Прекрасно справились.
Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.
– Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?
– Очень скоро. Снимаемся с якоря минут через пять.
– А когда потопите “Скорпион”?
Дуайт минуту подумал.
– Тридцать миль по заливу и потом еще двенадцать. Сорок две морские мили. Я не стану терять время. Скажем, через два часа и десять минут после того, как отчалим.
Мойра медленно кивнула.
– Я буду думать о вас. – И, помолчав, прибавила: – Теперь идите, Дуайт. Может быть, когда-нибудь я навещу вас в штате Коннектикут.
Дуайт притянул ее к себе и хотел еще раз поцеловать, но она уклонилась.
– Нет… теперь идите. – И мысленно докончила: или расплачусь я. Дуайт медленно кивнул. Сказал только:
– Спасибо за все,– повернулся и стал спускаться по трапу на “Скорпион”.
Теперь у трапа стояли, кроме Мойры, еще две-три женщины. Похоже, на авианосце не осталось матросов и некому было убрать трап. Мойра видела, как Дуайт вышел из недр подлодки на мостик и принялся командовать, видела, как отняты были канаты, закрепляющие трап, и нижний конец его свободно повис; как отдали кормовые швартовы; следила, как Дуайт что-то сказал в переговорную трубу и как вскипела вода под кормой оттого, что медленно заработали винты и лодка развернулась кормой вперед. Серое небо начало сыпать мелким дождиком. Вот отданы носовые швартовы, матросы сложили их, захлопнули стальной люк надстройки, и “Скорпион” задним ходом, медленно описывая широкую дугу, начал отходить от авианосца. Потом люди скрылись внутри, на мостике остались только Дуайт да еще один моряк. Дуайт прощально поднял руку, и Мойра махнула в ответ, глаза ее затуманились слезами, низко сидящий в воде корпус лодки круто повернул за мыс Джеллибранд и скрылся в серой мгле.
Вместе с другими женщинами Мойра отошла от стального левого борта “Сиднея”.
– Больше не для чего жить,– сказала она.
– А тебя никто и не заставляет, голубушка,– отозвалась одна из женщин.
Мойра слабо улыбнулась, взглянула на ручные часы. Три минуты девятого. Примерно в десять минут одиннадцатого Дуайт уйдет домой, домой в штат Коннектикут, в городок, который он так любил. А для нее в родном доме ничего не осталось; если сейчас вернуться в Харкауэй, только и найдешь, что коров да грустные воспоминания. Уйти с Дуайтом было нельзя, запрещают морские порядки, это она поняла. Но можно быть очень недалеко от него, когда он отправится домой, всего миль за двенадцать. Если она окажется рядом с улыбкой на лице, быть может, он возьмет ее с собой и она увидит, как Элен весело прыгает на “кузнечике”.
Она поспешно прошла по сумрачным, гулким стальным внутренностям мертвого авианосца, отыскала трап и спустилась на причал, к своему “форду”. Бак полон бензина из канистр, припрятанных накануне за стогом сена. Мойра села в машину, открыла сумочку,– да, красная коробочка на месте. Откупорила бутылку, жадно глотнула неразбавленного коньяка; хорошее пойло, помогает: с тех пор как она выехала из дому, ей ни разу не пришлось бегать. Мойра завела мотор, развернула машину, проехала по причалу, потом вон из порта и дальше, в объезд и предместьями, пока не выбралась на шоссе, ведущее к Джилонгу.
Здесь она прибавила газу и по свободному шоссе без помех, делая семьдесят миль в час, помчалась к Джилонгу – бледная девушка вся в ярко-алом, с летящими по ветру волосами, немного хмельная, на полной скорости вела она большую машину. Миновала Лейвертон и тамошний огромный аэродром, Уэррибийскую опытную ферму и понеслась пустынной дорогой дальше на юг. Незадолго до Корайо ее скрутил внезапный спазм, пришлось остановить машину и укрыться в кустах; четверть часа спустя она вышла оттуда белее полотна и жадно отпила из бутылки.
Потом с той же скоростью помчалась дальше. Слева промелькнула школа, потом унылые заводские кварталы Корайо, и вот уже Джилонг с его величественным собором. На высокой башне звонят колокола, возвещая о каком-то богослужении. Проезжая через город, Мойра немного сбавила скорость, но дорога была пустынна, лишь стояли у обочин заброшенные машины. На глаза попались только три человека, все трое – мужчины.
Прочь из Джилонга, до мыса Баруон и до моря еще четырнадцать миль дороги. Пересекая затопленный дождями выгон, Мойра почувствовала – силы ее иссякают, но теперь уже совсем недалеко. Еще через четверть часа она свернула вправо, на широкую аллею, обсаженную деревьями макрокарпа,– то была главная улица городка. В конце ее Мойра повернула налево, оставляя в стороне поле для игры в гольф и домик, где провела в детстве столько счастливых часов,– никогда больше она всего этого не увидит. Теперь направо, к мосту, до десяти остается еще минут двадцать, через пустую летнюю стоянку для жилых автоприцепов – на вершину мыса. И вот они, бурные мрачные воды, огромные валы катятся с юга и разбиваются о каменистый берег далеко внизу.
Океан пустынен и мрачен под низким серым небом, но далеко на востоке в тучах разрыв, и оттуда на воду падает сноп света. Мойра поставила “форд” поперек дороги, так, что впереди открылась вся водная ширь, вышла из машины, выпила еще коньяку и стала пытливо осматривать горизонт – не видно ли подводной лодки. И когда посмотрела в сторону Лонсдейлского маяка и входа в залив Порт-Филип, в каких-нибудь пяти милях, едва выступая из воды, возникла длинная серая тень и устремилась прочь, на юг.
Мойра не могла ничего различить, но знала – Дуайт стоит сейчас на капитанском мостике, уводя свой корабль в последний рейс. Она знала – он не может ее видеть и не может знать, что она смотрит вслед, но помахала ему рукой. Потом снова села в машину – слишком резок ледяной ветер, налетающий откуда-то с Южного полюса, а чувствует она себя прескверно, с таким же успехом можно смотреть вслед Дуайту из укрытия.
Так она сидела, держа на коленях бутылку, и тупо смотрела вслед скользящей низко в воде серой тени, уходящей в туманную даль. Вот и конец, всему, всему конец.
Вскоре лодку было уже не различить, она скрылась в тумане. Мойра взглянула на ручные часики – одна минута одиннадцатого. В эти последние минуты ей вспомнилась давняя детская вера; надо что-то сделать, подумала она. И слегка заплетающимся после выпитого языком пробормотала “Отче наш”.
Потом достала из сумки красную коробочку, открыла пластиковый пузырек, подержала таблетки на ладони. Вздрогнула, ощутив новый спазм, и слабо улыбнулась.
– На этот раз я улизнула,– сказала она.
Откупорила бутылку. Десять минут одиннадцатого. Сказала очень серьезно:
– Дуайт, если ты уже уходишь, подожди меня.
Высыпала таблетки в рот и, сидя за рулем большой машины, запила их коньяком.
