Текст книги "На последнем берегу"

Автор книги: Невил Шют

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Нельзя мне лежать, – устало сказала Мэри. – Надо все сменить у Дженнифер.

– Я сам сменю, первым делом. – Питер ласково уложил ее поудобнее. – Полежи еще в тепле.

Час спустя в гостиной пылал огонь в камине, а садовая скамейка стояла у ограды, там, где хотелось Мэри. И Мэри подошла к двери на веранду и любовалась покупкой, яркими красками мягкого сиденья.

– Прелесть, – сказала она. – Как раз то, что нам надо для этого уголка. До чего славно будет посидеть там как-нибудь летним вечером…

Зимний день уже кончался, моросил мелкий дождь.

– Питер, – попросила Мэри, – я посмотрела, а теперь, может быть, ты внесешь сиденье на веранду? Или лучше прямо сюда, чтобы высохло. Мне так хочется, чтобы летом оно было такое же красивое.

Питер так и сделал, потом они перенесли дочкину кроватку в гостиную, где уже стало теплее.

– Хочешь чего-нибудь поесть? – спросила Мэри. – У нас полно молока, пей, если можешь.

Он покачал головой.

– Я совсем не могу есть. А ты?

Мэри молча покачала головой.

– А если я приготовлю тебе подогретого коньяка с лимоном? Может, выпьешь?

Она чуть подумала.

– Попробую… – и плотней запахнула на себе халат. – Мне так холодно…

Огонь в камине пылал вовсю.

– Я пойду принесу еще дров, – сказал Питер. – А потом приготовлю тебе горячее питье.

Сгущались сумерки. Питер подошел к поленнице, пользуясь случаем, достал из багажника сверток и съел подряд три сандвича. Когда он вернулся в гостиную с поленьями, Мэри стояла возле дочкиной кроватки.

– Как ты долго! – упрекнула она. – Почему ты там застрял?

– Были кое-какие неприятности, – сказал он. – Наверно, опять пирожки с мясом виноваты.

Лицо Мэри смягчилось.

– Бедный мой Питер. У всех у нас неприятности… – Она склонилась над кроваткой, потрогала дочкин лоб; малышка теперь лежала вялая, видно, уже и плакать не хватало силенок. – Питер, по-моему, она умирает…

Он обнял жену за плечи.

– И я умираю, – негромко сказал он, – и ты тоже. Всем нам уже недолго осталось. Вот чайник вскипел. Давай выпьем это питье.

Он отвел ее от кроватки к камину, где разжег теперь настоящий костер. Мэри села прямо на пол, и Питер подал ей горячее питье: подлил в коньяк кипятка и выжал туда же ломтик лимона. Пристально глядя в огонь, Мэри понемножку отпивала из стакана, и ей стало полегче. Питер и себе приготовил такую же смесь, несколько минут они сидели молча. Потом Мэри сказала:

– Почему все это с нами случилось, Питер? Потому что Россия и Китай стали воевать друг с другом?

Он кивнул.

– Ну, примерно так. Но на самом Деле все гораздо сложнее. Америка, Англия и Россия сперва бомбили военные объекты. А начала все Албания.

– Но мы-то здесь были ни при чем, Правда – мы, в Австралии?

– Мы оказали Англии моральную поддержку, – сказал Питер. – Вероятно, больше ничем мы ей помочь и не успели бы. За-месяц все кончилось.

– И никто не мог это остановить?

– Не знаю… Бывает тупоумие, которое ничем не остановишь. Я хочу сказать, если сразу несколько сотен миллионов человек вообразят, будто их национальное достоинство требует сбросить на соседей кобальтовую бомбу… ну, тут и ты и я мало что можем сделать. На одно только можно было надеяться – просветить людей, отучить их от тупоумия.

– Да как же отучить, Питер? Они все давно окончили школу.

– Газеты, – сказал Питер. – Кое-что можно было сделать через газеты. А мы не сделали. Ни одна страна ничего не сделала, потому что все мы были слишком тупы. Нам нравились наши газеты с фотографиями девиц в купальниках и кричащие заголовки сообщений об изнасилованиях, и ни у одного правительства не хватило мудрости помочь нам это изменить. Но будь мы достаточно разумны, возможно, с помощью газет что-то удалось бы сделать.

Мэри толком не поняла его рассуждений.

– Я рада, что газеты больше не выходят, – сказала она. – Без них гораздо приятнее.

Тут ее скрутил новый спазм, и Питер помог ей дойти до ванной. Пока она оставалась там, он вернулся в гостиную и постоял над детской кроваткой. Малышка совсем плоха, и ничем он не может ей помочь; навряд ли она проживет до утра. И Мэри тоже плоха, хотя и не настолько. Он один в семье здоров, и этого нельзя показать.

Мысль остаться без Мэри ужаснула его. Невозможно остаться одному в их квартирке; в считанные дни, что еще выпадут ему на долю, некуда будет идти и нечего делать. Будь «Скорпион» еще в Уильямстауне, можно бы присоединиться к Дуайту Тауэрсу и покончить со всем в море, труд моряка был делом его жизни. Но к чему это? Не желает он лишних дней, которые выпадают ему по странной прихоти необычного обмена веществ. Он хочет остаться с женой и дочуркой.

Мэри окликнула его из ванной, и он пошел помочь ей. Опять подвел ее к пылающему камину; она озябла, ее трясло. Питер опять дал ей горячего разбавленного коньяка, окутал ее плечи пуховым одеялом. Она держала стакан обеими руками, силилась справиться с дрожью, сотрясающей все тело.

Немного погодя она спросила:

– Питер, а как Дженнифер?

Он поднялся, отошел к кроватке, вернулся.

– Она сейчас спокойна, – сказал он. – По-моему, без перемен.

– А сам ты как?

– Премерзко. – Он наклонился к ней, взял за руку. – По-моему, тебе хуже, чем мне, – сказал он, ведь она не могла этого не понять. – Пожалуй, я протянул бы день-два лишних, но не больше. Наверно, это потому, что я физически крепче.

Мэри медленно кивнула. Потом сказала:

– Значит, надежды никакой нет? Ни для кого из нас?

Питер покачал головой.

– От этого не выздоравливают, родная.

– Боюсь, завтра мне уже не дойти до ванной. Питер, родной мой, мне хотелось бы покончить со всем этим сегодня же и взять с собой Дженнифер. По-твоему, это гадко?

Он поцеловал ее.

– По-моему, это разумно. И я с вами.

– Тебе ведь не так худо, как нам, – слабо возразила Мэри.

– Завтра будет так же, – сказал Питер. – Не стоит тянуть, ничего в этом нет хорошего.

Она сжала его руку.

– Что нам надо сделать, Питер?

Он минуту подумал.

– Сейчас я приготовлю грелки и положу в постель. Тогда ты наденешь свежую ночную сорочку и ляжешь, тебе будет тепло. Я принесу к нам в кровать Дженнифер. Потом запру дом, принесу тебе горячее питье, мы будем лежать рядом в постели и примем таблетки.

– Не забудь отключить электричество. А то вдруг мыши перегрызут провод и начнется пожар.

– Отключу, – сказал Питер.

Она подняла к нему глаза, полные слез.

– Ты сделаешь все, что надо, для Дженнифер?

Он провел рукой по ее волосам.

– Не тревожься, – мягко сказал он, – я все сделаю.

Он наполнил грелки горячей водой и положил в постель, заодно оправил ее, пускай все выглядит чисто и опрятно. Затем помог Мэри пройти в спальню. Вышел в кухню, в последний раз поставил чайник и, пока закипала вода, еще раз внимательно перечитал наставления, напечатанные на трех красных коробочках.

Потом он налил кипяток в термос, аккуратно расставил на подносе термос с двумя стаканами, коньяк, блюдце с половинкой, лимона и отнес в спальню. Прикатил из гостиной дочкину кроватку и поставил возле большой кровати. Мэри в постели казалась такой чистенькой и свежей; когда Питер подкатил кроватку, она с усилием села.

– Дать ее тебе? – спросил Питер. Ему подумалось – может быть, ей хочется немного подержать малышку на руках.

Но Мэри покачала головой.

– Она слишком больна. – Посидела минуту, глядя на ребенка, потом устало откинулась на подушки. – Лучше я буду думать о ней, какая она была прежде, когда все мы были здоровы. Дай мне ту штуку, Питер, и покончим с этим.

Она права, подумал Питер, лучше кончать разом, не мучить себя горькими мыслями. Он сделал малышке укол в руку повыше локтя. Потом переоделся в чистую пижаму, погасил в квартире все лампы, кроме ночника у кровати, закрыл экраном камин в гостиной и зажег свечу из запасенных на случай аварии на электростанции. Поставил свечу на ночной столик и отключил электричество в доме.

Уже в кровати, подле Мэри, он смешал коньяк с горячей водой и достал из красных коробочек таблетки.

– Мы чудесно прожили все годы с тех пор, как поженились, – тихо сказала Мэри. – Спасибо тебе за все, Питер.

Он притянул ее к себе и поцеловал.

– И для меня это было замечательное время, – сказал он. – На этом и кончим.

Они взяли таблетки и запили приготовленным питьем.

В тот вечер Дуайт позвонил в Харкауэй Мойре Дэвидсон. Набирал номер, не уверенный, соединит ли станция, а если соединит, подойдет ли кто-нибудь к телефону. Но автоматическая станция еще работала, и Мойра почти сразу подошла.

– Смотрите-ка, – сказал Дуайт, – а я сомневался, снимет ли кто-нибудь трубку. Как у вас дела, детка?

– Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.

– А вы сами?

– Примерно так же, Дуайт. А вы?

– В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на «Скорпионе» и затопим его.

– Вы не вернетесь? – спросила Мойра.

– Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. – Он помедлил. – Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.

– Мне тоже это очень помогло, – сказала Мойра. – Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?

Он поколебался, ответил не сразу:

– Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.

– В котором часу вы уходите?

– Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.

– Я приеду, – сказала Мойра.

Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.

– Вернусь к обеду, – пообещала она.

Мать сказала:

– Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.

Мойра подсела к ней на край кровати.

– Так плохо, мамочка?

– К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.

Со своей постели слабым голосом спросил отец:

– Дождь идет?

– Сейчас нет, папа.

– Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.

– Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?

Отец закрыл глаза.

– Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.

– И мне жаль, – сказала Мойра. – Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.

Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов – вдруг уснет.

Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку – единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ, – это ее немного подбодрило, – и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.

Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.

Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на «Скорпион».

Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.

– Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.

– А как же, леди, – с готовностью ответил матрос, – прямо сейчас ему и скажу.

Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.

– Как славно, что вы пришли со мной проститься, – сказал он. – А что дома, детка?

– Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. – Она замялась, потом вымолвила: – Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.

– О чем, детка?

– Можно мне пойти с вами на «Скорпионе»? – Мойра помолчала, потом договорила: – Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить «форд» на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?

Он молчал так долго, что Мойра поняла – ответом будет «нет».

– Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека, – сказал наконец Дуайт. – Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.

– Что ж, пусть так, – глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза. – Подарки при вас?

– Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.

– Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:

Дуайт коснулся ее руки.

– Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.

Мойра слабо улыбнулась.

– «Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался». Справилась я со своей задачей, Дуайт?

– Прекрасно справились.

Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.

– Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?

– Очень скоро. Снимаемся с якоря минут через пять.

– А когда потопите «Скорпион»?

Дуайт минуту подумал.

– Тридцать миль по заливу и потом еще двенадцать. Сорок две морские мили. Я не стану терять время. Скажем, через два часа и десять минут после того, как отчалим.

Мойра медленно кивнула.

– Я буду думать о вас. – И, помолчав, прибавила: – Теперь идите, Дуайт. Может быть, когда-нибудь я навещу вас в штате Коннектикут.

Дуайт притянул ее к себе и хотел еще раз поцеловать, но она уклонилась.

– Нет… теперь идите. – И мысленно докончила: или расплачусь я. Дуайт медленно кивнул. Сказал только:

– Спасибо за все, – повернулся и стал спускаться по трапу на «Скорпион».

Теперь у трапа стояли, кроме Мойры, еще две-три женщины. Похоже, на авианосце не осталось матросов и некому было убрать трап. Мойра видела, как Дуайт вышел из недр подлодки на мостик и принялся командовать, видела, как отняты были канаты, закрепляющие трап, и нижний конец его свободно повис; как отдали кормовые швартовы; следила, как Дуайт что-то сказал в переговорную трубу и как вскипела вода под кормой оттого, что медленно заработали винты и лодка развернулась кормой вперед. Серое небо начало сыпать мелким дождиком. Вот отданы носовые швартовы, матросы сложили их, захлопнули стальной люк надстройки, и «Скорпион» задним ходом, медленно описывая широкую дугу, начал отходить от авианосца. Потом люди скрылись внутри, на мостике остались только Дуайт да еще один моряк. Дуайт прощально поднял руку, и Мойра махнула в ответ, глаза ее затуманились слезами, низко сидящий в воде корпус лодки круто повернул за мыс Джеллибранд и скрылся в серой мгле.

Вместе с другими женщинами Мойра отошла от стального левого борта «Сиднея».

– Больше не для чего жить, – сказала она.

– А тебя никто и не заставляет, голубушка, – отозвалась одна из женщин.

Мойра слабо улыбнулась, взглянула на ручные часы. Три минуты девятого. Примерно в десять минут одиннадцатого Дуайт уйдет домой, домой в штат Коннектикут, в городок, который он так любил. А для нее в родном доме ничего не осталось; если сейчас вернуться в Харкауэй, только и найдешь, что коров да грустные воспоминания. Уйти с Дуайтом было нельзя, запрещают морские порядки, это она поняла. Но можно быть очень недалеко от него, когда он отправится домой, всего миль за двенадцать. Если она окажется рядом с улыбкой на лице, быть может, он возьмет ее с собой и она увидит, как Элен весело прыгает на «кузнечике».

Она поспешно прошла по сумрачным, гулким стальным внутренностям мертвого авианосца, отыскала трап и спустилась на причал, к своему «форду». Бак полон бензина из канистр, припрятанных накануне за стогом сена. Мойра села в машину, открыла сумочку, – да, красная коробочка на месте. Откупорила бутылку, жадно глотнула неразбавленного коньяка; хорошее пойло, помогает: с тех пор как она выехала из дому, ей ни разу не пришлось бегать. Мойра завела мотор, развернула машину, проехала по причалу, потом вон из порта и дальше, в объезд и предместьями, пока не выбралась на шоссе, ведущее к Джилонгу.

Здесь она прибавила газу и по свободному шоссе без помех, делая семьдесят миль в час, помчалась к Джилонгу – бледная девушка вся в ярко-алом, с летящими по ветру волосами, немного хмельная, на полной скорости вела она большую машину. Миновала Лейвертон и тамошний огромный аэродром, Уэррибийскую опытную ферму и понеслась пустынной дорогой дальше на юг. Незадолго до Корайо ее скрутил внезапный спазм, пришлось остановить машину и укрыться в кустах; четверть часа спустя она вышла оттуда белее полотна и жадно отпила из бутылки.

Потом с той же скоростью помчалась дальше. Слева промелькнула школа, потом унылые заводские кварталы Корайо, и вот уже Джилонг с его величественным собором. На высокой башне звонят колокола, возвещая о каком-то богослужении. Проезжая через город, Мойра немного сбавила скорость, но дорога была пустынна, лишь стояли у обочин заброшенные машины. На глаза попались только три человека, все трое – мужчины.

Прочь из Джилонга, до мыса Баруон и до моря еще четырнадцать миль дороги. Пересекая затопленный дождями выгон, Мойра почувствовала – силы ее иссякают, но теперь уже совсем недалеко. Еще через четверть часа она свернула вправо, на широкую аллею, обсаженную деревьями макрокарпа, – то была главная улица городка. В конце ее Мойра повернула налево, оставляя в стороне поле для игры в гольф и домик, где провела в детстве столько счастливых часов, – никогда больше она всего этого не увидит. Теперь направо, к мосту, до десяти остается еще минут двадцать, через пустую летнюю стоянку для жилых автоприцепов – на вершину мыса. И вот они, бурные мрачные воды, огромные валы катятся с юга и разбиваются о каменистый берег далеко внизу.

Океан пустынен и мрачен под низким серым небом, но далеко на востоке в тучах разрыв, и оттуда на воду падает сноп света. Мойра поставила «форд» поперек дороги, так, что впереди открылась вся водная ширь, вышла из машины, выпила еще коньяку и стала пытливо осматривать горизонт – не видно ли подводной лодки. И когда посмотрела в сторону Лонсдейлского маяка и входа в залив Порт-Филип, в каких-нибудь пяти милях, едва выступая из воды, возникла длинная серая тень и устремилась прочь, на юг.

Мойра не могла ничего различить, но знала – Дуайт стоит сейчас на капитанском мостике, уводя свой корабль в последний рейс. Она знала – он не может ее видеть и не может знать, что она смотрит вслед, но помахала ему рукой. Потом снова села в машину – слишком резок ледяной ветер, налетающий откуда-то с Южного полюса, а чувствует она себя прескверно, с таким же успехом можно смотреть вслед Дуайту из укрытия.

Так она сидела, держа на коленях бутылку, и тупо смотрела вслед скользящей низко в воде серой тени, уходящей в туманную даль. Вот и конец, всему, всему конец.

Вскоре лодку было уже не различить, она скрылась в тумане. Мойра взглянула на ручные часики – одна минута одиннадцатого. В эти последние минуты ей вспомнилась давняя детская вера; надо что-то сделать, подумала она. И слегка заплетающимся после выпитого языком пробормотала «Отче наш».

Потом достала из сумки красную коробочку, открыла пластиковый пузырек, подержала таблетки на ладони. Вздрогнула, ощутив новый спазм, и слабо улыбнулась.

– На этот раз я улизнула, – сказала она.

Откупорила бутылку. Десять минут одиннадцатого. Сказала очень серьезно:

– Дуайт, если ты уже уходишь, подожди меня.

Высыпала таблетки в рот и, сидя за рулем большой машины, запила их коньяком.

Постапокалипсис на: http://www.bookflash.ru