355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Нэнси Бильо » Чаша и крест » Текст книги (страница 7)
Чаша и крест
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:56

Текст книги "Чаша и крест"


Автор книги: Нэнси Бильо



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В комнате воцарилось почтительное молчание. Я произнесла свой монолог на одном дыхании и теперь наконец глотнула воздуха.

– Но мы ни в коем случае не собираемся запрашивать звезды о будущем короля! – воскликнула Гертруда. Она вскочила, обвила меня за талию и притянула к себе. Нежная рука ее оказалась удивительно сильной. – Доктор Брэнч пришел, чтобы помочь вам, Джоанна. Узнав дату и точное время вашего рождения, он сумеет определить соотношение лимфы, желчи и прочих жидкостей в вашем организме и на основе этого разработает рекомендации, как вам лучше беречь здоровье.

Она протянула свободную руку к медику:

– Пожалуйста, объясните нам, в чем заключается ваше искусство. У вас это так хорошо получается.

Доктор похлопал по сиденью стоящего перед ним стула:

– Не соблаговолите ли присесть, госпожа Джоанна?

– Не хочу никого обидеть, но я не стану участвовать в этом.

Я не могла рисковать, мне нельзя было знать ни о каких пророчествах, какими бы невинными они ни казались. В этом я поклялась себе на холодном каменном полу церкви Святого Гроба Господня.

Гертруда убрала руку с моей талии.

– Доктор Брэнч – мой гость и давний друг, – холодно сказала она. – Не понимаю, почему вы так сопротивляетесь. Джоанна, я прошу вас всего лишь сесть и выслушать его. Если и после этого вы не перемените своего мнения, никто, конечно, не станет заставлять вас ничего делать силком.

Я села.

Доктор с самым серьезным видом начал свою лекцию:

– Видите ли, госпожа Стаффорд, учение о том, что планеты и звезды влияют на нашу жизнь, возникло в далеком прошлом. Еще древние вавилоняне понимали, что жизнь на Земле зависит от Солнца, а здоровье человека самым тесным образом связано с флуктуациями Луны. Веками упорно изучая небесную сферу, люди узнали, что четыре элемента – земля, воздух, огонь и вода – находятся под влиянием флуктуаций небесных тел. Благодаря работам величайших ученых-гуманистов Европы нам сегодня известно, что Аристотель и Клавдий Птолемей нимало не сомневались в возможностях астрологии. – Он помолчал и добавил: – Впрочем, возможно, эти имена вам ни о чем не говорят.

– Я прекрасно знаю, кто это такие, доктор Брэнч, – ответила я. – Равно как слышала и имя Тацита, древнеримского историка, который не верил в предсказания астрологов.

Целитель удивленно раскрыл рот. Но тут вмешалась Гертруда:

– Видите ли, доктор Брэнч, наши матери-испанки следовали примеру королевы Изабеллы. А она считала, что женщины вполне достойны того, чтобы получить классическое образование. Очевидно, Джоанна в свое время уделяла учебе большое внимание.

Нимало не смущенный моим заявлением про Тацита, врач продолжал гнуть свое:

– Все правители христианского мира пользуются услугами астрологов, и король Генрих не исключение. Маркиза упомянула, что вы родились в середине апреля, но я должен знать точный день и время, чтобы…

– Я ведь уже сказала, – перебила я его, – что совершенно здорова!

– В данный момент – да, – кивнул доктор Брэнч. – Но мало ли что может произойти. А составив ваш гороскоп, я узнаю соотношение жидкостей в вашем теле и буду иметь представление, что следует предпринять, дабы в будущем в вашем организме установился идеальный баланс.

Ну надо же, а я еще опасалась, что видения в большой зале имеют какую-то связь с сестрой Элизабет Бартон. Да ведь мне предлагали сейчас нечто гораздо худшее. Гертруда настойчиво добивалась, чтобы я сделала то, чего боялась больше всего на свете, – выслушала очередное пророчество.

Я глубоко вздохнула и решительно объявила:

– Мне нельзя заглядывать в будущее.

– Джоанна! – Голос Гертруды пронзил меня, как стрела. – Это просто глупо! Вам же пообещали, что, когда доктор узнает необходимые сведения, ничего страшного не произойдет, никаких опасных предсказаний не будет. Признаться, эти ваши страхи кажутся мне весьма надуманными. Герцога Бекингема казнили семнадцать лет назад. И вряд ли на протяжении этого времени вы всегда покорно исполняли волю его сына. Будь это так, вы бы сейчас жили в Стаффордском замке с семейством вашего кузена. Но вы не сделали этого, до сих пор демонстрируя перед ним лишь чисто формальное послушание. Извините, но я не верю, что вы так уж боитесь нарушить запрет лорда Генри. Тем более что он сейчас далеко отсюда.

В гостиной повисла напряженная тишина. Девушки даже перестали работать иголками. Доктор не смотрел на меня.

– Мне очень жаль, но я в этом участвовать не буду, – печально сказала я.

Доктор Брэнч взялся за свою сумку:

– Что ж, ладно. Меня ждут другие пациенты, миледи. Но перед уходом позвольте посмотреть мочу вашего мужа. Надеюсь, вы ее приготовили?

Слуга вывел доктора из комнаты. Я села в кресло с вышитым плюшевым сиденьем. Гертруда Кортни не спускала с меня разочарованного взгляда.

– Услуги доктора Брэнча стоят недешево, Джоанна, – проговорила она. – Мне было неприятно ваше поведение сегодня.

Я поднялась со стула:

– Будьте так добры, сообщите, каков гонорар доктора, и я непременно компенсирую вам затраты. – Я сопроводила свои слова глубоким реверансом и, поднимаясь, увидела, как на щеках Гертруды вспыхнули красные пятна. Грудь ее часто вздымалась. Она сейчас сердилась на меня не меньше, чем в день нашего знакомства на госпожу Брук в Дартфорде.

– Немедленно оставьте меня, – сказала маркиза.

Голос ее дрожал; видно было, что она очень старается держать себя в руках.

9

Остаток дня я безуспешно пыталась обрести душевный покой. Мерила шагами спальню: от окна, выходящего на Саффолк-лейн, откуда уже тянуло осенней прохладой, и до камина, где, благодаря стараниям Элис, снова весело трещал огонь. До чего же нехорошо получилось. Ведь супруги Кортни были очень добры к нам с Артуром. И я бы с удовольствием оказала Гертруде любую услугу, но…

Маркиза весьма проницательно усомнилась в моем послушании воле Генри Стаффорда. Да, кузен действительно приказал нам всем остерегаться пророчеств, но она права: я никогда не строила свою жизнь по его указке. Однако открыть Гертруде истинную причину (то есть рассказать о давнем визите к монахине, осужденной впоследствии по обвинению в государственной измене) было бы крайне неосмотрительно и опасно не только для меня, но и для них с Генри.

Желая отвлечься от тяжелых мыслей, я взяла книгу, которую уже начала читать, – «Житие Эдуарда Исповедника», составленное аббатом из Риво. Но жизнеописание благочестивого саксонского короля на этот раз не увлекло меня. Я пробежала глазами длинный абзац, и только в самом конце его до меня дошло, что я не поняла ни слова. Пришлось закрыть эту прекрасную книгу с тисненным на красной обложке названием. Впрочем, все книги в моей спальне были самого высокого качества. Я знала, что Гертруда последние два года потихоньку скупает имущество распущенных по приказу короля больших монастырей. Тем самым она спасала жизнеописания христианских мучеников, а также тексты католических молитв от грубых и глупых придворных, захватывающих в свою собственность постройки, принадлежавшие церкви. В день моего приезда хозяйка дома вручила мне изысканное издание «Зерцала святого жития Иисуса Христа». А теперь получается, что я отплатила ей черной неблагодарностью. Гертруда наверняка считает меня капризной упрямицей.

Ах, если бы сейчас рядом со мной были друзья, которых я оставила в Дартфорде! Уж они бы меня поняли. Мы с Артуром приехали в гости на месяц. Прошло всего две недели, но если бы существовала возможность, не обижая никого, уехать сегодня же, я бы не задумываясь сделала это. Как жаль, что нельзя обо всем поговорить с сестрой Винифред и братом Эдмундом. Я получила три письма от нее и одно – от него, совсем коротенькое. Мне так хотелось снова услышать его сдержанный голос, заглянуть в его карие глаза, в которых светились душевная чистота и глубокий ум.

Я села на край роскошной кровати под балдахином, которую хозяева любезно предоставили мне, и расплакалась, как ребенок, который не понимает, за что его наказали. Выплакавшись вволю, я немного успокоилась, но чувство растерянности осталось. А такое со мной бывало редко.

Спустились сумерки. Послышался топот копыт. За окном плясало пламя факела; как всегда, его зажигали ближе к ночи. Генри Кортни, маркиз Эксетер, возвращался домой.

Разумеется, у Генри при дворе имелись свои апартаменты. Но король сейчас жил в Гринвиче, и мой кузен добился разрешения ночевать дома, с женой и сыном. Каждое утро в домашней часовне он слушал мессу, а потом отправлялся к реке, и его на лодке отвозили в королевский дворец. Как близкий родственник монарха и человек высокого происхождения, он должен был служить королю. И обедали мы теперь не сразу после полудня, как прежде, а вечером, когда на дворе уже было темно, поскольку непременно поджидали главу семейства.

Меня всегда трогало всеобщее волнение, которое охватывало «Алую розу», когда возвращался Генри. Я нигде не видела такой преданности домочадцев хозяину. Хлопали двери, слышался топот бегущих ног, то на одном этаже, то на другом раздавались возбужденные крики. Все, начиная от какой-нибудь посудомойки и до важного дворецкого, управлявшего многочисленным штатом слуг, торопились предстать перед милордом в главном вестибюле и присутствовать на вечернем богослужении.

Когда я подошла к лестнице, Генри как раз показался в дверях. Везде горели только что зажженные свечи. Слуги, числом более шестидесяти человек, стояли перед ним: мужчины кланялись, женщины приседали. И Гертруда тоже, неизменно встречая супруга на первой ступеньке, склонялась в глубоком реверансе.

Впоследствии меня часто спрашивали, что именно делало Генри Кортни столь привлекательным человеком. Его трагическая гибель до сих пор не дает покоя всякому, кто не утратил душевной отзывчивости.

Что же, постараюсь объяснить. Ну, прежде всего, его внешность. Мой кузен, как, впрочем, и король Генрих, был внуком Эдуарда IV: оба они унаследовали от йоркширского монарха высокий рост, бледную кожу и голубые глаза. Кроме того, Генри Кортни еще обладал скромностью и простотой манер, доброжелательной открытостью и прямотой, а также неизменно сохранял спокойствие в любой ситуации. Он никогда и ни от кого не требовал, чтобы ему оказывали какие-то особые знаки почтения. Возможно, именно поэтому все и демонстрировали с такой охотой маркизу Эксетеру свое уважение и преданность.

Стоя вместе с другими на лестнице, я вдруг почувствовала, как кто-то берет меня за руку.

– Джоанна! – воскликнул Артур, ослепительно улыбаясь. – А я сегодня стрелял из лука!

Господи, до чего же у меня всякий раз теплело на душе, когда я видела радостную мордашку Артура! Прошло всего две недели, а речь его сильно изменилась в лучшую сторону. Это было похоже на чудо.

По заведенной домашней традиции мы запели любимый церковный гимн Генри:

 
Тебе пред окончаньем дня,
Создатель, молимся сейчас,
Чтоб, как всегда, Ты был, Господь,
Хранитель и защитник нам.
 

Глаза мои обратились на близнецов, Джеймса и Джозефа. Тот, которого я уже видела сегодня, пел с огромным воодушевлением. А вот второй близнец едва шевелил губами. Я слышала, что в детстве с Джозефом приключилась беда, в результате чего он слегка повредился в рассудке. И с тех пор брат старался всячески оберегать его и опекать. Вот и сейчас Джеймс слегка подталкивал Джозефа локтем, чтобы тот вспоминал слова гимна.

Когда мы закончили петь, Генри подошел к жене. По дороге он раздавал слугам улыбки, ободряюще кивал то одному, то другому.

– Миледи, – сказал он, целуя Гертруде руку.

– Милорд, – прошептала она.

По крайней мере, в одном Генри точно не был похож на Эдуарда IV, известного своими любовными похождениями. Всю свою жизнь мой кузен любил одну только Гертруду.

Народу за обедом всегда собиралось немного: из членов семьи – супруги Кортни, их сын Эдвард да мы с Артуром. Кроме того, с нами за одним столом ели Констанция и Чарльз (как люди уважаемые, поставленные во главе всех слуг Генри и Гертруды), а также семейный священник и юный учитель и наставник Эдварда, студент Оксфордского университета. Мы с Гертрудой разместились по одну сторону длинного стола, но между нами села Констанция, и лица хозяйки мне видно не было.

Оба мальчика целыми днями упражнялись в стрельбе из лука. И когда подали фазанов, Эдвард с отцом завели беседу о влиянии длины лука на точность выстрела. Артур слушал их, забыв обо всем на свете и стараясь не пропустить ни единого слова.

О, как мне хотелось, чтобы Артура ждало лучшее будущее, чем то, которое, похоже, было уготовано ему, останься он жить в Дартфорде. Артур принадлежал к роду Стаффордов. Он должен был обучиться всем наукам и искусствам, подобающим человеку высокого происхождения. К сожалению, семейства Стаффордов и Булмеров утратили свой прежний блеск и влияние. Другое дело – Генри Кортни: этого представителя древнего рода король Генрих осыпал всеми мыслимыми благами. Так что никто другой в целом свете не мог помочь Артуру больше, чем наш нынешний хозяин «Алой розы».

– Скажи, Эдвард, а ведь правда же Артур демонстрирует большие успехи? – спросила Гертруда и, наклонившись в кресле, обернулась ко мне. – Может, он сам нам расскажет, чему сегодня научился?

Ее манера смотреть в глаза собеседнику так, словно она заговорщически ему подмигивает, была, как всегда, обворожительна. И вдобавок в который уже раз она словно бы каким-то сверхъестественным образом вдруг сумела заглянуть в мои мысли и узнать о моих надеждах, связанных с будущим Артура.

Я неуверенно улыбнулась в ответ и, слушая возбужденный рассказ малыша о том, как он провел день, наконец смогла попробовать фазана. Досадный дневной эпизод канул в прошлое, и, я надеялась, навсегда.

Разговор коснулся знакомых Кортни семейств, живущих на западе страны. Чарльз сообщил некоторые новости, которые узнал из присланных ему писем: у А. умер отец; Б. кругом в долгах как в шелках; урожай нынче из рук вон плох. Атмосфера за столом была мне знакома, примерно такие же разговоры велись и в Стаффордском замке: соседям тщательно перемывали косточки, обсуждали все, даже самые мельчайшие подробности чужой жизни, – разумеется, для присутствующих делалось исключение. Мою матушку подобные пересуды всегда страшно злили. Ей хотелось говорить на высокие темы: о важных политических событиях, о государственных делах. Но у Стаффордов это было не принято. Я поняла, что и в семействе Кортни тоже не любили разговоров о короле, его советниках и приближенных, о придворных делах и политике, о событиях в Англии и за рубежами нашей страны.

– Не забудь, послезавтра я устраиваю прием, – вдруг обратилась Гертруда к мужу. – Будут только свои и одни лишь дамы. За столом станут подавать пирожные и сладкие вина. Джоанне должно понравиться.

Она сказала это так, будто мне уже давно было известно об этом приеме, хотя я впервые о нем слышала. Генри так и просиял, а я попыталась скрыть удивление. Неужели Гертруда забыла предупредить меня? Но эта женщина никогда ничего не забывала. И с чего это, интересно, она взяла, что мне понравится? Ведь я согласилась погостить в Лондоне, выдвинув условие – не иметь ничего общего с королевским двором и придворными.

Неужели Гертруда специально ждала момента, чтобы «пригласить» меня в присутствии Генри, когда менее всего вероятно, что я стану артачиться?

Но, спохватившись, я отбросила эти мысли и устыдилась. Разве она не промолчала о нашей ссоре по поводу астрологии, разве не продемонстрировала при всех искренний интерес к Артуру? Я уж не говорю о великодушной доброжелательной заботе, которой в «Алой розе» нас окружали ежедневно, ежеминутно.

Генри Кортни положил вилку на стол.

– Я полагаю, настала минута поговорить еще об одном предстоящем событии, дорогая кузина. Каждую осень я устраиваю званый обед в честь своего лучшего друга Генри Поула, барона Монтегю. На этот раз обед назначен на четвертое ноября и будет проходить у нас в «Алой розе». И я бы очень хотел, чтобы вы, Джоанна, почтили нас своим присутствием. Мне кажется, вы знакомы с Монтегю, или я ошибаюсь?

– Да, я когда-то была представлена Поулам, – ответила я.

Мой кузен Генри Стаффорд был женат на Урсуле Поул, и ее братья и сестры регулярно гостили в Стаффордском замке. Братьев было трое: старший Генри, который всегда казался мне человеком несколько высокомерным; средний Реджинальд, тихий ученый-книгочей; и младший Годфри, головорез, каких мало, – признаться, его я особенно не любила. Но сейчас меня беспокоили не гости, а дата званого обеда: четвертое ноября, позже, чем мне хотелось бы.

– Значит, договорились, вы будете присутствовать на этом обеде, – улыбаясь, заключил Генри.

– Да, но позвольте напомнить, что как раз в это время, – запинаясь, ответила я, – мне обещали доставить вторую часть станка для производства гобеленов. Так что сразу после этого обеда я должна обязательно вернуться в Дартфорд.

Мои слова вызвали за столом настоящую бурю. Артур с Эдвардом шумно выражали протест. Гертруда смотрела на меня чуть ли не с ужасом. Но больше всего меня огорчило выражение, появившееся на лице Генри.

– Разве вам плохо у нас, дорогая Джоанна? – проговорил он огорченно.

Господи, как больно было мне слышать эти слова. Ведь во время пребывания в «Алой розе» именно беседы с Генри Кортни доставляли мне больше всего радости. Я не раз по вечерам приходила к кузену в кабинет. И, ласково поглаживая двух собак, которые преданно смотрели ему в глаза, он с огромным воодушевлением говорил со мной о том, что занимало его больше всего: о прошлом нашей страны, о прежних королях Англии. Признаюсь, когда-то я мечтала вот так же проводить вечера со своим отцом. Но после того как прошлой зимой он умер, я забыла, что такое семейный уют, ощущение дома, спокойная беседа у камина. А Генри вернул мне это чувство.

Артур, похоже, расстроился еще больше.

– Нет, нет… Я не хочу уезжать отсюда! – хныкал он.

– Ну-ну, не стоит переживать раньше времени, – гладила я малыша по руке, пытаясь успокоить. – Пока мы с тобой еще никуда не уезжаем, а там видно будет…

Да уж, не стоило заводить при нем речь об отъезде, надо было сначала подготовить мальчика.

Разговор за столом вернулся к приему, который устраивала Гертруда. Выяснилось, что не будет герцогини Саффолк. Зная, что супруг этой дамы, герцог Саффолк, считался лучшим другом короля, я не слишком огорчилась. Но тут маркиза сказала:

– Герцогиня прислала записку. Она очень сожалеет, что не сможет приехать, поскольку давно хотела познакомиться с вами, Джоанна.

– Зачем ей знакомиться со мной? – спросила я, почуяв неладное.

– Думаю, тут все дело в ее матери, Марии де Салинас.

Я невольно сжала в руке нож, которым резала фазана. И сразу перенеслась мыслями из этой уютной столовой в холодный и убогий замок Кимболтон, к постели умирающей Екатерины Арагонской. Вместе с Марией де Салинас мы ухаживали за королевой в изгнании. Эта женщина оказалась самой преданной из всех приближенных Екатерины. Как и моя матушка, Мария де Салинас приехала в Англию из Испании много лет назад, будучи совсем еще девочкой. И, как и моя матушка, а также мать Гертруды, вышла замуж за знатного англичанина, лорда Уиллоуби. Я хорошо помнила, как после смерти королевы, случившейся на рассвете, мы стояли у ее ложа, крепко обнявшись.

– Леди Уиллоуби умерла, – тихо сказала я. Я знала, что верная фрейлина пережила свою королеву меньше чем на год. И призналась: – Из всех дам, которых вы сейчас назвали, мне больше всего хотелось бы познакомиться с герцогиней… в память о ее матери.

Гертруда посмотрела на мужа, словно испрашивая на что-то разрешения. Он кивнул.

– Герцогиня Катрин еще совсем молода, ей нет и двадцати. Она четвертая жена лорда Саффолка. Но, к сожалению, должна сообщить вам, Джоанна, что она убежденная протестантка.

Пока остальные заканчивали ужин, я напряженно размышляла о Катрин Брэндон, герцогине Саффолк. Как могла она исповедовать веру, согласно которой боготворимая ее матерью блаженной памяти королева была объявлена злостной еретичкой?

После ужина, по заведенному обычаю, я отправилась в комнату Артура, чтобы немного побыть с ним. Малыш снова повеселел и забыл про то, что так расстроило его за обеденным столом. Я пыталась его развлекать, но, поскольку сама была очень расстроена, это у меня выходило из рук вон плохо.

Что-то произошло в «Алой розе»: исчезло былое чувство покоя, в атмосфере безмятежности, окружавшей меня прежде, словно бы потихоньку собиралась гроза. Первые две недели здесь прошли гладко, но то, что случилось нынче утром в большой зале, вывело меня из равновесия; я просто не знала, что делать. Генри прямо из-за стола отправился с Чарльзом в кабинет обсуждать какие-то не требующие отлагательств хозяйственные проблемы. Подобные разговоры могли у них продолжаться часами. Может быть, если бы я доверилась Гертруде, поговорила с ней по душам (нет, не о своих страхах по поводу давнего пророчества, но о том, что я видела и слышала возле камина в ее доме), искренность и доброжелательность в отношениях между нами была бы хоть частично восстановлена? Рассудив так, я уложила Артура в постель и снова отправилась в покои маркизы.

Проходя мимо ванной комнаты, я услышала женские голоса. Из всех моих знакомых только у Гертруды была специальная комната для мытья и купания. А пока хозяйка принимала ванну, служанки убирались в спальне и грели воду в огромном котле, подвешенном на крюке над огнем в камине. Я постучала в дверь.

– Войдите! – крикнула Гертруда.

Помещение, куда я вошла, было не слишком просторным. Почти все место занимала большая деревянная ванна, которая, как мне рассказывали, была изготовлена по личному проекту маркизы. В ванне лежала Гертруда: густые черные волосы ее были высоко уложены и заколоты, вода доставала ей до груди. На поверхности плавали какие-то травы, а также лепестки цветов апельсина – фрукта, растущего в Средиземноморье. Заполненная паром комната была насыщена густым экзотическим ароматом.

Увидев меня, Гертруда испуганно вздрогнула и села.

– Ох, простите, я подумала, что это служанка принесла горячую воду, – сказала она.

Впервые видя жену Генри обнаженной, я с удивлением обнаружила, насколько она худая. Высокий рост Гертруды и ее осанка уравновешивались тщательно подобранной одеждой, которая прекрасно подчеркивала ее изящную фигуру. Но теперь я заметила, до чего же костлявые у нее плечи.

На стуле рядом с ванной сидела Констанция, на коленях у нее лежала небольшая открытая шкатулка со связками писем. Сама Гертруда тоже обеими руками держала письмо, которое при моем появлении поспешно бросила Констанции.

Фрейлина быстро наклонилась и протянула руку, но не сумела поймать письмо. Скользнув у нее между пальцев, оно порхнуло по воздуху и упало на пол, прямо к моим ногам. Я подняла лист бумаги и заметила, что он был исписан латинскими фразами.

– Джоанна, я с большим удовольствием поговорила бы с вами, но мне нужно поскорей закончить с письмами, – сказала Гертруда. – Вы не возражаете?

А что тут можно возразить, все правильно. Но меня смутил ее тон: Гертруда проговорила это довольно резко, даже раздраженно. Нет, конечно, маркиза не сердилась на меня, просто у нее слабые нервы. И еще она упорно смотрела на письмо, которое я подняла.

– Что вы, что вы, извините за вторжение, – ответила я и протянула письмо Констанции. Та быстро схватила его и сунула в коробку. – Значит, до завтра?

Интересно, что так испугало Гертруду, думала я, шагая по длинным коридорам, освещенным прикрепленными к стенам свечами (путь к спальне показался мне на этот раз страшно длинным). Почему она внезапно так разнервничалась? Вряд ли из-за этого письма. Я успела прочитать только одну фразу: «de libero arbitrio». В переводе это значит «по своей доброй воле».

Но что-то в этой фразе задело меня. «По своей доброй воле»… Где-то я это уже слышала. Я стала вспоминать разговоры, происходившие сегодня, а потом и в предыдущие дни. Нет, вроде бы в последнее время нигде ничего подобного не звучало. Или я ошибаюсь?

И только уже посреди ночи, когда один беспокойный сон сменялся другим, я вдруг вспомнила. И, задыхаясь, села на постели.

Эти самые слова я услышала десять лет тому назад: сначала от сестры Анны («Простите меня, леди Стаффорд, но сестра Элизабет сказала, что собирается побеседовать с Джоанной с глазу на глаз. И то лишь в том случае, если девушка сама захочет этого, по своей доброй воле,а не по принуждению»), а потом – от сестры Элизабет Бартон. «Если со мной что-либо случится, ты должна пойти ко второму и к третьему провидцу, только так ты получишь полное пророчество, – вот что сказала мне в тот памятный день монахиня. – Хорошенько запомни, что ты должна совершить. Но только по своей доброй воле.Когда третий провидец предскажет тебе будущее, ничего остановить уже будет невозможно. Пути назад просто не будет».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю