Текст книги "Чаша и крест"

Автор книги: Нэнси Бильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

14

Я еще долго стояла у окна, глядя туда, где пропали во тьме четверо всадников. Как легко оказалось меня одурачить! Гертруда что-то тайно замыслила и не стала понапрасну терять времени. Воспользовавшись отсутствием мужа, маркиза переоделась в одежду простолюдинки и бесстрашно отправилась в путешествие по ночному Лондону. А ведь это было сопряжено с немалым риском: жителям столицы строго-настрого запрещалось с наступлением темноты выходить на улицы.

Я решила, что ни в коем случае не буду спать, пока они не вернутся, сколько бы ни пришлось ждать. А потом, как и обещала Генри, отправлю к нему с донесением Чарльза.

Часов в моей спальне не было, поэтому я не могу точно сказать, сколько времени отсутствовала Гертруда. Кажется, почти всю ночь. Несколько раз, не в силах бороться с усталостью, я чуть не засыпала. Но всякий раз усилием воли отгоняла сон.

В очередной раз умывшись холодной водой, я вдруг услышала снаружи слабый шум. Я подкралась к окну. Факел у входа давно прогорел. Ночь была темная, безлунная. Но слух мой различил цокот копыт: по Саффолк-лейн к «Алой розе» приближались четверо всадников. Двое спешились и подошли к воротам, а еще двое проехали к конюшне верхом. Гертруда наконец вернулась домой.

Как только голова моя коснулась подушки, я мгновенно уснула. Какая ужасная ночь! Мне показалось, что буквально через несколько секунд кто-то осторожно потряс меня за плечо. Это была Элис.

– Простите меня, госпожа. Я стучала, но вы не отвечали. Пришел портной.

Я совсем забыла про примерку. Отчаянно потерла глаза, не в силах прогнать сон и усталость. Никак не могла собраться с мыслями. Голова моя так и раскалывалась от боли, хоть криком кричи. Поняв, что сейчас мне понадобится вся моя сообразительность и решимость, я шепнула служанке:

– Передай Чарльзу, что у меня есть для него срочное поручение.

О, как не хотелось мне в тот день стоять перед портным, который наверняка начнет вертеть меня в разные стороны и втыкать в ткань булавки. Да и встречаться с Гертрудой, откровенно говоря, не было никакого желания. Я чувствовала себя совершенно разбитой.

А вот маркиза Эксетер, казалось, всю ночь проспала сном младенца. В глазах ее не было заметно никакой усталости. Пока портной со своим подмастерьем крутили меня так и этак, Гертруда внимательно наблюдала за процессом. Драгоценная серебристая ткань, которая в ящике торговца выглядела такой легкой, тяжело давила мне на плечи.

Я исподтишка внимательно разглядывала маркизу и заметила, что сегодня она не такая, как обычно: подозрительно оживленная и сияющая искренним весельем, которое даже не пыталась скрывать. Я вспомнила, что, когда мы с Гертрудой еще только познакомились в Дартфорде, сквозь ее учтивые манеры постоянно проглядывало нервное возбуждение. Тогда я подумала, что это ее обычное состояние. Однако, приехав домой, в «Алую розу», жена Генри успокоилась, и возбуждение ее прошло. Невольно напрашивался вывод: нынче ночью произошло что-то чрезвычайно важное.

Примерка наконец закончилась, и я хотела было пойти отдохнуть, но Гертруда настоятельно попросила меня остаться.

– Вам очень к лицу эта ткань, Джоанна, – сказала она. – Вы в ней просто прелесть. Она так выгодно выделяет красоту ваших глаз, цвет волос…

Я промолчала.

– Представляете, мой кондитер, – продолжала Гертруда все тем же фальшивым тоном, – такой затейник! Раздобыл где-то новый оригинальный рецепт и теперь добавляет в свои изделия какой-то необычный сахар, который привезли с далеких тропических островов. Я хочу, чтобы вы попробовали… Вот, прошу вас. Если понравится, прикажу подать за обедом. Ну что, Джоанна, каково это на ваш вкус?

Без особого желания я села в кресло рядом с маркизой, попробовала и сморщилась:

– Слишком сладко.

– Правда? – Гертруда как бы в шутку разочарованно надула губки.

– Вообще-то, я в этом деле плохой советчик, поскольку не люблю сладостей.

Она поерзала в кресле, склонила головку набок и иронически заметила:

– Наша Джоанна отказывает себе во всех удовольствиях, даже в том, чтобы вкусно поесть.

Гертруда явно пребывала в игривом настроении, но у меня не было сил и дальше сносить ее поддразнивания. Я снова попросила разрешения удалиться. И снова она удержала меня. На этот раз маркиза поднялась с кресла и встала передо мной в полный рост, уперев руки в бока.

– Джоанна, да что это с вами? Уж не больны ли вы?

– Нет.

Я тоже встала и хотела осторожно обойти ее.

– Вы что, не выспались сегодня? – В больших карих глазах Гертруды сияли неподдельная любовь и нежность. Ну просто ангел во плоти: «Ах, примерьте это платье, оно вам к лицу! Ах, попробуйте, милая кузина, как это вкусно!» А сама вовсю плетет заговоры и интриги и хладнокровно лжет, подвергая мужа и сына, а заодно и нас с Артуром страшной опасности.

– Да, – медленно проговорила я. – Сегодня я всю ночь не спала.

Сердце мое отчаянно колотилось, поскольку я только что приняла решение. Нет уж, больше Гертруде не удастся обвести меня вокруг пальца. «Хватит быть игрушкой в ее руках. Я ее не боюсь», – думала я. Злость придала мне сил, в голове мигом прояснилось. Перед внутренним взором внезапно возник образ брата Эдмунда: мой далекий друг укоризненно качал головой, умоляя действовать более осмотрительно. Но он был не в силах убедить меня, что я не права.

– С чего бы это? – участливо поинтересовалась Гертруда.

– Всю ночь ждала вашего возвращения.

Маркиза нимало не смутилась, лишь уголки ее губ дрогнули.

Отворилась дверь, вошла Констанция:

– Миледи, там пришел Чарльз. Он хочет видеть госпожу Джоанну. Говорит, она позвала его, чтобы дать какое-то срочное поручение.

– Пусть подождет, – проговорила Гертруда, не отрывая от меня глаз.

Мы снова остались одни.

– Ну, Джоанна, что же вы не спрашиваете, куда я ездила? – сказала хозяйка особняка, сохраняя совершенное спокойствие. – Разве вы не хотите, чтобы в вашем послании моему мужу было побольше фактов? Вы же об этом с ним договорились, так? Когда Генри тайком приходил к вам в спальню, было решено, что вы через Чарльза должны посылать ему доносы. Молчите? Ну, тогда я хочу вас кое о чем расспросить, Джоанна. Я имею в виду ваше легкомысленное и недостойное поведение: подумать только – вы коварно заманили к себе в спальню женатого мужчину!

– Вы прекрасно знаете, что это неправда, – ответила я, вне себя от ярости.

– Что вы говорите? А вот я думаю иначе. – Она засмеялась, и этот ее смех еще больше разозлил меня.

– Думайте, что вам угодно, миледи, но я обязательно сообщу маркизу о том, что прошлой ночью вы покидали дом.

Я двинулась к двери. Однако не успела сделать и трех шагов, как Гертруда схватила меня за руку, совсем как недавно в Дартфорде. Но на этот раз гораздо крепче.

– Мы ездили совсем недалеко, Джоанна. У меня было свидание с одним человеком. Весьма необычным человеком, таких немного на белом свете. Он обладает тайным знанием и почти ни с кем не соглашается встретиться. Но мне повезло, и мы договорились, что я приду к нему в одно тайное место, в удобный для нас обоих день и в самое подходящее для такого рода дел время года.

Я выдернула руку, но осталась на месте. Если на Гертруду нашел такой стих, что она решилась все рассказать, надо послушать.

– И как его зовут, этого человека? – спросила я.

– Я не знаю, как его зовут на самом деле. Все называют его Оробас.

– Все? – нетерпеливо переспросила я. – Кто это все? И что это за имя такое – Оробас?

На нежной шее Гертруды забилась жилка.

– Кажется, это имя латинского происхождения. А почему он взял его… Думаю, потому, что в Священном Писании говорится о некоем демоне по имени Оробас, который служит в аду верховным оракулом.

Я осенила себя крестным знамением и, не в силах сдерживаться, закричала:

– Говорите, он взял имя в честь демона?! Так, выходит, вы водите дружбу с теми, кто поклоняется демонам? Нет худшего святотатства, чем это! Похоже, вы сошли с ума, уважаемая Гертруда!

– Да никакая я не сумасшедшая, – ответила она. – И этот Оробас вовсе не поклоняется демонам. Просто имя у него такое, только и всего. Честно говоря, я даже толком не знаю, что оно означает. Возможно, «провидец». И с чего это вы взяли, Джоанна, будто я вожу с ним дружбу? Я плачу этому человеку деньги, причем немалые, чтобы он предсказывал мне будущее. Прошлой ночью Оробас поведал мне, что есть одно пророчество… Признаться, я давно этого ждала. Правда, сначала я должна кое-что исполнить. И тогда Оробас сообщит мне, в чем именно заключается это пророчество. Он мне поклялся.

Молитвенно сложив руки, я бросилась перед женой Генри на колени.

– Умоляю вас, Гертруда, бросьте это дело, пока не поздно. Не слушайте никаких пророчеств. Это опасно и для вас, и для ваших близких – для всех, кто любит вас. Именем Пресвятой Девы Марии заклинаю вас, остановитесь!

Гертруда невозмутимо смотрела на меня сверху вниз: похоже, слова мои нимало ее не тронули.

– Джоанна, что вы делаете?! – воскликнула она. – Вам подобное совсем не к лицу, встаньте сейчас же. Это даже смешно, особенно если вспомнить, что недавно вы были почти монашкой.

Она наклонилась и подняла меня. Глаза наши встретились.

– Ну-ка, признавайтесь, что онавам такое сказала? Чем сестра Элизабет Бартон настолько вас напугала?

Я вырвалась из рук маркизы и шагнула назад так резко, что налетела на стол и чуть не упала.

– Так вам известно, что я была в Кентербери… – запинаясь, проговорила я.

– Да, Джоанна, я знаю, что в сентябре тысяча пятьсот двадцать восьмого года от Рождества Христова сестра Элизабет Бартон сообщила вам, что, если ей не удастся остановить короля Англии, настанет ваша очередь. Она сама мне об этом сказала. Но в чем именно заключается пророчество, которое касается вас? Этого она не поведала никому, ни единой душе. Думаю, что этого не знал никто, кроме вас и сестры Элизабет, а ее уже нет в живых.

Гертруда снова подошла ко мне совсем близко, в глазах ее горел огонек, как у охотника, который долго гонялся за жертвой, наконец-то настиг ее и сейчас поразит насмерть.

– Сестра Элизабет Бартон от всего отреклась, – заявила я. – Ее пророчество ровным счетом ничего не значит.

– Вы прекрасно знаете, что это не так, – сказала Гертруда. – И понимаете, почему она была вынуждена сделать вид, что отрекается. Я нисколько не сомневаюсь, что знаю причину, по которой сестра Элизабет Бартон не выдержала испытаний, которым ее подвергали в Тауэре. Пророческий дар этой удивительной женщины был подлинным, дарованным ей самим Богом. Однако ей пришлось притворно отречься, потому что только так можно было прекратить бесконечные допросы: сестра Элизабет Бартон боялась, что у нее в конце концов вырвут вашу тайну. Она сделала это, чтобы спасти вас, Джоанна.

– Нет, нет, нет! – Я закрыла ладонями уши. – Не хочу этого слышать!

Гертруда оторвала мои руки от ушей.

– Перестаньте, – сердито прошептала она. – Вы уже не ребенок. Хватит изображать тут невесть что! Лучше послушайте меня, Джоанна. Без вас все наше предприятие рухнет. Вы, и только вы, можете спасти нас от Генриха Тюдора и восстановить в Англии истинную веру.

– Интересно, как вы себе это представляете, Гертруда? Король распустил все монастыри, все церкви разграблены. Нам остается только смириться.

– Смириться? – вскричала она. – Когда в опасности наши бессмертные души, вы советуете смириться? А вам известно, что несколько недель назад король предпринял последние шаги против истинной веры? Такого страшного богохульства и кощунства еще не было! Он отдал на разграбление усыпальницу святого Томаса Бекета в Кентербери! И все драгоценности, все поистине бесценные реликвии перевезли в королевскую сокровищницу. Остались только священные мощи праведника.

Всего несколько шагов – ну от силы десяток, – и я окажусь у двери, за которой меня поджидает Чарльз. Гертруда, конечно, женщина сильная, но если я исхитрюсь добежать до двери, то она уже не сможет удержать меня и помешать выйти из этой комнаты.

Но только я шевельнулась, как Гертруда бросилась ко мне и преградила дорогу.

– Дайте пройти, или я закричу, – прошептала я.

– Не закричите, – парировала она. – И для Чарльза сегодня не будет никаких поручений. Но это еще не все. Завтра ночью я снова еду к Оробасу, и вы отправитесь со мной. Причем без всякого принуждения, по своей доброй воле.

Снова эти слова! Я была потрясена. Так, значит, в том письме речь шла обо мне. Теперь коварный замысел Гертруды стал мне совершенно ясен.

– Я ни за что с вами не поеду, даже и не надейтесь.

– Пожалуйста, сделайте это для нас, Джоанна! – Голос ее был полон отчаяния.

– Для вас? Кто это «вы»? Кто приказал вам увезти меня из Дартфорда? И чья это идея – отправить меня теперь к прорицателю?

– Этого я вам не скажу.

– А я никуда не поеду с вами! – в бешенстве прокричала я. – Ни завтра, ни послезавтра – никогда! Вам понятно, Гертруда? Сейчас я отправлю послание маркизу, после чего немедленно покину этот дом!

Губы ее задрожали. На щеках выступили красные пятна.

– И вам не интересно знать, что я расскажу мужу, когда вы уедете?

– Нет, не интересно.

– А если я скажу Генри, что его разлюбезная Джоанна Стаффорд, как и я, тайно встречалась с Элизабет Бартон? Если он узнает, что вы на самом деле лгунья и предательница?

Услышав эту мерзость, я вздрогнула, но сдержалась.

– Говорите что хотите. Меня ничто не остановит.

– Да? Вы уверены? Я знаю про вас и еще кое-что, и вам вряд ли понравится, если об этом услышит Генри, да и другие тоже… И это уже не имеет никакого отношения к пророчествам.

Распахнулась дверь, и снова вошла Констанция.

– Чарльз очень настаивает, миледи. Говорит, что должен немедленно видеть госпожу Стаффорд.

Я двинулась было к выходу, где за спиной Констанции маячил Чарльз, но внезапно Гертруда схватила меня за плечи и прошептала мне на ухо, отбросив всякие церемонии:

– А что, если я всем расскажу, что ты когда-то была шлюхой и путалась с Джорджем Болейном?

У меня перехватило дыхание.

«Теперь я понимаю, – мелькнула в голове мысль, – что такое конец света». Вслух же я смогла произнести только два слова:

– Закройте дверь.

Констанция вышла. За дверью послышался приглушенный разговор, а потом раздался звук удаляющихся шагов.

– Вам лучше присесть, Джоанна, – сказала Гертруда. Отчаяния в голосе ее как не бывало. Только забота и сочувствие. – Вам нехорошо?

Я отвернулась, пытаясь вернуть самообладание.

– Леди Рочфорд солгала вам, – хрипло проговорила я.

– Ах, Джоанна, – отозвалась Гертруда. – Она сказала правду, это же очевидно.

По щекам моим потекли слезы.

– Мне было тогда всего шестнадцать лет.

Гертруда покачала головой:

– Если это вас утешит, накануне казни Болейн объявил перед собравшейся толпой, что он страшный грешник и заслуживает смерти. Возможно, в эту минуту злодей думал о вас и обо всех остальных девушках, которых заставил страдать.

Я сжала пальцы в кулаки и отчаянно потерла глаза. Но это не помогло. Слезы все текли и текли без остановки.

– Кто еще об этом знает?

– Больше никто, – ответила Гертруда. – И я не скажу никому, клянусь вам, как перед Богом… но только если вы завтра поедете с нами. Прорицатель сказал, что без вашего присутствия ничего не получится. И поставил условие: вы должны приехать по своей доброй воле.

Я так долго боялась услышать предсказание второго пророка, страшилась сделать еще один шаг навстречу своему ужасному жребию. Но еще больше боялась я того, что преступление Джорджа Болейна против меня рано или поздно откроется. Я ни в чем не была виновата: я никак не поощряла этого страшного человека, я изо всех сил боролась с ним, когда он настиг меня в занавешенном портьерами углу гостиной своей сестры, я отчаянно сопротивлялась – но он оказался сильнее. Я знала, что в такого рода делах словам женщин обычно не верят. И не сомневалась, что, если правда всплывет, во всем станут обвинять одну только меня и на моих близких падет позор. Все эти страхи настолько тесно переплелись у меня в душе и тем самым так неизмеримо усилились, что я чувствовала себя уничтоженной.

Гертруда прекрасно понимала, что теперь мне придется сделать то, о чем она просила. Другого выхода у меня просто не было. Как бы я стала жить, если бы вдруг обнаружилась ужасная правда?

Внезапно сознание мое пронзила еще одна страшная мысль.

– А вы уверены, что Джейн Болейн никому не рассказывала о том, что сделал со мной ее муж? Или что она рано или поздно не проговорится?

Гертруда ничего не ответила. Я отняла руки от глаз и посмотрела на маркизу, ожидая увидеть на лице ее злорадство. Но не заметила ничего подобного, скорее, наоборот. Лицо ее выражало какую-то старческую печаль. Тонкие, едва заметные морщинки вдруг стали глубже и выступили резче. За каких-то десять минут она постарела на десять лет.

– Скажите же, – настаивала я, – успокойте меня, пообещайте, что после поездки с вами мне никогда не придется краснеть перед людьми. Ну же, вы действительно уверены в том, что леди Рочфорд будет молчать?

Гертруда села в кресло. Руки на ее коленях дрожали.

– Джейн Болейн мне ничего не говорила. Честное слово, Джоанна, она ничего не знает о том, что сделал с вами ее покойный муж. Просто я увидела выражение вашего лица, когда вы познакомились с вдовой Джорджа Болейна: а всему двору было известно о его развратной натуре, он обожал портить молоденьких девушек. И я сразу догадалась, что это случилось и с вами тоже. Это как в картах: я сблефовала и выиграла.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

15

После заката солнца двери «Алой розы» всегда запирались. Слуги заканчивали работу около семи вечера, иногда – позже, а уже в восемь отправлялись спать. Но в ту ночь в десять часов ко мне в дверь кто-то постучал. Это был Джеймс, одетый в старый поношенный плащ и брюки для верховой езды. Не говоря ни слова, он протянул мне руку ладонью кверху. С некоторым содроганием, я протянула ему свою. Слуга вывел меня из комнаты в темноту.

Ему не требовалось освещать дорогу свечой. Все повороты коридора, все лестницы и ступеньки Джеймс знал вдоль и поперек: лишь изредка левой рукой ощупывал стену, а правой тащил меня за собой. Но он делал это не грубо, а довольно осторожно, совсем не так, как в тот день, когда я попыталась забрать Артура и сбежать из этого дома. Нынешней ночью я была для него ценным грузом.

В кладовой имелась дверь, через которую можно было попасть в коридор, соединявший «Алую розу» с узким проходом, ведущим на улицу. За считаные секунды мы оказались на свежем воздухе. С Темзы тянуло сыростью. Мы быстро зашагали к конюшне.

Джеймс завел меня внутрь и, приказав второму близнецу:

– Следи, чтобы не сбежала, – поспешил обратно.

Джозеф что-то проворчал в ответ. Он стоял, не спуская с меня глаз и вертя в руках кусок веревки с таким видом, будто ему не терпелось меня связать.

Но я демонстративно не обращала на него внимания. Прислушивалась к звукам, доносившимся из стойл: лошади жевали сено и переступали с ноги на ногу. Я все никак не могла выбросить из головы сестру Элизабет Бартон. Неужели то, что сказала Гертруда, правда? А вдруг сестра Элизабет и правда нарочно отреклась от всех своих видений, чтобы подручные короля перестали ее допрашивать и ничего не узнали обо мне?

«Ты – та, кто пойдет по следу…»

Джеймс вернулся с Гертрудой, которая тоже была одета в скромное платье и плащ с капюшоном. Констанции нигде не было видно. В путь снова отправятся четверо, но на этот раз четвертой буду я.

Мы выехали на Саффолк-лейн, доехали до конца улицы и свернули на соседнюю, более широкую и застроенную двухэтажными деревянными оштукатуренными домами. За окнами не светилось ни единой свечки. Все приличные жители столицы давно уже спали в своих постелях. Это днем Лондон полон шума: звон и гам, крики людей и животных, вопли и смех. Но по ночам всегда тихо, вот и сейчас улицы словно вымерли.

На одном из поворотов Джеймс вдруг соскочил с лошади и засвистел, коротко и пронзительно.

И тут же из ближайшего переулка выскочили двое мальчишек. Они передали Джеймсу какие-то длинные предметы. Воздух наполнился едким запахом и осветился золотистыми языками пламени. Оказалось, это факелы.

Из проулка выскользнуло еще несколько темных фигур. На этот раз – взрослые мужчины, их было шестеро. По очереди подходя к Джеймсу, незнакомцы жадно хватали монеты, которые он им протягивал. В свете факелов я заметила, что все шестеро вооружены дубинками и заостренными палками.

Процессия, в центре которой ехали мы с Гертрудой, двинулась в путь: впереди ехали Джеймс и шли люди с факелами, с обеих сторон вокруг нас двигались головорезы-наемники. Замыкал шествие Джозеф.

Гертруда заговорила – в первый раз за все время:

– Чтобы провести нас по этим районам, требуется не менее двух факельщиков. А эти люди, они защитят нас, если вдруг возникнет необходимость. Им щедро заплатили: нынче ночью они заработают больше монет, чем увидят за целый год.

Я ответила не сразу:

– Я бы предпочла, чтобы в случае нападения они не справились со своей задачей. Тогда мы уж точно не попадем туда, куда направляемся.

Гертруда пришпорила лошадь и подъехала поближе. Поскольку она не сняла капюшон, я не видела ее лица. Зато отчетливо слышала каждое слово.

– Джоанна, из-за политики короля вы пострадали гораздо больше многих. Вашему дяде отрубили голову, вашу кузину зверски сожгли на костре. Имущество вашей семьи разграбили. А потом еще вдобавок разрушили монастырь, эту духовную обитель, единственное ваше пристанище в нашем бренном мире. А вы ничего не хотите делать, чтобы отплатить за все, – абсолютно ничего.

Слова маркизы, в которых звучал столь откровенный вызов, застали меня врасплох.

– Отплатить за все? – как эхо повторила я.

Честно говоря, мне даже думать об этом было странно. Ну, посудите сами: Генрих VIII окружил себя людьми беспощадными и жестокими. Церковь при нем утратила свою руководящую роль в обществе. Армия полностью подчинялась одному только ему. Все боялись короля, и его власть полностью держалась на страхе.

– Король – наш государь, помазанник Божий, а мы его подданные, сам Бог велел нам повиноваться ему, – дипломатично ответила я.

– Сам Бог? Вы в этом уверены? – иронично поинтересовалась Гертруда Кортни.

Услышав подобное заявление, я впервые усомнилась в том, что она пребывает в здравом уме, и прошептала:

– Но ведь Генрих Восьмой – наш король.

– Возможно, он недолго им останется, – отрезала маркиза. – Папа Климент еще два года назад составил буллу, в которой отлучил короля от Церкви. Его святейшество немало потрудился, чтобы вернуть Англию в лоно истинной веры. Он долго являл истинно христианское терпение, но после совсем уж вопиющих мерзостей – я имею в виду ограбления святых усыпальниц и церквей – очень близок к тому, чтобы обнародовать свою буллу. Теперь Католическая церковь предаст Генриха анафеме.

Неужели анафеме? Это слово вызывает дрожь и ужас у всякого правоверного христианина. Помнится, наш домашний священник, чтобы хоть как-то укротить и усмирить непослушных детей из семейства Стаффордов, любил употреблять его в воспитательных целях, четко выговаривая каждый слог. У меня в ушах до сих пор звучит его хриплый голос: «А-на-фе-ма! Что это значит? А это значит проклятие, отлучение от милости Божией, изгнание, невозможность участвовать в таинствах, причащаться. Предание анафеме сопровождается исполнением торжественного ритуала, включающего колокольный звон, чтение Священного Писания и возжигание свечи – причем в конце его свеча должна быть погашена, ибо преступивший заповеди Господни лишен сияния Божьей благодати».

– Но как же король станет править страной, если его отлучат от Церкви? – недоуменно спросила я скорее себя саму, чем Гертруду, но она с готовностью подхватила мой вопрос.

– А он и не станет управлять Англией, попросту не сможет. И священной обязанностью всех христианских монархов станет смещение его с трона. Мало того, мы, его подданные, не будем иметь права сплотиться на защиту короля. Вот что будет, если его святейшество предаст Генриха анафеме.

«Ну и ну, – подумала я. – Если это правда, то в корне все меняет. Но с другой стороны, можно ли доверять прогнозам Гертруды?» Поэтому я иронически заметила:

– Ну а вы, как я понимаю, стали действовать, не дожидаясь благословения Папы? Какое предательство против короля вы уже совершили?

Гертруда фыркнула:

– Никакого. Впрочем, не стану скрывать: да, я вынула из тела государства одну мучительную занозу. Я убрала Болейнов. И вы должны благодарить меня за это.

– Это сделали вы? – невольно воскликнула я, до глубины души пораженная тем, что арест, суд и казнь Анны и Джорджа Болейнов Гертруда обозначила словом «убрала».

Она кивнула:

– Многие при дворе ненавидели Болейнов, но что толку? Только вечно ныли и жаловались. Герцог Норфолк подсунул королю несколько смазливых шлюх, надеясь отвлечь государя от Анны, которая вцепилась в него мертвой хваткой. Но это не помогло. Я всю свою жизнь наблюдала за Генрихом и знаю, как он обращается с женщинами. Тут требовалась полная противоположность Анне Болейн. И между прочим, именно я нашла подходящую кандидатуру. Джейн Сеймур много лет служила при дворе, была фрейлиной как первой, так и второй жены короля. Типичная серая мышка, совершенно непривлекательная, за ней даже и не волочился никто. Но у Джейн имелось одно качество, которое гораздо важнее красоты или ума. То, чего не хватает вам, Джоанна. Она была честолюбива. И чтобы добиться любви короля, в точности следовала моим указаниям.

Сводничество Гертруды показалось мне отвратительным, но нельзя было не признать смелость этого предприятия, увенчавшегося полным успехом.

– Ну, хорошо, – сказала я. – Вы уничтожили Болейнов и сделали свою протеже королевой, а что в результате? Король отвернулся от Рима. Монастыри распущены. А королева Джейн и пальцем не пошевелила, чтобы предотвратить это бедствие.

– Королева Джейн старалась спасти монастыри, – горячо возразила Гертруда. – Вы и понятия не имеете, как она рисковала. И если бы она не умерла, то как мать наследника трона получила бы громадное влияние.

– Сейчас можно говорить все, что угодно, – отрезала я. – А что было бы на самом деле, мы так никогда и не узнаем.

На этом наш спор прервался, поскольку перед первым факельщиком вдруг выросла фигура какого-то бородача, державшего в руке длинную палку.

– Я – ночной страж Доугейта, – прорычал он. – Немедленно отвечайте, что вы делаете на улице в столь поздний час и куда направляетесь!

Джеймс спрыгнул с лошади и направился к бородачу. Они о чем-то негромко переговорили. После того как небольшой, туго набитый мешочек перекочевал в недра потрепанного плаща великана, тот махнул нам рукой:

– Проезжайте!

Джеймс торопливо подошел к Гертруде:

– Страж следующего района потребует от нас в два раза больше монет, миледи. Но мы должны заручиться его защитой: нам придется ехать мимо игорных домов. Другого пути, к сожалению, нет.

– Делайте как надо, – отозвалась она.

Мы миновали еще две длинные темные улицы. В конце второй, на углу, Джеймс остановился; дальше шла под уклон совсем узенькая, но вымощенная булыжником улочка. Вдали перед каким-то низким зданием мерцал огонь. До слуха нашего донеслись крики и, как ни странно, звуки музыки.

– Надо подождать здесь, пока не подойдет местный страж, нам потребуется его помощь, – сказал Джеймс.

Но Гертруда заявила, что нашей личной охраны более чем достаточно. Джеймс стал с ней спорить, и той ночью я впервые поняла, насколько сложными были их отношения. Как слуга он должен был беспрекословно подчиняться своей госпоже, но в то же время Джеймс был и ее другом и единомышленником, да вдобавок еще и человеком, безусловно, сильным, смелым и очень неглупым.

– Если соберется шайка черни, нам с ними не справиться, нас всего маленькая горстка, – предостерег он маркизу. – К тому же посмотрите на этих так называемых защитников, их буквально шатает от голода.

– Да откуда здесь взяться шайке?.. Это просто смешно, – отвечала Гертруда. – Не хватало нам тут стоять, трястись от страха и ждать у моря погоды. Не забывайте, что нам назначено определенное время и опаздывать нельзя. Надо поскорее ехать вперед!

Недовольно качая головой, Джеймс влез на лошадь. В жалкой кучке людишек, окружающих нас, послышался слабый ропот. Но они не посмели ослушаться приказа маркизы Эксетер.

Выстроившись гуськом, мы медленно двинулись по узенькой улочке; копыта лошадей цокали, животные то и дело спотыкались о неровные камни мостовой. Я вдруг со страхом поняла, что человек, шагавший рядом с моей лошадью, – калека: одно плечо у него было выше другого, а на спине горб. Я быстро вознесла в душе молитву за него.

Улочка была такая узенькая, что если бы я вытянула в стороны обе руки, то могла бы коснуться пальцами противоположных стен погруженных во мрак домов, мимо которых мы ехали. Достигнув конца ее, мы оказались на широкой улице. Возле ближайшего дома горел яркий костер. Это его свет я видела издалека. Вокруг костра стояли какие-то люди: они грелись, протягивая к пламени руки, громко разговаривали и смеялись, будто в Лондоне и в помине не было никакого запрета ходить по городу ночью. А окна самого здания были озарены светом множества свечей.

На втором этаже, в высоких окнах с потрескавшимися стеклами, то и дело мелькали силуэты. Хотя время уже явно близилось к полуночи, все здание наполнял шум голосов. Догадавшись, что это и есть пресловутый игорный дом, я вся напряглась.

Мы проезжали достаточно близко от костра: можно было разглядеть грубые, отталкивающие лица сгрудившихся вокруг него людей, вдохнуть запахи дыма, эля и рвоты. Что и говорить, картина была просто отвратительная. Мне приходилось заглядывать в потемки человеческой души, но обычно порок все-таки принято скрывать, прятать за щитом моральных правил. Но здесь никто друг перед другом не притворялся.

Люди у костра равнодушно поглядывали на нас и продолжали свои разговоры. Я облегченно вздохнула и успокоилась. Никто нас здесь не тронет, страхи Джеймса оказались беспочвенными.

И вдруг сбоку здания распахнулась дверь. На улицу нетвердой походкой вышел какой-то мужчина в обнимку с женщиной, чьи груди буквально вываливались из корсажа. Увидев нас, парочка сразу остановилась.

Я быстро опустила глаза и дернула поводья. Лошадь тронулась с места.

– Эт-то еще что такое? – заорала женщина.

Я не поднимала головы.

– Вы что, привезли новых шлюх? – завизжала она. – Ошиблись адресом! Саутуарк на другом берегу!

Ее спутник захохотал. Потом вдруг раздался какой-то треск, совсем близко. Один из стоявших у костра бросился ко мне. Джеймс быстро развернул лошадь, чтобы преградить ему дорогу.

– Эй, в чем дело? Мы никого не трогаем! Зачем устраивать шум? Дайте нам спокойно проехать! – крикнул он, стараясь, чтобы голос его звучал беззаботно и даже весело, но это у него получилось плохо.