Текст книги "Стриптиз в кино"
Автор книги: Нэнси Бартоломью
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 11
А я поехала в город, прямо к Марле.
Та жила в огромном многоэтажном доме на самом берегу Мексиканского залива – где пляжи, магазины, отели, шикарные рестораны. Шумное, жутко дорогое местечко. Но Марла в отличие от меня любила шикануть и показать, что у нее водятся деньжата. Она ездила на ярко-красной двухдверной тачке с убирающимся верхом и даже каждый день ела. В общем, была местной достопримечательностью и любила светиться везде, особенно в бесчисленных магазинчиках одежды, где задорого продают всякие диковинные наряды, вышитые бисером и усыпанные блестками.
На лифте, прозрачном, как стакан, я поднялась на верхний этаж, и с каждым новым этажом екало под ложечкой: я боюсь высоты – долго падать.
Позвонив к ней в дверь, я еще некоторое время слышала, как играет музыка, а Марла подпевает не совсем в такт. Видно, она не слишком переживала по поводу случившегося. Или умела легко переключаться и забывать нехорошее. Если так, ей можно только позавидовать.
Наконец дверь открылась – после того как Марла заглянула в глазок и убедилась, что это я. И вот она на пороге, в нелепом белом халате, отделанном – представляете? – страусовыми перьями. Несмотря на макияж, при свете дня было хорошо видно, что лицо у нее испуганное, и я осудила себя за предположение о ее полной бесчувственности.
– Что? – были ее первые слова. – Что-нибудь еще случилось?
Я прошла по толстому мягкому ковру через холл в гостиную и только тогда ответила:
– Ничего нового. Просто хочу задать тебе несколько вопросов, но с условием, что ты ответишь честно.
Она вылупила глаза с видом оскорбленной невинности.
– О чем ты. Кьяра? Я рассказала все как на духу.
– Только дух был с душком, – позволила я себе съязвить. – А сейчас давай договоримся: ты не будешь увиливать и станешь говорить правду, только правду, одну только правду.
– Про что, Кьяра? Я и так…
– Про оружие, про твоих дружков, про твои симпатии и антипатии. Это понятно? – Я, кажется, начала входить в роль настоящего детектива, и мне нравилось.
– Господи, – скривилась Марла, – разве мы не можем поговорить просто как женщина с женщиной?
– Вот и скажи мне как женщина женщине: почему ты скрыла, что отдала свой чертов пистолет Рику? Не сказала ни мне, ни полиции? Может, потому, что боялась? – Она смотрела на меня не отрываясь, как кролик на удава, и я была почти уверена, что моя догадка верна. – Из-за того, что они сразу определили бы, что из него стреляли? Да, Марла?
Ее молчание и глаза подтвердили мою правоту.
Я никогда не любила эту женщину, вы уже знаете, и она платила мне тем же. Именно поэтому я пожалела сейчас, что ввязалась в это дело… Но с другой стороны, как же иначе? Тем более если правда то, что предположил Нейлор, – что пуля была предназначена мне? Или Джон просто хотел напугать меня, чтобы я не компостировала себе мозги, а уехала бы, как он советовал, на время из города?.. А с третьей, или с какой там по счету, стороны, вдруг Марла ни при чем и я смогу ей помочь оправдаться? Ведь она в самом деле одна, как перст, – ни родных, ни друзей… Быть может, всех уже перестреляла?..
Марла разглядывала уже не меня, а свои ноги, покрашенные в розовый цвет ногти. Молча.
– Марла, я задаю тебе прямой вопрос: ты убила Винус Лавмоушн?
Она вздернула голову и почти закричала:
– Нет! Как ты можешь так думать?
В ее голосе звучало законное негодование. Действительно, как я смею предъявлять ей обвинение, основанное неизвестно на чем? Где улики? Где доказательства?
– Хорошо, Марла. Предположим, я так не думаю… Но ты стреляла той ночью в направлении, где была Винус?
Ее взгляд, устремленный на меня, не предвещал ничего хорошего. Во всяком случае, прямого ответа.
– Да ты… – пробормотала она. – Ты чего?..
Ну почему некоторые люди чуть не с рождения не приспособлены выражать свои мысли и чувства нормальными словами, а предпочитают использовать для этого косноязычные выкрики, а также руки, ноги, слюну, ногти? Марла была одной из ярких представительниц этой группы. Она кинулась на меня, но я успела отступить и оттолкнула ее обеими руками в плечи, заставив остановиться. Воспользовавшись заминкой, схватила ее длинные распущенные волосы, намотала на руку и резко дернула.
– Пусти! – В ее взгляде угасла злоба, остался только страх. В голосе были слезы.
– Не старайся надуть меня, Марла, – отрезала я. – Не веди себя как последняя дура. Я ведь сейчас единственная, кто пока играет на твоем поле. И делаю это не ради тебя, не воображай… Итак, повторяю вопрос: ты пыталась пристрелить Винус?
Я еще разок дернула ее за волосы и отпустила.
– Да, да! – заорала она. И еще раз: – Да! Только это не то, что ты думаешь…
Марла пригладила волосы и заговорила тусклым голосом, без всякого выражения – так, словно продолжала уже давно начатое:
– Когда я застукала ее с Риком, у меня все помутилось, просто себя не помнила от злости. После очнулась: вижу, стою у своей машины… и тут… слышу выстрел.
– Ну и что же все-таки случилось? – спросила я. Ох, следователю нужно иметь большое терпение! Марла пожала плечами и неуверенно хмыкнула.
– Н-ну… Рик, значит, подскочил, вывернул мне руку, отобрал пистолет.
– А что Винус? – крикнула я.
– Винус… помчалась, словно кролик от собаки, обратно в клуб и хлопнула дверью на весь Панама-Сити. Тогда я и сказала Рику, пускай он уберет мою пушку.
Я пристально смотрела на нее. Бред какой-то… Может ли это быть правдой? Не уверена, но ведь всякое бывает.
– Давай уточним, – сказала я. – Выходит, ты, не помня себя от гнева, выстрелила в сторону Винус, но никто этого не видел и не слышал? Что-то не верится.
– Бог мне свидетель, – торжественно заявила Марла.
– Если бы он был свидетелем половины того, что ты говоришь и делаешь, – предположила я, – давно бы забрал тебя отсюда куда-нибудь подальше. – И, не давая ей возможности ответить, спросила: – А где же все-таки пистолет?
– Не знаю. Клянусь тебе!
Я взглянула в сторону балконной двери, туда, где внизу плескался залив. Очень захотелось скинуть мою собеседницу с балкона.
– По-честному, – заныла Марла. – Я рассказала все как есть… Я и Рикки… мы так струхнули. Не могли понять, что делать… Я не думала, что для тебя важно знать, что я хотела пристрелить эту суку. Вернее, напугать, чтоб она обмочилась и не лезла больше на Рика. Думала, если расскажу кому-нибудь об этом, только хуже будет. А оно и так хуже некуда.
Чувствовалось, она очень хочет, чтобы я поверила. Готова на все. Даже полюбить меня как лучшую подругу. Хотя подруг, наверное, у нее сроду не было. В эти минуты я как-то позабыла, что Марла – типичное брехло. Хроник. Без этого просто не может, как Рик без того, чтобы ежесекундно не думать о сексе. А еще мне вдруг пришла в голову скверная мысль, что было бы совсем неплохо, если бы Винсент лишился своего клуба. Он нехороший человек. Хотя где сказано, что владелец такого злачного заведения должен обязательно быть высшей пробы? По крайней мере Винсент не пальцем деланный…
Я продолжила допрос:
– Значит, ты отдала оружие Рику, и пистолет вскоре пропал. Предположим, все так. А сколько времени прошло между тем – слушай меня внимательно, – как ты выстрелила в сторону Винус, и тем моментом, когда ее убили?
Марла наморщила узкий лобик, что свидетельствовало о серьезной работе мысли.
– Наверное, часа два, не меньше. Ведь в нее долбанули, когда клуб уже закрывался. Бар закрылся раньше, и гости вроде разошлись. Поэтому я чуть не опупела, когда какой-то хмырь оказался за кулисами. Он придерживал дверь, чтобы я прошла.
Честное слово, я чуть не треснула ее.
– Марла! Что же ты раньше молчала? Это очень важно. Винсент ведь запретил пускать за сцену гостей!
Она топнула ногой.
– Ты меня замучила! Откуда я могу знать, что он кому запретил? И вообще, после смерти Винус я чуть имя свое не позабыла. Была бы ты на моем месте!
Я не стала отвечать ей, что чуть не оказалась на месте Винус, и задала вполне конкретный вопрос:
– Кто был этот заблудившийся клиент?
– Откуда мне знать? Он не из наших постоянных. Иначе бы я не так удивилась.
– А почему не позвала Бруно, чтобы тот дал ему пинка? Может, он чего спереть хотел? Как он хоть выглядел?
– Очень прилично. Даже слишком. Да ты его должна помнить, Кьяра. Такой холеный итальянец. Он всегда какой-то жутко мрачный. Не похож на ворюгу. Наверное, ждал кого-то и пошел искать.
Я смотрела на Марлу восхищаясь – наконец-то у нее хоть немного заработала одна из мозговых извилин. Только все равно не в ту сторону.
– Молодец, Марла, – одобрила я ее труды. – А если он искал Винус, чтобы застрелить?
Марла встрепенулась. Вариант пришелся ей по душе.
– Конечно, так и было! Как мы раньше не догадались?
– Да, скорее всего, – подтвердила я. – И знаешь, опытные люди мне говорили, что у таких, как он, это входит в привычку. Так что надо смотреть в оба. Не известно, кто из нас будет следующим.
Не знаю, с чего меня понесло, зачем начала пугать и ее, и себя. Может, разозлилась на свою беспомощность, на то, что ни она, ни Рик не могут или не хотят хоть немного мне помочь.
Я продолжала:
– Вполне вероятно, тот, кто убил Винус, захочет продолжить, и, представляешь, наш убийца – если это не ты, конечно – будет торчать каждый вечер в клубе и выбирать очередную жертву. А заодно вычислять, кто свидетель его преступления, кого нужно тоже убрать…
– Перестань! – взвизгнула Марла.
Я не перестала, но пластинку сменила.
– Поэтому, – заключила я, – если ты что-то скрываешь, то, пока не поздно, расскажи все мне или полиции.
После этих слов я направилась к двери.
– Подожди, – произнесла она сдавленным голосом. Я повернулась, уже взявшись за дверную ручку.
– Еще кое-что… я вспомнила.
– Давай, Марла. Говори.
– Этот итальяшка… он никогда не дает чаевые!
Ох! Мне хотелось испепелить эту идиотку и пепел развеять над заливом, но я взяла себя в руки и удалилась, даже не слишком сильно хлопнув дверью.
Да, от Марлы толку, как от козла молока, и, выходит, все нужно взвалить на себя. Что именно? Для начала установить слежку за итальянцем, который, быть может, поднаторел в убийствах куда больше, чем в раздаче чаевых.
Глава 12
Когда я вернулась домой, Рейдин и Флафи ожидали меня, сидя на ступеньках соседкиного трейлера, и вид у обеих был не слишком радостный. Мягко выражаясь.
Я поставила машину, вылезла и решила молча пройти к себе, но меня остановил явственный вздох Флафи, услышанный мной на расстоянии. Вздох существа, оставившего всякие надежды.
– Вы обе словно только что с похорон, – заметила я, надеясь этим невеселым предположением изменить их настроение. Но мне не удалось.
Рейдин, в свою очередь, тяжело вздохнула и покосилась на Флафи.
– Этот паскудный мир, – произнесла она, – в котором мы живем… Наша дорогая собачка чуть не влюбилась в писаного красавца, а он разорвался на части перед ее носом.
Я нахмурилась. От бреда, который она несла, веяло чем-то действительно жутким. Я подошла ближе и убедилась, что Флафи выглядит испуганной и какой-то потерянной. Даже не бросилась ко мне с приветствием, продолжала жаться к ногам Рейдин.
– Что случилось? – спросила я.
Соседка так затрясла головой, словно хотела отделить ее от тела.
– Я выпалывала участок, – начала она. Слово “выпалывать” означало у нее проверять свой двор, в котором она размещала какие-то хитроумные, но совершенно безопасные для других ловушки, предохранявшие ее, как она считала, от нашествия инопланетян и фламандцев, – Выпалывала себе, – повторила она, – и тут вижу: твоя чихуа выбежала из своей дверцы. Ну, выбежала и выбежала…
Я любила Рейдин, но сейчас мне хотелось ее стукнуть чем-нибудь за многословие. Тем более что я чувствовала: речь пойдет о чем-то серьезном. Однако я знала, торопить соседку бесполезно – это может привести к тому, что рассказ еще больше затянется. Так что я выжидательно молчала.
– … и чуть не попала в руки молодого красавца, – закончила свою фразу Рейдин. – Тоже чихуа. А может, не чихуа.
Я все-таки не выдержала.
– Рейдин, – сообщила я с кислой улыбкой, – у собак нет рук. Только лапы.
Ее не потрясли мои знания о мире животных.
– Пускай так, как ты говоришь, – вздохнула старушка. – Но когда Флафи побежала к нему, он не нашел ничего лучшего, как взорваться. Такое нередко бывает и в любви.
– Что?!
Я крикнула так испуганно и громко, что Рейдин подскочила на месте и, вынув руки из-за спины, показала мне то, что держала: лохмотья рыжевато-коричневого пластика и несколько красных и синих колесиков. Как от детской игрушки.
– Знаешь, что это было, девушка? – спросила она. – Механическая собачка. Кто подсунул эту штуку на твою дорожку, как ты думаешь? Почему она взорвалась чуть не под самым носом у Флафи? Хорошо, с ней инфаркт не случился.
– Рейдин! – Я продолжала кричать. – Ты видела, кто это сделал?
Она покачала головой, наклонилась к Флафи, стала ее гладить. Та дрожала мелкой дрожью у нее под рукой. Продолжая гладить собаку, Рейдин принялась напевать:
В любви творятся чудеса: Она меняет в полчаса И человека, и змею – И те окажутся в раю!..
Я никогда не слышала ни мотива, ни слов этой песни, но соседка – настоящий кладезь никому не ведомых мелодий. Однако я не дала ей перейти ко второму куплету и снова крикнула:
– Рейдин! Ты видела, кто?..
– Нет, – ответила она. – А ты?
Я поникла головой, меня охватило отчаяние. И чувство полной беспомощности. Неужели никто, кроме меня и Флафи, не понимает, как страшно то, что произошло?
Словно в ответ на мой вопрос послышался шум мотора. Я узнала эти звуки: их мог издавать только “таурус”
Нейлора. Мне захотелось спеть вместе с Рейдин, но она уже закончила.
– Во всяком случае, – сказала она удивительно здравым тоном, – я сделала одну правильную вещь: вызвала полицию. Пусть хоть кто-то из нас троих уцелеет и живет в любви и счастье.
О полиции лишний раз напомнили отдаленные звуки сирены, означавшие, что за Нейлором следует подкрепление. Это было уже серьезно. Если Рейдин устроила ложную тревогу и опять затеет разговоры о фламандцах и марсианах, ей не поздоровится.
Флафи оживилась и завиляла хвостиком, тоже узнав машину Нейлора. Чем он так привлекает, этот коп, всех существ женского пола?
Шаловливая мысль, мелькнувшая у меня в голове, вмиг испарилась, когда я увидела, как Нейлор, тормознув машину, выскочил из нее – в пуленепробиваемом жилете, в специальных небьющихся очках, в каске и с пистолетом наготове.
– Где бомба? – крикнул он в сторону Рейдин. Думаю, оставшаяся часть дня прошла бы для меня куда спокойнее и приятнее, если бы я сумела удержаться от смеха. Но я не смогла. Всему виной эта чертова каска. Она выглядела чертовски нелепо у него на голове. Впрочем, и жилет тоже. Об очках я уж не говорю.
Рейдин пошарила где-то позади себя и протянула Нейлору взорвавшуюся игрушку (о том, что это собака, сейчас можно было лишь догадываться), представлявшую собой мешанину из пластмассы и проводов.
– Ложная тревога, – сказала она. – Или покушение на убийство с помощью детской игрушки.
Ее слова звучали как длинный заголовок детективного – романа.
Нейлор с отвращением поглядел на старушку.
– Я забираю вас с собой! – рявкнул он. – Мы поместим вас в городскую больницу и будем держать там следующие сто лет. Если не больше.
Я подскочила к нему. Зачем он пугает бедняжку? Она хотела как лучше, а он…
– Погоди, Нейлор… – сказала я.
– Нет, это ты погоди! Я шутил с ней и обходился достаточно мягко, сама знаешь, но то, что произошло сегодня, переходит все границы. Она представляет общественную опасность, отвлекая полицию от настоящих дел.
– Да послушай меня! Успокойся, Нейлор. Тревога не была ложной. Рейдин никого не обманывала… Ты можешь выслушать? Кто-то оставил эту игрушку на дорожке к моему трейлеру, и, когда Флафи выбежала, эта штука сдетонировала. Или как это говорится?
– Так и говорится, – буркнул он.
– Какое-то чудо, что Флафи не пострадала! – воскликнула я.
Нейлор снова взглянул на Рейдин, на сборную солянку из проводов и ошметков у нее в руках и мрачно кивнул. Потом перевел взгляд на своих коллег – они подъехали на двух дежурных машинах со специально обученными собаками – и махнул рукой, чтобы те уезжали. Что они и сделали, не скрывая неодобрения и бормоча ругательства.
Во время вынужденной паузы Нейлор успел избавиться от своего снаряжения и предстал перед нами в более нормальном виде и с менее раздраженным лицом. Я хотела надеяться, что он понял и раз и навсегда зарубил себе на носу: на Рейдин нельзя обижаться, как бессмысленно обижаться на дождь или землетрясение. Просто нужно верить, что именно ты не намокнешь и не провалишься сквозь землю.
Мне казалось, Нейлору уже все должно быть ясно, но он продолжал стоять в палисаднике у Рейдин, о чем-то размышляя. Потом двинулся к порогу, возле которого та стояла, как всегда, заложив руки за спину. Ступал он с превеликой осторожностью, так как был уже наслышан о ее капканах и не хотел угодить в какой-нибудь из них.
– Ничего страшного, – утешила его Рейдин. – Умные и добрые люди в мои ловушки не попадаются.
Однако Нейлор не поверил ей на слово, и был прав, потому что чуть не запутался в рыболовной леске, протянутой от бочки с водой к навесу над лестницей.
Благополучно закончив путь, он молча протянул руку соседке. Та поняла, что следует не пожимать ему ладонь, а положить в нее изуродованную игрушку.
– Осторожней с этим, – предупредила она. – В неумелых руках и тарелка может взорваться.
Джон глубоко вздохнул – это я увидела со спины и осознала, каких усилий ему стоит сдерживаться в такой серьезный момент и не обрушивать на Рейдин всю силу полицейского воздействия.
– Спасибо за предупреждение, – сказал он самым вежливым тоном, на который только был способен. И спросил, немного поколебавшись: – Быть может, вы желаете что-то рассказать мне об этом… м-м… вторжении вражеских сил?
Лицо Рейдин разгладилось. Старушка уже забыла об угрозе упрятать ее в больницу и с готовностью повторила все, что рассказала мне. Но с одним добавлением.
– Я вообще-то не видела того, кто это подбросил, но слышала, как машина подъехала и остановилась между нашими трейлерами. Как раз я вышла свои заграждения проверять… Но об этом я уже говорила… А у него музыка опять играла.
– У кого? – спросил Нейлор.
Рейдин огляделась по сторонам и заговорщицким тоном сообщила:
– Я и позабыла уж эту песенку, не слыхала с тех пор, как сам Дэн Хикс ее наяривал. Мой дорогой покойный муж очень ее любил. А тут два раза кряду и…
– Что два раза, милая? – Я вмешалась, чтобы приостановить не слишком связный рассказ.
– Как что? Да вот эта, которая… как ее? “Как же смогу я скучать по тебе, если ты не уезжаешь? ” – Рейдин оперлась на дверь и мечтательно улыбнулась. – Никогда не принимала эти слова на свой счет. Но мотив что надо. Убойный.
Нейлор повернулся и пошел от дверей Рейдин, держа в руке поломанную, переставшую быть опасной игрушку. Когда он уже выходил из ее владений, соседка бросила вдогонку фразу, заставившую его резко остановиться.
– Эти ребята из цветочного магазина, видать, очень любят такую музыку.
– Почему вы так решили, Рейдин? – спросил Нейлор, поворачиваясь к ней.
– А как же, если и в тот раз, и в этот она играла у них в машине? Они и сегодня на ней приехали.
– Откуда вы знаете? Видели?
– Машину – нет, она за углом была. А слышать – слышала. Та же музыка, что и когда цветы привозил… “Как же смогу я скучать по тебе… ” Ужасно любил мой бедный муж эту песню…
Я посмотрела на Нейлора и прочитала в его глазах искреннюю благодарность в адрес моей странноватой соседки. Что меня очень обрадовало.
Глава 13
Нейлор не стал тратить много времени на то, чтобы объяснить мне основы криминалистики и суть лабораторных исследований. Просто поспешил уехать, чтобы поскорее сдать на экспертизу взорвавшуюся игрушечную собаку. Перед этим он коротко сказал мне, что игрушку, как и букет цветов, следует рассматривать в качестве предупреждения. Пока еще полушутливого, если подобные вещи вообще можно назвать шуткой.
– Если бы они хотели, – добавил он, – причинить тебе и твоей собаке более серьезный вред, то начинили бы свою чертову игрушку не таким количеством взрывчатки. Но, как бы то ни было, Кьяра… – его голос звучал непривычно серьезно, – как бы то ни было, они дали тебе понять: не вмешивайся во все эти дела. То же самое, дорогая, пытался сказать тебе и я, только другим способом.
Взгляд, который он бросил на меня при этом, не выражал ни симпатии, ни ласки: типичный взгляд полицейского при исполнении служебных обязанностей. Я для него была сейчас лишь одним из свидетелей преступления, да еще из тех, кого нужно охранять, чтобы не случилось чего-нибудь плохого. Конечно, он хотел бы запереть меня в доме, и чтобы я носа не высовывала на улицу, не говоря уж о клубе. Но ведь там, помимо всего прочего, моя работа – пускай некоторые считают ее не вполне пристойной. (Не знаю, не знаю, по-моему, это куда пристойнее, чем, например, политика, где люди зачастую оголяются гораздо больше, но в отличие от нас не доставляют этим ровно никакого удовольствия никому: ни женщинам, ни мужчинам.) Да, там, в клубе, пока еще была моя работа, которая мне давала и средства, и, если хотите, своего рода удовлетворение: меня многие знали, мной любовались. Разве это не приносит вполне естественного удовлетворения? Даже радости… Ох, далеко не всегда, конечно.
На вечер я оставила Флафи у Рейдин, забросав их пачками со сладостями, которые были утешением для обеих, и собачьй едой. А еще они будут счастливы от общения друг с другом – если, конечно, не умрут раньше времени от переедания. Надеюсь, сегодня больше никто не побеспокоит Рейдин опасными глупостями вроде букетов с угрожающими записками или самовзрывающихся игрушек.
– Иди, иди, Кьяра, – напутствовала меня Рейдин со своего любимого кресла. – У нас с Флафи все будет о’кей. Кроме того, мой Джерри… – она ласково похлопала приклад дробовика, – он всегда со мной и готов отразить любое вражеское нашествие. За нас не беспокойся, дорогая. Мы поиграем с собачкой в настольный хоккей, поедим немножко, посмотрим программу о животных, Флафи вдоволь полает на львов и обезьян…
Обычно на пути в клуб я думаю о разных вещах, однако сейчас все мысли сосредоточились на Рейдин и Флафи, оставшихся в одиночестве там, куда уже дважды наведывались посланцы неизвестных преступников. Или преступника – что не намного лучше. А может быть, даже хуже. Мне думалось, сама я еще как-то могу за себя постоять, но старая полубезумная женщина… И крошечная собачка… Они ведь так уязвимы, невзирая на все дробовики. И убийца это прекрасно знал.
Тот самый убийца или маньяк, который испугался моих не слишком активных действий и, вполне вероятно, избрал меня следующей жертвой. Но почему? Этого понять я никак не могла. Неужели только потому, что я пытаюсь что-то нащупать и веду свой не слишком умелый розыск? А может, убийца Винус действительно кровавый маньяк, поставивший целью отстреливать танцовщиц-стриптизерш? Винус оказалась первой в этом ряду. Или, наоборот, первой должна была стать я, а гастролерша оказалась случайной жертвой?
Я продолжала думать обо всем этом, когда переезжала через мост над заливом и видела внизу огоньки множества яхт и лодок, отражавшиеся в чернильно-темной воде. А над всем этим мигали и переливались ранние звезды. Ночь стояла теплая и ясная. В такие ночи я нередко задерживалась у воды или ехала очень медленно, подставляя голову весеннему бризу. Хотите верьте, хотите нет, мне такое общение с природой помогало потом в танцах, придавало им, так я считаю, большую естественность и непосредственность. Однако сейчас было не до этого – хотелось поскорее и в безопасности доехать до места. Сегодня я не буду на сцене играть ни в какие полуэротические “ку-ку” и “найди меня” – нет настроения, к тому же нога болит. Сегодня буду в красном бархате – само достоинство и элегантность. Наш режиссер замер от удивления, увидев меня у входа, и встал в дверях, словно решил помешать войти.
– Кьяра! Опять? Почему ты не у себя дома на диване? Зачем все это? Сама ведь знаешь, тебе нужен отдых.
Я слегка подмигнула ему – он славный парень, этот Рыжик – и продолжила путь в гримерную.
– Кьяра, – повторил он с не вполне понятной мне интонацией, – мы не думали, что ты…
– А я вот она, здесь, – ответила я и вошла в комнату.
Вчера на моем месте сидела Марла. Сейчас на нем рядом с моими тюбиками, банками и флакончиками возвышалась совершенно незнакомая мне блондинка и гляделась в мое зеркало.
Остальные девушки, находившиеся в комнате, сразу – умолкли. Новенькой потребовалось некоторое время для того, чтобы понять: что-то произошло. Она замерла с кисточкой в руке и медленно повернулась. Я уже сказала, она была блондинкой, теперь я увидела, что, как и полагается, у нее были голубые невыразительные глаза, маленький кукольный носик и губки бантиком.
– Привет! – каркнула она самоуверенным тоном. – Я Фрости Лике.
Думаю, английская королева Виктория представлялась намного скромнее.
Я ничего не ответила, занятая тем, чтобы унять какую-то детскую ярость, – так бывает, если видишь, как чужая девчонка сидит на полу и играет твоими куклами.
Блондинка, видимо, не так истолковала мое молчание, потому что, сменив тон на снисходительный, продолжила:
– Да, дорогуша. Я та самая Фрости Лике, кинозвезда. Ну и что такого, верно? Ведь все мы прежде всего люди, не так ли?
Она хихикнула, а одна из наших девушек глубоко вздохнула в предвкушении скандала.
– Да, мы люди, как ни странно, – ответила я кукольной кинозвезде. (Вы видели хотя бы одну картину с ней? Я – нет.) – Зовут меня Кьяра, – продолжала я. – Можете увидеть это имя на спинке того стула, на котором сидите.
Фрости выполнила мое пожелание и улыбнулась:
– Ой, как интересно! На стуле написано имя.
Еще чуть-чуть, и захлопает в ладоши от восторга, подумала я. Но ошиблась. Я поняла, что она все-таки актриса, и, видимо, неплохая, потому что в какой-то неуловимый момент лицо ее преобразилось: невыразительные голубые глаза потемнели, в них явственно проступила злость, сдобренная весьма приличной порцией презрения. И если первое на меня не произвело особого впечатления, то пренебрежение я снести не могла. Не говоря уже о словах, которыми сопровождался этот взгляд:
– Уверена, дорогуша, ты найдешь для себя другое место. Мистер Гамбуццо мне сказал: садись, где хочешь, где понравится. Я же все-таки приглашена сюда, ты, наверное, знаешь… А вы, девушки, – она обвела всех взглядом, – не могли бы не галдеть и вести себя приличнее? Мне нужно сосредоточиться на гриме. Я ведь артистка, а не просто стриптизерша.
Девушки и в самом деле примолкли. Я в три шага преодолела расстояние между собой и “артисткой”, как ни странно, совершенно не ощущая боли в раненой заднице, после чего рванула на себя спинку стула с написанным там моим именем и с нашей приглашенной звездой – так, что все это оказалось на не слишком мягком бетонном полу гримерной. Потом нагнулась, убедилась, что гастролерша в полном порядке, и, схватив за волосы, приподняла ей голову.
– А теперь послушай меня, – сказала я. – Ладно? Мне наплевать, что там напел тебе Гамбуццо, и еще больше наплевать на то, что ты о себе и о нас думаешь. Но заруби себе на своей кукольной нюхалке, что пока еще звезда здесь – я. А ты – москит в нашей галактике. И если хочешь работать с нами, веди себя прилично, подчиняйся нашим правилам и не выпендривайся. А иначе, чего доброго, выпадешь в осадок… Если поняла, то, пожалуйста, вставай с пола и займи любое свободное место за нашим общим прилавком. А твой бантик советую держать закрытым.
Фрости поднялась, но не вняла моему доброму совету.
– Я пожалуюсь своему агенту, – крикнула она, – и завтра тебя здесь не будет! Вылетишь, как пробка!
Я выпрямилась, оглядела присутствующих.
– Жутко напугала нас, верно? Мы все просто трясемся – от страха и воем от ужаса, правильно, девушки?
Девушки охотно изобразили и то, и другое. Когда смолкли их завывания, я проговорила:
– Видишь, как ты всех перепугала? Пожалуйста, не говори ничего своему агенту.
Она подскочила ко мне и ущипнула за руку. Я сжала большой палец ее правой руки и дернула. Фрости вскрикнула.
– Не слишком приятно, правда? – Я надавила на палец еще раз. – Представляешь, если каждая из нас сделает это хотя бы по одному разу? Поэтому давай решим сразу, чьим правилам ты будешь следовать, Фрости, – нашим или своим?
Она молчала. Я снова нажала на ее палец.
– Вашим, – выдохнула она. – Хватит!
– Пусть будет так, дорогая. Иначе тебе станет здесь очень неуютно. А теперь будь нашим гостем и веди себя соответственно.
Я отпустила ее, она взглянула на меня без особой приязни, но, как мне показалось – может, я ошибаюсь, – с некоторым уважением и, забрав свою косметику и прочие причиндалы, отправилась на свободное место. Присутствующие постепенно успокоились и вернулись к своим делам.
Тони по прозвищу Дикарка подождала, пока та отвернулась к зеркалу, и шепнула мне:
– Говорят, у нее большие связи. И собственный телохранитель. Ты ведь знаешь, Кьяра, кинобизнес – это тебе не танцы голяком. Там такие бабки крутятся! Эти люди шутить не любят.
Я взглянула на Фрости. Та достала крошечный мобильник и что-то тихо бурчала в него. Судя по выражению лица, ее разговор не сулил мне ничего хорошего.
– А кто ее агент? – спросила я у Тони. – Ты знаешь? Вообще-то наша Тони не лучшая лошадка в стойле, и в ее ржании, кроме ругани, я обычно мало чего могла разобрать, но сейчас девушка разговорилась – похоже, ее тоже задела заносчивость заезжей дивы, – и кое-что интересное я сумела узнать и намотать на ус.
– Посредником у этой лярвы, – негромко сообщала мне Тони, опасливо косясь в конец комнаты, – тот самый Барри Змей, который до нее приволок сюда Винус. Она уже дала ему жару: перво-наперво сказала, что ее не устраивает общая гримерная, раздевалка и что в клубе хреновая охрана, и за неудобства и риск пускай ей больше платят. Уж не знаю, как они там столковались с Винсентом… Я так думаю, – Тони совсем понизила голос, – у нее своя “крыша”, а с Винсента она просто потянуть хочет. И если у него тоже своя “семья”, то, чего доброго, они столкнутся здесь, у нас в клубе. Сечешь? Вот будет драчка!
Мне это не слишком понравилось, хотя я не очень верила в то, о чем толковала Тони. Чтоб у нас, в тихом маленьком Панама-Сити, появились сразу два мафиозных клана, да еще стали наезжать друг на друга? Из-за чего, собственно? Из-за какого-то паршивого стрип-клуба? Или, ха-ха, из-за этой белобрысой сявки Фрости? Много чести! Где-нибудь в Атланте, Филадельфии, Чикаго – это да. Но здесь?..
