Текст книги "Пленница моего сердца"
Автор книги: Нэн Райан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 13
Словно бледная тень, несчастная Мэри Эллен проводила долгие часы на палубе величественной «Океании», медленно рассекавшей серые воды Атлантики. Светлые волосы ее трепал ветер, юбки липли к стройным ногам, пока она бездумно смотрела вдаль, на свинцовые глыбы волн.
Ее буквально губила сердечная тоска. Она и знать не знала, что человек может так страдать. Иногда ей казалось, что еще один час такой муки – и она не выдержит.
Мэри призывала смерть – ей казалось, что мгновенная кончина может принести избавление. Не в силах думать ни о чем другом, она в мучительных подробностях восстанавливала в памяти события последней недели. Снова и снова она вызывала в памяти тот разговор с отцом. Те жуткие слова, что слово в слово повторил ей отец. «Я терпел Мэри Эллен возле себя не один год. Помогите мне попасть в Аннаполис, и я оставлю вашу драгоценную дочку в покое». О нет, ее возлюбленный просто не мог сказать такое!
Мэри Эллен до сих пор не могла принять как данность то, что случилось. Она не понимала, как могла так жестоко ошибиться в Клее, не могла поверить, что человек, которого она любила всем сердцем и душой, беззастенчиво ее использовал. Это просто не могло быть правдой. Произошла ужасная ошибка, и всему этому в конце концов найдется какое-то разумное объяснение. Если бы только она могла увидеться с Клеем, поговорить с ним! Клей любит ее, он не может причинить ей боль.
Или...
Мэри лучше других знала, как сильно хотел Клей попасть в академию – это казалось ему самым важным в жизни. Но разве она была для него ничем? Неужели он считал ее лишь проходной пешкой, которой можно пожертвовать во имя главной цели?
Самым горьким во всем этом было то, что он мог без труда получить и то и другое. Родители ее любили Клея, доверяли ему так же, как и она, – по сути, он уже стал членом их семьи. Но тогда почему?
Круг за кругом проходила Мэри все те же муки ада. То ей казалось, что во всем этом кроется какая-то фатальная ошибка, тогда как Клей действительно любит ее и продолжает любить, однако в следующий момент она уже верила в то, что все сказанное отцом – чистая правда и Клею, этому бессердечному, беспринципному, одержимому карьерой негодяю, никогда не было до нее никакого дела.
Безнадежность ситуации порождала у Мэри ощущение полной беспомощности, и она снова начинала плакать. Потом слез стало меньше и на смену им пришла депрессия. Поведение Мэри Эллен вызывало у ее матери все больше беспокойства. Дочь часами могла неподвижно стоять на палубе, вцепившись в перила, она не желала ни с кем общаться, а глаза ее были пусты и безжизненны.
В конце концов Джулии Пребл стало не по себе. Она пристально следила за дочерью, боясь, как бы та не выкинула какую-нибудь глупость. Того и гляди возьмет, да и бросится в море. Сердце матери ныло от сострадания к единственному ребенку, и она все чаще спрашивала себя, не совершили ли они с Джоном Томасом трагическую ошибку. А что, если Мэри Эллен никогда не забудет Клея? Что, если она останется несчастной до конца дней?
Нет, нет и нет. Этого не должно случиться! Мэри Эллен – тут же начинала убеждать себя Джулия – будет вполне счастлива с Дэниелом Лоутоном и однажды поблагодарит родителей за их рассудительность.
Наконец Джулия Пребл с дочерью прибыли в Англию, но Мэри Эллен лучше не стало. Она не разговаривала, едва прикасалась к пище, не могла спать. Никакие уговоры и попытки ее развеселить не приносили результата. Мэри Эллен сутками сидела в номере одна.
– Хорошие новости, дорогая, – однажды жизнерадостно сообщила Джулия. – Я встретила Лоутонов прямо тут, в отеле. Разве это не приятный сюрприз? – Поскольку Мэри ничего не ответила, Джулия решила сделать еще одну попытку: – Они пригласили нас поужинать вместе, и я...
– Нет.
– Поверь, дочка, я знаю, ты не очень хорошо себя чувствуешь, но...
– Не очень хорошо? – взорвалась Мэри. – Ты думаешь, что в этом все дело? Бедняжка Мэри Эллен, она сегодня нездорова. – В глазах дочери было столько холодного презрения, что Джулия невольно испугалась. – Неужели ты не понимаешь, что мужчина, которого я любила больше всего в жизни, оставил меня и жизнь для меня кончена! Я не хочу жить, раз Клея нет со мной. Теперь ничто для меня не имеет значения, ничто и никто. Тем более я не хочу ужинать с Лоутонами. А теперь, прошу тебя, уходи и оставь меня в покое!
У Джулии от страха расширились зрачки, и она схватилась за горло, почувствовав себя так, словно ей дали пощечину. Так дочь еще никогда с ней не разговаривала. Потрясенная до глубины души, Джулия пребывала в полной растерянности. Она понимала, что разговаривать с дочерью в таком состоянии бесполезно, и в конце концов попятилась и выбежала за дверь. Решив, что врач Мэри вряд ли поможет, она послала мужу тревожную телеграмму, спрашивая у него совета, и в ожидании ответа стала нервно ходить взад-вперед по вестибюлю отеля.
Когда посыльный известил ее о том, что, к сожалению, мистера Пребла не удалось разыскать, Джулии не оставалось ничего другого, кроме как послать записку Дэниелу Лоутону. Ей надо было как можно скорее переговорить с ним с глазу на глаз.
Через полчаса она уже сидела за покрытым нарядной скатертью столом в отделанной дубовыми панелями чайной комнате отеля, и Дэниел Лоутон расположился напротив.
– Наш план провалился, Дэниел, – срывающимся шепотом проговорила Джулия, проводя дрожащими пальцами по ободку хрупкой фарфоровой чашки.
В ответ Дэниел спокойно улыбался; он выглядел уверенным в себе и совершенно не взволнованным.
– Все будет хорошо, миссис Пребл, вы напрасно переживаете. Вот увидите.
– Нет-нет, вы не понимаете. Мэри Эллен страшно расстроена. Она любит Клея так сильно, что... – Джулия замолчала, представив, как должен воспринимать ее слова молодой человек, который надеялся вскоре обручиться с Мэри Эллен. – Она не только очень расстроена, но и настроена весьма скептически. Джон Томас рассчитывал на то, что Мэри верит всему, что он говорит, но она слишком умна для того, чтобы не догадаться. Она написала Клею, так что я боюсь...
– Мы вполне этого ожидали, миссис Пребл. Конечно, она написала Клею, и он, я уверен, тоже написал ей, но вся их переписка будет перехвачена благодаря стараниям мистера Пребла. Ни Мэри Эллен, ни Клей ни получат ни одного письма, адресованного друг другу. – Дэниел снова улыбнулся.
Джулия вздохнула и опустила глаза на розовую скатерть.
– Есть еще одна вполне реальная проблема, Дэниел.
– Какая?
– Мэри Эллен сказала, что она не будет с вами ужинать. Ни сейчас, ни потом.
Мэри Эллен упорно отказывалась иметь какие-либо дела со светловолосым красавцем, но Дэниел был настойчив. Он хотел заполучить Мэри Эллен и не собирался упускать свой шанс. В настоящий момент она слишком несчастна и слишком слаба, чтобы достаточно долго противостоять упорному наступлению, и Дэниел планировал воспользоваться ее слабостью.
Устав от безнадежности и хмурых лондонских небес, Мэри Эллен в конце концов поддалась уговорам и согласилась отправиться на юг Франции, погостить на вилле у Лоутонов.
Роскошная вилла из розового туфа возвышалась на высокой скале у сверкающей на солнце лазурно-синей гавани Монте-Карло, и гостям отвели в ней просторные, полные воздуха и света комнаты с видом на гавань.
Ночь радовала приятной прохладой, вокруг город сиял огнями, словно бриллиантами, а белые красавицы яхты со всего мира украшали собой синие воды. Множество вышколенных слуг были готовы выполнить любое желание Мэри...
За исключением одного-единственного.
Когда Мэри Эллен передала улыбчивому привратнику запечатанное послание и попросила отправить его как можно скорее, никому не говоря о ее просьбе, слуга услужливо взял письмо из ее рук, но вместо того, чтобы отнести его на почту, тут же доставил прямехонько в спальню Дэниела Лоутона. Поблагодарив исполнительного слугу, Дэниел взял конверт, быстро пробежал глазами адрес получателя, и запечатанное письмо отправилось в камин, огонь в котором горел не ради тепла, а исключительно в эстетических целях.
Скрестив руки на груди, Дэниел с улыбкой наблюдал, как корчится в пламени розовый конверт, подписанный аккуратным девичьим почерком. Убедившись, что и следа от послания не осталось, молодой человек отправился на поиски особы, писавшей письмо. Она явно нуждалась в сильном мужском плече, на которое могла бы опереться, и в широкой мужской груди, на которой могла бы выплакаться.
Вскоре к жене и дочери приехал Джон Томас, став еще одним почетным гостем виллы из розового туфа. На следующее утро после приезда Джон один, без супруги, стоял на широком, залитом солнцем балконе роскошных гостевых апартаментов. Щурясь на солнце, он смотрел на юную пару. Далеко внизу, там, где плескалось синее море, шли по песчаному пляжу, взявшись за руки, юноша и девушка. Джон Томас удовлетворенно улыбался. Улыбка его стала еще шире, когда жена подошла к нему и прижалась щекой к его плечу.
Взяв Джулию за руку, Джон не без самодовольства сообщил:
– Мэри Эллен и Дэниел Лоутон вышли на утреннюю прогулку. Еще немного, и прогулки под луной не заставят себя ждать. – Он набрал полную грудь свежего утреннего воздуха и обернулся к жене: – Ну что, дорогая, мой план отлично сработал.
– Надеюсь, – не слишком уверенно ответила Джулия. – От прогулки по пляжу до шествия к алтарю путь неблизкий.
– Не такой уж неблизкий, когда женщина так удручена и так ранима, как Мэри Эллен. – Джон прижал жену к себе и потерся подбородком о ее светлую макушку. – Не пройдет и месяца, как наша дочь станет женой Дэниела Лоутона.
Оба долго молчали, но Джулия первой нарушила тишину. Положив голову на плечо мужа, она тихо сказала:
– Да поможет нам Бог, когда Мэри Эллен и Клей Найт узнают, что мы с ними сделали.
– Ха! Не бойся, правду им никогда не узнать, – уверенно заявил Джон Томас. – Об обмане известно всего троим: тебе, мне и Дэниелу Лоутону.
Глава 14
– Дэниел Лоутон, согласны ли вы назвать Мэри Эллен своей законной супругой?
– Да.
Они стояли перед священником в маленькой каменной капелле на узкой улице самой древней части княжества Монако. Одетый в сшитый на заказ фрак и брюки в тонкую полоску, жених был высок и хорош собой, невеста выглядела очаровательно в длинном кремовом атласном платье, украшенном по подолу тысячами мелких жемчужин. Светлые волосы ее были зачесаны наверх и красиво уложены, фата до плеч покрывала прическу и бледное хорошенькое личико, а в больших темных глазах застыла печаль.
Словно в полусне, Мэри Эллен обменялась с Дэниелом Лоутоном брачными клятвами под пристальными взглядами гордых родителей и тех немногих друзей Лоутонов, которые жили в Европе. Краткая, но торжественная церемония произвела на зрителей приятное впечатление. Все пребывали в хорошем настроении – все, кроме Мэри Эллен.
Мэри не любила Дэниела Лоутона и знала, что никогда его не полюбит, но Дэниел и отец в конце концов ее уговорили, просто потому, что она устала бороться. Мэри не могла вечно противостоять им: у нее не было на это ни сил, ни воли.
Решение, которого все с таким нетерпением ждали, Мэри Эллен приняла после того, как осознала, что Клей никогда ее не любил. Он был таким, каким представил его ее отец – холодным и бесчувственным, – в противном случае он ответил бы хотя бы на одно из ее писем. Она несколько раз просила его объяснить происходящее, искала возможность увидеться, поговорить с ним, но он так и не захотел встретиться с ней.
Даже сейчас, стоя рядом с высоким светловолосым мужчиной, который теперь стал ее мужем, Мэри продолжала думать о Клее. Расстроился бы он хоть чуть-чуть, если бы узнал, что она сейчас выходит замуж за Дэниела Лоутона? Почувствовал бы он хоть толику сожаления? Мэри Эллен, вопреки очевидному, продолжала на это надеяться и хотела, чтобы ему стало так же больно, как и ей.
– Объявляю вас мужем и женой... – Слова священника вывели Мэри из грустной задумчивости. – Теперь вы можете поцеловаться.
Радостно улыбаясь, Дэниел повернулся к Мэри Эллен, приподнял с ее лица фату и осторожно, чтобы не повредить украшенную жемчугом прическу, откинул ее назад. Затем наклонил голову и, понимая, что на них смотрят, осторожно прикоснулся губами к ее губам.
Затем он взял Мэри под руку и повел ее по узкому проходу из капеллы на воздух, на яркое октябрьское солнце. По пути гордые родители и улыбающиеся гости осыпали молодых пригоршнями риса и аплодировали.
Экипаж, украшенный гирляндами орхидей с вплетенными в них серебряными колокольчиками, повез молодоженов вверх по склону холма, к вилле из розового туфа, где на зеленой лужайке участников церемонии уже ждали накрытые для праздничного пира столы. Зазвучали заздравные тосты.
Мэри Эллен ела мало, но, когда муж подал ей бокал охлажденного шампанского, она жадно выпила его до дна. Дэниел улыбнулся, крепко обнял жену за тонкую талию и жестом велел официанту наполнить ее бокал еще раз. Не один час продолжался праздник, и все это время Мэри Эллен потягивала искристое вино. Она хотела напиться допьяна к тому времени, как гости уйдут и они с мужем останутся наедине в супружеской спальне.
Когда солнце начало медленно соскальзывать за море, гости стал и расходиться.
Дэниел и его родители решили, что молодые проведут медовый месяц на вилле, а старшие Лоутоны и Преблы задолго до начала церемонии отправили уложенные чемоданы на поджидавшую их в гавани яхту. Ночь они должны были провести на борту, а наутро отправиться в порт Монако, оттуда в Лондон, а из Лондона обратно в Теннесси.
Проводив гостей, Лоутоны попрощались с молодыми. Родители Дэниела уже спускались к поджидавшей их карете, когда мать Мэри Эллен со слезами на глазах подошла и поцеловала свою ненаглядную девочку. Отступив, она вытерла глаза кружевным платком, а когда Джон Томас крепко обнял дочь, Мэри Эллен, задрожав, прижалась к отцу. Она тоже хотела бы уехать отсюда вместе с родителями и едва удержалась от того, чтобы, упав на колени, не начать молить их о том, чтобы они забрали ее с собой. Она так хотела вернуться домой!
– Надеюсь, ты будешь здесь счастлива, моя девочка, – прошептал на ухо дочери Джон Томас и поцеловал ее. – Береги это сокровище, Дэниел. – Он повернулся к новоиспеченному супругу, передавая ему дочь.
– Обещаю, сэр, – бодро ответил Дэниел и почтительно пожал Джону Томасу руку. – Мы проведем на вилле пару недель, а потом поедем в Париж, после чего, я думаю, погостим в Греции или отправимся еще куда-нибудь, куда захочет поехать моя красавица жена. – Улыбаясь, он крепче прижал к себе Мэри Эллен. – Не ждите нас раньше чем через полгода, – весело добавил он.
– Да-да, не стоит торопиться. – Джон Томас взял плачущую жену под руку и повел ее вниз по ступеням к поджидавшему их экипажу, а Мэри Эллен и Дэниел остались одни.
– Мне надо переодеть свадебное платье. – Мэри нервно теребила пышные атласные юбки. – У меня есть чудесный наряд из Парижа, который как раз подойдет для ужина.
Она уже хотела уйти, но Дэниел решительно остановил ее.
– Тебе действительно пора раздеться, – сказал он, загадочно глядя на нее с высоты своего роста, – а вот одеваться явно не стоит, по крайней мере до завтрашнего утра. – Его зеленые глаза плотоядно засветились, отчего Мэри внутренне сжалась.
– Но, Дэниел, – осторожно заметила она, – солнце еще высоко.
– И со мной такая же оказия. – Он положил ладонь на изрядно выпиравшую ширинку на брюках, неприятно поразив Мэри своей грубостью. – Поверишь ли, он стоит весь день. Видишь, что ты со мной делаешь.
Не дав ей слова сказать, Дэниел поднял жену на руки и понес наверх. Мэри не знала, куда деваться от липкого страха. Она даже не представляла, что ей придется заниматься с ним любовью средь бела дня, и искренне рассчитывала на то, что первое соитие с Дэниелом Лоутоном произойдет под плотным покровом ночи. Кроме того, она была разозлена и разочарована тем, что Дэниел не сделал ничего, чтобы хоть как-то подготовить ее к акту любви. Ее шокировало его поведение. Дэниел вел себя так, словно ему вообще не было дела до ее чувств и желаний. Последние несколько недель, таких тяжелых для Мэри, Дэниел проявлял столько такта и сочувствия, что и в этом интимном вопросе она ожидала понимания с его стороны. Он не давил на нее и клялся, что не станет ее торопить! Так куда же теперь делись его терпение и тактичность?
Оказавшись в спальне, Дэниел настоял на том, чтобы они немедленно разделись. Он разделся догола прямо перед ней, не ведая стыда и не думая, что тем самым оскорбляет ее скромность. От Мэри Дэниел потребовал, чтобы она поступила так же, а когда она стала раздеваться медленнее, чем он того хотел, решил ей помочь. Мэри помертвела, когда он одним рывком стащил с нее атласные панталоны.
Раздев жену донага, Дэниел, не теряя ни секунды, потащил ее в кровать, после пары поцелуев вскарабкался на нее сверху, повозился несколько мучительных секунд, после чего одним резким толчком вошел в нее, словно не замечая того очевидного факта, что ее тело совсем не готово его принять.
Мэри едва не вскрикнула от боли. В процессе совокупления, когда он принялся за дело, она не почувствовала ничего, кроме отвращения к нему и к себе. Отвернувшись, Мэри уставилась на богато украшенные фарфоровые часы, стоявшие на ночном столике возле кровати, но Дэниелу было все равно; он продолжал усердствовать, и Мэри Эллен невольно поразилась его беспомощности в искусстве любви.
Не раз до нее доходили слухи о том, что многие женщины без ума от Дэниела Лоутона; говорили, что в него влюблены самые известные в Мемфисе красавицы, а несколько самых элегантных и ярких молодых вдов в Мемфисе слыли его любовницами. Кстати, и Брэнди Темплтон никогда не делала тайны из их с Лоутоном отношений.
Дэниел был почти на пять лет старше Клея и познал множество женщин; в то же время у Мэри Эллен создавалось впечатление, будто ему ничего не известно о том, как доставить женщине удовольствие. Он оказался отвратительным любовником во всем, за исключением одного сомнительного качества, которое на этот раз оказалось весьма кстати: быстроты семяизвержения.
Акт закончился, едва успев начаться. Поскольку в ходе совокупления Мэри Эллен не сводила глаз с фарфорового циферблата, она точно знала, сколько времени отнял у него акт любви. С того момента как Дэниел залез на нее, до того момента, когда он со стоном выплеснул из себя семя, прошло без нескольких секунд три минуты.
Дэниел шумно вздохнул, скатился с жены и, довольный, опрокинулся на спину.
– Ну разве не чудесно? – тяжело дыша, произнес он.
Поскольку данное высказывание прозвучало как утверждение, а не как вопрос, Мэри Эллен не сочла себя обязанной что-либо отвечать. Она медленно повернула голову и, прищурившись, посмотрела на мужа. Глаза его были закрыты, дыхание выровнялось. Ей оставалось только надеяться, что он уснул надолго.
Не открывая глаз, Дэниел положил руку на голое бедро жены, и Мэри Эллен передернуло от отвращения. Неужели он снова ее хочет? Однако Дэниел только похлопал ее по бедру и сонно произнес:
– Вот и отлично, дорогая. Сейчас немного передохну, и мы снова займемся любовью. Мы будем заниматься любовью всю ночь. Ну, как тебе такая перспектива?
Мэри не знала, что отвечать, ей чуть не стало дурно.
– Я, право, не знаю... – Она замолчала, почувствовав, как обмякла его рука у нее на бедре.
Когда через пару секунд Дэниел негромко захрапел, Мэри Эллен осторожно убрала его руку со своего бедра. Не отводя взгляда от лица спящего, она осторожно отодвинулась от него и встала с постели.
Густой ковер заглушил шаги, так что ей удалось неслышно пройти в смежную со спальней ванную. Просторная ванна уже была наполнена горячей водой. Поблагодарив про себя заботливых слуг, Мэри опустилась в воду, села на дно мраморной ванны и, обхватив руками колени, до боли прикусила губу. Острая, как нож, боль пронзила ее грудь при одном воспоминании о том, как нежно любил ее Клей. Тело ее томилось по нему так же, как тосковало сердце. Ей не хватало его губ, и сейчас она все отдала бы за то, чтобы почувствовать его прикосновение.
Мэри почувствовала себя настолько несчастной, что ей даже захотелось умереть. Сидя в огромной ванне, она с предельной ясностью поняла, что больше никогда не увидит Клея, и теперь ей суждено лишь снова и снова, годами, возвращаться в объятия бездарного любовника, не способного вызвать в ней ничего, кроме отвращения. А ведь этого человека она должна называть своим мужем!
Злые слезы полились у нее из глаз, и Мэри Эллен опустила голову на колени; тело ее сотрясалось от рыдания. Она плакала долго, а когда слезы закончились, горькая печаль, все эти месяцы не покидавшая ее, куда-то исчезла. Теперь в ее душе поселился холод. Мэри Эллен молча поклялась, что никогда не будет больше плакать по Клейтону Найту. Она перестанет скорбеть о прошлом и устремит взгляд в будущее. Выйдя замуж за Дэниела Лоутона, она будет ему верной и честной женой.
Теперь она ненавидела Клея Найта с такой же силой, с какой прежде любила, и молила судьбу лишь о том, чтобы провидение заставило его страдать так же сильно, как он заставил страдать ее.
– Мэри Эллен, где ты, дорогая? – донесся до нее сонный голос мужа.
– Иду к тебе, дорогой!
Из светской хроники Мемфиса Воскресенье, 22 октября 1848 года
«Мисс Мэри Эллен Пребл и мистер Дэниел Лоутон поженились за границей в субботу, 14 октября.
Церемония бракосочетания прошла в Монако, где молодожены проведут медовый месяц перед тем, как вернутся домой в Мемфис.
Семнадцатилетняя невеста – единственная дочь известного хлопкового магната Джона Томаса Пребла и его жены Джулии. Двадцатитрехлетний жених является сыном...»
Клей с отвращением смял газету, которую его мать приложила к письму, а затем резко поднялся из-за стола, на котором лежали открытые книги. Пройдясь взад-вперед по скромно обставленной комнате в студенческом общежитии, он подошел к окну. По квадратному двору сновали курсанты, везде царило оживление.
Внезапно Клей сжал зубы так, что у него свело челюсти, и взгляд его устремился к узкой полоске Чесапикского залива.
Итак, Мэри вышла замуж за Дэниела Лоутона. Что ж, пусть. Он получил то, чего всегда хотел, и теперь впереди его ждет блестящее будущее.
Вот только откуда тогда эта боль?
Впрочем, что толку скрывать от себя: без Мэри Эллен долгожданное поступление в академию мало что для него значило. Когда не с кем разделить триумф, радость победы меркнет, разве нет?
Неожиданно ясное осознание того, что Мэри больше никогда не разделит с ним ни радость, ни печаль, ударило его в грудь, отозвалось пустотой где-то внутри. Он почувствовал себя слабым и никчемным. Его Мэри стала женой другого, и он никогда больше не сможет держать ее в своих объятиях.
– Мэри, – сорвалось с его дрожащих губ. – О, Мэри!
Широкие плечи Клея вздрогнули и затряслись, горло так сильно сдавил спазм, что он едва не задохнулся. Подняв руку, он оперся о деревянную раму и, прислонившись лбом к холодному стеклу, заплакал.
А когда слезы иссякли, в глазах его не было боли. Клей никогда больше не плакал, но холод в глазах его и в сердце задержался на долгие годы.
