Текст книги "Буря в песках (Аромат розы)"
Автор книги: Нэн Райан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
Анжи снова начала молиться:
– Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне быть хорошей. Я не хочу грешить. Не хочу. Не хочу. Пожалуйста, – молила она в отчаянии, – сделай так, чтобы Пекос МакКлэйн уехал куда-нибудь… куда-нибудь подальше.
Но даже когда Анжи молилась, ее не покидало предчувствие, что, когда Пекос уедет из Тьерра дель Соль, ей это не поможет.
Глава 9
Педро Родригес открыл глаза после первого же удара во входную дверь своего маленького жилища, сложенного из необожженного кирпича. Его сын Джоз мирно продолжал спать на своей узкой койке в другом конце комнаты. Он не знал, что их ждут тяжелые испытания. Педро же поспешно поднялся и натянул брюки. Стук становился все громче.
– Иду, – заверил он раннего визитера, бросив встревоженный взгляд на спящего юношу.
Джоз лежал на животе со сложенными под щекой руками. Его гладкое смуглое лицо, по-детски невинное, казалось ангельски красивым старому отцу. Педро отчетливо помнил тот день, когда его жена Кончита сказала ему, что снова носит под сердцем ребенка. У них к тому времени уже было девять детей, и она думала, что больше рожать не будет. Педро же обрадовался, сказав, что ребенок будет им поддержкой на старости лет и, родившись самым последним, станет общим любимцем. К тому времени, когда Педро исполнилось сорок шесть лет, Джоз Родригес появился на свет. С первого же часа жизни ребенок и на самом деле стал самым дорогим и любимым существом для Педро и Кончиты, так же, как и для его братьев и сестер в этой большой дружной семье. Но в роковое лето 1878 года страшная эпидемия инфлюэнцы подкосила семью Родригесов. Чудом выжили только Педро и его юный сын Джоз. С того времени прошло 8 лет. Отец и сын жили замкнуто, и каждый заботился о другом.
Дрожащими пальцами Педро Родригес открыл деревянную дверь и стал всматриваться в тусклые сумерки. Перед ним стоял огромный Аза Гранжер, заполняя собой весь дверной проем. Педро задрожал от страха.
– Где мальчишка?
– Пожалуйста, сеньор Гранжер, он еще спит; ведь так рано.
– Что случилось, отец? – поднялся Джоз, перевернувшись на бок и протирая глаза.
Пол под его кроватью затрещал, когда Аза оттолкнул Педро и подошел к заспанному юноше. Аза стоял над Джозом, огромный и пугающий своим видом. Окончательно уже проснувшийся Джоз свесил длинные смуглые ноги с края кровати, но не успел он встать, как Аза схватил его за плечи.
– Давай, вставай, парень. Ты пойдешь со мной. – Он поднял изумленного юношу на ноги.
– Я пойду, сеньор Гранжер, – Джоз кивнул темной головой. – Позвольте мне только надеть брюки и ботинки.
– Они тебе не понадобятся, – заверил его великан и подтолкнул сопротивляющегося парня, одетого только в белую ночную рубашку, босого, к выходу.
– О, пожалуйста, пожалуйста, сеньор Гранжер, – взмолился старший Родригес, умоляюще сложив руки. – Я знаю, из-за чего все это. Мальчик невиновен. Он обнимал юную сеньориту только для того, чтобы защитить ее от ужасной песчаной бури. И ничего больше. Ничего!
– Извини, старик, – гигант был глух к мольбе отца. – Я выполняю приказы, так же, как и ты. – Не говоря больше ни слова, он вытолкнул юношу в темноту раннего утра. Другой мужчина сидел верхом на лошади неподвижно и молчаливо.
Панч Добсон, вторая тень Баррета МакКлэйна, сонно зевнул и натянул широкополую шляпу на голову. Первые проблески рассвета на горизонте обрисовали силуэт всадника.
Из аккуратной веревки, привязанной к седлу, Панч Добсон проворно размотал плетеный аркан, завязывая страшный узел, чтобы сделать петлю. Он явно собирался накинуть ее на заспанного мексиканского юношу. Покрутив петлей над его головой два или три раза, Панч опустил ее, и она упала прямо на молодого Родригеса, прижимая его длинные руки к бокам. Панч раздраженно взглянул на старого Педро Родригеса, который в этот момент навалился на его мускулистое левое бедро. Слезы хлынули по его морщинистым щекам. Педро умолял:
– Senor, рог favor, мальчик ничего плохого не сделал! Возьмите меня, накажите меня! Он ведь еще ребенок!
Панч Добсон вздохнул:
– Ребенок, говоришь? Лучше бы твоему щенку научиться держать свои поганые руки подальше от девушки, на которой собирается жениться Баррет МакКлэйн. Проклятье, я скорее суну руку в гнездо гремучих змей, чем коснусь ее мягкой белой кожи.
– Нет, пожалуйста! – Педро вцепился в большую ногу Панча, но тот лишь пришпорил лошадь и поскакал на ней, волоча за собой связанного юношу, который то и дело подпрыгивал от ударов о землю.
– Dios, нет! – бешено закричал Педро, теряя разум. Он бросился вслед за ними и обхватил сына руками.
– Не надо, отец, – закричал Джоз. – Все будет в порядке. Иди спать. Не беспокойся.
С душераздирающими рыданиями отец цеплялся за него, кричал что-то в отчаянии. Теперь всадник направил коня рысью, заставляя связанного юношу и вцепившегося в него отца ускорить бег, чтобы не упасть. Зная, что его шестидесятидвухлетний отец не может бежать так быстро, Джоз крикнул ему:
– Я люблю тебя, отец! Не беспокойся. – И отцепил руки старика. Педро упал на землю с глухим звуком, от которого в груди стеснило дыхание. Когда он, наконец, пришел в себя, его любимый сын казался уже только едва видимым пятнышком на тусклом горизонте. Он проворно бежал между двумя огромными всадниками, как будто стремился побыстрее достичь места, где его должны были наказать.
Его густые волосы развевались вокруг лица, рот был широко открыт, он судорожно хватал им воздух.
Джоз Родригес мчался по каменистой земле с веревкой поперек туловища в промокшей от пота ночной рубашке. Куда он бежит и что произойдет с ним потом, когда они доберутся до выбранного его мучителями места, Джоз не знал. Он знал только, что пока он в сознании, он должен удержаться на ногах. Он не мог допустить, чтобы эти два задиры волокли его по земле. Он ведь мужчина. Он гордый мексиканский мужчина, и до последнего вздоха сохранит достоинство, присущее его ни кем не покоренному народу.
Странное трио вскоре оставило далеко позади окраинные постройки Тьерра дель Соль. По высохшему высокогорному пастбищу они поднимались все выше, казалось, к самым небесам, где полыхал рассвет. Легкие Джоза пылали, а ноги ослабели, и он не видел ничего, кроме отдаленного плоского плато. Его похожая на блюдце вершина поймала в этот миг первый луч восходящего солнца.
Мучители Джоза направлялись прямо к этому маленькому оголенному уступу. Как только юноша сморгнул пот и песок с глаз, он увидел: два высоких столба, вырубленные из кедра, поднимались из песка бок о бок на расстоянии нескольких футов. Они были поставлены здесь недавно. Джоз много раз проезжал мимо, но этих столбов раньше не было.
Аза Гранжер пришпорил своего большого жеребца и направил его прямо к этому месту. Панч Добсон, проявляя некоторую жалость, замедлил бег своего коня, как только они начали подниматься на плато. Но даже и теперь изможденный спотыкающийся юноша, которого он тащил за собой, должен был осторожно выбирать, куда ступать избитыми о камни босыми ногами, чтобы не упасть. На вершине Джоза поставили прямо посередине между двумя возвышающимися столбами из кедра.
Его легкие готовы были разорваться от непомерной усталости, а ноги были все в синяках и кровоточили. Джоз тяжело дышал и кашлял и мысленно возблагодарил небо, что они, наконец, достигли места назначения. Его ослабевшие ноги могли не выдержать дальнейшего напряжения, а это унижало его достоинство. Он был готов принять любое наказание, которое приготовили для него эти два великана. Хотя Джоз и надеялся в душе, что самое тяжелое было уже позади. Что могло быть хуже, чем бежать босиком между двумя мощными лошадьми, несущимися вскачь?!
Панч Добсон спешился и подошел к Джозу, постепенно сматывая веревку. Аза Гранжер медленно сполз со спины своего жеребца и присоединился к нему. Никто из них не заговаривал с Джозом, и Джоз тоже не задавал вопросов. Когда с него сняли лассо, он потер ноющие рубцы, оставленные веревкой, которые горели под ночной рубашкой. На молодом лице не отразилось ничего, и он не проронил ни звука. Юноша лишь поморщился, когда с него сорвали тонкую рубашку, и она упала на песок.
Джоз стоял, стараясь, чтобы зубы не стучали, а сердце не колотилось так громко. Он прикусил губу, пока его темные глаза изучали лицо Азы Гранжера, который плотно обматывал концы веревки вокруг запястьев юноши. Наконец тонкие руки Джоза были подняты высоко над головой и привязаны к столбам. Аза отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой. Потянув разок за одну туго натянутую веревку, затем за другую, великан кивнул своему напарнику, что он удовлетворен – парень надежно привязан.
Аза отошел, скрестив руки на массивной груди, и стал ждать. Панч Добсон вытащил сигару из нагрудного кармана, закурил и выпустил струю дыма. Он тоже ждал. Ждал и Джоз. Его руки были больно стянуты веревками и подняты так высоко и широко разведены, что мускулы растянулись на его оголенной смуглой спине. Его ступни болели от долгого бега через кустарник и по песку. Джоз стоял, широко расставив ноги, чтобы поддерживать свой вес. Чувствуя свою беспомощность и стыдясь наготы, он стоял, обратив залитое краской лицо на восток, мысленно спрашивая себя, не в последний ли раз он видит восход солнца. Чувства его раздвоились. Ребенок, все еще живший внутри, хотел заплакать и молить о помощи; мужчина же, который сформировался совсем недавно, запрещал делать это. Если он должен умереть здесь, обнаженный и униженный за какой-то проступок, который он, сам того не желая, совершил, то он умрет без детских слез и стенаний.
Вдруг Джоз почувствовал за спиной суматоху. Аза Гранжер распрямил свои длинные руки и стоял, всем видом выражая почтительность. Панч Добсон выбросил недокуренную сигару, и его лицо приняло такое же выражение. Джоз почувствовал на спине чей-то взгляд. Холодный озноб пробежал по его телу. Он чувствовал себя выставленным напоказ, беспомощным и уязвимым. Когда чьи-то сильные пальцы коснулись его шеи и медленно прочертили невидимую линию по спине от шеи до обнаженных ягодиц, Джоз непроизвольно дернулся, все его тело напряглось.
Неожиданно он услышал веселый смех. Джоз знал, кто смеялся. Страх и потрясение сжали его бешено бьющееся сердце. Этого он не ожидал. Он предполагал, что Аза Гранжер и Панч Добсон уже назначили ему наказание, и что никто другой не будет свидетелем его позора. Но это было не так. Джоз на мгновение закрыл глаза и подумал об отце. Старый Родригес будет опозорен навеки. К полудню каждый ковбой и вакеро на Тьерра дель Соль будет знать, что сын Педро Родригеса был раздет догола и выпорот всесильным патриархом, который является обладателем всего и всех на много миль вокруг. Новость распространится по всему ранчо и достигнет Марфы, все узнают, что голая задница молодого Джоза Родригеса была сурово отшлепана за… за… Джоз не представлял, за что. Он знал только, что его отец будет опозорен, и его сердце болело от унижения и стыда.
Баррет МакКлэйн вышел у него из-за спины и, встал прямо перед привязанным к столбам юношей. Он посмотрел парню в лицо и улыбнулся. Отблеск возбуждения неудовольствия мелькнул в его глазах. У Джоза создалось впечатление, что старик радуется этому маленькому спектаклю. Юноша с достоинством посмотрел ему в глаза.
– Сынок, я уверен, ты знаешь, за что тебя наказывают.
– Да? – с вызовом ответил Джоз.
Улыбка исчезла с жесткого лица Баррета.
– Ты еще смеешь увиливать? Прикидываешься невинным, когда прекрасно знаешь, что должен быть наказан за то, что обнимал прекрасную девушку, на которой я собираюсь жениться!
– Я никогда и никого не обнимал за всю свою жизнь, – сказал Джоз с подкупающей искренностью.
– Ты обнимал Анжи Уэбстер. Я видел это, и ты за это заплатишь мне. – Яростно сверкающие глаза Баррета медленно скользнули вниз по обнаженному телу юноши. – Посмотри на себя, – сказал он с отвращением, остановив взгляд на гениталиях парня. – У тебя уже тело мужчины! Хотел вонзить тот кусок плоти, болтающийся у тебя между ног, в мою Анжи, так ведь? – Его глаза вновь уставились в лицо Джоза. Юноша задохнулся от возмущения.
– Вы сумасшедший грязный старик, и мне жаль Анжи Уэбстер, – сказал он, глядя на Баррета сузившимися глазами. – Неужели вы так заморочили ей голову, что она верит, будто вы – порядочный человек?
Ладонь хозяина ударила Джоза по лицу с такой силой, что голова мотнулась в сторону, а зубы больно прикусили язык.
– Мы теряем время, – сказал Баррет МакКлэйн двум своим телохранителям. – Подайте мне кнут. Думаю, этот презренный щенок заслужил наказание.
Джозу же он сказал:
– Мы увидим сейчас, насколько ты мужчина, ты, маленький мексиканец с коричневой кровью! – и громко щелкнул длинным черным хлыстом по земле, подняв столб пыли. Вновь засмеявшись, Баррет МакКлэйн прошел под распростертой рукой Джоза и встал сзади. Он стоял так близко, что Джоз почувствовал жар его дыхания, когда Баррет сказал ему на ухо:
– Как Бог призван наказывать своих заблудших чад, так и я призван наказывать моих. Моя воля здесь – закон!
Гордо глядя на огромное оранжевое солнце, согревающее его тело своими лучами, Джоз Родригес произнес свою молитву:
– Спаси его душу, Господи, и прими меня в свое царство. Аминь.
Разгневанный словами юноши и отсутствием у него уважения и страха по отношению к себе, Баррет МакКлэйн отступил назад на несколько шагов, поднял толстый кнут из воловьей кожи высоко над седой головой и с воинственным криком хлестнул им поперек плеч парня. Кивнув Азе, он передал ему кнут и пошел к своей коляске, стоящей неподалеку, чтобы оттуда наблюдать за продолжением порки, наслаждаясь удобством и прохладой под поднятым кожаным пологом. Аза с кнутом в огромных руках терпеливо ждал, пока хозяин не устроится поудобнее в своей красивой коляске, чтобы стать свидетелем спектакля, в котором упрямый мальчишка закричит от боли под ударами, сыплющимися на его спину.
Баррет кивнул, что представление можно начинать. Аза тут же поднял хлыст высоко над головой, но его внимание вдруг что-то отвлекло. По пустыне, на фоне поднимающегося солнца, мчался всадник. Джоз моргнул, стараясь согнать с глаз пот и грязь, чтобы можно было лучше видеть. Сзади него стоял Аза Гранжер с кнутом, поднятым над головой, и глазами, прикованными к приближающемуся всаднику. Глаза же Баррета МакКлэйна настороженно сузились, в то время как он пробормотал злобным шепотом:
– Что, ради всего святого, он здесь делает в такую рань?
За пятьдесят ярдов всадник закричал:
– Как только кнут упадет, ты умрешь, Аза.
Через несколько секунд темноволосый мужчина, сидевший верхом на угольно-черном жеребце, взобрался на плато и остановился между огромным мужчиной с длинным черным кнутом в руке и усталым обнаженным мальчиком, которого Гранжер собирался отхлестать. Кнут был тут же отобран, Аза не успел даже запротестовать. Он лишь смотрел, словно зачарованный, как это ужасное орудие пытки пролетело по воздуху и упало в двадцати ярдах от того места, где он стоял.
Приподнявшись в седле, всадник разрезал веревки сверкающим длинным охотничьим ножом, освобождая от них юного мексиканца. Не успело его изможденное тело упасть на землю, как сильная рука подхватила Джоза и взвалила его на лошадь. Тот с благодарностью обхватил своего спасителя. А он тут же пришпорил жеребца и понесся галопом прочь, оставив позади троих пораженных мужчин. Через плечо всадник закричал парню, едущему с ним:
– Джоз, не хотел бы ты вместе с отцом отправиться в Мексику и помочь мне добывать золото в шахте Лост Мадр?
Джоз плотнее прижался к нему и улыбнулся:
– О, si, Пекос. Это было бы fantastico!
Пекос ухмыльнулся в ответ и кивнул.
– Но прежде скажи, почему твой отец так зол на меня? – спросил Джоз.
Улыбка исчезла с красивого лица хозяйского сына:
– Compadre, – крикнул он сквозь ветер, – ты избрал тяжелую дорогу. Слишком высокую цену должен заплатить мужчина, если на его пути появилась Ангел.
Глава 10
Анжи, вздрогнув, проснулась. В первую минуту она не поняла, где находится, и лежала совершенно неподвижно на спине. Ее глаза скользили по желтому пологу кровати. Через несколько секунд воспоминания нахлынули на нее. Она снова закрыла глаза и подумала о том, как было бы хорошо никогда не покидать это надежное убежище. Ее лицо вспыхнуло, и Анжи натянула простыню на подбородок. Она отчаянно боролась с нахлынувшими на нее чувствами. Подумала о наглом Пекосе. Поднялся ли он уже, чтобы рассказать старшему МакКлэйну, что его суженая была виновна в непристойном и похотливом проступке?
Глаза Анжи опять открылись. Наябедничал ли он на нее? Должна ли она сама пожаловаться? Должна ли она быть абсолютно честной, как ее всегда учили, и пойти прямо к Баррету МакКлэйну и рассказать ему все, что случилось? Да, именно так ей и надо поступить! Она оденется и пойдет искать по-отечески относящегося к ней старого джентльмена. Расскажет ему, что его самонадеянный пьяный сын грязно приставал к ней в темном коридоре, что он обнимал ее и целовал прямо в губы самым отвратительным… ужасным… самым…
Анжи тяжело вздохнула. Отвратительно? Ужасно? Горячие губы Пекоса едва ли можно было назвать отвратительными. Маленькая белая ручка выскользнула из-под желтой простыни и прикоснулась к губам. Она снова вздохнула и провела дрожащими пальцами по мягкому ротику, живо вспоминая, как умелые теплые губы Пекоса двигались по нему. Обнаженное тело Анжи извивалось и потягивалось под простынями. В какой-то момент она позволила себе погрузиться в сладостные воспоминания о том, что случилось между ней и смуглым красавцем. И тут же вся затрепетала, набрала в легкие побольше воздуха и накрыла простыней обнаженные груди. Анжи было приятно прикосновение шелковой материи, которая щекотала и дразнила ее твердеющие розовые соски. Она облизнула пересохшие губы, до боли жаждущие почувствовать вновь на себе поцелуи. У Анжи захватило дыхание и закружилась голова, и она почувствовала, что хочет чего-то, чего не понимает до конца. Живо она вспомнила пугающую жесткость гладкого тела Пекоса, как будто он был сделан из стали.
Руки Анжи сжали простыни, и ей казалось, ее пальцы вновь прикасаются к ткани, туго натянутой на широкой мужской груди, и телу с твердыми мускулами, тревожно напрягающимися от прикосновений. Не слыша собственных стонов, Анжи лежала, погруженная в мир сладострастия, который Пекос МакКлэйн только что открыл для нее. С останавливающимся сердцем она по-девичьи переживала вновь каждый поцелуй и ласку, которой он дарил ее, начиная с того момента, когда она положила руки на его теплый плоский живот. Ее мозг запечатлел в памяти каждую секунду, полную страсти, каждое движение его горячего ищущего языка у нее во рту, каждое прикосновение его опытных рук к ее плечам, рукам, спине, талии – до того момента, когда он сказал обыденным тоном: «Почему бы нам не лечь в постель?»
Глаза Анжи широко раскрылись, и она закусила губу. Желание улетучилось, сменившись чувством возрастающей вины и стыда. Свесив ноги с края мягкой кровати, она встала и поспешила в ванную комнату. Нужно одеться и идти завтракать. Она не скажет Баррету МакКлэйну ничего о Пекосе, как собиралась только что. Было бы очень страшно сказать ему, что его сын обольстил ее. Она могла только надеяться, что Пекос тоже ничего не расскажет отцу и никогда больше не станет пытаться соблазнить ее. Но если будет, она не уверена, что сможет сопротивляться ему.
Анжи вздохнула с облегчением, когда спустилась во внутренний дворик, где был накрыт стол для завтрака. Пекоса там не было. Баррет МакКлэйн поднялся со стула и тепло ей улыбнулся, его карие глаза были добрыми и успокаивающими.
– Дорогая, как вы отдохнули? – вежливо поинтересовался он, усаживая ее за стол.
– Я… Я спала хорошо, благодарю вас, – она слабо улыбнулась и кивнула мисс Эмили.
– Боюсь, что вы просто очень любезны, – сказала Эмили, понимающе улыбнувшись Анжи.
Девушка почувствовала, что ее горло сжалось от напряжения. В это время добрая женщина продолжала:
– У вас под глазами небольшие темные круги, Анжи. Подозреваю, что вам с большим трудом удается привыкнуть к новому месту. Со мной всегда то же самое. Я настаиваю, чтобы после осмотра Тьерра дель Соль вы вернулись в вашу комнату и отдохнули еще. – Эмили повернулась к Баррету. – Ты не согласен, Баррет?
– Совершенно согласен, – кивнул он. – Вы сможете делать то, что вам нравится, моя дорогая. Вы многое перенесли и сейчас немого худы и бледны. Мы позаботимся о том, чтобы вы хорошо отдыхали, ели и чувствовали себя здесь совершенно как дома. Если есть что-нибудь, что мы могли бы сделать для вас, только скажите.
Его голос был вкрадчивым и заботливым, и Анжи улыбнулась ему, думая, какой он добрый и внимательный, и как он отличается от своего сына. Баррет был одет в светло-бежевый летний костюм, воротник его белой рубашки расстегнут, и коричневый широкий галстук красиво повязан на горле. Его седые волосы были аккуратно причесаны, а усы подстрижены и ухожены. Лицо, хотя красное и морщинистое, было приветливо и открыто. У него был вид человека, которому можно доверять. Анжи чувствовала себя в его присутствии легко и непринужденно. Она улыбнулась Баррету, когда он взял ее тарелку китайского фарфора и начал наполнять ее всевозможными сочными фруктами, словно горел желанием заботиться о ней и убедиться, что ей хорошо.
Отрезая сочный кусок медовой дыни, он рассказывал ей о своих планах на утро:
– Вы еще не видели всего ранчо из-за ужасной песчаной бури, разразившейся вчера. И вот я подумал: если вы в состоянии, мы могли бы приказать оседлать пару лошадей для нас и объехать…
– Боже, – вырвалось у нее. – Я… Но я совсем не умею ездить верхом, сэр. – Она ожидала увидеть неодобрение в его глазах.
Он перевел взгляд с наполненной фруктами тарелки на ее лицо. Их взгляды встретились, и, к ее облегчению, никакого неудовольствия она не заметила.
– Это неважно, Анжи, – заверил он девушку, ставя перед ней тарелку. – Мы возьмем крытую коляску. А сейчас ешьте, дорогая. Делорес приготовила для вас яичницу с ветчиной.
– Да, сэр, – с благодарностью сказала она и подняла вилку.
– Скажите, – Баррет поглаживал левый густой седой ус, – как бы вы отнеслись к тому, чтобы я дал вам красивую ласковую лошадь и одного из моих вакеро, который бы обучил вас верховой езде?
Анжи радостно закивала головой. Она посмотрела на просиявшего седовласого мужчину и сказала с детским восторгом:
– Мистер МакКлэйн, а можно мне получить пегую лошадку с белой гривой? Я однажды видела такую на параде в Новом Орлеане, когда была еще совсем маленькой, и с того времени я мечтала иметь… – Она замолчала, смущенная тем, что, без сомнения, ее просьба была невежливой.
Баррет откинул седую голову и засмеялся, а мисс Эмили весело улыбнулась.
– Сердце мое, – воскликнул влюбленный в девушку хозяин ранчо, не обращая внимания на присутствие своей свояченицы, – вы получите самую красивую пегую кобылу, которую когда-либо видели. И у вас будет дамское седло, отделанное чеканным серебром. И самая красивая амазонка, которую только можно сшить. Уверяю вас, вы будете прекрасно смотреться на своем златогривом скакуне.
Глаза Анжи расширились. К ее величайшему изумлению добрый джентльмен и не думал считать ее жадной и невежественной за то, что она попросила у него лошадь. Казалось, он был обрадован ее интересом к верховой езде и жаждал подарить именно ту лошадь, которую она хотела. Анжи сладко ему улыбнулась. Он был очень милым человеком, гораздо милее, чем ее собственный отец. Джереми Уэбстер незамедлительно обвинил бы ее в том, что она любит плотские удовольствия, если бы она поведала ему о своих желаниях. А этот добрый человек смеялся и говорил, что дает ей лошадь, и седло, и амазонку! Анжи робко положила свою маленькую ручку поверх его руки, стараясь не замечать ледяную холодность его большой квадратной кисти.
– Мистер МакКлэйн, думаю, вы самый добрый человек на свете.
Грудь Баррета МакКлэйна гордо распрямилась, и он счастливо поднес ручку, которая лежала на его руке, к своим тонким губам. Легонько целуя ее, он сказал:
– Моя дорогая, то, что вы считаете меня добрым, – это самая большая награда, о которой я не смел и мечтать. – Его карие глаза блеснули, когда неохотно он выпустил ее руку, чтобы она могла закончить завтракать. Его счастливые глаза остановились на ее хорошеньком светлом личике, лебединой шее, золотых волосах, так аккуратно уложенных на голове.
– Доброта всегда нас трогает. Тем не менее, боюсь, что, будь я на вашем месте, я бы искал более осязаемого вознаграждения. – Голос Пекоса заставил вздрогнуть Анжи и Баррета.
Пекос улыбнулся дьявольской улыбкой. Рука Анжи тут же задрожала, и она положила вилку на тарелку. Карие глаза Баррета МакКлэйна сузились, когда он повернулся к приближающемуся сыну.
Пекос поцеловал тетушку, сел около нее и налил себе чашечку кофе.
– Но теперь, полагаю, я должен стараться больше понравиться вам обоим. Начну с того, что предлагаю свои услуги по обучению Анжи верховой езде. – Он глотнул кофе и улыбнулся ей. – Бесплатно, разумеется. Как вам это для начала?
Анжи не могла говорить. Она только смотрела в эти язвительные серые глаза и спрашивала себя, будет ли он настолько жесток, чтобы упомянуть об эпизоде, происшедшем минувшей ночью. Она не на шутку испугалась; если он расскажет о ее недостойном леди поведении, не настроит ли это против нее такого порядочного и благородного человека, как Баррет МакКлэйн, и не отправит ли он ее следующим же поездом обратно домой? Как она будет жить, как сможет обеспечить себя? Куда она поедет? Что будет делать?
– Ты не сделаешь ничего подобного, Пекос, – сказал Баррет МакКлэйн сердито. – Роберт Луна лучший наездник на Дель Соль. Он научит мисс Уэбстер верховой езде.
Пекос притворно беспомощно пожал широкими плечами и сказал:
– Ну что ж, я попытался.
Не замечая других с тех пор, как ее возлюбленный племянник сел за стол, мисс Эмили положила руку на его правое плечо и сказала:
– Дорогой, не понимаю, зачем ты встал так рано. Я попросила, чтобы Делорес приготовила тебе на завтрак гречневые пирожки.
– Да, Пекос, – сказал Баррет МакКлэйн сквозь сжатые зубы, – мы все удивлены, что ты поднялся в такую рань.
– И вы, сэр? – холодно поинтересовался Пекос. – Я думал, вы знали, что я встал сегодня до рассвета. – Он, не мигая, смотрел на отца, выводя его из себя своим взглядом, потом переключил внимание на Анжи. Его глаза скользнули с напряженного лица девушки вниз к ее выпуклой груди, и он обратился к тете: – Я не знаю, тетушка. Никак не мог заснуть прошлой ночью. – Он помолчал и вздохнул. – Я все думал о…
Быстро перебивая его, Анжи сказала:
– Мистер МакКлэйн, мне не хочется больше есть, – ее зеленые глаза смотрели умоляюще. – Я бы с удовольствием проехалась по ранчо, если вы готовы, сэр.
Поднявшись, Баррет МакКлэйн тут же оказался за стулом Анжи, отодвигая его, пока она вставала.
– Прежде чем вы уйдете, отец, я бы хотел проинформировать вас: двое ваших лучших людей этим утром уехали из Дель Соль. – Пекос в упор посмотрел на обожженное солнцем лицо отца.
– Неужели? – Старший МакКлэйн, казалось, был очень удивлен. – Кто они?
– Старый Педро Родригес и его сын, Джоз. – На скулах Пекоса играли желваки.
Ничего не зная о случившемся утром, Анжи спросила:
– Педро и Джоз? Это не те ли милые отец с сыном, которые привезли меня вчера на ранчо?
Взгляд сузившихся серых глаз остановился на ней. Наконец, Пекос сказал спокойно:
– Именно они. Педро жил на старой Дель Соль так долго, что уже никто и не помнит, когда он тут появился; и был одним из первых вакеро, которые начали работать на высокогорном пастбище. Все его дети родились здесь, в хижине. – Пекос перевел глаза с Анжи на Баррета МакКлэйна. – Педро и его мальчик очень хорошие люди. Мне их будет не хватать. А вам, отец?
– Но почему они уехали? – Эти два дружелюбных мексиканца понравились Анжи.
Пекос посмотрел ей прямо в глаза:
– Не имею ни малейшего представления. – Жесткое выражение его лица внезапно смягчилось; он поднялся и зевнул. – Господи, я засыпаю. А как вы, Ангел? Вы тоже не выспались? – Он повернулся, чтобы уйти, потом неожиданно оглянулся. – Кстати, отец, перед тем как вы купите Ангелу эту palomino, седло и амазонку, лучше бы вам приобрести для нее новое весеннее платье для праздника торжественного открытия суда. – Ироничный огонек мелькнул в его глазах, когда он дерзко окинул девушку взглядом с головы до ног. – Мне кажется, она вот-вот выпрыгнет из своего тесного платьица.
Щеки Анжи вспыхнули. Она чувствовала себя униженной и опозоренной. Она прекрасно знала, что платье было ей мало, а грудь непослушно выступает из-под низкого корсажа. Она была уверена, что и другие тоже это заметили, но только такой грубый человек, как Пекос, мог сказать об этом вслух. Ее переполняла ненависть к нему. Зеленые глаза метали молнии, но, к огорчению Анжи, его только обрадовала ее реакция.
– У меня есть прекрасный отрез розовой прозрачной органзы, Анжи, – торопливо сказала мисс Эмили. – Одна из домашних служанок, Тереза, великолепная швея. Как вы смотрите на то, что она сошьет вам новое платье к празднику?
– Я… Это было бы… Спасибо, – сказала Анжи, наблюдая, как высокая долговязая фигура Пекоса удаляется со двора. Ее руки были сжаты, а длинные ногти впились в ладони.
С болью в душе девушка спрашивала себя, как она могла получать удовольствие от поцелуев человека, которого так теперь презирала.
– Пойдемте, дорогая, – Баррет МакКлэйн взял ее за локоть. – Мне многое хочется вам показать. Давайте выедем прямо сейчас, пока еще не так жарко.
С зонтиком, затеняющим ее светлую кожу, который она заняла у мисс Эмили, Анжи подошла к Баррету МакКлэйну. Его руки сжали ее тонкую талию, и он легко поднял ее на обитое кожей сиденье легкой коляски. С молчаливым удовольствием он смотрел, как очаровательная девушка устраивается, разглаживая складки длинной юбки с робостью, которая так его очаровывала.
Баррет МакКлэйн тщательно сдерживал свое влечение к этой хорошенькой блондинке. Он был уверен, что не сделал ничего, что могло возбудить ее подозрения. Для него было жизненно важно, чтобы она доверяла ему. И чтобы добиться этого, он следил за каждым своим движением. Он даже старался скрыть восхищение во взгляде, когда смотрел на нее. Ему это было нелегко. С того самого мгновения, когда он мельком увидел ее в объятиях Джоза Родригеса сквозь песчаный буран, он был побежден ее красотой. Никогда Баррет еще не видел такой прелестной девушки, такой чувственной, доверчивой и простодушной, как Анжи Уэбстер.
Баррет взобрался на сиденье рядом с ней. Анжи смотрела на большую гасиенду. Указывая на нее, она спросила своего попутчика:
