Текст книги "Со святой верой в Победу (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Комсомольская организация состояла в основном из солдат армянской, грузинской и азербайджанской национальности. Кроме того, в соединении среди комсомольцев было 45 девушек. Из них только Людмила Сушко имела высшее историческое образование, остальные – школьницы 9-10-х классов. Их готовили для диверсионной работы в тылу врага, а когда отпала в этом надобность, передали в наше соединение.

С чем же я столкнулся? Однажды беседовал с солдатами минометного расчета (все армяне). Зашел разговор о национальной дружбе народов. Вдруг они задают вопрос: а что, и спать будем рядом с азербайджанцами? Да, говорю я. Ай-вай-вай! Тут я вспомнил резню армян в 1915 году. Сколько же надо работать...

Трудности были связаны и с незнанием этой категорией людей русского языка. Связался с ЦК ВЛКСМ республик. Мне стали помогать литературой на родном языке. Особенно прочная связь была налажена с инструктором ЦК ВЛКСМ Армении Марго Агаджинян. Симпатичная девушка. Сколько она написала писем, сколько выслала литературы!

Когда соединение было передислоцировано в город Кировакан (Армения), мы установили дружественные связи с горкомом ВЛКСМ. Совместная работа помогла в короткие сроки сформировать новое боевое соединение.

Заработала комсомольская организация. На первую комсомольскую конференцию прибыл начальник отдела кадров Рыбалко. После конференции подошел, пожал руку, сказал, что все у нас в порядке.

Однажды на собрание комсомольских организаций полков прибыл из политуправления Константин Леднев с журналистами. Через неделю во фронтовой газете "Красное знамя" появилась полоса с отчетом и фотографиями солдат, выступавших на собрании.

Авторитет комсомольской организации рос. К нам уважительно относились командир соединения полковник Петрушко, командиры полков. Все чаще стали появляться статьи о нашей комсомольской организации во фронтовой газете. Была опубликована и моя большая статья об индивидуальной работе, о работе в расчетах, взводах.

Из обобщенных материалов, которые я посылал в комсомольский отдел политуправления, начальник этого отдела Александр Сказобцев многое использовал в докладе перед комсомольскими работниками в ГлавПУРе; он же опубликовал большую статью в журнале "Агитатор Красной Армии".

И еще хочется поделиться одним воспоминанием. Мне приходилось быть дежурным по штабу, когда дважды приезжал командующий Закавказским фронтом генерал И. В. Тюленев. Я был молод, голос звонкий, грамотно и четко докладывал при встрече. Помню его улыбку, небольшие усики, какой-то добрый взгляд; подаст руку, положит затем ее на плечо, заглянет в глаза. Такое теплое отношение не забывается.

Итак, соединение наше сформировано, имя ему 44-я отдельная Резерва Главнокомандования минометная бригада. Часто проходили учения с боевыми стрельбами. Отрабатывались боевые действия по уничтожению "батарей противника", велся залповый (144 ствола) огонь для разминирования площади. Душой и организатором боевых стрельб являлся начальник штаба соединения подполковник Головченко. В свое время он был командиром артиллерийского полка, с ним высаживался в Феодосии. Попал в плен, бежал. Прошел проверку и был назначен в данное соединение.

Поступил приказ послать один дивизион в район Орджоникидзе для усиления войск и использования в разрушении снежных завалов на перевалах. Мы подготовили материальную часть, особое внимание уделили морально-психологической подготовке солдат. Для этого, зная огромную силу слова, эмоциональных выступлений, опирающихся на конкретные факты, провели митинг мести. Я был направлен в полк для оказания помощи в проведении такого митинга. Мы собрали письма, присланные с освобожденной территории, выявили свидетелей немецких зверств. После выступления командира полка подполковника Ефремяна слово взял начальник штаба капитан Мельничук. Он воевал в Севастополе. Здесь проживала и его мать. Отбив улицу у немцев, Мельничук бросился к матери, хотел ее спасти. Увы, он опоздал. Подбежав к дому, увидел повешенных жильцов, в том числе и свою мать. Выступление начальника штаба вызвало взрыв гнева.

После Мельничука выступила связистка Гуляева. Девушка небольшого роста, крепкого сложения. По заданию соответствующих органов она была оставлена для подпольной работы в Харькове. Немцы ее выследили, нашлись и те, кто подсказал, что она комсомолка. Гуляеву допрашивали. Убедившись, что она ничего не сообщит, стали ее пытать, вырезали на спине "ремень".

Я помню ее выступление. "Ребята, – взволнованно говорила она, – вот мы говорим о фашистах. Но знаем о них по рассказам да картинкам. Я познала, что собой представляет фашизм". Быстро сбросив шинель, гимнастерку, Гуляева повернулась спиной и каким-то надрывным голосом крикнула: "Смотрите, вот что собой представляет фашизм!" Солдаты, увидев "ремень", буквально подняли рев. Взрыв гнева, топот кирзовых сапог, стук прикладов автоматов.

С таким морально-психологическим настроем дивизион и выехал на выполнение боевого задания. Меня направили от политотдела сопровождать дивизион. Познал Военно-Грузинскую дорогу. Выполнив задание, я вернулся в свое соединение. Но вскоре вновь пришлось с ним расстаться.

В глубокий тыл за знаниями

Меня отозвали в политуправление, сказали, что я не имею военного образования, поэтому должен начать учиться. И я поехал. А соединение, в формирование которого немало было вложено моего труда, вскоре вступило в бой под Кенигсбергом. Но без меня. Я прибыл на учебу в Высший Военно-педагогический институт.

Возглавлял институт генерал-майор Афанасьев – образованный, высокой культуры человек. Общительный и обаятельный, он своим отношением сглаживал трудности армейской жизни. Высокой квалификации был и преподавательский состав. Полковники Мурзинцев, Горемыкин в свое время обучались в Институте Красной профессуры, слушали выступления В. И. Ленина. Весьма знающими были преподаватели военных дисциплин. По тактике – подполковник Попов, по огневой подготовке – полковник Гурьев. Он участвовал в Карпатской операции, проведенной под руководством генерала Брусилова в 1916 году.

Как крестьянин по окончании войны с неистовым рвением приступает к работе на земле, так и я, крестьянский сын, со рвением приступил к учебе. Нагрузка была большая, особенно по общественным дисциплинам. Учился я отлично и по окончании получил диплом с отличием.

Но вот учеба окончена. Подан поезд, заполнены вагоны. У генерала Афанасьева задумчивый, грустный взгляд. Он прощался с нами, мы едем на фронт. Кто знает, сколько нас останется в живых? Поезд часто останавливался. Печать войны лежала на лицах женщин и детей. Я детям раздал весь сахар, который нам выдали на дорогу.

Конец войне. Москва. Салют

В начале апреля 1945 года прибыли в Москву. Поселили нас в здании Московского военно – политического училища, где размещался резерв ГлавПУРа.

В это время наши войска вели ожесточенные бои за Берлин и Будапешт. Сразу были сформированы две группы и направлены на фронт. Политработников-артиллеристов пока не трогали. И надо же случиться: у меня отнялись ноги. Я не ходил. Думал – все, конец, песенка спета. Меня усиленно лечили в поликлинике, дважды возили в Главный военный госпиталь.

В резерве свободного времени много. К нам часто приглашали известных ученых, общественных деятелей.

В мае, 7 или 8 числа, с лекцией выступил известный ученый, доктор технических наук генерал-лейтенант Покровский. Под конец лекции, прижав палец к губам, сообщил: "Товарищи офицеры, только тихо, война окончилась". Мы пренебрегли предупреждением, так крикнули "ура", что люстры задрожали.

К концу дня из ГлавПУРа вернулся капитан Василий Глотов. Мы учились вместе, он, как и я, был комсомольским работником. В комсомольском отделе ГлавПУРа Глотов по радио услышал речь У. Черчилля, посвященную окончанию войны. Говорил он и о роли Советской Армии в сокрушении врага.

Все это постепенно убеждало, что с войной действительно покончено. Ночью не спалось. Переговаривались. Примерно в 3-4 часа раннего утра 9 мая улицы Москвы стали заполняться людьми. Днем на Красной площади было уже тесно. Люди ликовали. Появлялись военные. Их качали и "накачивали" водкой...

День прошел в каком-то мучительном томлении. Стал ощущаться спад нервного напряжения, порожденного войной. К вечеру товарищ по общежитию пригласил пойти с ним на Красную площадь. Но у меня еще болели ноги. Посоветовались с врачом. Он не только не стал возражать, но сказал, что Красная площадь окончательно вылечит. Там, на площади, мы протиснулись в среднюю колонну. Всего их было три. Было так тесно, что я подгибал ноги, и меня буквально нес людской поток. Навсегда запомнились восторг, пляска, пение, ликование и слезы москвичей. Все смешалось в поведении этих исстрадавшихся людей.

Мне посчастливилось увидеть первый салют Победы. Разноцветные огни как бы кольцом обнимали Красную площадь. По Красной площади прокатывались волны восторга, сплошным гулом звучало "ура!".

В общежитие вернулся часов в шесть утра. Возбужденное состояние не позволило уснуть. Часа в два дня нам объявили: кто желает, может пойти в Дом Союзов для прощания с начальником ГлавПУРа, секретарем ЦК и МК А. С. Щербаковым. Мы все пошли проститься с этим выдающимся деятелем нашего государства, столько сделавшим для победы над врагом. Впервые я увидел траурный зал Дома Союзов. У гроба стояли Молотов, Микоян.

Утром 11 мая начальник резерва предупредил: группа майора Двизова не должна отлучаться. Я и не знал, что давно сформирована группа под руководством Двизова в количестве 21 человека. В 12 часов дня подъезжает автобус. Нам приказали взять вещмешки и садиться в автобус. Приехали во двор Генерального штаба. К нам вышли два генерала. Один – генерал-полковник (фамилию не знаю) сказал: "Товарищи офицеры, мы осведомлены о вас, знаем, что вы хорошо воевали, честно выполняли воинский долг. Мы надеемся, что и новую боевую задачу вы выполните с честью".

Одна война закончилась, едем на новую войну.

Такова жизнь военных

Усаживаемся в автобус, переглядываемся. Куда путь дальше? Привезли на Ярославский вокзал. Поезд уже стоял. Нашей группе отвели отдельный вагон. Предупредили, чтобы в пути никого в вагон не брали. Документы не дали, сказали, что нас встретят.

Мчится поезд по просторам нашей Родины. Свердловск, Иркутск, Чита, множество других станций и городов. А какие реки: Обь, Енисей, Амур. Проезжая трехкилометровый мост через Амур под Хабаровском, увидел мощный накат волн этой могучей реки. Вспомнилась песня В. Румянцева "Амур наш батюшка": "Шуми, шуми, Амур наш батюшка! Волнуйся подо мною, океан". Океан... эта гипербола отражает мощь дальневосточной реки.

На 10-й день, как выехали из Москвы, поезд остановился на станции Хабаровск. Вошел полковник, спросил, здесь ли группа Двизова. Ответили. Он приказал выходить. После бани нас привезли на станцию Второй Хабаровск, где располагалось военно-политическое училище.

Часа через два со мной беседовали полковники Ласкин из ГлавПУРа и Григорьев – начальник отдела кадров политуправления Второго Дальневосточного округа. Предложили должность пропагандиста танкового соединения. Я возразил, сказал, что я – артиллерист, могу за командира действовать. Ласкин в ответ заявил, что политработник пригоден для работы во всех родах войск. Пришлось подчиниться назначению в танковые войска. Тут же получил предписание отправиться в Биробиджан, в политотдел 15-й армии генерала Мамонова.

В политотделе меня принял начальник отделения пропаганды армии подполковник Минеев – культурный и образованный человек, обаятельный, спокойный. Он произвел на меня очень благоприятное впечатление. Минеев спросил, что нам сказали, направляя на Дальний Восток. Я ответил, что генерал выразил надежду, что мы удачно выполним боевое задание. "Теперь все ясно",– сказал Минеев.

Затем меня представили начальнику политотдела полковнику Милютину, после чего я выехал к месту назначения. Танковое соединение располагалось на станции Корфовская, в 30 километрах от Хабаровска.

Представился командиру соединения полковнику Ушило и начальнику политотдела подполковнику Мацегоре. От Мацегоры узнал, что в соединении давно нет пропагандиста.

В первую очередь я решил познакомиться с танкистами. Они мне понравились своей общительностью, хорошо меня приняли. Но я пришел в ужас, когда увидел, что на вооружении Т-26 (легкие танки). Неужели с этой техникой придется воевать? Своими впечатлениями поделился с полковником Ушило. Он был такого же мнения. Соединение воевало под городом Калинином, понесло большие потери. И вот с 1943 года стоит здесь. Однако дней через пять к нам стали поступать Т-34 с новой 85-миллиметровой пушкой. Новая техника ободрила танкистов.

Я составил план работы с учетом подготовки к боевым действиям. Дел было невпроворот. Семинары с руководителями политзанятий, агитаторами, занятия с офицерами, выступления в батальонах перед танкистами.

В начале июля был получен приказ от командующего бронетанковыми войсками округа Демёхина. Он требовал срочно сформировать ударный батальон. Вместе с заместителем начальника политотдела А. И. Бондаренко мы укомплектовали батальон личным составом. Экипажи подобрали из коммунистов и комсомольцев, перемешав участников войны с теми солдатами, которые еще не воевали, обеспечили танки опытными механиками-водителями. Это действительно был ударный батальон. В него было вложено все лучшее.

Вскоре пожаловал генерал Демёхин. Поинтересовался подготовкой батальона, похвалил за проделанную работу и тут же приказал полковнику Ушило достать из сейфа пакет с определенным номером. Ушило вскрыл пакет и побледнел. Батальону объявлялась тревога и указывалось место сосредоточения – станция Второй Хабаровск. Там уже стояли платформы. Батальон погрузился и направился во Владивосток, а затем пароходом в г. Александровск на Сахалине. На Сахалине батальон (командир майор Коровин) принял участие в прорыве линии "Карафуто", разделявшей Северный и Южный Сахалин.

А ведь полковник Ушило был убежден, что этот ударный батальон будет его опорой. Он загрустил. Мы успокоили полковника: опытные и знающие люди еще остались. И действительно, мы сформировали еще три батальона. Позднее будет сформирован четвертый резервный батальон под командованием старшего лейтенанта Дружинина. В его формировании я принимал непосредственное участие.

Соединение сформировали в короткий срок из 4 танковых батальонов Т-34, одной танковой роты Т-26 (командир старший лейтенант Чухляев), мотострелкового батальона и других подразделений. Это было мощное соединение. В середине июля 1945 года поступил приказ нашему соединению сосредоточиться в районе Падь Тигровая, в лесу среди сопок.

Я был назначен заместителем командира первого эшелона. Двое суток не спал. Но привычка не спать была уже выработана. Перенес все. Разгрузились на станции Унгун, по дороге Биробиджан – Ленинское (на Амуре). В Пади Тигровой мы пробыли три недели. Проводились занятия. Я изучал танковое дело. Научился водить Т-34, Т-26. Находясь среди танкистов, постоянно уделял внимание разъяснению обстановки, подводя их к готовности вести боевые действия. Рассказывал о поведении воина в бою, о том, как важно знать свое дело, быть физически выносливым, проявлять смелость в бою.

Для офицеров прочитал лекцию о роли в бою морального фактора. Особо выделив мысль, что побеждает тот воин, который хорошо знает военное дело, физически развит, обладает высокими морально-боевыми качествами. Эта лекция понравилась командиру соединения. Отношения у нас сложились самые благоприятные.

Но я испытывал затруднения в работе. Нужна была постоянная информация, а как ее получить в полевых условиях? Обратился к полковнику Ушило. Он выделил мне радиостанцию с радистами. Радиостанция была направлена на определенные волны, и я регулярно получал необходимую информацию, которую немедленно доводил до танкистов.

Путь держим в Китай. Разгром Квантунской армии

Восьмого августа из политотдела 15-й армии к нам прибыл майор Христич. Сообщил, что будет передаваться важное правительственное заявление. Я дал указание радистам: как только будет передано заявление правительства, немедленно доложить мне. Часов в 5 утра 9 августа радисты принесли мне запись правительственного заявления. Это было наше объявление войны Японии. Напомню, что договор СССР с Японией о ненападении был денонсирован 5 апреля 1945 года. Сразу же передал заявление командиру соединения и начальнику политотдела. Провели митинг по разъяснению заявления и отправились в путь. Я находился в резервном батальоне.

Итак, война, а на войне все надо делать по-военному. Марш колонн был трудным из-за обильных дождей. Дороги размыло. Река Бира вышла из берегов, пришлось форсировать ее и днем, и ночью. Утром 9 августа я получил телеграмму – срочно явиться в поселок Благословенная на берегу Амура. Вместе с А. И. Бондаренко на попутных машинах, лафетах артиллерийских стволов мы добрались до назначенного пункта.

Выкупались в Амуре, смыли грязь и пот. Из поселка Благословенная рано утром 9 августа начала переправляться через Амур 34-я стрелковая дивизия генерала Демина. Эту дивизию поддерживало танками наше соединение. На переправе не все прошло гладко. Плот с 24 солдатами и лошадьми посреди Амура перевернулся, и река поглотила все, что было на нем.

Дивизия продвигалась с боями, японцы оказывали упорное сопротивление. Особенно горячие бои развернулись за город Сентсянжень. Здесь у японцев были созданы опорные пунк – ты из дзотов. Оборонялась дивизия, в большинстве состоящая из "смертников".

Генерал Демин запросил у нас помощи. Мы могли срочно переправить только легкие танки Т-26 старшего лейтенанта Чухляева. Рота Чухляева быстро достигла указанного пункта и с ходу прямой наводкой стала бить по укреплениям японцев. Японцы не выдержали, бросились в бегство. Уцелели те, кто через болотистую местность смог убежать в горы. Остальных танкисты расстреливали, давили. Путь в несколько десятков километров был усеян трупами, дорога полита кровью.

Настала очередь переправляться и нам. Наша политотдельская машина переправилась к вечеру 9 августа. На плот поставили танк, машину. Плыли я, А. И. Бондаренко и секретарь политотдела Шура Быстрова. Плывем, обходим островок на Амуре. Никто не разговаривает. И вдруг Шура такой издала вздох, что все мы встрепенулись. Оглянулись. Шура это заметила и жалобно сказала: "Эх, мамка, знаешь ли ты, где я?" Мне стало не по себе. И Шура, и все мы думали о том, что нас ожидает. Ведь мы вступаем на чужую землю. Плот причалил к берегу у города Лобей. Здесь японские снайперы "сняли" немало солдат 34-й дивизии.

Тихо. Темно. Рядом с войсками нашего соединения чей-то медбатальон. Жжем костры. Солдаты обнаружили поле с луком. Лук зеленый, сочный. Наелись вдоволь.

Наш командир полковник Ушило предложил заглянуть в мазанки, посмотреть, как живут китайцы. Заглянули в одну мазанку. Нищета, какой я еще не видел. В другой мазанке обнаружили двух полунагих женщин. Опять одна нищета. Наши девушки-связистки и медики собрали кое-что из одежды, прикрыли наготу несчастных китаянок.

Надо отметить, что за все время пути я не увидел ни одного японского самолета. Подумал, что японцы не умеют воевать или дураки, что не бомбят нас. Оказалось, что рано утром 9 августа наша авиация разбомбила все аэродромы японцев, оставив их без самолетов.

Добрались до города Яндана. Был солнечный день. Население высыпало навстречу нашим войскам. Начался митинг. Я стоял близко от выступающих. Но говорили на китайском языке, я ничего не понял. По окончании митинга ко мне подошли два китайца, на ломаном русском языке поприветствовали нашу армию, вручили два листка с просьбой передать признательность китайцев Советскому правительству.

Я взял их заявление, мы пожали друг другу руки. И вдруг слышу: капитана, капитана, шанго (хорошо). Заявление китайцев я передал представителю политотдела 15-й армии майору Христичу. Не знаю, какова дальнейшая судьба китайского послания, но уверен, что политотдел 15-й армии передал его по назначению.

Продвигались мы медленно. Рыхлая заболоченная местность сковывала наше движение. Если танки проходили по такой почве, то колесный транспорт мы вынуждены были пускать по железнодорожной колее. Препятствием явились реки и речушки. Мосты японцы вывели из строя, и каждую речку пришлось форсировать.

Достигли города Хаолигань. Самолет выбросил вымпел. Нам предлагалось сосредоточиться. Пока танки подтягивались, я решил немного отдохнуть, ибо мы продвигались двое суток без сна, основательно вымотались. Только заснул, сквозь сон слышу шум. Рука потянулась к пистолету. Встал, осмотрелся. Вижу солдаты обступили китайскую арбу. На ней сидит японский солдат, лицо синее, наверное, били. Сзади арбы на проволоке привязаны 5 человеческих ушей. Я где-то читал, что самураи практикуют такое, выслуживаясь перед начальством. И подумал, что эти уши японец отрезал у наших солдат. Дал команду командиру отделения разведки сержанту Косминину пустить японца в расход.

Китаец стал возражать. Тогда я потребовал объяснить, что все это означает. Китаец на пальцах показал, что было 8 японцев, 5 – бамбук (убили); 2 – ходи, ходи (убежали); 1 – вот пру – но (лошади тяжело); чик-чик (отрезали 5 ушей, по одному у каждого убитого японца), везем коменданту. Получив разъяснение, удивились восточному варварству. Китайца отпустили.

Подходил к концу обед, мы должны продолжать движение. Но тут возникла еще одна неприятность. В городе Хаолигань остановился маршевый батальон 34-й стрелковой дивизии. Этот батальон перепился и напоминал банду анархистов. В беседе с командиром батальона, майором, фамилию которого я не запомнил, выяснилось, что батальон вышел из подчинения. Посоветовал дать команду "Становись!". Команду майор дал, но солдаты его не слушали. Тогда я вызвал два танка, один выехал вперед, другой остановился возле меня. Дал команду "Становись!". Пьяная орда поняла, что может случиться непредвиденное. Скомандовал "Смирно!", "Налево!", "Шагом марш!". И зажатый танками батальон (спереди и сзади по танку) двинулся в путь. В длительном марше без отдыха дурь выдохлась, и майор вновь стал управлять батальоном.

От Хаолиганя мне было поручено вести колонну автомашин. За сопкой колонна была обстреляна. Я стоял на подножке машины. Ногу обожгло, в сапоге стало мокро. Я ранен. В безопасном месте врач прочистил рану, сделал перевязку – и опять в путь.

К вечеру мы вступили в город Сентсянжень. Он был взят дивизией с помощью наших танков. Нам дали команду заночевать, отдохнуть. Отдыхать не пришлось. Всюду слышалась стрельба, японцы делали вылазки. Но перед утром все же заснул. Меня разбудили. У медпункта стояла колонна, человек 150 китайцев. Они пришли, чтобы получить медицинскую помощь. Я увидел простреленные ноги, руки, вырезанные на спинах "ремни", на лбу – звезды. Это были люди из концентрационного лагеря, созданного японцами для китайских коммунистов. Осмотрели этот лагерь. Жуткая картина. Там остались еще три человека, которые не в силах были подняться. Наши медики промыли им раны, перевязали. С какой благодарностью смотрели на нас эти несчастные люди!

Здесь встретились и с таким мерзким явлением, как публичный дом для японских солдат. Побеседовав с обитателями этого дома, мы решили его уничтожить. Очереди из автоматов заставили всех находившихся в этом заведении покинуть его.

Эти два явления лишний раз убеждали: фашизм одинаков, что немецкий, итальянский, что японский. У него одни нравственные корни.

Приняв по рации сообщение о том, что США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки, я связался с редактором дивизионной газеты и передал ему данную информацию. Она была немедленно отпечатана, и войска узнали об этом непредсказуемом действии США.

Несмотря на то, что мы и США воевали против общего врага – Японии, действия союзников по применению атомного оружия в восторг нас не привели. Более того, они вызвали уныние и раздражение.

Осмыслив случившееся, проанализировав складывающуюся обстановку, в беседах с офицерами и активом я прямо говорил: никакой необходимости в применении атомного оружия не было, это сделано не столько в целях ускорения окончания войны, сколько для устрашения Советского Союза. Как стало известно позже, Гарри Трумэн имел именно это в виду.

Наше движение продолжалось. Путь лежал на город Дзямус и далее на Харбин. Впереди шла 34-я стрелковая дивизия, поддерживаемая танками нашего соединения и инженерной частью, авиацией. Нас поддерживал противотанковый истребительный полк, за нами шли другие подразделения. Эту мощную колонну, а она была не единственной, японцы сдержать не могли, сопротивление было бесполезным.

В войне с Японией был учтен опыт Великой Отечественной войны. Японские войска в Маньчжурии были зажаты с трех сторон: с Монголии шел Забайкальский фронт под командованием маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского; с Приморья – Первый Дальневосточный фронт под командованием маршала Советского Союза К. А. Мерецкова; рядом с ним шел наш Второй Дальневосточный фронт под командованием генерала армии А. М. Пуркаева. Координировал действия трех фронтов представитель Ставки Верховного Командования, выдающийся полководец, Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Все это позволяет сделать вывод: наше командование подготовилось к этой войне основательно. Японская миллионная Квантунская армия стремилась оказать серьезное сопротивление, но сила была не на ее стороне.

Но это не означает, что японцы не оказывали сопротивления. Особенно сильно сопротивлялись они войскам Первого Дальневосточного и Забайкальского фронтов. Преодолевали сопротивление Квантунской армии и войска Второго Дальневосточного фронта. Но сила сломила силу, и японцы сдались, были пленены.

Надо поведать и еще об одной особенности: с нами рядом, справа, по берегу реки Сунгари шли войска Народно-революционной армии Китая, а слева армия Чан-Кай-ши. И если мы вырывались вперед, то две китайские армии вступали в бой между собой. Приходилось разнимать.

Третьего сентября 1945 года войска нашего направления достигли пригорода Дзямуса. Нам следовало форсировать реку Сунгари (мост через нее был взорван), вступить в Дзямус и держать путь на Харбин. Вдруг получаем телеграмму: движение войск остановить, Япония капитулировала. И началось: стрелковая дивизия, наверное, расстреляла все боеприпасы, салютуя победе. Из пистолетов постреляли и танкисты, я тоже не удержался. Конец и этой войне. Нервное напряжение спадает.

Однако то в одном, то в другом месте прорывались японцы, завязывалась перестрелка. К нам прибежал один из командиров Народно-революционной армии Китая и сообщил о движении по реке Сунгари японского отряда в 800 человек. Попросил помощи. Командование отправило в помощь китайцам известную уже роту легких танков старшего лейтенанта Чухляева. Часа через два колонна японцев была обезврежена совместными действиями танкистов и отрядов Народно-революционной армии Китая. Ее силы оказали нам немалую помощь в уничтожении разрозненных групп японцев.

Вечером 3 сентября в наше расположение прибыл ансамбль песни и пляски Второго Дальневосточного фронта. Ранее у нас была агитмашина Дома офицеров, начальником которого был Н. Е. Филоненко (после войны с Японией Н. Е. Филоненко многие годы работал начальником Дома офицеров УрВО). Для наших танкистов был дан концерт. Мы раскрыли борта двух машин, соорудив таким образом сцену. Танкисты уселись на сопках. Концерт начался песней "На сопках Маньчжурии". Мы сидели на сопках Маньчжурии, наслаждались одноименной любимой песней. Какое чувство, какая сопричастность к событиям! Концерт поднял настроение. Возбужденные танкисты не раз просили повторить песню "На сопках Маньчжурии". О тех памятных днях сентября в 1960 году в газете "Красный боец" была опубликована моя статья под названием "На сопках Маньчжурии".

Итак, нашей победой над Японией закончилась Вторая мировая война. Изнурительные тяжелые четыре года войны с Германией и Японией подорвали здоровье и у молодых людей. Ощущалось нервное и физическое истощение. Я вновь подумал: все, конец, теперь-то, солдат, бери шинель и марш домой.

Во время этих размышлений ко мне подъехал на лошадке офицер, осведомился, где находится командир танкового соединения полковник Ушило. Он был недалеко. Показал рукой. Вестовой вручил командиру пакет, мы все смотрим на полковника, по выражению его лица поняли: что-то серьезное. Так оно и было. Вскрыв пакет, Ушило сказал: "Нам предлагается сосредоточиться на станции Унгун и оттуда держать путь во Владивосток и далее на Сахалин". Пришлось надеть шинель, затянуть ремнем и продолжить нелегкую послевоенную службу.

* * *

Минуло много лет. Фронтовики вспоминают и осмысливают минувшее. Что позволило одержать нам столь нелегкую победу? Безусловно, главная роль в разгроме войск гитлеровской коалиции принадлежала человеку. Советский воин беспредельно любил свою Родину. Любовь к Родине, к родительскому очагу укрепляла силы солдат. Единство фронта и тыла, армии и народа – вот та сила, что позволила нам победить врага.

На войне чувства проявляются обостреннее. Человек вспоминает свою малую родину, семью, близких. Для меня самыми близкими были мама и моя жена. Они поднимались и ложились, вспоминая меня. Они каждый день ожидали от меня письма, а я от них.

Сейчас особенно это оцениваешь. Недавно заглянул в папку жены, там подшиты мои письма из армии и с фронта. Их 387. Это столько я написал с ноября 1939 по ноябрь 1945. От жены, из дома я получил не меньше. Прочтешь письмо, узнаешь все о доме, родных, отвлечешься, подумаешь, и на душе становится легче.

Советский человек, воин армии, черпал силы в социалистическом строе, в котором он жил, этот строй был самым справедливым. Благодаря советскому строю, единой социалистической экономике руководство страны, коммунистическая партия сумели мобилизовать все силы страны на разгром врага. Как нельзя ладонью закрыть солнце, так никому не удастся умалить роль советского народа в его великой Победе.

Вадим Николаевич Фоминых,

кандидат экономических наук, профессор Уральского государственного университета, гвардии сержант, участник Великой Отечественной войны

Была война...

Мясной Бор

Многим уральцам это местечко известно благодаря поисковым экспедициям наших детей. В летние каникулы они предпочли беспечному отдыху не по-детски тяжелые раскопки в далекой Новгородчине. Их усилиями преданы земле сотни останков солдат Великой Отечественной. Готов расцеловать каждого мальчонку и каждую девчонку за этот благородный патриотический поступок.