Текст книги "Со святой верой в Победу (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Автор неизвестен
Со святой верой в Победу (сборник)

Со святой верой в Победу

Сб. воспоминаний ветеранов Великой Отечественной войны.

Cост. проф., д.ф.н. Н. С. Новоселов

{1}Так помечены ссылки на примечания.

Аннотация издательства: Сборник посвящен 55-й годовщине праздника Победы. Самая характерная особенность включенных в него публикаций насыщенность реальными фактами. Авторы пишут о том, что видели сами, пережили лично на ратных дорогах войны, и чаще всего о том, что, кроме них, никто и не может вспомнить. Ранее университетские фронтовики делились своими воспоминаниями в основном на страницах периодической печати. Теперь этому посвящена книга, изданная Уральским государственным университетом впервые.

Содержание

Предисловие редактора

Ярков С.П. Взгляд из окопа

Плотников И.Ф. Моя предвоенно-военная юность

Новоселов Н.С. Исповедь солдата

Козьмин С.С. На двух фронтах

Фоминых В.Н. Была война...

Черкасова-Чернявская Н.П. Ленинградский дневник

Шандра В.А. С фронта – в университет

Примечания

Предисловие редактора

Меняется время, меняется жизнь, меняются даже праздники, но никогда не померкнет подвиг народа в Великой Отечественной войне, праздник Победы.

Настоящая книга посвящена 55-й годовщине святого для нас Дня Победы. Она включает в себя публикации в различных жанрах. Авторы – профессора и доценты нашего университета – вспоминают о своих ратных дорогах войны с фашистской Германией и Японией.

Такой сборник Уральский государственный университет издает впервые. Ранее университетские фронтовики делились своими воспоминаниями преимущественно на страницах периодической печати. Скромно, правдиво о проявлениях стойкости и мужества на фронте рассказал читателям "Уральского университета" 22 февраля 1988 года Ф. А. Шолохович. Вот как он отметил особенности своей военной профессии: "Пребывание на фронте сопряжено не только с опасностями, но и с повседневным трудом, физическими нагрузками рытье окопов, устройство блиндажей, землянок, переноска радиостанции, большими переходами, невзгодами погоды. Это хорошая закалка для тела и характера. Например, нам, радистам, каждый раз приходилось выкапывать яму для машины с радиостанцией, и делать это надо было быстро, несмотря на погодные условия, даже если мы точно знали, что завтра придется переезжать на другое место.

Радистов награждали орденами и медалями за то, что они в сложных условиях налаживали и поддерживали бесперебойную связь. Для этого нужно было под обстрелами и бомбежками повыше залезть и укрепить антенну, спокойно и хладнокровно настроить приемник и передатчик, не прекращать связи в самых экстремальных условиях".

В книге "Живые строки войны", изданной Средне-Уральским книжным издательством в 1984 году, опубликованы письма с фронта младшего лейтенанта, артиллериста И. Н. Чемпалова. На страницах университетской многотиражки с воспоминаниями о фактах, событиях незабываемых фронтовых лет выступали В. В. Адамов, С. Г. Александров, И. А. Дергачев, А. И. Курасов, В. А. Черепов и многие другие ветераны. Их голоса звучали и в передачах по университетскому телевидению и радио преимущественно в связи с праздником Победы.

Теперь вот издан сборник статей. О Великой Отечественной войне написаны тысячи книг. Но, как подтверждает и содержание нашего сборника, ни о какой исчерпанности тем не может быть и речи. В этой связи Н. С. Новоселов справедливо пишет в своей статье: "С огромным интересом читаются воспоминания выдающихся полководцев Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского, А. М. Василевского, И. С. Конева, П. И. Батова и других. Воспоминаний рядовых солдат, лиц младшего командного состава относительно мало. Следовательно, какие-то стороны Отечественной войны освещены слабо или вовсе остались в тени".

К сказанному добавим, что в уже опубликованных книгах, воспоминаниях оказалось немало домыслов, правды и полуправды, предположений и откровенной фантазии. По мнению С. П. Яркова, этим "качеством" наиболее наглядно отличаются некоторые фильмы о войне: "Когда смотришь их, невольно ловишь себя на мысли, что я был на другой войне. На протяжении многих часов герои лихо пляшут, поют, женятся, пьют водку и между прочим стреляют, причем стреляют в течение всего фильма, не перезаряжая пистолета, а в нем всего девять патронов.

Во многих фильмах немцы представлены умственно отсталыми. И вот с такими мы воевали четыре года, потеряв десятки миллионов солдат".

Некоторые важные факты, события вообще не нашли пока освещения. С. С. Козьмин справедливо считает, что мы до сих пор не оценили достойно роль учителя в предвоенное время и во время войны, усилия школы в воспитании высоких нравственно-патриотических качеств у будущих воинов. (Эта позиция автора является как бы лейтмотивом его статьи). Результаты этих усилий, по сути дела, подтверждают все публикации сборника.

Важной его особенностью является и то, что своими воспоминаниями делятся люди, которые войну прошли рядовыми солдатами или сержантами. Только С. С. Козьмин со временем дослужился до офицерской должности политработника и рос в этом качестве. Сегодня все они – профессора, доценты, и вполне естественно, что авторы сборника сумели глубоко по содержанию и ярко по форме рассказать о своей фронтовой жизни.

О нравственно-патриотическом настрое университетских фронтовиков говорит уже то, как они уходили в армию. Некоторые из них имели основания не быть на фронте вообще. Здоровье было таково, что "тянуло" на инвалидность. У Ивана Плотникова глаза болели с детства, жил с одним видящим, часто воспаляющимся глазом. Но он твердо решил поступить в какое-нибудь военное училище и пойти на фронт. Первые попытки не удались. И только благодаря другу с отменным зрением, который в очередной раз предстал перед окулистом с медкартой Плотникова, в ней появилась нужная отметка. Так сбылась мечта – он поступил в военно-пехотное училище и после окончания попал на передовую.

С 14 лет носил очки Н. Новоселов. Из-за плохого зрения он не был принят в военное училище. По этой же причине в начале войны его трижды браковала призывная комиссия военкомата. На четвертый раз повезло: в укомплектованную группу не хватало одного человека. Спрятав очки в карман, Н. Новоселов предстал перед военкомом. На вопрос, здоров ли, ответил утвердительно и был включен в список отправляемых призывников.

С последствиями острой формы ревматизма – больным сердцем – рвался защищать Родину Степан Ярков. В августе 1941-го, еще не имея полных 18 лет, он добровольцем был принят в Омское военно-пехотное училище им. М. В. Фрунзе.

В своих статьях авторы сами пишут о мечтах, чувствах, настроениях, которыми руководствовались они, их сверстники, стремясь побыстрее стать в ряды защитников Родины. Они так были воспитаны. В том числе учителями, о недооценке труда которых справедливо пишет С. С. Козьмин. Как все сказанное выше не похоже на отношение к службе в Российской Армии многих молодых людей сегодня! В газете "Известия" от 8 мая 1998 года в статье "Поживите подольше" публицист Эд. Поляновский пишет: "Не дай, конечно, Бог! Но если вдруг сегодня придется защищать Отечество, кто пойдет? Кажется мне, так же безудержно, как в 1941-м выправляли документы, чтобы прибавить себе годы и уйти на фронт, так теперь будут добывать справки об отсрочке.

Я не ищу виноватых, просто мысли вслух: кто пойдет защищать Родину, утратившую Гимн, Герб, Знамя?"

Думается, автор цитируемых строк верно определил и одно из важнейших условий массового героизма в годы Великой Отечественной: "В войну верность воинской присяге и нравственному долгу совпадали". Что стоят приказы, которые не совпадают с нравственным, общечеловеческим долгом,– убедительно свидетельствуют итоги недавней войны в Чечне.

Попутно заметим, что фронтовики в годы Отечественной тоже были разные: те, кто все четыре года или вплоть до тяжелого ранения не вылезал из окопов, а после госпиталя, если был в силах, вновь рвался на передовую; кто прошел штрафные батальоны, вражеский плен и наши лагеря. Но были на фронте и те, кто служил интендантами, писарями в далеких от передовой штабах, кто конвоировал штрафников и даже стрелял им в спину в заградительных отрядах.

Самая характерная особенность автобиографического очерка И. Ф. Плотникова, статей С. П. Яркова, Н. С. Новоселова, С. С. Козьмина, В. Н. Фоминых и дневника Н. П. Черкасовой-Чернявской – насыщенность реальными фактами. Они пишут о том, что видели сами, пережили лично, и чаще всего о том, что кроме них никто не может вспомнить.

Читая "Взгляд из окопа", вы действительно ощутите неимоверные тяготы жизни солдата-окопника, но узнаете и о людях, которые могут подручными средствами "благоустроить" свое обитание в земле, сделать его более или менее сносным. Особенно осязаемо С. П. Ярков живописует действия группы разведчиков, в которую входил и сам, знакомит со святыми законами разведки. Он дает свое определение героики на войне, которая состоит в том, чтобы сохранить в себе человека в нечеловеческих условиях. Приводит примеры того, как это достигается.

Самый масштабный подход к освещению процесса формирования своего гражданского сознания в предвоенную и военную пору читатель ощутит в очерке И. Ф. Плотникова. Он не только вспоминает свой путь пулеметчика и минометчика, свои ранения, контузию и в каждом случае досрочное возвращение из госпиталя на передовую, но и вполне уместно, исповедально рассказывает о предвоенной жизни своей семьи, об условиях, в которых формировались его миропонимание, характер. Откровенно говорит автор о противоречивых моментах своего становления как личности, обусловленных причинами объективного и субъективного порядка.

С большим интересом читается "Исповедь солдата" Н. С. Новоселова. Логикой раскрытия, сопоставления многочисленных реальных фактов он убеждает, что профессия полевого телефониста на фронте – одна из наиболее тяжелых и опасных. Ему приходилось устранять неисправность связи под огнем противника: "Бегу что есть мочи с телефонным кабелем и аппаратом по линии. Очевидно, немцы видят меня, так как снаряды начинают рваться в непосредственной близости. Недолет... Перелет... Разрыв спереди... Понимаю, что попадаю в "вилку". Очередной снаряд будет моим. Падаю, ползу. Разрыв то ближе, то дальше".

Разрыв провода найден, устранен. С одним пунктом связь есть, с другим нет. Под обстрелом найден и второй порыв в проводе. Связь восстановлена. Шинель только в нескольких местах на спине оказалась изрезанной, как бритвой, да телефонный аппарат поврежден. Вскоре связисту Н. Новоселову вручили медаль "За отвагу". Это лишь один из эпизодов его мужественной солдатской жизни в годы войны. А сколько их было... Прочитав, узнаете и о том, почему его стали величать Тёркиным.

Свой путь на службу в Красную Армию, а затем и на Отечественную войну был у С. С. Козьмина. После окончания педучилища он приступил к работе в школе. День 1 сентября 1939 года оказался не только памятным днем начала занятий, но и днем принятия нового "Закона о всеобщей воинской обязанности". Он снимал призывные льготы и с учителей, специалистов с высшим образованием. Это диктовалось сложной международной обстановкой. 29 ноября того же года Семен Козьмин был уже в Минске, став солдатом 350-го гаубичного артиллерийского полка.

Сегодняшние его воспоминания о службе в предвоенные годы, об извилистых дорогах войны с немецкими оккупантами и Японией отличаются скрупулезной документальностью. Он стал политработником. Его слова воспитателя воинов подкреплялись знанием грозного оружия своей части, готовностью заменить в случае необходимости командира.

Автор полемизирует с теми, кто, по его мнению, неверно утверждает, будто Советский Союз не готовился к обороне накануне Отечественной войны, показывает, что в их части шла подготовка к возможной войне. Другое дело, что она была недостаточной, ощущалась недооценка сильного и коварного противника.

С апреля 1942 года и до последних победных залпов по фашистским захватчикам при освобождении Ленинграда, а в мае 1945-го – и Курляндии воевал в своем 28-м минометном полку "катюш" огневик гвардии сержант В. Н. Фоминых. Фронтовые обстоятельства заставляли его трудиться и радистом, и телефонистом, командовать отделением топовычислителей. О самых памятных деталях, необычных случаях, тяжести потерь своих фронтовых друзей автор предельно искренне, правдиво рассказывает нам в своих сегодняшних воспоминаниях.

Свердловчанку Надежду Черкасову-Чернявскую начало войны застало в Ленинграде, где она училась в педагогическом институте им. А. И. Герцена. Подчиняясь обстоятельствам военного времени, она вместе с коллективом института роет траншеи в районе дальней обороны города, затем противотанковые рвы на самой окраине Ленинграда, вблизи Волкова кладбища. После окончания краткосрочных курсов младших медсестер Н. П. Черкасова-Чернявская была мобилизована в РККА и с 20 декабря 1941 года по 15 июля 1942 года работала в эвакогоспитале № 88. Публикуемые в сборнике ее дневниковые записи – свидетельство очевидца фактов стойкости, мужества из жизни блокадного Ленинграда той поры.

В годы войны и особенно после ее окончания в Уральский университет вернулись или вновь поступили многие участники Великой Отечественной. Только на факультете журналистики их было 138 человек. Этим студентам в гимнастерках и кителях, творческому пути некоторых из них после окончания университета, памяти нашим лучшим учителям тех лет посвящена последняя публикация сборника – "С фронта – в университет".

Все наши университетские фронтовики свято верили в победу и, не щадя жизни своей, приближали ее. Их нынешние воспоминания, раздумья о пережитом, оценки многих событий, фактов, мгновений военного времени несут в себе глубокие нравственные уроки, служат воспитанию патриотических чувств, духовному возвышению личности, особенно молодежи. Говоря словами Роберта Рождественского по схожему поводу,

Это нужно

не мертвым!

Это надо

живым.

Сегодня ценность подобных воспоминаний возрастает и в связи с тем, что фронтовиков становится все меньше – около двух миллионов. Многие болеют и уже не в состоянии написать о пережитом в военные годы. Поэтому и нам не удалось расширить авторский коллектив настоящей книги.

Как тут не вспомнить, да еще накануне 55-й годовщины праздника Победы, замечательные стихи фронтовички Юлии Друниной:

За утратою – утрата,

Гаснут сверстники мои.

Бьет по нашему квадрату,

Хоть давно прошли бои.

Что же делать? Вжавшись в землю,

Тело бренное беречь?

Нет, такого не приемлю,

Разве, друг, об этом речь?

Кто осилил сорок первый,

Будет драться до конца.

Ах обугленные нервы,

Обожженные сердца!..

Хочется верить, что воспоминания университетских ветеранов прочтут многие, а искренние строки авторов никого не оставят равнодушным.

В. А. Шандра

Степан Петрович Ярков,

кандидат искусствоведческих наук,

профессор Уральского государственного университета,

гвардии рядовой

Взгляд из окопа

Об Отечественной войне много написано книг, создано бесчисленное количество фильмов. Когда смотришь некоторые из них, невольно ловишь себя на мысли, что я был на другой войне. На протяжении многих часов герои лихо пляшут, поют, женятся, пьют водку и между прочим стреляют, причем стреляют в течение всего фильма, не перезаряжая пистолета, а в нем всего девять патронов. Во многих фильмах немцы представлены умственно отсталыми. И вот с такими мы воевали четыре года, потеряв десятки миллионов солдат. То есть много сочиненного, не происходившего на самом деле. Я рискну без прикрас восстановить в памяти то, что мне, гвардии рядовому, пришлось увидеть, пережить и прочувствовать в период фронтовой жизни.

Теплый безоблачный день 22 июня 1941 года я хорошо помню. Семья наша: отец, мать, две сестры и брат – жили в деревне Смирновка Ишимского района Тюменской области. Поскольку радио не было, то о войне я услышал из разговоров где-то во второй половине дня. Первоначально сообщение не произвело на меня ошеломляющего впечатления: мне, шестнадцатилетнему, казалось, что это событие где-то далеко. Однако осознание масштабов войны произошло в деревне буквально в первые дни: началась массовая мобилизация мужиков и техники из колхоза, нервозная суетливость людей, проводы с залихватскими песнями под гармонь, перемежаемыми рыданиями.

На наши неокрепшие, почти детские плечи свалилась вся тяжесть деревенского труда. Хорошо помню, как мы наваливали друг на друга мешки с пшеницей весом под восемьдесят килограммов, которые были рассчитаны на силу взрослых мужчин. А урожай 1941 года в Сибири был отменный. Днем отвозили хлеб от комбайнов на ток, а на ночь загружались и ехали на элеватор сдавать зерно, где с таким же мешком нужно было подняться по трапу в несколько этажей. Спать приходилось лишь на обратном пути в деревню да еще в те часы, пока не высохнет роса и не позволит выйти в поле комбайнам.

Меня начала тревожить мысль, что в армию могут не взять. Дело в том, что два года перед войной я тяжело болел острой формой ревматизма и, как следствие,– больное сердце. В мирное время я был бы явно не призывной. Тайком от семьи бегал в военкомат с просьбой о призыве. В настоящее время подобная мысль покажется кощунственной, слишком идеологизированной, но в те времена без всяких лозунгов и агитации в сознании молодежи жила мысль – быть участником защиты Родины. На мои просьбы в военкомате отвечали:

– Придет время, возьмем.

В августе 1942-го я действительно получил повестку, но поскольку мне не исполнилось полных восемнадцати, то я написал заявление как доброволец. Из Ишима и прилегающих окрестностей собрали целый эшелон молодежи и доставили в Омское военно-пехотное училище им. М. В. Фрунзе (ныне – Высшее общевойсковое командное училище). Училище располагалось в центре Омска, на улице Республики, в здании бывшего кадетского корпуса, где все было сделано капитально и продуманно. Сибирский кадетский корпус, основанный в 1813 году, имеет блестящую историю. Из его стен вышло немало офицеров, имена которых вписаны в летопись многих героических дел. Выпускники корпуса проявили себя не только на полях сражений, многие из них стали учеными, исследователями, усилиями которых освоены огромные просторы казахстанских степей, составлены карты, основаны города: Верный (Алма – Ата), Кокчетав, Сергиполь в Семиречье. В свое время Сибирский кадетский корпус "окончил Н. Ф. Анненский, экономист и публицист, редактор журнала "Русское богатство", деятель земского движения, один из лидеров партии "Народное право", "Союз освобождения", основатель народно-социалистической партии; его труды легли в основу земской статистики. Среди выпускников корпуса был Г. Е. Катанаев, историк Сибирского казачьего войска, один из инициаторов создания Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества и музея. Ярким представителем казахской знати, окончившим корпус, был султан Чокан Чингисович Велиханов, человек разносторонних дарований, просветитель казахского народа" (Шулдяков В. Первый в Сибири//Омская старина. 1993. N 2. С. 9).

По-разному раскрывались таланты выпускников Сибирского кадетского корпуса, таких, например, как Л. Г. Корнилов, верховный главнокомандующий русской армией, один из лидеров белого движения; в 1898 году корпус окончил Д. М. Карбышев, генерал-лейтенант Красной Армии, замученный фашистами в Маутхаузене.

Перед Великой Отечественной войной Омским военно-пехотным училищем (так корпус назывался в советское время) командовал полковник, а с 1942 года генерал Л. Н. Гуртьев. Им была сформирована 308-я стрелковая сибирская дивизия, отличившаяся в битве за Сталинград.

В училище мы проучились шесть месяцев и уже готовились к государственным экзаменам, однако в феврале 1943 года курсанты всех училищ, а их только в Омске было два, были отправлены на фронт в район Курска и Орла. Нас выгрузили в районе Вязьмы. Несколько суток пешим строем мы шли к месту назначения – в пятую гвардейскую дивизию, только что вышедшую из боев. Хорошо помню первую встречу. Я попал в 21-й гвардейский полк, во второй батальон, личный состав которого состоял из одного старшего лейтенанта и десятка полутора солдат. Мне запомнился этот старший лейтенант беспредельно уставший человек с землистым цветом лица. Выстроив нас, он сказал:

– Вы без пяти минут офицеры, выбирайте себе командиров из своих рядов, ибо в батальоне их нет.

И вот мы начали выборы, в процессе голосования я оказался помкомвзвода. Помню, как приехал нас принимать командир полка Лабчинский. Личность, запомнившаяся не только своей стройной, высокой фигурой в длинной кавалерийской шинели, но и своим характером, требовательностью. Новоявленных командиров он детально осматривал лично, многим делая замечания. Досталось и мне за то, что не по-уставному пришил пуговицы на хлястике шинели: не нитками, а медной проволокой для прочности.

Командирами, правда, мы оставались недолго. Когда дивизия пришла для формирования в район старинного города Козельска, то из госпиталей и резерва стали прибывать офицеры и сержанты со званиями, и нас, естественно, заменили.

Запомнилось мне и то, как я стал пулеметчиком. По прибытии в дивизию оружия нам не дали, его попросту не было. Но мы находили его в округе. Дело в том, что в этом районе в 1941– м сражалась в окружении известная 33-я армия генерала М. Г. Ефремова. Следы этих боев окружали нас повсюду: остовы сгоревших машин, танков, повозок, было и брошенное оружие. Один политрук, указав на сгоревшие машины, сказал, что это фашистские, нашедшие свою могилу на советской земле. На это из строя ему ответили, что обгоревшие машины это бывшие наши полуторки. Я нашел в болоте ручной пулемет Дегтярева, он неплохо сохранился, так как был хорошо смазан. А поскольку в военном училище матчасть всех видов стрелкового оружия, начиная с пистолета и кончая противотанковой пушкой, мы изучали, то овладеть пулеметом для меня не составляло труда. Должен сказать, что пулемет довоенного образца сработан на славу – это была машина с идеальной прицельностью, я стрелял из него лучше, чем из всех других видов оружия. Сутки я драил оружие, счищая все, что наросло на нем за время лежания в болоте, а на вечерней поверке старшина, заглянув в ствол, строго спросил:

– Почему в стволе коррозия?

В памяти осталось еще несколько фактов пребывания в дивизии. Когда мы выгружались из вагонов, нам разрешили взять с собой сухой паек. Интенданты, сопровождающие эшелон, умудрились сэкономить два двухосных вагона продуктов, и нам разрешили взять столько, сколько каждый сможет унести. Мы набили вещмешки концентратами, сухарями под самую завязку. Когда же пришли "покупатели" (так назывались те, кто представлял часть, куда забирали пополнение), то объявили, что идем в гвардейскую дивизию, что оказало определенное воздействие, и некоторые стали освобождаться от лишнего груза, попросту его выбрасывая. Моя крестьянская закваска не позволила поступить так же. Когда пришли на место, то в течение пяти суток вообще не было никакого снабжения. Вот тут пришлось делиться с теми, кто шел налегке. Вообще, здесь я впервые ощутил, что такое голод. Время было весеннее, март, дороги в Смоленщине распустились так, что даже танки погрузились в месиво грязи и встали, не говоря уже о машинах. Части снабжались продовольствием самолетами У-2. В лесу перестреляли всех белок, съели все прошлогодние грибы и приспособились утолять жажду смолой с елей. У каждого в кармане был заготовлен большой комок смолы, и все жевали ее, в какой-то мере заглушая чувство голода. Бывало, идет батальон – и все жуют, комбат останавливает строй и дает команду:

– Выплюнуть!

Все, естественно, выплевывают, и тут же откусывают снова. Когда пошла зелень, то одним из основных продуктов был щавель. Из него варили щи, он был предметом внимания каждого из нас. На тактических занятиях, прежде чем сделать короткую перебежку, высматриваешь кустик щавеля впереди, нередко около одного и того же сталкивались лбами. От такой пищи, переполненной щавелевой кислотой, зубы у всех походили на голенища сапог, надраенные черной ваксой.

Был и курьезный случай. При переходе на летнюю форму я где-то отсутствовал, когда же пришел в отделение, мне досталось обмундирование пятьдесят четвертого размера, а я носил сорок восьмой. Погоны лежали не на плечах, а висели на предплечьях, галифе опускались ниже колен, рукава гимнастерки приходилось закатывать. К тому же из масленки, в двух емкостях которой хранились масло и щелочь, я посадил на форму масляное пятно. И вот однажды, случайно или преднамеренно, меня посылают в штаб дивизии с пакетом к начальнику тыла. Я прихожу, поднимаюсь в штабную машину к полковнику и докладываю, как положено по уставу:

– Гвардии рядовой Ярков явился с пакетом.

Он спрашивает:

– Ты кто такой?

Отвечаю снова по уставной форме.

Полковник зовет старшину и говорит ему:

– Одень этого обормота.

Старшина привел меня на склад, подобрал все с иголочки моего размера. Возвращение в роту, как видение с картинки, стало объектом солдатских шуток. Я, конечно, в долгу не остался, заявив, что комдив-то – свой человек. Если что, посылайте меня снова.

Во время формирования в Козельске командовать нашей пятой ротой второго батальона прибыл из госпиталя (уже после пятого ранения) старший лейтенант Дандыбаев, казах по национальности. Среднего роста, плотного телосложения, он представлял собой сгусток энергии и деловитости. В роте сразу началась новая, энергичная жизнь. Сам Дандыбаев ходил всегда бритый и брил всю роту. Судьба нашего ротного примечательна для времен войны: он был ранен шесть раз, затем, где-то уже под Брянском, с повозок, где лежали раненые, меня окликнули, я подошел, и снова увидел Дандыбаева после очередного ранения. Дальнейшая судьба его не известна. Но ту встречу я невольно вспоминаю, потому что военные судьбы непредсказуемы, иногда ранения насчитывались десятками.

Когда наша дивизия стояла под Козельском, мы не просто занимались тактикой, но и готовили запасную оборону. Каждому солдату была определена задача – вырыть восемь погонных метров траншеи в полный профиль, а это означало: сверху полтора метра в ширину, девяносто сантиметров внизу (чтобы можно было катить пулемет "максим") и полтора метра в глубину. Для меня, деревенского парня, подобная работа была не в тягость. Правда, здесь примешивались местные особенности: дело в том, что там был сплошной песок, сколько его вычерпаешь, столько же почти и осыплется вновь, поэтому нужно было еще делать плетень. И вот за такой ударный труд меня перед строем наградили почтовой открыткой с портретом Кутузова.

Под Козельском произошел случай, который стоит перед глазами до сих пор. Из 1800 курсантов один сбежал. Каковы были причины, трудно объяснить. Покинув часть, он, вооруженный винтовкой, грабил мирных людей в прифронтовой полосе. Его схватили. Выстроили в каре весь полк, зачитали приговор, раздался залп из восьми автоматов, силой пуль тело даже перебросило через вырытую яму. И в этот момент разразилась невероятной силы гроза, что эмоционально усилило впечатление. Первая смерть перед глазами отложилась глубоко в сознании каждого восемнадцатилетнего. С точки зрения гуманности убийство парня в восемнадцать лет – преступление, но война порождает свои законы, предъявляя человеку свои особые требования. Поскольку в этом пополнении было немало земляков – ишимцев, то уже после войны, кто остался живой, при встречах вспоминали случай расстрела. И у всех тогда, оказывается, родилась одна и та же мысль – чем погибать собачьей смертью, лучше ее получить в бою. А это было важнее всех политбесед и наставлений. Таким образом мы постигали на практике античеловеческие законы войны.

Навсегда останутся в памяти первые впечатления от соприкосновения с фронтовой действительностью. Наша дивизия входила в состав 11-й гвардейской армии под командованием К. Н. Галицкого. Она вводилась в прорыв с севера Орловского выступа и наступала на Карачев, Болхов, Орел. В момент прорыва мы были во втором эшелоне, однако запомнилась артподготовка, когда сотни орудий всех калибров одновременно открыли огонь и от грохота обычный разговор был невозможен, приходилось кричать друг другу. Что творилось на обороне немцев... Сплошное море взрывов, поднимающих массу земли и дыма. Было полное впечатление, что выжить в таком аду невозможно, и бывали случаи, когда внешне невредимые немецкие солдаты, оглушенные, теряли способность к сопротивлению. И все же здесь опять срабатывали свои законы войны организация обороны, ее эшелонирование. Мы буквально следом за прорывающимися частями входили в бой, сменяя их с ходу, и с первых же моментов чувствовали сопротивление противника.

Первые впечатления откладываются наиболее рельефно. Во время атаки солдата, бегущего рядом, осколок по касательной ударил в лицо. Рана была неглубокая, но большая, вдоль всей щеки. Из нее широким потоком хлынула алая кровь. При виде этого меня резанула мысль: если ранят, умру от одного вида крови. Этот эпизод часто снился. Однако человек привыкает ко многому. Через полтора года в момент моего ранения уже собственная кровь хлюпала в сапогах, но – выжил.

Первый день боев к ночи затих, а рано утром мы услышали русский мат, произносимый слабым голосом, и увидели картину, долго стоявшую перед глазами. Полз наш солдатик и на полах шинели тащил свои внутренности – ему распороло живот, не задев ничего внутри. Он проделал путь метров шестьсот. Подобных деталей войны можно вспоминать много.

Все послевоенные годы часто задаю себе вопрос – что я совершил героического на войне? И ответа нет. Я солдат-окопник и прошел все, что отведено войной согласно моему рангу: месил глину огромных оврагов Орловщины, из которых наши полуторки и ЗИСы выносились только на солдатских плечах, тонул в болотах Белоруссии, участвовал в марш-бросках (один из них запомнился особо – за день мы преодолели километров семьдесят, так и не поняв его стратегического значения), ползал за языками, ходил в тыл к немцам, когда служил в разведке.

Героика на войне, по моему убеждению, состояла в том, чтобы сохранить в себе человека в нечеловеческих условиях. Сутками идет непрерывный дождь, размякли глинистые стены окопов, на дне хлюпает грязь, амуниция промокла до нитки, а обсушиться нет возможности. Нервы человека на пределе, у него притупляется ощущение опасности, солдат ходит в окопах, не особенно кланяясь свисту пуль. Народная поговорка "Двум смертям не бывать, а одной не миновать" приобретала особый смысл, находя своеобразное словесное оформление: солдат готов был попасть в "Наркомзем", то есть в землю, или, что предпочтительнее, в "Наркомздрав" – в госпиталь. Однако в этих условиях солдаты умели сохранить свое человеческое лицо. Мне довелось увидеть такую картину: в условиях бесконечных дождей мы, разведчики, встретились в траншеях с расчетом станкового пулемета, почувствовав какой-то домашний уют. Стены их ячейки, рассчитанной на троих, были обшиты матами, сплетенными из камыша, пол выстлан ветками кустарника, сверху все накрыто плащ-палаткой. Тут же мы увидели различные ниши для солдатского припаса и пулеметных лент. У них даже навар в котелках был не старшинский, так как ночами они умудрялись добывать на нейтральном поле живность. Возглавлял все это "первый номер", рязанский мужичок, никогда не унывающий, как будто бы он собрался жить здесь вечно.