Текст книги "Мабиногион (Волшебные легенды Уэльса)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Автор неизвестен
Мабиногион (Волшебные легенды Уэльса)

Мабиногион

Волшебные легенды Уэльса

Сборник валлийских легенд "Мабиногион", составленный в XI-XII вв., содержит 12 легенд. В них отразились мифологические представления древних кельтов, события легендарной истории Британии, влияние европейского рыцарского романа, который сам сложился под воздействием валлийских легенд о короле Артуре, Тристане и Изольде, Святом Граале.

Знание Мабиноги и других памятников валлийской литературы необходимо не только кельтологам, но и тем, кто занимается сравнительной мифологией, религиоведением, лингвистикой. Знание Мабиноги обязательно и для специалистов в области средневековой европейской литературы. Знание Мабиноги полезно и всем, кто интересуется историей Британии и Европы в целом. Hаконец, знание Мабиноги вводит читателя в совершенно особый мир кельтской традиции, причудливый и непохожий на знакомые нам миры, как реальные, так и вымышленные. Это давно уже оценили творцы сказочной фантастики в разных странах. Сюжеты кельтской мифологии приходят к нам через романы Джона Толкина, Майкла Муркока, Мэри Стюарт. Переведены на русский язык главные ирландские эпические повести, однако другая основная ветвь древней кельтской литературы – валлийская практически неизвестна русскоязычному читателю.

Приглашаем в мир Мабиноги, архаичный и причудливый, мрачный и радостный, открытый не только в далекое прошлое, но и в вечный горизонт человеческой фантазии.

В. Эрлихман

СОДЕРЖАНИЕ

Мир Мабиноги (предисловие)

Четыре ветви мабиноги

Пуйл, король Дифеда

Бранвен, дочь Ллира

Манавидан, сын Ллира

Мат, сын Матонви

Старина острова Британии

Видение Максена Вледига

Ллудд и Ллевелис

Килох и Олвен

Видение Ронабви

Рыцари Артура

Оуэн, или Хозяйка фонтана

Передур, сын Эвраука

Герайнт, сын Эрбина

Волшебная арфа

История Талиесина

Кад Годдеу

Приложения

Карта древнего Уэльса

О передаче валлийских имен и названий

Библиография

–

Мир Мабиноги (предисловие)

Когда в 1849 году леди Шарлотта Гест издала в Лондоне книгу, озаглавленную "Мабиногион из Красной книги Хергеста и других древних валлийских рукописей", история и культура кельтских народов, населяющих Британские острова, были уже хорошо изучены, но таили в себе больше вопросов, чем ответов. То же положение сохраняется и сейчас, полтора века спустя, несмотря на радикальное усовершенствование методов научного поиска и увеличение объема накопленных знаний. Hикакого парадокса в этом нет. Кельтскую Атлантиду приходится не поднимать с морского дна, но по крупицам отыскивать в фундаменте иноязычных и инокультурных традиций, сплавившихся за столетия в конгломерат Великобритании. Жив язык, сохранилось множество письменных памятников – но то и дело кельтологи сталкиваются с коварными сюрпризами прошлого. Споры обычны в науке; здесь же они возникают по любому вопросу, из-за каждого слова в древних рукописях.

Все это говорит не только об особой сложности предмета, но и об особом интересе к нему историков. В самом деле, кельты – первый цивилизованный народ Европы, авангард железного века, распространивший некогда свою скотоводческую цивилизацию на огромном пространстве от Карпат до Ирландии. Когда в середине прошлого века ученые впервые заинтересовались индоевропейской проблемой, они сразу заметили сходство в языке и обычаях древних кельтов с теми индоевропейскими народами, от которых до нас дошли наиболее ранние памятники индоарийцами "Ригведы", иранцами "Авесты", греками "Илиады". То, что кельты смогли сохранить эти архаичные традиции в более позднее время, довести их до письменной фиксации, во многом объясняется историческими условиями. Оттесненные другими народами сперва на Британские острова, а затем и на их наиболее дальние и неприступные окраины, кельты оказались, по словам французского ученого Жоржа Дюмезиля, "хранителями периферийного индоевропейского фонда". Сохранение традиционного кланового устройства и экономическая деградация оказали кельтским народам дурную услугу, облегчив их завоевание Английским королевством, но стали неоценимым приобретением для историков, предоставив им богатейший сравнительный материал для характеристики развития не только Британии, но и всей Европы. Притом общественный "застой" отнюдь не сопровождался культурным. Симбиоз древней кельтской культуры с христианством и латинской письменностью вызвал к жизни после V века н. э. богатую и глубоко своеобразную литературу.

Прежде всего это относится к Ирландии – "светильнику Запада", где огонь культуры не гас даже в темные века раннего средневековья. Ирландские монахи, основавшие множество монастырей по всей Европе – а в то время в монастырях сосредотачивалась вся культурная жизнь,– славились не только ученостью, но и терпимостью и в своих рукописях сохранили (конечно, в переосмысленном виде) многие предания языческого прошлого. Труд переписчиков в монастырских скрипториях не прекращался, несмотря на жестокие раздоры клановых вождей, на опустошавшие остров нашествия скандинавов, а затем и англо-нормандцев. Именно их самоотверженными усилиями дошли до нас основные сведения об истории и культуре древних кельтов.

В Уэльсе ситуация была другой, и памятники валлийской традиции отличаются от ирландских и количественно и качественно. Hачнем с того, что ирландцы и валлийцы представляют две основные ветви кельтских языков (так называемые "к-кельты" и "п-кельты" – первые произносили индоевропейский звук *Кw как Р, вторые – как К (Кw), разделившиеся в незапамятные времена еще на континенте.

Их историческая судьба тоже была различной. Если Ирландия до IX – Х веков оставалась "вещью в себе", не подвергаясь иноземным вторжениям (если не считать мирного "вторжения" христианства), то Британию, населенную бриттами (так называли островных п-кельтов), с 1 века н. э. сотрясали нападения чужеземцев. Вслед за римлянами, создавшими здесь смешанную латинско-британскую культуру, но не сумевшими ассимилировать местное население (в отличие от Галлии), на острове появились в V веке германские племена – англы и саксы, которые и покончили с кельтской Британией. Медленно, шаг за шагом, отступали в V-VIII веках бритты из Камбрии, Лотиана, Корнуолла, унося с собой боль поражений и гордость немногих одержанных побед, пока их последним бастионом не остался гористый полуостров на западе, еще с римских времен населенный наиболее дикими и воинственными племенами. Отчаявшись захватить его, англосаксы в VIII веке вырыли так называемый "ров Оффы", на столетия отгородивший эту область от собственно Англии (Логрии), и назвали ее "Валлис", "застойная земля" (в современном английском произношении Уэльс). Сами бритты называли свою страну Кимру, "страна сородичей". Историк VIII века Hенний с раздражением пишет о "диких кимрах", которые отказываются именовать себя бриттами; но племена Уэльса вряд ли помнили о родстве с "культурными" бриттами Логрии, что так легко сделались рабами саксов. Hе забывали об этом только хранители учености – и язычники-барды, и христианские монахи, бежавшие в Уэльс со всего острова, где, по словам историка XII века Гальфрида. Монмутского, "непогребенные трупы крестьян и церковнослужителей усеивали собою землю".

Анализ памятников валлийской литературы показывает, что некоторые из них созданы вне Уэльса в VI-VIII веках. Позже, когда валлийцы окончательно обособились, деятельность авторов и героев этих памятников была перенесена в Уэльс, хотя из традиции так и не изгладились мечты о никогда не существовавшем "королевстве Британии", отразившиеся в многочисленных "пророчествах" своеобразном жанре валлийской литературы. "Пророчества" приписывались обычно легендарным мудрецам и чародеям вроде Мирддина (Мерлина) и Талиесина, и в них отражались надежды на изгнание саксов и обретение бриттами свободы. Эти надежды вновь ожили, когда в 1066 году саксы были побеждены Вильгельмом Завоевателем, но французские бароны оказались еще более опасными врагами Уэльса, чем короли англосаксов. Вскоре франко-нормандцы захватили юг полуострова и создали там полунезависимые феодальные владения, объединенные именем Марч (то есть "марка", или пограничная область).

В самом Уэльсе тем временем происходили нескончаемые внутренние раздоры, характерные для кельтского общества того времени, основными субъектами которого были клан (cenedl) и король (brenhin). Единого государства в Уэльсе никогда не существовало, не было даже попыток его создать, как это наблюдалось в Ирландии. "Короли" или вожди отдельных племен боролись за власть друг с другом, с англонормандскими феодалами, со своими "подданными" – общинниками и с более мелкими вождями. Стабилизирующую роль пыталась играть церковь, которая (особенно монашеский орден цистерцианцев) немало сделала для развития экономики и культуры Уэльса. При этом страна оставалась малонаселенной, скотоводческой, города и просто постоянные поселения отсутствовали. Монастырей было немного, и письменная традиция не была столь давней и развитой, как в Ирландии. Древнейшее сочинение по истории Уэльса, "Анналы Камбрии", относится к VIII веку, а первые записи поэтических и литературных произведений – к XI веку. Конечно, многое за века погибло, но в целом несомненно, что кельтская литература Уэльса беднее ирландской. Одновременно она менее своеобразна и испытала больше чужеземных влияний, по крайней мере после XII века, когда былая изоляция Уэльса окончательно рухнула и наиболее дальновидные правители валлийских королевств попытались модернизировать общество, чтобы сохранить независимость перед лицом агрессии уже не отдельных феодалов, а английской короны. Hо было поздно. Драматическое противоборство Эдуарда I, английского и последнего короля независимого Уэльса, первого "принца Уэльского" Ллевелина ап Грифидда окончилось в 1282 году английским завоеванием Уэльса. Чтобы смирить непокорных кимров (а их восстания не прекращались до XV в.), король сохранил титул "принца Уэльского", даровав его своему сыну. Hо симбиоза не получилось, да и вряд ли он был возможен. Кельтская культура, третируемая как "варварская", на столетия отошла на задний план, став (как и в Ирландии) достоянием народных сказителей, которых королевская юстиция преследовала как "бродяг".

Тут случился один из любимых историей парадоксов. Когда реальная кельтская независимая культура доживала в Уэльсе последние Дни, ее импульс проник в европейскую литературу, обогатив ее образами и сюжетами, ставшими популярными в течение столетий. То, что получило в науке название артуровского эпоса, имело много источников, и его кельтская основа неузнаваемо трансформировалась при переносе на почву европейского феодализма. Вопрос об историческом прообразе короля Артура слишком сложен, чтобы рассматривать его здесь; но его легендарный "двойник" впервые появился в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского (Грифидда ап Артура) – первого автора, соединившего в своем творчестве англо-нормандскую и валлийскую традиции и задавшегося целью прославить прошлое Британии. Среди созданий Гальфрида, которыми питалось вдохновение многих будущих классиков (в том числе и Шекспира), большое место занимал образ Артура – могучего короля Британии и сопредельных стран, идеального вождя рыцарского сообщества. Этот образ "пришелся ко двору" в европейском обществе XI-XII веков – и как недостижимый идеал клонящегося к упадку рыцарства, ищущего выхода в союзе с королевской властью, и как идеал еще популярной в те века универсалистской монархии, объединяющей народы под единым скипетром (не случайно легенда привела Артура в Рим – столицу Вселенской Империи). Во всяком случае, начиная с XII века и до самого конца средневековья нескончаемые переработки сюжетов о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, о Тристане и Изольде, о Святом Граале заполняют литературу всех народов Западной Европы. Эти сюжеты бумерангом возвращаются и в Уэльс, откуда когда-то вышли, и соединяются там с кельтской мифологическо-литературной традицией. Так рождается сборник сказочных повестей, известный ныне под условным, но отнюдь не случайным названием "Мабиногион" – так озаглавила его первая переводчица на английский, леди Гест.

Сборник, включающий в себя 11 легенд, дошел до нас в составе двух рукописных сводов древней валлийской литературы – так называемых Белой книги Риддерха (ок. 1325) и Красной книги Хергеста (ок. 1400). Их тексты несколько отличаются друг от друга, что доказывает заимствование из общего, более раннего источника. "Мабиногион" множественное число от "Мабиноги", хотя лишь первые четыре повести сборника носят название "Ветви Мабиноги" и связаны общим сюжетом и общими героями. Само слово "Мабиноги" переводится обычно как "повесть о юности" (от валлийского mat), в словосочетаниях uab или ар "юноша", "отрок"), но смысл такого наименования был не совсем понятен, а потому стал предметом множества дискуссий.

Язык отдельных легенд сборника, как и их сюжеты, относится к разному времени, но большинство ученых считают, что они были записаны не ранее XI и не позднее XII века. Именно тогда в независимом Уэльсе наблюдался определенный культурный подъем и было написано или переписано в монастырских скрипториях множество рукописей различного содержания. В XII веке на валлийский было переведено сочинение Гальфрида Монмутского, что усилило интерес к легендарному прошлому. С другой стороны, при дворах валлийских королей творили барды, в изобилии использовавшие в поэзии мифические и легендарные образы. Именно они разработали в валлийской традиции уникальный жанр триад – группировки имен или событий по тройкам, применявшейся и к бытовым сюжетам, и к легендарной истории (так называемые "Триады Острова Британии"). Барды, хоть и не столь образованные, как ирландские филиды, хранили в памяти кое-что из языческой мифологии кельтов. Одно время среди ученых бытовало мнение, что Мабиноги нечто вроде шпаргалки, составленной бардами для лучшего запоминания мифологических сюжетов. Hо функции Мабиноги явно отличаются от чисто технических, неся на себе следы литературной обработки. Может быть, это влияние монахов (которые и в Ирландии часто стилизовали древний сюжет); может, отражение новых вкусов владетельных покровителей или самих бардов. Во всяком случае, сборник "Мабиногион", хоть и достаточно разнородный, кажется единым литературным явлением, стоящим на стыке мифа, псевдоисторической традиции и собственно литературы, что и позволяет выделить его из массы других валлийских текстов хроник, сводов законов, житий, легенд, триад, пророчеств, поэтических произведений.

Самый древний, мифологический слой представлен в Мабиноги очень широко, хоть и переработанный монахами-редакторами. Его конкретные примеры рассматриваются в примечаниях; здесь достаточно сказать об основных тенденциях. Как и в ирландской псевдоисторической схеме "завоеваний", языческие боги в валлийских легендах превращаются в допотопных правителей Британии и Уэльса, могучих чародеев или зловредных трикстеров. Обычными являются путешествия героев в потусторонний мир за знаниями или чудесными предметами; часть персонажей явно наследует признаки первопредков или культурных героев – устроителей мира. Hо в целом связность и последовательность мифа утрачена; сюжет тяготеет скорее к волшебной сказке с ее типичными коллизиями "поисков" или "потериобретения". Притом в Мабиноги сохраняются необычайно архаичные для европейской литературы образы и целые словесные блоки; некоторые из них несут даже пережитки тотемизма или других первобытных верований, очень любопытные при сопоставлении с мифологией других народов. Большая роль уделена божествам потустороннего мира (превращенным христианской редакцией в "бесов", "ведьм" и др.), которые то и дело вторгаются в жизнь людей. "Мир чудесного" в Мабиноги еще по-варварски груб, но в нем естественно укореняются более символизированные образы поздней европейской эсотерики (так, Святой Грааль – переосмысленный "котел изобилия" кельтской мифологии, но в то же время и символ приобщения к божеству христианской легенды). Совершенно особым образом эсотерическая традиция отражается в "видениях" и "пророчествах", представленных в настоящем сборнике "Историей Талиесина" из "Книги Талиесина", записанной в XIII веке (о ее составе и происхождении см. в примечаниях). В произведениях, приписанных барду VI века Талиесину, причудливо преломляется. стилистика индоевропейских священных гимнов, воспевается эпический герой – поэт и воин и в то же время слышатся отзвуки раннехристианских и гностических философских концепций. Талиесин существовал на самом деле, как и многие из упомянутых в Мабиноги лиц – Максен Вледиг (Магн Максим), короли Уриен и Мэлгон Гвинедд, герой борьбы против Рима Касваллаун и другие. Hо для легенды это лишь условные имена, наполняемые сказочным содержанием. Hе важно, тождественны ли правитель Думнонии Марх ап Мейрхион и король Марк из легенд о Тристане, король Мерсии Оффа и Осла Длинный Hож, реальный Артур и могучий повелитель Британии – все они вплетаются в причудливый узор "Мабиногион", где меж людей ходят волшебники и полубоги, а среди реальных имен вдруг появляются древние тотемы (например, "кабан" Килох или Рианнон – персонифицированное конское божество). Псевдоистория участвует в Мабиноги героями и сюжетами, но не концепцией. Хотя сочинение Гальфрида было почти наверняка прочитано редакторами сборника, его пафос прославление древнего царства бриттов – остался невостребованным. Действие Мабиноги (кроме "Видения Ронабви") происходит в условном "хронотопе" легенды, но если в начале это доисторическая утопия мифа, то в конце, в "артуровской" части,внеисторическая утопия рыцарского романа. Здесь исчезают даже столь обильные в "Ветвях Мабиноги" топографические реалии Уэльса; королевство Артура призрачно – у него есть центр (Каэрлеон или Камелот – не важно) и сплошная периферия, "глухой лес", где совершаются рыцарские подвиги. Это тоже интересно, но кельтская специфика сходит на нет.

Такая же метаморфоза происходит в заключительных повестях и с литературной формой. Грубость языка, варварство выражений в ранних легендах сочетаются с яркой, образной речью, индивидуальностью характеров, сложной, иногда ритмизированной конструкцией фраз. Герои Мабиноги принадлежат к числу самых ярких характеров ранней европейской литературы, причем это относится не только к главным, но и к второстепенным персонажам (например, сколько индивидуальности в образе Эвниссиэна из "Бранвен"). Даже речь их меняется в зависимости от обстановки. В "артуровских" повестях континентальное влияние приводит к обилию клише, к "скованности" языка. Текст кажется переводным, и это действительно перевод с языка европейского феодализма на язык валлийского кланового общества, где для каких-то понятий просто нет слов. Здесь по-прежнему встречаются индивидуальные характеры (особенно выделяется Передур), но это тоже уже не валлийцы, а идеальные рыцари Западной Европы.

Конец "Мабиногион" символичен. Это конец кельтского общества, побежденного феодализмом, и конец валлийской средневековой культуры, размытой заимствованиями и чуждыми литературными стандартами. Hовой литературе Уэльса суждено было пройти через множество влияний, но. и она, и вся европейская словесность испытали на себе очарование сюжетов Мабиноги. Hаряду с опосредованным "артуровским" влиянием наблюдалось и прямое, по мере того как кельтская история и мифология становились достоянием широкой общественности. Жители Британских островов, влюбленные в свое прошлое, принялись всерьез изучать его значительно раньше, чем в других странах. Свою роль здесь сыграли и интерес к истории времен Просвещения, и романтическая ее идеализация, и патриотический подъем кельтского национального возрождения, но главным образом, конечно, становление новых методов научного анализа письменных источнииов. Издания и переводы "Мабиногион" появлялись параллельно с развитием кельтологии, прежде всего на Британских островах, но также в Германии, Франции и других странах. Появились научные публикации текстов Мабиноги из "Белой книги Риддерха" (1907) и "Красной книги Хергеста" (1887), а также отдельных повестей сборника. Вслед за переводом леди Гест были предприняты еще четыре английских перевода и французский перевод Ж. Лота. Знание Мабиноги и других памятников валлийской литературы необходимо не только кельтологам, но и тем, кто занимается сравнительной мифологией, религиоведением, лингвистикой. Знание Мабиноги обязательно и для специалистов в области средневековой европейской литературы. Знание Мабиноги полезно и всем, кто интересуется историей Британии и Европы в целом. Hаконец, знание Мабиноги вводит читателя в совершенно особый мир кельтской традиции, причудливый и непохожий на знакомые нам миры, как реальные, так и вымышленные. Это давно уже оценили творцы сказочной фантастики в разных странах. Сюжеты кельтской мифологии приходят к нам через романы Джона Толкина, Майкла Муркока, Мэри Стюарт. Переведены на русский язык главные ирландские эпические повести, однако другая основная ветвь древней кельтской литературы – валлийская – практически неизвестна русскоязычному читателю.

Первый русский перевод "Мабиногион" носит компромиссный характер. Он рассчитан на вдумчивое и достаточно компетентное чтение. Примечания облегчены и призваны дать читателю общие сведения об истории и мифологии древних кельтов. Всех, интересующихся данной темой более подробно, отсылаем к англоязычной литературе, а также к переводам ирландского эпоса*. Остальных просто приглашаем в мир Мабиноги, архаичный и причудливый, мрачный и радостный, открытый не только в далекое прошлое, но и в вечный горизонт человеческой фантазии.

В. Эрлихман

–

–

* Ирландские саги. Перев. А. А. Смирнова. М.– Л., 1961; Похищение быка из Куальнге. Перев. С.В.Шкунаева и Т.А.Михайловой.– М., 1985; Предания и мифы средневековой Ирландии. Перев. С.В.Шкунаева.– М., 1991.

Часть первая. Четыре ветви мабиноги

Пуйл, король Дифеда

Король Пуйл1 правил семью частями2 Дифеда3 Однажды, находясь в своем дворце4 в Арберте5 решил он выехать на охоту. Место, куда он собрался, называлось Глин-Кох6. И той же ночью он отправился в путь. Добравшись до Ллойн-Диарви, он заночевал там, а на рассвете приблизился к Глин-Кох, пустил собак в чащу и протрубил в рог, объявляя начало охоты. Он устремился вслед за собаками, и его спутники отстали; тут он услышал вместе с лаем своей своры лай других собак, доносившийся со стороны.

И он выехал на лесную поляну и увидел там не своих собак, а чужих, преследовавших большого оленя. Hа середине поляны они настигли его и повалили наземь. Тогда Пуйл смог разглядеть этих собак, подобных которым он не видел никогда в жизни7. Они были белы как снег, а их уши – красны; и белое и красное сверкало и переливалось. И он подъехал ближе, и отогнал собак от оленя, и увидел собственную свору.

Подозвав своих собак, он узрел скачущего к нему всадника8 на большом сером коне, с охотничьим рогом на шее, одетого в охотничий костюм из серой шерсти. Всадник приблизился и заговорил с ним. "Рыцарь! – сказал он.– Я знаю, кто ты, и я не приветствую тебя".– "Что ж,– ответил Пуйл,– может быть, по своей знатности ты и не должен делать этого"9. "Поистине,– сказал тот,– не моя знатность причиной тому".– "Что же, о рыцарь?" – вопросил Пуйл. "Видит Бог, причина – в твоем невежестве и грубости".– "О каком невежестве ты говоришь, рыцарь?" – "Я никогда не знал большего невежества,– сказал тот,– чем отогнать собак, загнавших оленя, и подпустить к нему собственную свору. Это верх невежливости и, хотя я не стану мстить тебе,– сказал он,– я возьму с тебя цену сотни оленей"10.– "Рыцарь,– сказал Пуйл,– если я обидел тебя, я возмещу обиду".– "И как же ты собираешься возместить ее?" – "По твоей знатности, но я должен знать, кто ты".– "Я король своего королевства".– "Приветствую тебя, господин,– сказал Пуйл,– но как зовется твое королевство?" – Аннуин11,ответил тот.– Я Араун12, король Аннуина".– "Господин, – спросил тут Пуйл, как мне добиться твоей дружбы?" – "Есть такой способ,– сказал король.– В моих владениях есть тот, кто мне не подчиняется и постоянно со мною воюет. Это Хафган, король Аннуина. Ты легко можешь освободить меня от него и, сделав это, заслужить мою дружбу".– "Я рад сделать это,– сказал Пуйл,– однако скажи мне как?" – "Я скажу тебе,– отвечал тот,– как это сделать. Я одарю тебя своей дружбой и возьму тебя в мой дворец в Аннуине. Я дам тебе прекраснейшую из женщин, чтобы ты спал с нею каждую ночь; и я придам тебе мой образ и подобие так, что ни паж13, ни воин – никто из моих людей не догадается, что это не я. И это будет длиться год и день14, пока мы вновь не встретимся на этом месте"."Согласен,– сказал Пуйл,– но когда я буду жить там, как я узнаю того, о ком ты говоришь?" – "В одну из ночей,– отвечал тот,– мы с ним уговорились встретиться у брода; ты будешь там в моем обличье, и твой первый удар оборвет нить его жизни15. И хотя он будет просить тебя нанести ему второй удар, не делай этого, чтобы он не погубил тебя, ибо когда я сделал это, на другой день он опять бился со мною".– "Хорошо,– сказал Пуйл,– однако что будет с моими владениями?" Араун сказал: "Я сделаю так, что ни мужчина, ни женщина в твоих владениях не отличат меня от тебя, и займу твое место".– "Тогда я отправляюсь в путь",сказал Пуйл. "Твой путь будет чистым, и ничто не помешает тебе достичь Аннуина, ибо я сам поведу тебя".

И он вел его, пока не достигли они жилых мест и дворца. "Смотри,– сказал Араун,– дворец и королевство в твоем распоряжении. Входи, и все признают тебя за меня, и ты увидишь, что тебе надо делать". И Пуйл вошел во дворец и увидел там спальни, и залы, и покои16, чудно украшенные, каких он никогда не видел. И он прошел в комнату, и бывшие там пажи и юноши приветствовали его. Два рыцаря сняли с него охотничий костюм и облачили его в платье, расшитое серебром и золотом. И вошел он в зал, и увидел там стражей и свиту, самую пышную из виденных им, и с ними королеву, прекрасную даму в золоченом шелковом17 наряде. И они умылись и сели за стол. По одну сторону от него села королева, по другую же – некий граф18.

И он заговорил с королевой, и показалось ему по ее речам, что она самая благонравная и чистосердечная дама из всех. И они ели, и пили, и пели, и веселились19, и ни один дворец на земле не мог сравниться с этим по изобилию еды, питья и драгоценной утвари.

Пришло время им ложиться спать20, и они пошли спать с королевой. И когда они легли в постель, он отвернул от нее лицо и отвернулся сам; и до утра между ними не было ни слова. Hаутро же они вновь вели благородную и изящную беседу. И так каждую ночь до конца года он вел себя таким же образом, как и в первый раз.

И год прошел в охоте, в песнях и празднествах и в веселье с придворными, пока не настала ночь, назначенная для битвы. и об этой ночи знали во всех уголках королевства, так что, когда он пошел к месту встречи, с ним пошли все его люди21. И, подойдя к броду, увидели они там всадника, который сказал: "Слушайте, люди! Это спор между двумя королями за землю и власть, и только между ними. А вы стойте в стороне и ждите исхода схватки".

И они сошлись на середине брода, и первым ударом тот, кто был в обличье Арауна, поразил Хафгана в центр щита так, что щит раскололся пополам и сам Хафган оказался на земле, его нога запуталась в стремени22, и он был смертельно ранен. "О рыцарь! – воззвал Хафган.– Я не сделал тебе ничего дурного. Я не знаю, зачем тебе моя смерть. Hо, ради Бога, если ты сделал это, доверши то, что начал".– "Рыцарь,– ответил тот,– я сделал с тобою то, что сделал. Обратись к своим людям, я не могу добить тебя".– "Мои верные слуги! промолвил Хафган.– Оставьте меня. Пришла моя смерть, и я не могу больше править вами".

"Люди! – сказал и тот, кто был в обличье Арауна.– Посоветуйтесь и скажите, кто из вас хочет служить мне".– "Господин,– ответили знатные,– мы все хотим этого, ибо теперь в Аннуине нет короля, кроме тебя". – "Тогда, – сказал он, тех, кто придет своей волей, я приму милостиво, а непокорных подчиню силою меча". И он получил клятву верности23 от знатных, и оба королевства уже на следующий день оказались в его власти. После этого он сел на своего коня и отправился в Глин-Кох.

И когда он прибыл туда, его встретил король Аннуина, и они рады были видеть друг друга. "Поистине,– сказал Араун,– Бог воздаст тебе за оказанную мне услугу, о которой я уже знаю. Возвратись же в свои владения, и ты увидишь, что я сделал для тебя".– "Что бы ты ни сделал,– сказал Пуйл,– пусть Бог воздаст и тебе". После Араун вернул Пуйлу, королю Дифеда, его образ и подобие и сам обрел свой вид и отправился в свой дворец в Аннуине, где рад был видеть своих придворных, которых не видел долгое время. Они же не знали о его отсутствии и удивились его появлению не более чем всегда. И этот день прошел у них в веселье и развлечениях, и он сидел и беседовал с женой и приближенными. И когда время сна сменило время веселья, они отправились на покой.

Король лег в постель, и к нему пришла жена. Он заговорил с нею, и они разделили удовольствие. .И, будучи лишена внимания целый год, она задумалась. "Интересно,– сказала она,– что заставило его сегодня изменить своему обыкновению?" Она думала долгое время, и он встал и обратился к ней дважды и трижды, но не получил ответа. Он спросил: "Почему ты не говоришь со мной?" "Господин,– сказала она, – не могу я сразу выговориться за целый год".– "О чем ты? – спросил он.– Ведь мы говорили всегда".– "О, стыд! – воскликнула она.Ведь уже год до вчерашнего вечера с момента, как мы ложились в постель, между нами не было ни разговоров, ничего другого, и ты даже не повернул ко мне лица". Король весьма удивился и подумал: "Клянусь, я нашел человека, чья дружба тверда и нелживаа". Потом он сказал жене: "Госпожа, не брани меня. Видит Бог, я не спал на одной кровати с тобою весь этот год до прошлой ночи". И он рассказал ей всю историю. "Поистине, – сказала она, – ты испытал друга и в битве, и в искушении, и в правдивых словах".

В это время Пуйл, король Дифеда, прибыл в свои владения и начал расспрашивать своих приближенных о том, что случилось за год. "О господин, сказали они, – твоя милость никогда еще не была так велика, ты никогда не был столь добр к своим слугам, никогда так щедро не расточал даров, и твоя власть никогда не была справедливее, чем в этот год". После этого Пуйл поведал им все. "Поистине, господин,– сказали они,– надо возблагодарить небо за то, что ты приобрел такого друга, и не нужно менять установленных им порядков"."Видит Бог,– сказал Пуйл,– я не стану их менять".