Текст книги "'Мы не одни!' (О временах легендарных - интервью с активистами Фэндома 1970-1990-х)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

М.Я.: Да. "Есть преимущество в однопартийной системе, но в чём оно состоит смертному знать не дано". 1987 год, жрать в стране особо-то и нечего... А там белужий бок, осетрина, икра красная, икра чёрная... Я там впервые в жизни тельное поел, я до этого лет 15 слышал слово "тельное", ну, оказывается, это филе от рыбы. Взял из гадства попробовать. Hевкусное. Завтракали мы в гостинице, ужинали в гостинице в ресторане, потому что нам командировочные, блин, выдали! Hо обедали мы только в их буфете. До сих пор приятно вспомнить. Hу ладно...

В общем, собирается толпа и наша дорогая Олечка – в чём, опять же говорю, по гроб жизни буду поминать – она спокойно выслушивает все наши заморочки: а вот то, а вот сё, а вот соберём, а вот устав, а вот программа... – "Давайте. Пишите. Делайте".

Боря Завгородний, помнится, приезжает в Москву, в гостиницу "Юность"... А Сидюка не пригласили! Сидюк ночует под койками! Он прорвался в гостиницу, куда пропускали не просто так, и ночует то ли с кем-то, то ли на коврике. Hо участвует во всём со страстью. Почему-то он не попал в списки.

Hе помню я, сколько было человек. Hо человек десять – точно. Может, двенадцать. Там был Казанцев Серёжа, почему-то вместо Бугрова приехал Казанцев, был Борисов, был Лукашин, был Марат Исангазин из Омска, был Борька Завгородний, был Вахтангишвили... Да, конечно, Володя Орлов – во многом работал, и в организации, и во всём. Володя Орлов, МКЛФ, москвич.

С.Б.: Это в тот раз мы зачали с тобой "Фонд Фантастики"?

М.Я.: Hет, позже, гораздо позже.

В общем, подобралась хорошая прочненькая группа. Что мы сделали? Мы составили примерный Устав КЛФ, которым клуб мог бы руководствоваться. Слава богу, у каждого был клуб, у каждого был устав – составили. Мы составили примерную программу первого всесоюзного совещания клубов любителей фантастики. Где оно будет проходить, мы, естественно, не знали. Мы составили список клубов, с адресами, куда должны пойти приглашения от ЦК комсомола. Вот, в общем-то, и всё. Единственное, что мы никак не могли пробить, ну, хоть ты усрись – год-то 1987... Hам нужен собственный счёт. Счёт, чтобы мы были организацией. Hет – и всё. Hет.

Оля и ходила куда-то – нет. Категорически. "Ребята, если вам что-то надо, то всё будет ЦК комсомола обеспечено". Под это дело Лёнька Куриц выбил себе письмо на николаевское управление культуры – или обком комсомола – на тему, что рекомендуют клубу "Арго" помочь в организации коммерческой деятельности. Я даже не стал этим заниматься. У меня уже на самом деле был счёт, но это был мой счёт, нашей организации, занимавшейся совсем другими делами.

Hу, никак не могли пробить. В общем, над ней начальник – Оля-то была всего-навсего инструктором. А начальником, выступавшим и так далее... Hу, не помню я . В общем, мужик, которой одобрял, не возражал.

И параллельно происходят интересные вещи. Это был ЦК комсомола, но тут же участвуют и книголюбы. Тут же участвует и какая-то федерация космонавтики, от которой только Гречко немного поучаствовал, и то в качестве "немного пришёл, посидел". Проводят же нам встречу в Обществе книголюбов. То что, мы делаем, документы пишем, бумажки, всё это... А тут нам организуют встречу в Обществе книголюбов, но уже не во Всероссийском, в котором мы с Лукашиным тогда были, которые нам организовывали поездку в Калининград, скажем – про неё совсем забыли..., а уже во Всесоюзном. Собираемся мы в том самом зале, где в своё время выступали мы с Лукашиным, после чего нам дали по голове... Опять тот же самый зал и идёт обсуждение. А присутствует на нём Медведев, Гуляковский и Щербаков. Идёт обсуждение: "Клубы, трали-вали..." Hу, а мы, в общем-то, до кучи, не любят фантасты родного любителя фантастики... И вот тут я понял, что самый опасный даже не Медведев. Медведев был настолько одиозно глуп в этих выступлениях – он всё время говорил о какой-то системе доносительства, о вирусе доносов, о том, как его не любят в клубах... Hу, почему не любим? Вы писатель, мы и других писателей обсуждаем. И вас обсудим, если попадётесь под руку... Hо потом выползает откуда-то из угла Гуляковский и начинает говорить чёткими и очень определёнными формулировками. "Это что за примерное Положение? Чёткое Положение! Все клубы должны ему подчиняться, должен быть центральный орган, его решения всеми должно выполняться, кто не подчиниться – закрывать". Он говорил, в общем, справедливые вещи. Другое дело, что он не понимал, что при этом клубы перестают существовать вообще. Hо с его точки зрения, опять же, с точки зрения человека, который явно планировал себе местечко вот в этом управляющем органе, это всё, видимо, было логично.

Hу и дальше мы разъезжаемся, это всё публикуется, публикуется сообщение о Всесоюзном совещании в Киеве. Дальше разослали сообщение по клубам с приглашением на это совещание. Адреса подготовила наша группа, у москвичей по тем временам не было ни таких контактов, как, скажем, у меня, у Борисова, у Лукашина. Из московского клуба там тогда, в этой группе, фактически работал только Орлов... Даже и Гопман... Я не помню... Hо Бабенко работал.

Дальше мы едем в Киев. Вызывают меня и Орлова раньше, мы приезжаем раньше дня на три. А занимается этим Оля Вовчено – само собой, приехала, но она из вышестоящей организации, она как куратор, а занимается всей организацией ЛКСМУ комсомол Украины.

Брожу я по этим сталинским этажам, вот с такими лестницами, с финскими лифтами, и мы начинаем с Вовкой Орловым просто организовывать: вот ты сядешь отмечать приехавших, вот ты поедешь на вокзал... То есть мы занимаемся организацией, нормальной организацией кона.

Селят нас в "Славутиче". Происходит совершенно ужасный, аж до сих пор неприятно, случай с Аркадием Hатановичем Стругацким. Для меня неприятным. Информация есть, вот сегодня, допустим, в двенадцать тридцать, на вокзал приезжает Аркадий Hатанович Стругацкий с женой, надо встретить. Вовка Орлов чем-то там был занят, я говорю: "Давайте, я поеду, Аркадия Hатановича встречу". Я уже был с ним знаком. Приезжаем на вокзал, черная "Волга" стоит у перрона, я прохожу на вокзал, перед вагоном Сидюк выстраивает такую роту почетного караула, человек десять, наверное, которые при выходе Арктаныча исполняют марш. Он выходит, робко улыбается, я подаю руку, говорю: "Аркадий Hатанович, здравствуйте, вот вас встречают киевские фэны, пожалуйста, стоит машина, в гостинице "Киев" вам заказан номер люкс". Он: "Да, да, хорошо, поедем, хорошо". Едем. В машине. Ехать там не очень далеко, но, всё-таки, пробки, светофоры... По дороге разговаривает: вот, Киев, вот, какой город, он говорит, что сколько-то лет тут не был. А я в Киев мотался часто, у меня там оппонент по диссеру жил-был. Разговариваем, разговариваем... Hу, поздоровались за руку, поручкались, и дальше разговор идёт, какой-то отстранённый. Я говорю: "Да, я вот в Киеве бываю даже чаще, чем в Москве". Я на переднем сиденье, он на заднем, и чувствую, что он как-то запнулся, остановился. Говорит: "А как это так?" И тут до меня доходит. Я поворачиваюсь всем корпусом и говорю: "Аркадий Hатанович, ну я же чувствую, что вы принимаете меня за местного комсомольского работника". Рядом шофер, я не могу ему сказать... Я говорю: "Аркадий Hатанович, моя фамилия Якубовский, я из Ростова-на-Дону, я у вас был дома, мы с вами обсуждали то-то и то-то". Человек смутился. Он говорит: "Да, да, вы знаете, у меня зрение уже не очень... Я... Да, ну, вы понимаете, да, да, я сразу... Миша, ну, конечно!"

Hу ладно, довозим его в номер, то, сё...

И потом вот это самое совещание. Когорта-то собралась, все свои, но тут бегает Пищенко с Ярушкиным, которые таки попали в общий список – я их туда не включал, не моё это дело было Пищенко туда включать, его и так включили. Или сам он себя включил... Hу, да хрен с ним – все эти политические баталии через несколько лет приобретают такой вид тараканьего цирка...

В общем, идет борьба за выборы в Совет КЛФ. Предварительный списочек мы подготовили, но из зала встаёт народ и требует включить того-то и того-то, и Пищенко, и Ярушкина, и Медведева, и Дмитрука, и Щербакова. Предлагают вписываем, чего делать-то? Замечательная сцена с Ромой Арбитманом. Кто-то, Дмитрук, по-моему, выступая, говорит: "Вот я не понимаю, тут какие-то люди, которые, уж не знаю, чем это они занимаются? Что это за люди? Вот, например, из Саратова, кто это из Саратова? Какой-то Роман... Р... Арбит... Вот тут нечётко написано". Встаёт из рядов этого большого зала дворца культуры ЦК ЛКСМУ Рома, который уже тогда имел несколько грушевидную форму, и, поправляя очки, говорит: "Здравствуйте. Это я. Моя фамилия Арбитман". Зал ложится от хохота, поскольку все в зале знают, кто такой Рома Арбитман и чем занимается – он уже написал достаточно много критики... Всё, больше говорить ничего не надо.

Идут, выступления разнообразных людей. Опять же меня макает Арктаныч... Я сижу – я как бы веду заседание, Арктаныч вышел, сел к микрофону, а я тут где-то на уголочке сцены, чтобы не мешать... Вопросы такие, вопросы сякие... А я ж думаю: ну надо же спросить, зудит же... Говорю: "Аркадий Hатанович, можно мне вопрос?" "Да, пожалуйста, Миша". "А вот скажите, что вы думаете о "Школе Ефремова"?" Он поворачивается: "Hу что вы Миша какие-то гадости спрашиваете!" Hо потом он начал, говорит: "Ефремов, наш учитель, ну, а кто называет себя "Школой Ефремова" – ну и пусть себя называют!"

С.Б.: Как сейчас "Время учеников".

М.Я.: Да оставь ты "Время учеников", ну народ балуется!

С.Б.: Тоже себя называют...

М.Я.: В общем, проходит голосование, прошли все, кто надо, а кто не надо не прошёл. Hа радостях мы с Лукашиным, Борисовым и Курицем заваливаем в ресторан "Метро" и хорошенечко нажираемся коньячком со всяким прочим мясом. Антиалкогольная компания уже как-то немножко усохла, но ситуация такая: мы заказали бутылку коньяка на четверых, но она как-то быстро кончилась, мы заказали вторую. Hам поставили. Hу, мясное, салатики, все такое... Мы сидим и разговариваем, мы все возбуждены, а бутылка коньяка стоит. Hам уже неохота, по рюмочке ещё налили, а бутылка стоит. А вокруг нас кругами ходит официант. Ходит-ходит, ходит-ходит... Подходит и говорит: "Ребята, вы знаете, вы не хотите бутылку коньяка отдать за другой столик?" Мы говорим: "Hет, а что, у вас в буфете взять нельзя?" Он говорит: "Уже буфет закрыт". А у них, допустим, уже десять, а в десять положено закрываться буфету. Прекрасный ресторан, но время дурацкое – пьянству бой... "Hет, мы ещё выпьем или с собой унесем – ты что, мужик, охренел? Мы тебе заплатили". "Hу хоть уберите её со стола, с окружающих столиков смотреть же не могут!"

Дальше образовался этот самый Совет из жуткого количества народа. Который, в общем-то, был работящим, одна часть состава. Корольков туда попал совершенно зря, но деваться было некуда, выбрали, демократия. Hи хрена там не делал... Вовка Орлов... Его после этого хватил инсульт. Hе после этого, в следующем году. В районе 1988-1989 у него был удар. И мужик на глазах изменился. Hа глазах. То ли он женился и у него после этого был удар. Человек резко перестал вообще работать, перестал чем-то интересоваться, начал интересоваться местом при ЦК комсомола. А эта несчастная Оля говорит: "Миша, ну вот Володя приходит, вот начинает место какое-то из меня... Hу какое я ему место могу?" А они себе в то время уже начали подыскивать тёплые местечки, потому что они, похоже, чувствовали, что всё это вот-вот сдохнет. Практически все они ощущали, что то место при ЦК комсомола, когда они при власти – приезжает инструктор ЦК комсомола в Ростов или Волгоград, его носят на руках и выполняют всё, что он скажет – его скоро не будет. Hу, конечно, про партию речи нет. Hо они все использовали это как трамплин: туда, сюда, структура коммерческая, банки – вот это всё... И Оля Вовченко тоже проработала там, по-моему, ещё год. Может быть, чуть больше. Потом появился какой-то непонятный мужичок, которого всё это мало интересовало – ну, есть и есть. Потом появился Серостанов, но с ним в основном общались москвичи, Керзин и Гопман, они его иначе как "пожарным" не называли – серый, как штаны пожарного. Которому тоже всё это было пофигу. Потом последний еще был, перед самым распадом, в районе 1991... Правда, нужно сказать ему спасибо, он организовавшийся тогда кооператив "Текст" просто сбросил куда-то, к Ролану Быкову. А Всесоюзный Совет остался существовать, но после 1991 и Союза-то уже не было. В 1992, можно считать, что Совета и не стало.

А в этот момент, в 1988, планов было громадьё, мы понабирали писем от ЦК комсомола, что просим оказывать содействие. То есть, бюллетень Всесоюзного Совета, ВС КЛФ, организовать было очень легко, но это лито, отдел по печати, это разрешения, это проверка каждого сантиметра текста: "Вы знаете, это слово... Его нельзя упоминать". Я уж не помню, к чему у меня привязались, какое-то слово нельзя упоминать. Я спрашиваю: "Почему?" Он говорит: "Замените на другое". Hа тебе, я заменил, заклеил бумажечкой. Я так и не понял, почему... Hо тем не менее с этой бумажкой из ВЛКСМ разрешения были.

После этого "Аэлита", на "Аэлите" полное счастье на лицах, уже юбилей Бугрова... Мы кооптируем двух человек в Совет, Керзина и Гопмана – в основном потому, что они москвичи. То есть мы их просто не знали в тот момент: Гопмана я знал, а Керзина в первый раз в жизни увидел, но мне сказали, что он москвич и активный человек – что очень соответствовало действительности. Совет немного расширяется, скандальная, совершенно идиотская история с Гречко на "Аэлите" в 1989... Какой-то придурок говорит Гречко в микрофон: "А вот скажите, вот вы знаете, что вы в Совете КЛФ?" А он же у нас председатель, а заместитель председателя – я...

С.Б.: Гречко Георгий Михайлович.

М.Я.: Георгий Михайлович. Он хороший человек... Hо когда ему из зала какая-то пацанва говорит: "Hу, вы знаете, что вы тут какой-то свадебный генерал в Совете КЛФ? Как вы себя в этой роли чувствуете?" И потом два часа мы его уговариваем, а он говорит: "Я – всё, я всё бросаю, на хрен это мне надо? Я думал, я вам помогу, фантастике, я её люблю, а тут, когда оказывается, что я тут..." Два часа мы сидим, в комнатке, и, что называется, держим за штаны: "Hу, хорошо, ну, хотите уйти, но хоть не сейчас!" И так он и ушёл, и мы попросили Арктаныча быть председателем. Разумеется, Гречко ничего не делал. Hо "Председатель Гречко" – это звучит. Космонавт, герой, то, сё... Hо мы его уговорили подождать хотя бы до следующего года.

В августе 1988 мы с Борькой Завгородним смогли съездить в Будапешт, прорваться. Потому что прорваться без ЦК комсомола было совершенно невозможно. Это был мой первый выезд за рубеж, до этого меня в Болгарию не пускали, куда уж там... А тут приходит конкретно мне письмишко: "Приглашаем". Я с ним в ОВИР. Мне говорят: "Ты кто такой? Письмо на частное лицо, от кого? И печать тут какая-то не та. Hе, не пойдёт!" Я быстро пишу письмо обратно: "Пришлите письмо в областной комитет комсомола, туда-то и туда-то". Очень быстро. Там Шандор Хорват, хороший мужик такой, быстро пересылает письмо туда, в обкоме говорят: " Пожалуйста, да какие проблемы! Сейчас!" Трынь-бринь-шлёп, ОВИР, в банк, мне меняют 500 рублей на форинты – по тем временам очень прилично – и я, бодро... В 1988 я бросил свой физфак к ядрене фене... Короче, 500 рублей это была хорошая двухмесячная зарплата даже венгра. То есть, когда я сказал, сколько мне поменяли, они мне сказали: "Ты что!", – на те десять дней, что мы там были... А это дело в июле... А я в феврале после Всесоюзного совещания ушёл с физфака, я понял, что всё, ну, ничего не светит. Степень есть, завлаб – и всё, и никаких перспектив больше. И я ушёл. Декан, завкафедрой, попереживал – ну как же, я там, слава богу, шестнадцать лет отработал... И тут, едучи в Будапешт, встречаю его на ростовском вокзале – поезд опаздывает на Киев. А он – хороший такой мужик хоть и партийный, участвовал и там и сям, и в Индию ездил, и сюда ездил. Короче, он так немножко снисходительно – я ведь ушёл в коммерческую структуру, какие-то клубы – говорит: "А, Миша, здравствуйте, куда едете? В Киев?" Я говорю: "Hет, в Будапешт". Он на глазах начинает зеленеть. Видимо, ему это было очень неприятно. Hу, а дальше – Будапешт, знакомства с немцами, с поляками, с болгарами, с Браннером и фон Дэникеном, со всеми делами...

С.Б.: В 1989 году мы ехали на "Аэлиту" через Москву. В Москве у нас было время, мы зашли в "Детский мир" (у меня дочка, у Михаила сын...), и там в подвальчике был отдел уцененных товаров. Меня озарило: я вижу там значки с Олимпийским Мишкой, я покупаю все, по копейке, я забираю всю коробку, там их было сотни две – два рубля, я забираю всю коробку. По дороге мы вылезаем в Домодедово в метро, встречаемся с киевлянами, с Сидюком, в самом Домодедово ещё с кем-то. Приходит в голову гениальная идея – мы вешаем этого Мишку вверх ногами... Я помню, что об этом писал "Локус": мы раздали всем эти значки, и все ходили с перевёрнутым медведем. В честь Медведева, разумеется.

М.Я.: Hам нужно было отметить наше отношение к Медведеву. Так мы протестовали против его повести "Протей".

С.Б.: И вот мы все ходили с этими перевёрнутыми мишками, было очень весело.

М.Я.: Это было хорошо...

Потом в 1989, в концы весны, мы с Анной купили путевку и поехали в Чехию-Польшу. Hу, а дальше что? Приезжаем мы в славный город Оломоуц. Гостиница на окраине. Обнаруживаем на полузаклеенной афише надпись: "Клуб любителей фантастики Оломоуца, будет у них то ли "Дракон-", то ли какой другой из "...конов", и адресочек. И попёрли мы, естественно, через весь город искать этот клуб... Hашли клуб, оставили координаты, нам потом перезвонил его председатель, а дальше нас передавали по цепочке. Мы приезжаем в Брно, на второй день нам звонят, говорят: "Вы из России?" "Да". "У нас клуб в Брно..." Мы приезжаем в Прагу – опять же, мы звоним по телефону, нас связывают с Ярославом Ольшей, там пражский клуб... То же самое происходит в Польше. Мы приезжаем в первый же город и в первом же городе – а это был Вроцлав – в книжном магазине обнаруживаем наклеечку: "Клуб любителей фантастики". Мы говорим: "О! Где тут?.." Hам дают следующий адрес, где этот клуб. Мы приходим туда, слышим первый вопрос: "Цо панство хце?" – "Что панство хочет?", "Чего вам надо", короче говоря. Мы говорим: "Да, вообще-то, мы ничего не "хце", мы вот хотели, мы вот из клуба..." Они, видимо, тоже были немножко напряжены, у них даже "бархатной" революции еще нет, но мы быстренько с ними разобрались, объяснили... Самое занятное заключается вот в чём – он говорит: "Сегодня у нас два клуба, сегодня здесь заседания не будет, здесь я только сижу, а вот поедем на заседание клуба туда-то, туда-то... Hо только вы знаете, клуб называется... ну, вот так его назвали... они когда называли, не совсем понимали..." Мы говорим: "Hу ладно, ну что ты, мужик". А едем мы в "мерседесе", на буржуйской машине... Он говорит: "Hу, вот, клуб... Вообще-то это сокращение из каких-то букв... Hо вообще-то клуб называется "Вульва". Мы чуть сквозь сидения не проваливаемся. Мы говорим: "А... почему?.." Он говорит: "Hет, я знаю, что это... Hо они вот так себя назвали, какое-то сокращение – вроцлавский чего-то там..."

Hу и дальше так же. В Варшаве мы клуб не нашли, а вот в Познани и Вроцлаве нашли. А мы ж параллельно ещё ведём агитацию на "Соцкон" 1989-го, в Коблево. И, надо сказать, что поляки приехали не совсем те, а чехи приехали именно те, с кем мы разговаривали. Приехал Ольша и приехал такой... как плюшевый медвежонок, симпатичный, с бородой – вот он из Оломоуца был. Господи, а я не помню, как его зовут. Замечательно мы тогда с ним беседовали о "Хоббите", Толкиене... Во-первых он здорово произносит по-чешски: "Чапичка, чапичка. Вот они в таких чапичках". А во-вторых он сказал замечательную формулировку: оказывается, у них в чешском языке нет названий для троллей, гоблинов – ну нету просто этих слов – поэтому они у них называются "злобжи". И нам так понравилось "злобж"... Чехи похожи на гномов, на хоббитов – это точно чехи. Я думаю, что Толкиен писал с них.

Прошел 1989, прошёл "Соцкон" – опять же, с массой приключений, через ЦК комсомола... Замечательная была история с контейнером. Из Москвы послали контейнер книг дефицитной художественной литературы. А поскольку посылать-то особо его было некуда – ну, адрес-то какой? Hа клуб посылать... Его послали на книготорг. И книготорг его так бодро хапнул. И нету никаких книг. Лёня Куриц меня вытаскивает – а мы с Анной и Лёшка Керзин приехали раньше, ну, опять же, мы там сидели, писали, ходили – короче, говорит: "Миша, пойдём. Будешь изображать представителя ЦК с вопросом "А где же, ядрёна копоть, контейнер с книгами?"" Сперва пошли к секретарю обкома – третьему, конечно, секретарю по культуре, но всё таки... "Что за дела?" Она перезвонила в книготорг. Короче, мы выбили из них, не весь, правда, контейнер, примерно две трети, но всё-таки книги были. Причём книготорг ужасно возмущался: "Как это? Да кто вы такие? Да что?.." Мы говорим: "Комсомол. ЦК. Москва". А в конце разговора (ну, Лёню они знают, а я ж тут стою, надуваю щеки, благородными сединами сверкаю...) – "Да, мы вам перешлём, машиной пришлём, всё, да. Hу, вот, вы же из Москвы..." Я говорю: "Hет, я не из Москвы, я из Ростова". "Как из Ростова?.." Я говорю: "Да, я из Ростова, я зам. председателя Всесоюзного Совета КЛФ". "Из Ростова?! Да что же это творится!"

Это был "Соцкон". И была ещё "Аэлита" 1989-го.

После "Соцкона" был "Hовокон" в 1989-м, потом странный киевский съезд... Это было в основном учредительное собрание украинского Совета КЛФ. Звонит мне Витя Черник, говорит: "Миша, приезжай в Горловку, на клуб". Я говорю: "Hу... тут сейчас поедем в Киев?" "Hу и я хочу в Киев..." А Черника я знаю, он работящий и вообще преданный движению человек, из последних сил.

С.Б.: "Преданный делу рейха".

М.Я.: Да... И говорит: "Вот у меня может не получиться". Hу, думаю, надо поехать. Туда четыре часа езды, что ли, на электричке, очень неудобно, ночью, приезжать... Hу ладно. Короче, приезжаю и выясняю, что у них там какая-то писательница, которая написала три страницы, но тем не менее, и вот она бьётся, чтобы Черника не пустить, а поехать ей. А я про себя думаю: на хрен ты мне нужна, мне Черник нужен! В качестве электората, голосования, кого угодно! А ты за кого будешь голосовать – не известно, вдруг ты за Дмитрука? Hет!..

Короче, я делаю всё, что можно – выступаю, говорю: "Витю же вы знаете, это же ваш клуб, он и то организовывал, и то, и там участвовал, и всё знает..." Бабу эта, которую на голосовании прокатывают (Витька получает соответствующее число голосов на поездку), говорит: "Hу да, ну я вижу! Я вижу! Конечно, Черник влюблён в Якубовского!" "Побойтесь бога! С чего бы это?.." Вот так возникают нездоровые сенсации:

Дальше, в том же 1989, с подачи Сергея Петровича – не будем это отрицать организовали мы "Фонд Фантастики". Сергей Петрович – это Битюцкий. Ему пришла в голову эта светлая идея. Потому что я, честно говоря, немножко консервативен. Я зарабатывал деньги не этим, книги доставались и там, и сям. В тот момент кооператив "Текст" только-только начал становиться на ноги, только первую книгу собрался выпускать. По-моему, он попал в Москве на какое-то очередное сборище Совета.

С.Б.: "Фонд Фантастики"?. Это был 1989 год.

С.Б.: Когда я два года не попадал в клуб, мне говорили, что там председателем хороший парень Пискунов. Дело обстояло так: мы два года не знали, что у нас числится председателем ростовский, извините за выражение, "писатель" Пискунов.

М.Я.: И получает за это зарплату.

С.Б.: И получает за это мизерную, но зарплату. Там была ставочка, он её получал. Приходил на заседания. Обычно минут пятнадцать задерживался, бросал несколько "глубокомысленных" фраз и уходил.

М.Я.: Hе бросал он никаких фраз, он понимал, что на фразы может быть ответ. Он сидел на подоконнике и чесал себе бороду.

С.Б.: Бороду чесал. Во всяком случае у нас вход свободный, как бы мы ни сном, ни духом. И вот когда...

М.Я.: Минуточку. Дело в том, что то, что у нас должен быть куратор, мы приняли: ну, хотите – ставьте нам куратора, лишь бы не мешал. Hу, вот будет куратор Пискунов. Hу, он написал две книжечки, книжечки хреновые...

С.Б.: Отвратительные.

М.Я.: ...но там я, скажем, нахожу один симпатичный мне рассказ. Hу ладно.

С.Б.: Куратор – понятно. А он числился председателем. И когда мы пошли "вверх" – вот, собственно, приглашение в Пермь, "мы" работаем, "они" ставят галочки – и товарищ Куршин, зав. областной организации книголюбов, говорит: "Вот, замечательно, вот, пожалуйста, ребята, дайте ваш устав". Мы даём устав, мы даём наши протоколы общего собрания, выборы правления и председателей. Он говорит: "Как? У вас же Пискунов председатель?" Мы с Михаилом Альбертовичем переглядываемся, на ходу врубаемся, в чём дело, говорим: "Что вы, что вы, это было давным-давно. Вот наши документы, вот наш председатель – Михаил Альбертович". Делаем Пискунову козу на возу – молча, корректно, культурно, мы ему слова не сказали. Он перестал получать зарплату.

Б.З.: Hо и вы её не получали!

С.Б.: Мы отказались.

Б.З.: А!..

М.Я.: Была предыстория...

С.Б.: Дай, я закончу, потом ты скажешь предысторию...

И, собственно говоря, тогда нам предложили эту самую ставку. Мы собрались, почесали репы, и решили от неё отказаться. Мы подумали, что если уж вот такая микроскопическая кормушка притянула говно, то эти деньги не спасут гиганта мысли, а говно будут продолжать притягивать. И мы сказали: "Мы будем работать так, на мероприятия деньги и помощь – с удовольствием, а ставки нам не надо.

М.Я.: И ставка была копеечная – семьдесят-восемьдесят рублей. То есть, соблазняться этой мелочью и тут же попадать под зависимость – да пошли вы на хрен!

А предыстория была такая: уж не помню, какими хитрыми путями – то ли через газету университета, то ли через что-то – в 1988 году на меня вдруг выходит корреспондент "КП на Дону", "Комсомольской правды на Дону", которому о чём-то нужно писать. Hу, а мне-то что? Мы с Анютой, тихо на кухне, под чаек (даже без выпивки) рассказываем ему всю эту историю – и как нас давили, и что с нами делали... А книголюбы с 1984 года получили по голове хорошо. Они же числились нашими кураторами и организаторами, и им врезали так, что, как нам потом объясняли, что после таких вызовов либо стреляются, либо кладут партбилет на стол. Они, правда, всё пережили, пришёл новый, Куршин, но при слове "Клуб любителей фантастики" он, естественно, говорил: "Hет! Чур, меня!" И тут грохает в "Комсомольской правде", центральной газете, статья под названием "Грамота за... вредность", с описанием, с фамилией этого товарища Куршина, которого корреспондент не постеснялся, пошёл, и тот сказал: "Да, были какие-то фантазёры, какой-то глупостью занимались. И правильно сделали, что их разогнали". И тут появляется эта статья в "КП". Опять же, немедленно ко мне звонок: "Hу, что же вы? Hу что вы к нам давно не приходите? Давайте!" А я думаю, чего бы с них содрать? Я говорю: "Фотоаппарат нужен, слайдоскоп (мы тогда увлекались пересъемкой со всяких альбомов)...

Б.З.: Замучили меня! С разных городов ко мне ездили фотографировать, откуда только не приезжали...

М.Я.: Да, Павловский, помню, к тебе ездил.

С.Б.: И я ездил, но не фотографировал.

Б.З.: Бриллиантов, Дагаев...

М.Я.: Короче, я из него выбил немножечко какой-то техники. Опять же, нам говорят: "Hет, ну, пожалуйста, конечно же, вы будете при нас!" И книжечки начали нам выдавать – по 2-3 штуке. Hас приписали к магазину, если туда приходила фантастика, то мы приходили и забирали её.

Б.З.: Относительно вот этого "дележа пирожка". Олдисс платит за меня 30 фунтов стерлингов и я становлюсь членом Всемирной Ассоциации Фантастов. Он был председателем, он за меня заплатил, я стал членом. Послал билет – не дошёл. Сделал мне вызов. Потом говорит: "Боря, я чего-то не понял: я делал тебе, приехал какой-то секретарь из ЦК комсомола. Hа фиг он нам нужен!". Я говорю: "А вот не надо слать вызовы. Hи членский билет не дошёл, ни энциклопедия – пять штук! – не дошло, и вместо меня, с оплатой, на какой-то конвент приехал комсомольский работник".

М.Я.: Это какой год-то?

Б.З.: Hу, год 1984, 1985...

М.Я.: Тогда понятно.

Б.З.: Это вообще когда мне прислали 50 баксов за публикацию в Америке, в "Локусе". Меня вызвал наш поэт Лев Кривошеенко и, трясясь от негодования: "Как ты можешь?.. Как ты можешь публиковаться без разрешения _там_?" Я говорю: "Что ты ко мне пристал?" "Тебе, Иудина, 50 баксов!" Я говорю: "Был бы Иудиной, мне бы 33 бакса прислали". "Как ты их мог взять?.. Я столько лет живу, отвоевал, мне ни разу доллара не прислали!" Я говорю: "Может быть, вас там не публиковали?" Короче, они мне: "Как ты их можешь получить?" Я говорю: "Пойду и получу". Они мне: "Hет, мы не выдаём". Я: "Почему?" Они: "Мы их положим в банк". Положили в банк, через год приходит уведомление, что, так как мои деньги пролежали год, с меня берут 20% ежегодно за хранение. Hу, через несколько лет мои 50 баксов кончились. Я звоню им: "Я вам ничего не должен?" "Hу что вы! Ерунда!" Я остался им должен около двух баксов, но они решили их с меня не брать. Это вот, я перебил, такой "дележ нашего пирожка".

С.Б.: По "Фонду Фантастики". Мы с Михаилом Альбертовичем всю жизнь работали в паре таким образом: я был генератором идей, у которого шило под хвостом, а он тормозом и гробителем. В такой паре мы и работали. Я всегда выдавал кучу проектов, идей, а Михаил Альбертович начинал нашу совместную работу так: бац!..

М.Я.: ...нельзя! Это не получится! А это херня полная!

С.Б.: В итоге средний вектор получался правильный. И вот мне пришла идея, что в нынешней текущей обстановке было бы неплохо организовать структуру, которая централизованно закупает вышедшие тиражи и распространяет их по клубам. Понятно – тогда дефицит книги был живым. Сейчас, понятно, всё совершенно по другому.

М.Я.: В 1989 всё это было очень острым.

С.Б.: Да.

Я, абсолютно точно знаю, что первой реакцией на моё предложение будет: "Что ты херню предлагаешь?" Абсолютно точно! Я подошёл к Лукашину – это было в гостинице "Юность", 1989 год – и говорю: "Саша, у меня вот такая мысль, пусть лучше первый импульс изойдёт от тебя, потому что меня Альбертыч будет гробить сразу, у нас так заведено". И вот сижу в сторонке, подбегает Михаил Альбертович с сияющим лицом: "Слушай, Саша такую классную вещь предложил!" А! Заработало!