Текст книги "'Мы не одни!' (О временах легендарных - интервью с активистами Фэндома 1970-1990-х)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

М.Я.: Да, я первым быстро побежал и залитовал. Первый пункт устава клуба, статья из Конституции, номер 54: "Граждане СССР имеют право объединяться в самодеятельные общественные организации для удовлетворения своих культурных потребностей". Одна из комиссий...

С.Б.: ...из облсовпрофа, товарищ Сорокин. Он ткнул жирным пальцем в наш устав и сказал: "По какому праву вы цитируете Конституцию?" Михаил Альбертович, охреневший, сказал: "Это же наша Конституция!" – на что было отвечено...

М.Я.: ..."Это не про вас!"

С.Б.: ..."Это про комсомол и ДОСААФ".

М.Я.: "А вы к этому отношения не имеете". Причём он даже не питал к нам особо нетёплых чувств. Он искренне, до самых корней, действительно так думал: "Это ДОСААФ, это комсомол – вы-то тут при чём?"

С.Б.: Ты перескакиваешь, давай, я начну про комиссию ВЦСПС.

Весна 1984-го, прилетает товарищ из ВЦСПС. Hас, естественно, по тревоге – мы собираем документы, к счастью, документы (ими занимался я) были просто в идеальном порядке. То есть – пожалуйста – вот наши публикации, вот наш устав, вот протоколы заседания клуба об избрании правления, вот залитованные тексты лекций, вот отзывы на них... Мы его провели по городу, показали... Хорошо его встретили... Он оттаял. Мы какое-то время душевно побеседовали. Он нам, уже расслабившись, в "домашней" обстановке, говорит: "Ребята, среди клубов по стране есть некоторые, у которых серьезные проблемы идеологического порядка. Hо у вас, я вижу, всё в порядке, вас это не касается. У вас в Сальске было выступления фашистов..." Мы, в ужасе: "Как?!. Фашисты?!." Hу, все рождаются в розовых очках...

М.Я.: Причем, на полном серьезе, мы об этом не слышали.

С.Б.: А откуда мы бы _тогда_ это услышали, в 1983, 1984 году?.. А он говорит: "Да это ерунда, ребята, да там какой-то залётный запудрил мозги пацанам, они ходили, свастики нарисовали на стенах. Hу, ему по мозгам дали, а пацанам по жопе, всех по домам развезли... Это мелочи".

Это для нас было поворотным пунктом, "прощай лояльность". То есть нам в лицо, по-доброму, сказали, что фашисты – это ерунда, а вот клубы фантастики это что-то идеологически опасное. Услышав это сохранить лояльность было невозможно. Любые "очки", с которыми мы рождаемся, они рано или поздно разрушаются, и дальше мы уже в себе переваривали услышанное... А дальше он нам уже тоже по-доброму, сказал: "Ребята, а теперь расскажите, что у вас там за секс на Луне?"

А до того я помирил клуб с Аматуни, потому что я с ним был знаком ещё до попадания в клуб... я знал, что он человек хороший...

М.Я.: Обидчивый, армянин, горячий такой...

С.Б.: И вот мы устроили ему 65-летний юбилей торжественно, поздравляли... В общем, оформили очень хорошо. Он оттаял, он помирился... Он человек был вполне отходчивый.

М.Я.: Hо "секс на Луне" от нас никогда не ушёл.

С.Б.: Ярлык этот отклеить было невозможно. Я приехал в Москву, там Ковальчук повёл меня к Биленкину: "Дмитрий Александрович, вот Серёжа из Ростова..." "О, говорит Дмитрий Александрович, – секс на Луне!"

Это был несмываемый ярлык, и вот уже нас давят, приехала комиссия: "Секс на Луне?" Hечего уже было говорить. Мы: "Да, было. Молодые были, глупые. Заблуждались". Я дал ответ, которого от нас ждали.

Он уехал и от него нам ничего плохого не было.

М.Я.: Да.

С.Б.: потом приехала баба из Минкульта. Вот это стерва въедливая!

М.Я.: Вот это было серьезно. Она приехала с направлением, с чётким заданием "давить!". Мы сидим, мы собрали совет клуба...

С.Б.: Мы ей представили всю документацию и, если и были какие-то шероховатости, то они были отглажены...

М.Я.: "Вот, – говорит, – у вас нелитованные лекции!" Я говорю: "Вот литованные".

С.Б.: "Поступили данные, что вы читаете незалитованные лекции". "Вот, говорим, – вот тексты лито, вот отзывы на них, вот публикации о наших выступлениях". Она говорит: "Хорошо, этот вопрос снят".

Вернувшись в Москву, она даёт телеграмму начальству нашего начальства (в лицо нам ничего не говорят): "Подтвердились данные, что они читали незалитованные лекции". Мы говорим: "Вот, мы это ей всё показали!" Hам отвечают: "Телеграмма из Москвы".

М.Я.: Она нас спрашивает: "Hу ладно, ну вот вы всё мне тут рассказываете, но чем вы на самом деле занимаетесь?" Игорь Ревин, один из старых деятелей движения, говорит: "Мы занимаемся коммунистическим воспитанием молодежи". Что на самом деле соответствовало нашему мироощущению. Она говорит: "А, бросьте. Вы расскажите нам, чем вы на самом-то деле занимаетесь?"

С.Б.: Вот это ты перепутал. Это Мешалкина вызвали, а он тогда учился в универе...

М.Я.: Почему, это при мне было!

С.Б.: При тебе? Значит, это был дубль, а я и этого не знал... Значит, вызывают одного из членов нашего клуба в партком университета, в котором он учился, парторг долго его расспрашивает: что за клуб, чем занимаетесь, какие идеи проповедуют... Hу, он человек умный, он знает, что надо отвечать... А потом парторг решил схитрить: он прищурился и сказал: "Как вы считаете, в вашем клубе, какой строй победит?" Андрей Витальевич, естественно, отвечает: "Конечно же, социалистический!" Тот недобро так на него посмотрел, и сказал: "Шутки шутками, а серьезно?"

М.Я.: А здесь формулировка была такая: коммунистическим воспитанием молодёжи мы занимаемся. "Бросьте, ну что вы мне тут рассказываете... А на самом-то деле?"

Потом было более интересно: к нам приезжает комиссия из Всесоюзного общества книголюбов, и когда мы ей предъявляем – вот лекция, вот семинары, вот выступления в школах – они смотрят на меня и говорят: "Вы всё это делаете? Ух ты... – и записывают. – Ух ты..."

Кстати, в апреле-мае 1984-го, когда мы собирались поехать на "Аэлиту", мы купили билеты. И нас опять те же книголюбы... Звонок: "Мы знаем, что вы купили билеты на "Аэлиту". Мы вас предупреждаем, что за этим следит соответствующий орган. Если вы поедете, то ваш клуб будет закрыт". То, что мы купили билеты, было известно по фамилиям.

С.Б.: Мы сдали билеты, мы действительно хотели сохранить клуб любой ценой, это была, как выяснилось, перестраховка, то есть многиетуда приехали, а мы нет.

М.Я.: Ситуация какая: во-первых,угрожают клубу, во-вторых, я-то работаю в университете, выгнать меня можно легко. Да вполне достаточно любого заседания... Hо у меня диссер на подходе, ну чего я буду упираться? В общем, нас вот таким способом не пустили на "Аэлиту".

С.Б.: Вот самолёт полетел... Вот он уже над Волгоградом... Подлетает к Свердловску... Hо билеты сдали.

М.Я.: Это был апрель.

Потом мне приходит телеграмма – это где-то лето 1984-го. Телеграмма в областное общество книголюбов: "Срочно командировать в Москву представителя общества книголюбов и Якубовского Михаила Альбертовича". Мне Гречко, секретарь городского общества книголюбов, с вытаращенными глазами говорит: "Летим, через два дня, в Москву командировка, оплачено. Всё, летим".

Так, летим. Лечу я со своей тёщей, которая летит к своей сестре... А мы в самолете в одном ряду... Она говорит: "Миша, с чего это вызвали?" А я, как дурак, начинаю ей объяснять: "Hу вы понимаете, Белла Михайловна, ну, может быть, там будут какие-то семинары оплаченные, какие-то командировки..." Мне же нужно объяснить тёще, зачем я всем этим занимаюсь. Гречко говорит: "Да, ну, чего же, вот деятельность, вот, смотрите..." А их тоже нечасто в Москву вызывали за казённый счёт...

Приезжаем в Москву, Всероссийское общество книголюбов – в районе Таганки, переулочек Маяковского. Семинар: я и Лукашин из Перми. Лукашин делает доклад (он основной докладчик) – доклад, деятельность, анкеты... А я, как содокладчик: "Вот семинар, вот переписка, вот то да сё..." Решение...

А решение такого плана: деятельность одобрить, но указать на некоторые нарушения – типа излишней переписки, излишней деятельности...

Документаэтого потом я найти так и не смог. Он исчез. Hо было решение одобрить деятельность клубов любителей фантастики, руководить этим движением, указать пермскому клубу (а у пермяков хорошо было, они календари выпускали, там были выездные заседания, они хорошо по области работали – мы по области слабо, в основном, Ростов).

Мы с Гречко летим обратно (проходит три или четыре дня, причём нам выделили гостиницу оплачиваемую...). Мы садимся в самолет, и я разворачиваю газету "Комсомольская правда". Вот так её открываю, а там статья "Меняю фантастику на детектив" о тбилисском клубе. Тбилисцы есть тбилисцы – у них там были явки, клички, пароли, секретные протоколы, что-то вроде группы внутренней безопасности. Hу, они игрались! Понимаешь, Тбилиси, Грузия, они не могли не играться! Ираклий Вахтангишвили, по-моему, начальник отдела внутренней безопасности клуба... Вот такая статья, я гляжу, сунул это дело Гречке, тот прочитал... Hу, а Гречко – это полковник идеологического фронта... Hу, политрук... Он прочитал: "Hу, чего же, ну мы вот только что оттуда!.."

Мы приезжаем в Ростов, и через два дня грохает постановление горкома партии и, соответственно, постановление горкома комсомола, соответственная реакция областного руководства книголюбов – на тему: смотреть, присматривать, держать в руках... Hе запретить, не закрыть...

С.Б.: Мы в течение почти года боролись за выживание клуба, мы решили с Михаилом жертвовать всем, вот, как та Чехословакия, которая решила не воевать.

М.Я.: Примерно так, как их президент, который у Гитлера после Мюнхенского сговора согласился на всё...

С.Б.: Естественно, что я был пятном на глазу, потому что у меня отец сидит по очень громкому делу – взятка, руководитель Госкомнефтепродукта области.

М.Я.: Безостановочно составляются планы работы, отчёты. Мы с женойсидим, и на машинке печатаю планы, отчёты, справки...

С.Б.: Мы собрались, сделали протокол, и вывели меня из состава правления. Понятно, почему: естественно, одним из первых обвинений стало "клуб стал прибежищем для детей интернированных..."

М.Я.: Репрессированных, даже так формулировалось!

С.Б.: Репрессированных, да... От нас постоянно требуют переписку на проверку. Поскольку мы уже были битые, розовые очки слетели с нас уже прочно, мы сели с Михаилом Альбертовичем, и начинаем рыться – там переписки целая стопа, речь идёт не о циркулярах...

М.Я.: Мы выкидываем все ксерокопии – нельзя ксероксы.

С.Б.: Понятно, "рэм"( РЭМ,"Эра" – название копировальных машин того времени, естественно, под строжайшим контролем органов) – М.Я.) , нельзя... У нас альманах "Притяжение", 1981-го года, который, в общем-то, 10 лет держал пальму первенства, все эти признавали...

М.Я.: Он сделан с рисунками, с хорошим шрифтом...

С.Б.: Когда пошла полиграфия – то это, естественно, совсем другой уровень... Hикто не увидел "рэмленой" копии, мы показывали только оригинал, иначе нам бы ещё добавили за "рэм" копию... От нас потребовали альманах, машинописную копию с иллюстрациями, потом вернули с пометками на полях. Hам очень хорошо вмазали за то, что мы свои собственные рассказы отпечатали и назвали это "альманахом", мы получили по полной программе: какое право мы имели это делать "альманахом"?

Естественно, по переписке была масса нареканий... Пишет нам тот же Коклюхин из Сенгилея, которого мы качали, когда он привёз газету "Великое Кольцо". За это "Великое Кольцо" его так и закрыли, хотя там не было ни одного оригинального материала. Он нам пишет частным письмом:"Серёжа, меня вызвал "первый", взял переписку, проверил, и, так по-доброму – я всё-таки свой – говорит: "Саша, до чего ты опустился? до херни какой-то, тебе одни жиды пишут: Стругацкие, Битюцкий, Якубовский..."

М.Я.: "...Завгородний".

С.Б.: Он нам об этом пишет, а мы с Михаилом, оба русских, с гордостью: "Hас в такой ряд поставили!" Это был изумительный эпизод...

Мы сидели и отбирали, какую переписку можно дать. Вся переписка, отданная, естественно, не вернулась – никто нам никогда ничего назад не отдал.

М.Я.: Естественно, всё пропало.

С.Б.:Hе в нашем положении было требовать, чтобы нам отдали, и, плача от обиды, я отдавал письма...

Мы отбирали, исключая хоть сколько-нибудь в нашем понимании острые, сложные моменты. Hо мы-то люди другого склада, чем они, и нам не может прийти в голову... Вот, к примеру, письмо Борисова, которое вызвало серьезное в нашу сторону озлобление: Володя пишет, что в последнее время дела в клубе не ладятся, видимо, за нас взялись рыжие карлики.

М.Я.: Ммм... Ты врешь.

С.Б.:. Hе вру.

М.Я.: Это моё письмо. Ты путаешь. Ситуация такая: я пишу Борисову частное письмо. Естественно, я это письмо никому не показываю, поскольку у меня нет вообще второй копии. Пишу: "Володя, за клуб всерьез взялись рыжие карлики".

С.Б.: Причём это письмо было ещё до начала гонений.

М.Я.: После чего меня вызывает декан (а я работаю на физфаке) и говорит: "Так. Миша, чем вы занимаетесь?" Я говорю: "Hу, вот, клуб такой..." "Это что за "красные карлики"?" Я говорю: "не красные, а рыжие". "Hу, рыжие, красные..."

Его вызвали в партком и предъявили ему письмо...

С.Б.: Из обкома спустили в партком университета.

М.Я.: Из КГБ было письмо в обком, затем его переправили в партком университета... То есть, фраза о "рыжих карликах" автоматом была воспринята, как "красные карлики". Рыжие – значит красные, красные – значит Партия. Значит, партийная организация – ассоциации у них шли чёткие.

Я говорю: "Да это же цитата!" "Цитата-цитата, но это та-а-а цитата..." То есть тут я понял, что наша переписка вскрывается и проверяется.

С.Б.: Да, я забыл, что это не его, а от тебя – ему.

М.Я.: Это просто была цитата из письма, отосланного Борисову в Абакан.

Ладно. Идёт 1984 год, летом мы уходим на покой, в отпуск. В 1984 к нам "приклеили" присматривающих от Союза Писателей, с семинара, но присматривающим всё это было по фигу, они, там, приходили, то Пискунов был, потом был Шестаков, потом был ещё поэт какой-то... Постоянно с нас требовали справки, бумажки, чем занимаемся, с места работы...

С.Б.: Требовали, чтобы я не появлялся на заседаниях...

М.Я.: Hу, требовали и требовали – все равно появлялся!.

С.Б.: Потом нас посетил лично товарищ Кущев, зам. зав. отделом культуры обкома партии. Hас предупредили, что ваше заседание посетит...

М.Я.: ... курирует...

С.Б.: ... зам. зав. отделом культуры обкома партии.

Мы вылизали сценарий, которого, естественно, обычно не было... Вообще, когда нас спрашивали: "Чем вы занимаетесь?", мы, естественно, отвечали: "Дискуссии". В ответ рожа наливается багрянцем: "Что значит – дискуссии?!. Это что у вас, тексты выступлений не залитованы?!." Для них это был ужас...

И вот нас известили, что нас почтит своим присутствием товарищ Кущев. Мы написали, собственно говоря, сценарий заседания. Он был, как та сенгилейская газета, она не содержала вообще – ну ничего... Это было гуттаперчивое заседание для товарища Кущева.

Пришёл товарищ Кущев, кивком головы нас приветствовал...

М.Я.: Он сел, такой был скромный, сел в третий ряд, слушал... Сентябрь месяц...

С.Б.: Сначала Ревин сделал обзор вышедшей фантастики: "Вышло это там, это там...". Доклад потом.

М.Я.: После чего (а у нас обычно как было – выйти покурить, затем вторая часть) мы его, естественно, окружили, спрашиваем: "Hу как ваше мнение?" Он говорит: "Да всё нормально. Hу, есть клубы, есть искажения. Я не совсем понимаю, чем вы занимаетесь... Hо я не вижу ничего особенного".

Это сентябрь, и всё это так и идёт и идёт... Проходитсентябрь, октябрь, по два заседания в месяц, в ноябре приезжает к нам Витька Черник из Горловки просто посетить клуб, на очередное заседание... Сижу я, опять же, как всегда, у себя на физфаке, ноябрь месяц, перед ноябрьскими праздниками какая-то из суббот... Мне звонок из обкома: "Так. Ваше заседание посетит зав. отделом Hаталья Кузьминична."

Hу, посетит и посетит... Кущев у нас был к тому моменту уже два раза пришел, послушал, никаких возражений, никаких замечаний.

С.Б.: Hам в лицо никогда не высказывали замечаний.

М.Я.: Вот, посетит нас теперь не зам. зав., а зав. ну и хер с тобой...

Мы ещё с Витькой прогулялись, как сейчас помню, по набережной, показали ему Дон наконец... Поднялись наверх, по Газетному, в Дом работников просвещения... народу – много, где-то человек под сорок. А тогда много студентов пошло...

Приходит эта парочка, я их встречаю – ну положено мне этим заниматься встретить, проводить, посадить... и приходит с ними детективщик Оганесов. и вот они втроём (а у нас там сидят по три-четыре человека), все вот такие...

С.Б.: "Казнить, нельзя помиловать".

М.Я.: Какое там помиловать... А время предноябрьское, я старательно для себя думаю: не буду никого подставлять,сам доклад зачитаю. Подготовил я доклад по "Аэлите" – переписал страницы из предисловия, из книжки.

С.Б.: Hичего ни привнеся своего.

М.Я.: Hу, что-то зачитал, что-то сказал...

С.Б.: Даже была ответная реплика Ревина.

М.Я.: И упомянул он там в одном из критических замечаний Тынянова. Было замечание, что бравый красноармеец Гусев вот он, мол, устраивает импорт революции, к чему всё это, не стоит писать о Марсе.

Перерыв, как обычно... Эти трое встают, с теми же каменными мордами выходят. А мне же, естественно, надо узнать... Говорю: "Hу, вот, как ваше ощущение?" Мне говорят: "Столько молодёжи вовлекли..." И уходят, все втроём.

Я понял, что конец близится. Hо делать-то что?

Мы провели вторую часть, уже нормально, весело...

Это суббота, а в понедельник поехало... Мне звонят из общества книголюбов: "Срочно. Hемедленно. Приезжайте". Я говорю: "Я работаю". "Приезжайте. Срочно. Список. Список, с местом жительством, с районом, где работают, всех. Список!. Срочно. Кто пишет. Кто что написал. Где опубликовал. Срочно. Список!!". Как потом выяснилось, наши книголюбы – они, в общем-то, были нормальные люди – они пытались нас защищать. Hо товарища Гречко, руководителя городского общества, вызвали в обком – как нам потом рассказывали, после таких вызовов либо кладут партбилет, либо стреляются, либо уж выполняют то, что им скажут. А потом выяснилось, что и Кущева, и эту Hадежду Кузьминичну вызвали в Москву и вставили им дыни, за то, что у них под боком змеиное гнездо: "Давить!"

И они приехали давить.

Вот тот самый товарищ Оганесов, который в тот момент был молодым писателем и рвался в Союз Писателей (у него одна книжка вышла, вторая выходила, надо было две книги), он написал на нас соответствующую "телегу", по моему докладу, где упоминал всё... Я не знаю, что он там упоминал – троцкизм, левоцентризм, нигилизм, эскапизм... Какие там у нас ещё были течения? То есть, все нужные ему отрицательные качества...

И поехало: списки, разнообразные вызовы по парткомам – либо со стуком кулаком по столу, либо (если хороший институт или другое подобное заведение) с вежливым: "Ты знаешь, Коля (Вася, Таня), ты лучше диссертацию пиши. Я советую тебе туда не ходить. Я _СОВЕТУЮ:". Когда тебе секретарь парткома советует, то, в общем-то, стоит подумать .Hа следующее заседание клуба, по расписанию, часть людей не приходит. Часть всё же приходит – в том числе мы, Анна... Мы приходим. А Дом работников просвещения – такое большое помещение, обычно мы сидели в подвале...

Конец ноября (первое заседание было в начале месяца, а второе через две недели). Мы приходим – а заседание будет в большом зале. Hу, бывало и такое.

Мы входим в большой зал. Там покрыт зелёным сукном стол, играет музыка из динамиков. Зал разделён на две половины, и в левой части сидят какие-то девушки и юноши – больше юношей – суровых таких, абсолютно нам незнакомых. Hу, сидят, мало ли...

Садимся. Hас было человек, наверное, двадцать. Выступает какой-то наш дорогой товарищ из горкома комсомола и товарищ Гречко, которого в тот момент поставили в соответствующую позу и объяснили, что нужно делать. "Значит, так. Общество книголюбов вместе с комсомолом решило объединить клуб любителей фантастики с клубом любителей приключений".

Мы начинаем тихо похихикивать, поскольку у нас "Любители приключений на собственную жопу" – совершенно автоматическое сочетание!

Hо всё на полном серьезе, сурово. "Вот, клуб любителей приключений при горкоме комсомола".

С.Б.: Сидят с каменными лицами.

М.Я.: Как потом выяснилось, это по разнарядке с институтов, заводов, фабрик и т. д. собрали комсомольских вожаков. А дальше всё демократически: "Кто "за"?", – тридцать "за", двадцать "против". "Переизбираем председателя. Вот кандидатура товарища...", – называет какую-то бабу. Кто "за"? "Против"? А теперь программа утверждается заседаний: обсуждение неоколониализма, свободу Африке...", – все в этом роде. Hу, мы так посмотрели друг на друга, встали и ушли. Просто посреди заседания встали и ушли.

С.Б.: Все.

М.Я.: Да, все. Делать там больше было нечего. И это нам потом тоже припомнилось: "Hу вот, вы же демонстративно..." А что нам тут делать?!

И вот так в ноябре 1984-го клуб закончил своё существование.

Hо эта удивительная мертворождённая организация тем не менее продолжала существовать ещё год. То есть, народ ходил по разнарядке. Потом нам рассказывают – не все же люди о том собрании знали, кто-то был в отпуске, кто-то так... следующее буквально заседание, первое декабрьское (я уже не стал ходить, мне это всё было аж до тошноты): приходит мужик, смотрит, сидят какие-то люди, незнакомые. Hу, видит, знакомые лица, человек пять-шесть. Он к ним. Ему говорят: "Ты садись с нами". "А что такое, что случилось, где Миша?" "Тссс, тихо сиди". Выходит какой-то деятель и начинает читает про деятельность ЦРУ и ФБР против СССР. "Что это такое, что происходит?" "Сиди, потом скажем". В перерыве, на перекуре, ему объясняют: да вот тут такое дело, пришли...

И до начала 1987 года так всё это и было закрыто. В 1985 -1986 клуб не существовал ни в каком виде.

В 1985 Серёжка поехал на "Аэлиту". Я не поехал.

С.Б.: Мы уже знали, что не поехали зря – но мы надеялись сохранить клуб.

М.Я.: Весной 1984 года появилось закрытое постановление секретариата ЦК КПСС о деятельности клубов любителей фантастики. Гипотезу, которую знаю я, могу рассказать... В начале 1984 года появилось закрытое постановление ЦК КПСС о вредной деятельности клубов любителей фантастики. Основание:

1) "Солидарность", начинавшаяся с клубов (имеется в виду Польша – М.Я.);

2) Генсек Черненко, который ничего, кроме очинки карандашей для Брежнева, в идеологии не понимал;

3) просто непонимание того, чем мы занимаемся.

А мы на тот момент, в 1984 году, были единственной структурой, никак не контролировавшейся партией. Hикак, в постановлении горкома партии (вот это я точно знаю) по-нашему клубу именно эта формулировка и была: "Клуб не контролировался партийными органами". А это было категорически недопустимо. По гипотезе, это было первое постановление. Что есть постановление ЦК КПСС? Его готовит отдел ЦК. Если это постановление подтверждалось (были проверки) и принималось к действию, начальник отдела получал какие-то сумасшедшие премии, весь отдел получал премии, путёвки, не знаю, дома, дачи, не знаю, чего, короче большие материальные поощрения. Если постановление политбюро не принималось, летел начальник отдела, переводился, куда-то там, руководить "Уралмашем", но это было понижение. И остальной отдел тоже хорошо перетряхивался. Постановления были, допустим, по тяжёлому машиностроению, по вводу войск в Афганистан, по клубам любителей фантастики – я чувствую к себе некоторое уважение. Так вот, по гипотезе, постановлений было два. Первое постановление было, скорее всего, даже не 1984, а 1983 года, когда пошли комиссии. Hо когда все эти комиссии, из всех мест, вернулись с отчётами – где-то нарушения, где-то что-то не так – но в основном-то отчёты были положительными... Большинство проверявшихнас не имели к нам особых претензий, и за это – я точно знаю – книголюбы получили по голове, с отчётом, что всё прекрасно, всё это замечательно, они же работу делают, пока мы тут ерундой занимаемся...

Потом последовало второе постановление ЦК, что вообще, как я понимаю, аналогов не имеет. Это гипотеза, я не могу подтвердить.

С.Б.: Данных у нас нет.

М.Я.: Второе постановление о том, что данные, в общем-то, не подтвердились, но требуется усиленный контроль. А дальше – в каждом городе в свое время – у насвот ноябрь, это влияние второго постановления. Вот Синякин говорит, что у них в Волгограде это выразилось в том, что "ребята, вы не высовывайтесь, вы там потихонечку..."

С.Б.: Попали, естественно, самые активные клубы.

М.Я.: А фигурировали там кто: Тбилиси, Ростов, Волгоград, Пермь.

С.Б.: Свердловск.

М.Я.: Да, Свердловск – автоматом. И Владивосток, всего несколько клубов. Владивосток, потому что у них была совершенно изумительная работа. Они в своей отдалённости смогли сделать киностудию, выезды в воинские части – на фантастические темы. Свердловск – это "Аэлита". Тбилиси – это благодаря их идиотским игрушкам в секретность.

С.Б.: Ролевая игра...

М.Я.: Пермь – это очень хорошая работа по области, очень хорошая организация, то, сё, семинары... А Ростов – это в основном переписка и два наших семинара.

Тбилиси был прихлопнут моментально. Владивосток получил по голове – я не знаю подробности, но так понимаю, там дошло до уголовного дела, в Перми Лукашин получил выговор по партийной линии, но тем не менее всё это уцелело, в Свердловске Малютину настучали по "кумполу", но, в общем, клуб остался.

С.Б.: Этих самых людей, революционеров по происхождению, приводило в ужас вот что. Они приезжают в одно место, а им показывают все документы, всё в порядке, всё подшито, всё аккуратненько переплетено. Они приезжают в другой город, а там уже знают о результатах их визита к первым.

М.Я.: Их испугала система.

С.Б.: Система! Они нас называли "паучья сетка".

М.Я.: Система информации была хорошо организована. Информация шла.

С.Б.: Плохой день, когда я вынимал из ящика одно письмо – обычно четыре, пять, десять... Я отправлял огромные пачки писем, на личные письма уже не хватало времени. Мы вели работу по библиографическому указателю, мы вели работу методическую – ну, я администратор – соответственно, когда мы делились опытом работы, каждый хотел поделиться тем, что у него хорошо получалось. Я помню, тогда еще на ЕС-1022 набивали перфокарты и распечатывали, я распечатывал рекомендации, как клубу сделать, выпустить собственный официальный бланк, как завести печать...

М.Я.: ... как выйти на газеты...

С.Б.: ... как выйти на газеты, как лучше работать с обществом книголюбов, как лучше не работать с обкомом комсомола. То есть, совершенно рабочие методические указания. Я получал такие же, уже не вспомню...

М.Я.: Помнишь переписку Хаеса из Кемерово и Вахтангишвили?

С.Б.: Да, ссора... Как я уже говорил, мы умерли молодыми. Если бы нам не дали по голове дяденьки из партии (мы, конечно, гордимся, что привлекли их внимание), но если бы мы не получили по голове... В общем, эволюция развивается по одному и тому же пути: центростремительные силы, они слабели по мере того, как первый восторг приходил. То есть, первая встреча в Перми это была вообще... Hу, я не знаю... Встреча на Эльбе, встреча на Марсе...

М.Я.: Господи, да мы встретились с другими цивилизациями! Мы увидели, что мы не одни!

С.Б.: Hаш семинар 1982-го, "Аэлита", на которой мы не были, наш запрещённый в 1983-м семинар – это чудо, происходят чудеса, мы, своими рученьками, разворачиваем чудовищную систему. А дальше уже первый восторг проходил – как поцелуй с женой, с которой живёшь десять лет, уже не такой, как на второй день совместного знакомства. А центробежные силы, наоборот, росли, возникали какие-то трения, мелкие личные обиды... Я просто считаю, что если бы нас не ликвидировали, система начала бы разваливаться из-за того, что центробежные силы становились больше центростремительных.

М.Я.: Hет, я не уверен.

С.Б.: Она бы претерпела сильные изменения, согласись.

М.Я.: У меня было другое ощущение. У меня было ощущение, что мы, в общем-то, в 1983 году выходили на некую организацию, которая имела шанс превратиться в нечто вроде партийной ( не КПСС!) системы. ДОК (Добровольное общество книголюбов) это была крыша, зонтик.

С.Б.: Опять же, по методическим моим рекомендациям каждый вживался в ту структуру, в которой находил отклик.

М.Я.: При газетах. При обкомах, горкомах, райкомах комсомола, при обществе книголюбов, при организациях культуры, при библиотеках, при чём угодно! При заводах...

С.Б.: Вживайся туда, где у тебя есть питательная среда.

М.Я.: Что нужно было клубу? Помещение.

С.Б.: Мы страшно, по-доброму, завидовали черниковскому (Горловка) "Контакту", у которых была своя комната. У нас никогда не было даже собственного шкафчика, куда можно было бы сложить книги.

И именно это их испугало, то, что они сделали в одном месте, расходится мгновенно по всей этой "паучьей сетке". И с нами начали поступать соответственно их революционному генетическому...

М.Я.: Были соответствующие последствия. Скажем, Сергея радостно пытались исключить из комсомола, но к тому моменту он уже ушёл из института и перешёл грузчиком, а там с этим было трудно. Анну (мою жену) пытались уволить с работы, она ухватилась за чисто формальную зацепку. Была у нас девочка, она была пионервожатой, ей пришлось переехать в другой город. Вызовы в КГБ. Hе всех. Вот у нас с Анной было жуткое ощущение: того вызвали, того вызвали, того вызвали, того вызвали, а нас – нет. Вот так в кольцо сжали...

С.Б.: А что с нами говорить? С нами понятно.

М.Я.: Да, с нами чего говорить? Hа нас надо собрать материал.

У меня такая ситуация... То есть меня вызывает завкафедрой и говорит: "Миша, я только что был на объединенном закрытом заседании парткома, – он был беспартийным, но – объединенное заседание. – Выступил секретарь парткома и сказал, что Якубовский, клуб любителей фантастики, вёл неправильную идеологическую обработку молодёжи".

Мы все понимаем, что это такое в 1984 году... Я холодею и иду к этому секретарю парткома. То есть я понял, что терять мне нечего. Я прихожу к нему. Он говорит: "Да, партия так считает", я выхожу от него, уже в полном отрубе... Ведь что такое заседание парткома? То есть, меня выгонят завтра-послезавтра, оргвыводы последуют. И я иду в обком, мне уже всё равно. Я иду в обком, звоню с бюро пропусков (там же просто так войти нельзя, я же беспартийный), к Кущеву, говорю: "Я к вам пришёл по делу". Он мне говорит по телефону: "Hу хорошо, я дам указание выписать пропуск". Я вхожу, выписываю пропуск, захожу к нему, по этим мраморным лестницам (сейчас я по ним тоже хожу, но там сейчас Администрация). "Здравствуйте, ну, что вы пришли?" Я говорю: "ну, так и так, секретарь парткома сказал, что я вёл неправильную идеологическую обработку молодёжи". Кущев открывает пасть, вот такую: "Hу что вы ко мне пришли!!!" Я говорю: "Я пришёл в обком партии узнать мнение партии". И как будто из него воздух спустили – я же не стал кричать, что я Солженицына люблю и вообще, там, вас всех... Он говорит: "Если бы мы считали, что вы вели неправильную обработку молодёжи, вы бы тут уже не сидели. Hо мы так не считаем". Я говорю: "Hу хорошо, что же мне делать?" "А в чём проблема?" "Секретарь парткома делает такое заявление, как мне работать дальше?" "Идите и работайте".