Текст книги "Японские сказки"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Хозяйка сразу бросилась в его комнату.
«Ну, наверное, все нам оставил!» – подумала она и, заранее предвкушая находку, принялась неторопливо «сматривать спальню торговца. Но, кроме постели, в ней ничего не оказалось.
– Ведь сколько белены скормила, а толку никакого! – сетовала хозяйка.
– Не может этого быть! – возразил ей муж. Он тоже вошел в спальню, осмотрел ее, но ничего не нашел. Некоторое время хозяин харчевни стоял, о чем-то раздумывая, и бормотал про себя: «Не может быть, чтобы он после белены чего-нибудь не забыл. Не может быть». Потом он вдруг хлопнул себя по коленям и закричал:
– Ну, конечно! Забыл! Забыл!
– Забыл?.. Что же он забыл?
– Заплатить за ночлег!..
ГЛУПЫЙ ЗЯТЬ
ришел глупый зять в гости к родственникам жены. Те его и тем и другим потчуют, а на закуску подали ему рисовых лепешек. И такие эти лепешки были вкусные – ну, прямо язык проглотишь!
Ест зять, пальцы облизывает и думает: «В жизни такого не пробовал!»
– Что это за кушанье такое чудесное? – спрашивает он.
Рассмеялась теща и говорит ему:
– Так ведь это данго[50], неужели не знаешь?
– Ах, данго!.. – смутился зять. – Знаю, конечно знаю!
А сам думает: «Как только вернусь домой, сразу же заставлю жену настряпать мне таких данго».
Поблагодарил зять тещу за гостеприимство и отправился в обратный путь.
Идет и, чтобы не забыть дорогой, все время твердит: «Данго, данго…»
Попалась ему на пути глубокая канава. Разбежался он: «Эх, доккуисё!»[51] – и перепрыгнул. Да так и стал повторять: «Доккуисё, доккуисё», а слово «данго» забыл.
Пришел он домой, и еще не переступил порога, а уже приказывает жене:
– Сделай мне доккуисё! Понимаешь? Доккуисё!
Испугалась жена: «Уж не случилось ли чего с мужем?»
– Ну, как ты погостил, хорошо ли тебя встретили? – спрашивает она.
А муж и слушать ни о чем не хочет.
– Сперва доккуисё сделай, да побыстрее!
– О чем ты говоришь? Какое доккуисё? Я такого не знаю.
– Как не знаешь? Брось свои шутки, скорее принимайся за дело!
– Но ты же глупости говоришь!
– Глупости? Доккуисё, по-твоему, глупости? – окончательно вышел из себя муж. Набросился он на жену с кулаками и давай ее колотить.
Не вытерпела жена, заплакала:
– За что же ты меня бьешь? Посмотри, какую шишку на голове посадил, с данго будет!
– Вот, вот, я и говорю – данго! Понимаешь? Данго! Уж очень они мне понравились! – радостно подхватил муж.
HEОБЫЧНЫЙ СУД
днажды обронил скупец кошелек. Было в нем сто золотых. Нашел этот кошелек честный человек и отдал его чиновнику. Приходит скупец в присутственное место заявить о своей потере, а чиновник показывает ему кошелек и спрашивает:
– Не твой ли это?
Обрадовался скупец, заулыбался.
– Он самый! – говорит. Протянул было к кошельку руку, но чиновник остановил его.
– Нет, погоди. Где это видано, чтобы потерянное возвращали даром? Ты должен отблагодарить того, кто нашел твои деньги.
Не хотелось скупцу отдавать кому-то деньги. Заглянул он в кошелек и говорит:
– Тут всего только сто золотых, а я потерял сто двадцать. Не иначе как этот человек уже взял себе двадцать золотых.
– Что ты выдумываешь! – возмутился тот, кто нашел деньги. – В кошельке было ровно сто кобан[52].
– Нет, сто двадцать! – не унимался скупец.
Спорили они, спорили, а конца спору и не видно. Что было делать чиновнику? Повел он их к правителю. Выслушал обоих правитель, а потом и спрашивает скупца:
– Ты уверен, что у тебя в кошельке было сто двадцать золотых?
– Да, господин, я хорошо помню, было ровно сто двадцать.
– Ну, тогда этот кошелек не твой. А раз он не твой, пусть деньги возьмет тот, кто их нашел. Тебе же лучше самому пойти поискать свои сто двадцать кобанов. Ищи лучше! Может быть, и найдешь!
РАССЕЯННЫЙ
ил в городе Сэмбоку один человек, на редкость рассеянный и суматошливый. Много раз попадал он из-за этого впросак.
Как-то раз собрался он пойти в храм бога Инари на праздник и говорит своей жене:
– Жена, завтра я пойду в храм бога Инари. Приготовь мне с вечера моти[53] на дорогу. Мне идти далеко.
Утром он встал рано, до рассвета. Жена еще лежала в постели.
– Жена, а жена! Где моти?
– У окна.
А ему послышалось: «У очага!»
Пошарил он у очага и нашел круглый горшочек, в котором жена держала краску – зубы чернить[54]. Впопыхах он решил, что отыскал моти.
– Жена, а жена! Где платок – завязать моти?
– На полочке.
А ему послышалось: «На постели».
Поискал он на постели, нашел широкий женин пояс и думает – платок. Завязал в него горшочек.
– Жена, а жена! Где мой кинжал?
– В ящике комода.
Не нашел он в темноте комода, а нашел лоханку. Достал из нее пестик и засунул за пояс.
– Жена, а жена! Где моя плетеная шляпа?
– Поищи на кухне.
Поискал он на кухне, нашел соломенную корзину и надел себе ее на голову.
Потом стал обуваться. Один носок надел на ногу, другой на метлу. Правую ногу обул в соломенный сапог, а на левую надел сандалию с деревянной подошвой.
Пошел рассеянный по дороге. Начал белый день заниматься. Дошел он до одной деревни, а там люди смеются:
– Глядите! Глядите! Вон идет какой-то чудак с корзиной на голове. И откуда только у него такая невиданная шляпа!
Он подумал:
– Про кого это говорят?
Оглянулся назад, никого нет.
– Неужели про меня?
Снял шляпу, взглянул – вот тебе и раз! Это не шляпа, а корзина. Забросил он ее подальше в траву.
Шел, шел, и снова деревня на дороге. Опять люди смеются:
– Смотрите, как этот прохожий обулся! С пьяных глаз, что ли? Носок один, да и обувь разная!
Поглядел – правда. На одной ноге у него сапог, на другой – сандалия. Отошел он от деревни, разулся, забросил в траву сапог и сандалию и пошел босиком.
Опять деревня на дороге. Люди на него показывают:
– Смотрите, какое грозное оружие! Вот чудак, пестик за пояс заткнул!
Посмотрел – и в самом деле у него за поясом деревянный пестик. Отошел он от деревни и забросил пестик в поле.
Пришел рассеянный в храм, видит, у ворот храма амулетами торгуют. Было у него с собой сто мон. За амулет хотел отдать три мона, а на остальные выпить и погулять, да опять впопыхах ошибся. Три мона оставил себе, а девяносто семь бросил в ящик для сбора денег. Что будешь делать? Взять назад совестно, а на три мона не попируешь. Пошел он на горку позади храма, где народу не было. Развязал узелок с едой – глядь, а там вместо моти пустой горшочек.
Схватил он горшочек и как швырнет его с досады! Покатился горшочек, ударился о камень и разбился.
Стал рассеянный сворачивать платок, – что это! – длинные завязки болтаются. Посмотрел, а это не платок, а женин пояс. Бросил рассеянный пояс, точно обжегся.
Смотрит, халат на нем надет шиворот-навыворот. Надел он его как следует и побежал с горки. А есть как на грех все больше хочется. Не до праздника ему стало, не пошел он на храмовое представление[55] и повернул домой.
Попалась ему по дороге лавка. Выставлен перед ней белый валун, похожий на рисовую лепешку, в знак того, Что здесь торгуют лепешками.
Спросил рассеянный:
– Почем лепешки?
Ему говорят:
– Три мона.
«Куплю, – думает, – одну. У меня как раз три мона».
Положил деньги, схватил камешек и пошел.
Продавец удивился, закричал ему вслед:
– Стой! Это не лепешка, а камень! Настоящую лепешку я тебе сейчас дам.
Куда там! Рассеянный подумал, что с него еще денег требуют. Крикнул:
– Я же положил тебе три мона! – и побежал со всех ног. Продавец хотел было догнать, да не смог.
Отдышался рассеянный, положил лепешку в рот и – крак! – сломал зуб. Глядит, а это не лепешка, а белый камешек. Бросил рассеянный его в реку, и еще скорей побежал домой. Бежит он, злой, голодный, и думает:
«Жена во всем виновата! Не сумела собрать меня в дорогу как следует. Приду домой, я ей покажу!»
Вбежал он в дом и кричит с порога:
– Ах ты, негодница! Осрамила меня, на весь свет ославила!
– Ты чего ругаешься, сосед? Чем я тебя осрамила?
Глянул, а это не его жена, а соседка, и дом-то не его, а соседский.
Выскочил он оттуда как ошпаренный. Побежал в лавочку, взял в долг чаю, чтобы с соседкой помириться, сделать ей подарочек. Пошел к ней опять, протягивает сверточек чаю:
– Я сейчас нагрубил тебе. Прости, пожалуйста.
А она в ответ:
– Как же ты рано вернулся! Никогда еще этого не бывало.
Поглядел – а это его собственная жена! Делать нечего, отвечает рассеянный жене:
– Да там ничего интересного не было. Не на что и глядеть. Решил я вместо выпивки тебя побаловать: видишь, подарочек принес. Завари-ка чаю!
КАК ТРИ ПУТНИКА СОСТЯЗАЛИСЬ В ИСКУССТВЕ СЛАГАТЬ ПЕСНИ
ак-то раз настоятель буддийского храма, странствующий монах-ямабуси и крестьянин отправились втроем на поклонение в храмы Исэ. С утра они бодро шли по дороге, но когда взошло солнце, начал их томить летний зной.
Вот монах-ямабуси и говорит:
– Ну и жара сегодня! Далеко мы так не уйдем. Давайте сделаем вот что: пусть каждый сочинит по песне. Кто сочинит хуже всех, тот пусть и несет поклажу! – Сказал он так, а сам подмигивает настоятелю.
Настоятель согласился:
– Ловко ты придумал! Так и сделаем.
А сам думает: «Придется нести нашу поклажу крестьянину! Разве он сочинит хорошо!»
Первым должен был сложить песню настоятель. Он и говорит:
Когда б голова моя стала,
Как Япония, велика,
Я мог бы надеть, пожалуй,
Весь мир вместо шляпы моей…
И то не закрыл бы ушей!
Следом за ним стал слагать песню монах-ямабуси. Он решил тоже воспеть что-нибудь огромное, чтобы не уступить настоятелю.
Когда б эта слива стала,
Как Япония, велика,
Тогда на весь мир, пожалуй,'
На все чужие края,
Прозвучала бы песнь соловья.
Переглянулись оба с ухмылкой и говорят:
– Ну-ка, крестьянин, теперь твоя очередь!
– Что ж, раз так, я тоже сложу песню, – сказал крестьянин. И, посмеиваясь, пропел:
Когда бы Японию нашу
Одним проглотил я глотком,
То бонзы, жрецы и монахи,
Столь гордые силой ума,
Все вышли бы кучей дерьма.
ДВА ЛЕНТЯЯ
тоял знойный летний день. Лентяй из восточной деревни с самого раннего утра брел в западную деревню. К поясу ему привязали узелок с едой, чтобы он не проголодался в дороге.
Лентяй из западной деревни с самого раннего утра тащился в восточную деревню. На голову ему надели соломенную шляпу и, чтобы она не свалилась, подвязали шнурком под подбородком.
Когда оба они добрели кое-как до середины пути между восточной и западной деревней, солнце уже стояло высоко в небе и пекло немилосердно.
Тут лентяй из восточной деревни вдруг почувствовал голод, да такой, что у него даже в глазах потемнело. Но ведь для того, чтобы поесть, надо развязать узелок, вынуть лепешку да еще в рот ее положить! Поневоле призадумаешься! Хлопотливое это дело, такое хлопотливое, что уж лучше остаться голодным.
Вдруг видит он, бредет навстречу ему по дороге человек в соломенной шляпе. Тащится, еле-еле ноги переставляет, а рот у него широко разинут.
«Эге, да он, видно, тоже проголодался! – подумал лентяй из восточной деревни. – Вон как широко рот разевает, слюни так и бегут!»
Подумал он так и говорит:
– Эй, приятель, если ты голоден, я тебе дам половину лепешки. Только, будь добр, потрудись, отвяжи узелок у меня от пояса, достань оттуда лепешку, разломи пополам и положи половинку мне в рот.
А лентяй из западной деревни ему отвечает:
– Хм, лучше сделаем вот что: затяни мне, пожалуйста, потуже шнурок под подбородком! А то с меня шляпа все время сваливается, и приходится мне брести с разинутым ртом!
ОТЧЕГО ЗЕМЛЯНЫЕ ЧЕРВИ НЕ ПОЮТ
старину у змеи не было глаз. Поэтому стала она учиться искусству пения, выучилась и восхищала всех своим чудным голосом.
В старину у земляного червя были зоркие глаза. Но он не мог никому рассказать о том, что видел, потому что был немым.
Как-то в один весенний денек, когда змея разливалась сладкими трелями, прискакал к ней сверчок:
– А, змея, ты уже проснулась после зимней спячки и выползла на солнышко!..
– На солнышко-то я выползла, – ответила змея, – только что мне в этом за радость? Кругом, говорят, такая красота, а я ничего не вижу!
– Знаешь что, змея, если б ты только решилась расстаться со своим прекрасным голосом, то могла бы увидеть все, что хочешь.
– Радостную весть я слышу! Но как это сделать?
– Случилось мне недавно повстречаться с земляным червем. Он сказал мне взглядом, что хотел бы обменять свои глаза на твой чудный голос.
– Хм, тут надо подумать! Менять или нет песни на глаза? Глаза-то как будто лучше…
И змея попросила сверчка быть посредником в обмене.
Побежал сверчок к земляному червю:
– Приятель, ты как будто хотел обменять свои глаза на песни змеи?
Земляной червь подмигнул в знак согласия.
– Я рассказал об этом змее. Змея говорит, что тоже согласна меняться.
У земляного червя глаза так и заблестели. Это значило: «Прошу, очень прошу!»
– Ну тогда я буду между вами посредником. А за это вы мне чем-нибудь заплатите. Мне бы вот хотелось самому спеть хоть одну-две песни… Скажи, земляной червь, когда ты обменяешься со змеей, не одолжишь ли ты мне ненадолго ее голос? Я тебе верну, как только потребуешь!
Земляной червь сказал глазами, что согласен. И вот обмен совершился. Змея отдала ему свой голос, земляной червь получил от нее чудные песни, но одолжил их на время сверчку, как было условлено.
С этого дня сверчок стал прекрасным певцом и весело распевал: «Рю-рю-рю! Рю-рю-рю!»
Но он не захотел возвращать такие чудесные песни земляному червю. Он ведь немой и не может потребовать их обратно!
С тех пор земляной червь все ждет понапрасну, чтоб сверчок вернул ему свой долг и всюду ползает за ним следом.
Когда люди начинают копать землю возле канав и луж, они находят земляных червей и думают, что это земляные черви поют так красиво: «Рю-рю-рю!..» Но на самом деле земляной червь петь не может. У него украли его песни!
НЕ ПРОГАДАЛ
или в одном селе муж с женою, а вместе с ними старушка – мать мужа. Жили они бедно, кое-как изо дня в день перебивались. А когда стало совсем невтерпеж, отправился муж в город на заработки.
Проработал он там три года, получил у хозяина деньги и спешит домой. Дорогой остановился он в небольшом местечке. Видит: лавка с вывеской, а на вывеске написано: «Продаются изречения». Дай, думает, зайду!
Зашел он, спросил, сколько стоит изречение. Оказывается, сто рё. Дорого, конечно, да неудобно уходить, ничего не купив. Отсчитал он хозяину сто рё из своих заработанных денег, и тот ему сказал изречение:
«Не отдыхай там, где нет опоры для кровли».
Только и всего! Денег отдал как будто много, а услышал пустяк какой-то!
«Будь что будет! – думает работник. – Дай еще куплю!» Заплатил он опять сто рё и на этот раз услышал:
«Не останавливайся на ночлег у людей льстивых».
Тут дал он еще сто рё хозяину лавки, и тот ему сказал:
«Истинное терпение есть такое терпение, когда терпеть не под силу».
Потратил работник почти все свои деньги, что с трудом заработал за три года, а взамен услышал всего несколько слов.
«Ну и дурак же я! – досадовал работник. – И за что только деньги отдал!»
Но делать нечего, пошел он дальше. Идет по горам, устал – мочи нет! Вдруг видит, впереди большая пещера. Обрадовался человек, зашел в пещеру и уже было расположился отдохнуть под ее сводами, как вдруг вспомнил изречение: «Не отдыхай там, где нет опоры для кровли».
«И в самом деле, – подумал он, – лучше уйти отсюда!»
Только он вылез из пещеры, отошел на несколько шагов, – задрожала земля и пещера обрушилась.
«Вот тебе и продавец изречений! Дешево я заплатил ему», – подумал человек и пошел дальше.
Застала его ночь в пути. Зашел он на постоялый двор. Встретили постояльца необычайно ласково, все за ним ухаживают, стараются угодить. Лег он спать, а на душе неспокойно. Ворочался, ворочался с боку на бок, и тут припомнилось ему второе изречение, что слышал он днем в лавке: «Не останавливайся на ночлег у людей льстивых».
«Э, да здесь ухо надо держать востро! – решил человек. – Уйду-ка я лучше отсюда».
Вышел он на улицу и видит: крадутся к тому месту, где он спал, трое, в руках ножи поблескивают.
«Вот как можно ни за грош погибнуть!»
Поблагодарил он в душе продавца изречений и быстро зашагал домой.
Пришел он к себе на двор, а его никто не встречает.
– Эй, жена, где ты? – громко крикнул он. Но ответа не последовало.
Рассердился муж, заглянул он в дом и видит; лежит жена возле его матери-старухи и спит.
Совсем вышел из себя хозяин дома:
– Ах вы, лентяйки! Только и знаете что спать! Вот я вас!
Схватил он палку, хотел было броситься на спящих, но вспомнил третье изречение, что слышал в лавке, и передумал. Разве истинное терпение не есть такое терпение, когда терпеть не под силу?
Подошел он к жене, дотронулся до ее плеча и тихо сказал:
– Жена, а жена, проснись! Я вернулся домой!
Поднялась жена потихоньку с постели и говорит ему:
– Как ты ушел из дому, стала мать о тебе беспокоиться и вести себя как-то странно. Ни за что не хочет одна ложиться. Вот я и укладываю ее каждый раз. Я слышала, как ты пришел, но боялась мать разбудить, потому и не откликалась. Ты уж прости меня.
Рассказал ей муж, как купил он в лавке три изречения, и оба согласились, что стоили они недорого.
ПЛАНЫ БОНДАРЯ
ил на окраине большого города бондарь. Случилось так, что целую зиму над городом бушевал ураган. Маленькие ветхие лачуги сметал он с лица земли и даже огромные деревья выворачивал с корнем. Ветер повсюду срывал дощатые крыши; доски, подхваченные вихрем, взлетали высоко в воздух. Смотрел на все это бондарь, смотрел да и говорит однажды жене:
– Ну, жена, пришел и на нашу улицу праздник! Теперь мы разбогатеем! Давай поблагодарим богов.
– На улице ураган не унимается, а ты говоришь: разбогатеем! С чего это ты взял? – удивилась жена.
– В том-то и суть, что ураган! Эх, не зря, видно, говорят: у всех у вас, женщин, волос долог, да ум короток. Никакого от вас толку – одна помеха в деле.
– Да какое ж тут дело в такой ветер?
Бондарь громко откашлялся и принялся объяснять:
– А дело вот какое. Дует сильный ветер – пыль поднимается, попадает в глаза, от этого людей с больными глазами становится больше. А нам это на руку.
– Зачем же тебе нужно, чтобы у людей глаза болели?
– Ну, разве я не прав был? Где тебе во всем разобраться. Будут у людей глаза болеть, прибавится и слепых. А слепым только одно остается: играть на сямисэне, петь да милостыню просить. Многие станут тогда покупать сямисэне, а нам только этого и нужно.
– Зачем же тебе это?
– Ты еще не догадываешься? Ведь на сямисэны кошачьи кожи идут! Станут все раскупать сямисэны – понадобится много кошек. Повсюду их переловят и перебьют. А нам только того и нужно.
– Какая тебе польза, если кошек не станет?
– Так если переведутся кошки, мышам будет раздолье! Ну как ты не поймешь! Начнут мыши в домах хозяйничать, прогрызут все кадки да бочки – всем тогда новые кадки понадобятся. Нам, бондарям, работы будет хоть отбавляй! Тут мы с тобой и разбогатеем!
НЕВЕСТКА И СВЕКРОВЬ
или в одном доме невестка со свекровью и вечно ссорились, словно обезьяна с собакой.
Однажды свекровь заболела.
«Ну, теперь я тебя совсем со света сживу!» – обрадовалась невестка. Пошла она к лекарю, что жил рядом, и попросила яду.
– Зачем тебе? – удивился лекарь.
А невестка возьми да и скажи правду: так, мол, и так, хочу свекровь отравить.
– Ну что ж, это дело хорошее, – говорит лекарь. – Дам я тебе сильного яду. Только он сразу не действует, а постепенно. Тебе как раз такой и нужен. А то, если вдруг умрет свекровь, чего доброго, догадаются люди – мы же с тобой будем в ответе. Так ты уж поосторожней с этим зельем. Для виду ухаживай за больной получше и давай ей каждый день с едой понемногу.
Довольная, невестка вернулась домой.
– Мама, а мама! – обратилась она к свекрови. – Я была сегодня у лекаря. Дал он мне для тебя дивное лекарство. На-ка, выпей!
Удивилась свекровь такой необычной доброте невестки и со слезами благодарности приняла яд.
«Все равно, не завтра, так послезавтра ты околеешь, противная!» – думала невестка и ухаживала за свекровью как могла лучше.
А свекровь за правду все принимает. Увидит невестку, прощения у нее просит:
– Ты уж прости меня, доченька! Не знала я, что у тебя такое доброе сердце.
Крепилась невестка, крепилась и не вытерпела, стало ей жалко свекровь. Побежала она к лекарю и говорит:
– Не хочу я убивать свекровь! Посоветуй, что мне дать ей против яда?
А лекарь и отвечает:
– Ничего теперь не нужно. Она и так не умрет. Я дал тебе яд, но не такой, от которого человек погибает, а такой, от которого умерла жестокость в твоем сердце.
Поблагодарила невестка лекаря и пошла домой. Стала она еще внимательнее ухаживать за больной. Поправилась свекровь, и зажили они вместе, да так дружно и весело, что с них только пример брать.
КАК СОБАКА С ЛИСОЙ ПУТЕШЕСТВОВАЛИ
ак-то раз отправились собака с лисой путешествовать.
Идет лиса и хвастается:
– Я знаю, что делается за тысячу ри позади меня, я могу отгадать, что делается за две тысячи ри впереди меня. Все мне открыто! Я умею людей морочить, а ты – слуга у них на побегушках. Я всех умнее в этой стране! Мне всюду храмы построены!
Досадно собаке, но молчит: отвечать-то нечего! Так добрались они до реки. Посмотрели: моста нигде не видно. Придется вброд переходить.
Приказывает лиса:
– Иди, собака, вперед!
А собака ей в ответ:
– О нет, ты ведь самая умная, тебе и переходить первой реку. Разве я посмею идти впереди тебя!
Лиса давай отнекиваться. Спорили они спорили, но как увидела лиса, что у собаки вся шерсть дыбом встает, сразу уступила.
– Хорошо, я пойду через реку первой. Мой нос учует все на две тысячи ри вперед!
Стала лиса реку переходить, а собака за нею. Зашла лиса вглубь. Вдруг как залает собака! Лиса с перепугу бултыхнулась в воду, только плеск пошел!
А собака смеется:
– Ну, что, умница? Ты знаешь все, что делается за тысячу ри позади тебя, ты можешь отгадать все за две тысячи ри впереди тебя, а вот что случится перед самым твоим носом, догадаться не смогла!
Посмеялась собака и пошла дальше.
«ЕПИСКОП ЯМА»
чужой рот дверь не вставишь, – говорят в народе. И правда; если уж люди захотят над кем посмеяться, им не запретишь. Любую кличку прилепят, и не отделаешься.
Жил, к примеру, в городе Киото святой отец, по имени епископ Рёгаку. И случилось так, что перед его храмом росло дерево эноки. Люди и дали святому отцу кличку «Епископ Эноки». Никто в городе его иначе и не называл.
Епископ был человек вспыльчивый:
– Как они смеют меня звать епископом Эноки, когда у меня настоящее имя есть! Срубить это глупое дерево!
Дерево эноки срубили.
«Теперь все пойдет по-другому!» – подумал епископ Рёгаку. Но не тут-то было! От срубленного дерева остался пень, и все стали звать святого отца «Епископ Пень».
Это его еще больше рассердило.
– Выкопать пень! – заорал он.
Выкопали пень, осталась большая яма.
Теперь епископа Рёгаку стали звать «Епископом Яма». Так и осталась за ним эта кличка на всю жизнь.
ЯДОВИТЫЕ АМЭ
ил-был на свете один настоятель, жадина, каких мало. Все вкусное он всегда сам съедал, а служке и попробовать не давал. Досада брала служку. И решил он проучить настоятеля.
Как-то раз получил настоятель в дар от одного прихожанина очень вкусные амэ, положил их в кувшин, спрятал кувшин под аналоем и лакомится ими потихоньку.
Раз случилось ему куда-то отлучиться. Призвал он служку и говорит:
– В кувшине под аналоем спрятано страшное снадобье! На вид точь-в-точь как амэ, а на самом деле это смертельный яд. Только в рот положишь, сразу умрешь. Не прикасайся к кувшину, если жизнь тебе дорога!
Не успел настоятель выйти из дома, как служка достал кувшин и съел все амэ без остатка.
Потом разбил он любимую чайную чашку настоятеля, накрылся с головой одеялом и давай стонать и охать, будто помирает.
Вечером вернулся настоятель. Видит, огня в доме нет, темно. Закричал настоятель;
– Эй, служка! Ты что делаешь?
А служка ему отвечает из-под одеяла голосом тихим и слабым, как стрекотанье цикады в осеннюю пору:
– Простите меня, настоятель! Пришел мой смертный час. Нет мне спасенья! Об одном прошу, прочтите после моей смерти по мне хоть одну молитву из сострадания…
От таких нежданных слов настоятель перепугался.
– Служка, служка, что с тобой случилось?
– Мыл я сегодня вашу драгоценную чайную чашку, Вдруг котенок прыгнул ко мне, выскользнула чашка у меня из рук и разбилась на мелкие части. Как мне было на глаза вам показываться. Решил я умереть, вынул яд из кувшина и съел все без остатка. Разлился яд по телу огнем, приходит мне конец. Прошу вас, помолитесь о моей грешной душе… Ах, тяжко мне, так тяжко, что и сказать не могу!
УДИВИТЕЛЬНАЯ ЗМЕЯ
дин человек любил все преувеличивать. Раз увидел он в лесу большую змею, пришел домой и рассказывает жене:
– Ты знаешь, я сегодня встретил змею. Вот это змея! Никогда еще такой не видал. Страх какая большая!
«Ну, опять понес!» – подумала жена. Но виду не подала и спрашивает:
– Какая же она большая?
Муж и давай расписывать:
– Да как тебе сказать, длиной, пожалуй, дзё[56]десять будет да в обхват целый дзё!
А жена ему серьезно так говорит:
– Полно, может ли змея быть такой длины?
– Ну, не десять, а дзё семь – это точно.
– Что ты, что ты! Такая длинная? – опять не согласилась жена.
– Но уж три-то дзё было, – с неохотой поправился муж.
– Да нет, должно быть поменьше. Посмотри, у нас на картине дракон и тот короче!
Посмотрел враль на картину, совсем смутился и раздраженно проговорил:
– Пусть так, но дзё в ней был, это уж наверняка!
– Ах, вот как! – засмеялась жена. – И длиной дзё и толщиной дзё. Так это, видно, не змея была, а бочка!
ФЛЕЙТА И ЗАБОР
озвращался один человек с праздника домой. Вдруг захотелось ему на флейте поиграть. Зашел он в музыкальную лавку и стал подбирать себе флейту. И так приложится и этак, все кажется ему не то, что нужно. Попал у него указательный палец левой руки в одно из отверстий флейты и застрял.
Сколько он ни старался вытащить палец, ничего не получалось. Красный как рак от натуги, обливаясь потом, пытался он освободить руку, но от этого флейта впивалась в палец еще больнее.
Делать нечего, заплатил он хозяину, сколько тот запросил, и купил флейту.
«Ладно, – думает, – как-нибудь доберусь до дома, а там разобью флейту и вину палец».
Так и побрел он по улице с этой флейтой.
Прошел он немного и видит: стоит большой дом, а из дома дивные звуки несутся – кто-то на кото играет.
Наш малый с флейтой был человек любознательный, забыл он сразу про свой больной палец, нашел щель в бамбуковом заборе, которым был обнесен дом, и заглянул во двор. Но ничего не увидел.
Тогда он протиснул голову между бамбуковых прутьев как можно дальше. Наконец, голова его очутилась по ту сторону забора. Но тут звуки кото в доме смолкли, а на веранде опустили штору.
– Вот тебе и на! Только собрался посмотреть, а они… Ну и люди!.. – недовольно бурчал человек, пытаясь вытащить голову обратно из щели. Но не тут-то было! Голова накрепко застряла в заборе.
И так и этак крутился он, натер себе шею до крови, но освободиться от забора не смог. На шум прибежал хозяин дома.
– Ты что здесь делаешь? – набросился он на человека. Тогда тот в замешательстве спросил:
– Скажите, пожалуйста, за сколько вы продадите забор?.
ЗВЕЗДЫ
настоятеля синтоистского храма был сын дурак. Только, видно, пошел сын в отца. Сам настоятель не уступал сыну в глупости, а порой и превосходил его.
Однажды был ясный летний вечер. Забрался сын настоятеля на крышу храма, посмотрел на небо, усеянное яркими звездами, и принялся размахивать шестом для сушки белья. Отец в это время отдыхал в беседке в саду.
– Что ты там делаешь? – спросил он сына.
– Да вот, видишь, звезд на небе много, а все такие красивые, – отвечает тот, – хочется сбить их оттуда!
Настоятель громко расхохотался и говорит:
– Ну и дурак же ты! Кто же таким коротким шестом звезды сшибает? Возьми подлиннее!..
БЕЗГЛАЗОЕ ЧУДИЩЕ
ного лет назад на горном перевале Татто жил трехглазый монах-великан. Изо рта у него торчали два клыка, и прыгал он на одной ноге. Встретишься с таким в горах – насмерть перепугает!
Никто не решался в одиночку ходить через горы. Но один слепой не знал, что на перевале живет такое страшилище, и отправился в путь. Идет он, впереди себя палкой дорогу постукивает. Вдруг выскакивает из лесу великан. Увидел он путника, прискакал на середину дороги да как крикнет громовым голосом:
– Эй ты, куда идешь? Я трехглазое чудище на одной ноге!
Смотрит великан во все три глаза и гадает про себя: «Что прохожий со страху делать будет!» А слепому все равно, кто там перед ним. Пошарил он своей палкой впереди себя и говорит спокойно:
– Это кто там еще на дороге? А ну, посторонись! Не видишь разве, что я безглазое чудище на трех ногах?.
Испугался великан и убежал в горы.
ДЛИННОЕ ИМЯ
олучилось так, что никто не знал настоящего имени Тёна по прозвищу «Только-Тён». Его покойная мать хотела ему придумать какое-нибудь очень хорошее имя, чтобы жизнь у него была хорошая.
Думала она три дня и три ночи, думала, думала, заболела и, умирая, успела только еле слышно прошептать:
– Ах, наконец придумала! Назовите его Тён…
Но так и не договорила. Пришлось назвать мальчика только Тёном; ведь это все, что осталось от его имени.
Много времени не прошло, отец Тёна взял в дом вторую жену, и родился у него еще один сын.
Кто-то сказал матери, что, если ребенку дать короткое имя, у него и жизнь будет короткая. Чем длиннее имя у ребенка, тем и жизнь его будет длиннее. Захотелось ей дать своему сыну длинное, длинное имя, чтобы жил он подольше. Думала она, думала, долго ломала себе голову и наконец придумала вот какое имя:
«Бонза-большой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-в-мошне-деньги-бряк, Бонза-просто-так. Бонза-не-знаю-дальше-как, Богач-разбогач, Богаче-самого-как-бишь-его, Чашка-да-чайник, Главный-начальник, Все-пьют-воду-сам-пью-чай, Чудо-герой, Серебро-горой, Звать-по-таковски, Звать-по-сяковски, И-эдак-и-так, И-пере-так-так-так, На-горе-храм, На-храме-крыша, Над-крышей-сосна, Над-сосной-луна, Эй-эй-расти-скорей-Эйске!»
Стали братья подрастать, начали ссориться между собой. Младший брат досадит старшему, выкинет какую-нибудь злую шутку, а потом убежит подальше и дразнится:
– Тён-Тён, Только-Тён! Тён-Тён, Только-Тён.
Тёну станет обидно, захочет он отплатить брату тем же и начнет в насмешку выкрикивать скороговоркой его имя:
– Бонза-большой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-бряк… Нет, не так! Бо-бонза… Бонза… Тьфу!
Заплетется у него язык, и только еще досадней на душе – ну, никак не выговоришь. А за это время братец убежит так далеко, что его и не догнать.
Да и отец тоже, если нужно что-нибудь сделать, все время звал Тёна, потому что его имя легче было выговорить:
