Текст книги "Английская лирика первой половины XVII века"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Так полюбите же меня в ответ

Не для забавы,

Не с тем, чтоб корчился поэт

От сладостной отравы

Во имя умноженья вашей славы.

Нет, горе – мутный пруд! В нем красота

Не отразится,

Но радость, как родник, чиста

Так пусть в моей странице,

Как в зеркале, ваш ясный взор лучится!

И вашу красоту восславлю я,

Не упомянув

Ни лезвия, ни острия,

Ни гроз, ни ураганов,

Ни жгучих стрел, ни шелковых арканов.

Уста сравню я с лепестками роз,

Чело – с кристаллом,

Волну распущенных волос

С воздушным покрывалом,

Что веет ароматом небывалым...

Вам – блеск прикрас, поэтов древний клад,

Вам – эти гимны;

Мне – ваш рудник земных услад

И взгляд гостеприимный:

Так мы сочтемся радостью взаимной.

Перевод М. Я. Бородицкой

К СЕЛИИ. О ВЕЗДЕСУЩНОСТИ ЛЮБВИ

Как тот, кто смерть завидев за спиной,

Желает от нее в стране чужой

Укрыться, чтобы жизнь свою спасти,

И хитростью, обманом обрести,

Сто мест сменив, желаемый покой,

Но ту же смерть находит пред собой,

Так я, подобно огненным снарядам,

Еще живу, но смерть уж вижу рядом.

Жизнь, что проходит в пытке постоянной,

И в смене дел, и в боли непрестанной,

Полна тобой. В ней счастью места нет

Есть лишь страданья негасимый свет

И есть прощанье долгое, чья роль

Во времени растянутая боль.

Пойду ль во Францию, иль в Индию пойду я

Сменю лишь страны – память не сменю я.

И хоть с любой стихией справлюсь я,

Останется со мной печаль моя.

Пока еще я шторм морской терплю

Я к твоему прикован кораблю.

Как в бурю, меня гонит средь зыбей

Студеный ветр надменности твоей.

Когда с тоской гляжу на небеса,

Я вижу, Селья, лишь твои глаза.

А если падает из тучи град,

Я вспоминаю твой сердитый взгляд.

Все трудные пути в моей судьбе

Ведут меня к тебе, одной тебе.

Все доброе, что вижу пред собой,

Порождено, любимая, тобой.

Но на дурное я гляжу тревожно:

Тебе дурное противоположно!

Вся жизнь моя уж долгие года

Кружится вкруг тебя, моя звезда.

Я – стрелка, что бежит всегда по кругу.

Ты – циферблат. И мне, моя Подруга,

Не зазвучать вне круга твоего

И о любви не молвить ничего:

Куда б тоской я ни был брошен вновь,

Везде меня найдет моя любовь.

Пока живу, любовь всегда со мной,

И я накрыт пылающей волной.

Когда умру, забудь меня, ведь я

Не стою слез твоих, любовь моя.

А мне... мне думать и в конце дороги

Лишь о тебе, а значит, и о боге.

Перевод В. В. Лунина

НЕ СПРАШИВАЙ...

Не спрашивай, куда девалась

Июньских роз густая злость:

Веселый жар твоих ланит

Ее таинственно хранит.

Не спрашивай, где золотится

Зари растаявшей частица:

Ее сияющей пыльцой

Припудрен каждый локон твой.

Не спрашивай, где птичьи трели,

Что услаждали нас в апреле:

В гортани трепетной твоей

Зимует нынче соловей.

Не спрашивай, куда пропали

Те звезды, что с небес упали:

В орбитах глаз твоих оне

Горят ясней, чем в вышине.

Не спрашивай, где Феникс-птица

Перед кончиною гнездится:

К тебе слетает он на грудь,

Чтоб надышаться – и уснуть.

Перевод М. Я. Бородицкой

БЛАЖЕНСТВО

Приди же, Селия! С тобой вдвоем

В Элизиум любовный мы войдем.

Там Честь-громадина стоит на страже,

Но не страшись! Привратник этот ражий

Лишь идол рукотворный: перед ним

Пристойно трусам пятиться одним;

Кто любит, кто отважен – те без спроса

Проходят меж ногами у Колосса

В страну блаженства. Посмелее будь

И мы войдем! Он преграждает путь

Лишь олухам, что принимают сдуру

Раскрашенную полую фигуру

За грозного швейцарца: вот, взгляни

Поближе – перед кем дрожат они!

Болван громоздкий на подпорках валких

Вышагивает, попирая жалких

Своих творцов: ведь исполин такой

Не божья тварь – плод ревности людской,

Что вольный луг обносит частоколом

И так же поступает с нежным полом.

О Селия, нам крылья даст Эрот!

Пусть истукан грозится у ворот

Мы унесемся к тем заветным чащам,

Благую тень и жгучий зной таящим,

Где красота цветет, любовь царит,

Где нас оставят страх и ложный стыд;

Там мы сплетемся, словно два побега:

Струенье золота, сиянье снега

И гладь округлую античных чаш

Моим рукам и взорам ты предашь.

Там никаким батистовым преградам

Не встать меж мною и бесценным кладом:

Там вскрыл бы я некопаный рудник

И в жилу среброносную проник,

Чтоб начеканить звонких купидонов...

Нас ложе ждет из миртовых бутонов

И розовых душистых лепестков,

С подушками из пуха голубков

Венериных; там отдых будет краток

Средь игр неистовых и нежных схваток;

Там, даже в легкий сон погружены,

О наслажденье мы увидим сны

Дабы могли вкусить и души тоже

Блаженство тел, распластанных на ложе.

... Меж тем ручей, неся любовный вздор,

Встревожит травы, и пернатый хор

Начнет Амура прославлять, ликуя,

И ветерок приникнет в поцелуе

К трепещущей листве, и легкий пляс

Затейливых теней – коснется нас.

Очнутся души, полные истомы,

Мы встрепенемся, и огонь знакомый

Вольется тайно в дремлющую кровь,

Спалит, и утолит, и вспыхнет вновь...

Пчела, оставя в улье груз медовый,

Летит на волю за добычей новой

И, вешний луг прилежно оглядев,

Впивается в едва расцветших дев,

Вот так и я, склоняясь над тобою.

Душистый этот сад предам разбою,

Чтоб снова претворить в густой нектар

Блуждающих лобзаний жгучий жар.

Я жадно изомну, отбросив жалость,

Всю белизну, голубизну и злость,

И, лакомясь то этим, то другим,

От сочных вишен – к яблокам тугим

Спущусь и попаду в долину лилий:

Там вечное блаженство мне сулили

В Обители восторгов, где почти

Сливаются два Млечные пути

И где уста мои на глади снежной

Трактат оставят о науке нежной.

Я соскользну к подножию холма,

Где зарослей густая бахрома,

И всю пыльцу, все сорванные сласти

Смешаю в перегонном кубе страсти

И дивное добуду вещество

Хмельной нектар для улья твоего.

Тогда, обвив тебя, сплетясь с тобою

Всей мощью необузданно-слепою,

Я в этот млечный, мирный океан

Ворвусь, как разъяренный ураган,

Как сам Юпитер, властелин могучий,

Что на Данаю ливнем пал из тучи!

Но буря пощадит мой галеон,

В пролив Венеры груз доставит он:

Твоя рука на руль бесстрашно ляжет

И, словно лоцман, в гавань путь укажет,

Где встать на якорь должен быстрый челн

И ждать, вздымаясь мерно среди волн.

Вот все тесней, все крепче и желанней

Мне узы рук твоих, и вкус лобзаний

Пьянит, как драгоценный фимиам,

Угодный тем неведомым богам,

Что искони влюбленных привечают

И наши игры нежные венчают

Мгновеньями услады неземной,

Забвеньем и блаженной тишиной...

Там нас с тобой ничто не потревожит:

Беседам откровенным внять не сможет

Ничей ревнивый слух, и наших встреч

Завистливым глазам не подстеречь,

Не то что здесь, где верная прислуга

Продаст не из корысти, так с испуга.

Не будет там постылых брачных уз,

Там некому расторгнуть наш союз;

Там незачем скрываться и таиться:

Жена и муж, монашка и блудница,

Стыдливость, грех – всего лишь горстка слов,

Чье эхо не достигло тех краев.

Там нет запретов юным и влюбленным:

Все то, что происходит по законам

Природы мудрой, – там разрешено,

И лишь любви противиться – грешно!

Там ждет нас необычная картина:

Лукреция, за чтеньем Аретино,

Магистра Купидоновых наук,

Прилежно проводящая досуг.

Она в мечтах Тарквиния смиряет

И гибкость юных членов изощряет,

Копируя десятки сложных поз,

Что на стволах каштанов и берез

Начертаны стараньями влюбленных

На память о восторгах исступленных

Под сенью их ветвей... Гречанка там,

Что пряжу распускала по ночам,

Оставила пустое рукоделье

И с юношами, в играх и веселье,

Забыла итакийского царя,

Уплывшего от милой за моря.

Там Дафна, чьи стремительные ноги

Врастили в землю мстительные боги,

Навстречу Аполлону мчит стремглав,

Свивальник свой древесный разорвав!

Сияет он; она, дрожа от жара,

К его плечу прильнула, как кифара,

И гимны страсти, что поет она,

Его дыханьем пламенным полна,

Достойны новых лавров... Там Лаура

За верность награждает трубадура,

Чьи слезы, как любовный эликсир,

Приворожить сумели целый мир.

Там и другие, что угасли рано

Под гнетом чести – грозного тирана

Воскрешены, и каждый жаждет в срок

В казну любви внести двойной оброк.

Идем же к ним! Возможно ль медлить доле?

Здесь мы рабы – там будем жить на воле,

Что нам властитель и его престол!

Подумать только – нежный, слабый пол,

Не созданный природой для лишений,

Опутал он сетями устрашений

И узами несносного поста!

А нас его могучая пята

Толкает ежечасно к преступленью

Законов божьих: по его веленью

Я должен биться с каждым наглецом,

Кто вздумает сравнить с твоим лицом

Иные лица, с каждым, кто обиду

Нам нанесет! Опередив Фемиду,

Я должен сам противника сразить

Не то бесчестье будет мне грозить.

Но ведь господь убийцам не прощает,

Кровопролитье церковь запрещает,

Зачем же чести ненасытный дух

Безбожников плодит? Зачем не шлюх?!

Перевод М. Я. Бородицкой

БЕНУ ДЖОНСОНУ

По случаю появления оды-вызова,

приложенной к пьесе "Новая гостиница"

Да, славный Бен, карающей рукой

Сумел ты заклеймить наш век дурной

И борзописцев, чьи труды ничтожны.

Не им тебя судить. Однако можно

Увидеть, что и твой талант с тех пор,

Как твой "Алхимик" радовал мой взор,

Сойдя с зенита, к ночи держит путь,

Желая напоследок отдохнуть.

И все же он затмит тот свет златой,

Который звезды льют порой ночной.

Не мучайся – давно твои орлята

Глядеть на солнце могут! – Коль когда-то

Мы скажем, что сверкают перья их

Богаче и волшебнее твоих,

Что крылья их сильны и велики,

Ведь все они – твои ученики.

Но кто же лебедей твоих сумеет

Сравнить с гусями? Разве кто посмеет

Назвать уродцами твои творенья?

И хоть ты в равной мере, без сомненья,

Всегда любил учеников своих,

Мы знаем место каждого из них.

Их создала одна рука, но все же

Они не слишком меж собою схожи.

Зачем ты глупость в этот век унылый

Разишь пером с такой безмерной силой,

Что даже рвешь венок лавровый свой,

Хотя и жаждешь похвалы людской?

Такая жажда говорит о том,

Что засуха стоит в тебе самом.

Нет, пусть весь мир злословящий глумится

Над каждою твоей, поэт, страницей,

Пускай кричат, что протечет песка

Так много сквозь часы твои, пока

Ты пьесу пишешь, что его гряда

Твое поглотит имя навсегда,

Пускай бранят, что много масла жжешь

В своей лампаде ты и кровь крадешь

Невинных авторов, что пролита

В твои чернила. Это – суета.

Не жалуйся, что быстро тает воск

Свечи, твоим стихам придавшей лоск.

Вины не чувствуй. Коль сразишь счастливо

Иных поэтов, забирай поживу.

Сие – не кража. Можешь без затей

Считать, что ты добыл в бою трофей.

Пускай другие грубой лести рады

Ты верь, что завтра ждет тебя награда.

Поделки их умрут наверняка

Твои труды переживут века.

Ты не из их рядов, и в этом суть,

А потому уж тем доволен будь,

Что пишешь лучше каждого собрата,

Хотя и хуже, чем писал когда-то.

Перевод В. В. Лунина

ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ НАСТОЯТЕЛЯ СОБОРА СВЯТОГО ПАВЛА ДОКТОРА ДЖОНА ДОННА

Ужель у овдовевшей музы мы

Элегию не выпросим взаймы,

Чтоб, Донн великий, гроб украсить твой?

Ужели нам не взять хотя б такой,

Как та дурная проза, что, бывает,

Нестриженный священник выпекает

Из высохшего чахлого цветка

Риторики, живущего, пока

Живет звучанье изреченных слов,

Сухая, как песок внутри часов,

Которую во время похорон

Желал бы возложить на гроб твой он?

Где наши песни? Иль забрал твой разум

У языка слова и чувства разом?

Есть в этом правда, и она горька.

Да! Церковь сохранит наверняка

И догматы свои и наставленья,

И лучшее найдет им примененье.

Но пламя редкостной души поэта,

В котором было столько жара, света,

Что озарило тьму и мир ожгло

И нашу волю подчинить смогло,

Сердцам людским даруя очищенье

И тайных истин смысл и постиженье,

Чтоб чувством непостижное понять,

Его вовеки не разжечь опять.

Тот огнь живой, чьим жаром напоен

Дельфийский хор, тот огнь, что был рожден

Дыханьем Прометея, – он сейчас

Уж не горит, с тобою он угас.

Очистив сад стихов от сорняков

И от ленивых зерен и ростков

Слепого подражанья, ты взрастил

В нем выдумку свою, чем оплатил

Долги банкрота – века своего.

Безнравственных поэтов воровство,

У коих подражательное рвенье

Давно уж заменило вдохновенье,

Так что теперь в сердцах экстаз Пиндара

Живет взамен их собственного жара,

Искусные подмены и обман,

Словесное кривляние, дурман

И зло, что причиняет и поныне

Язык наш греческому и латыни,

Ты искупил и нам рудник открыл

Фантазии богатой, полной сил.

В твоих твореньях – дерзость чародея,

Затмившего поэзию Орфея

И прочих бардов в глубине веков,

Что восхищают наших дураков,

Считающих поблекший медный стих

Ценней твоих творений золотых.

Ты их дарил великими строками

Они ж искали злато в древнем хламе.

Ты, Донн, – поэт, поэт на все века.

И коль судьба слепая языка,

Чья музыка недаром обольщает

Поверхностное чувство, получает

Порою первенство, ты, Донн, имеешь право

От мира ожидать и большей славы,

Ведь твой могучий ум тем и велик,

Что покорил упрямый наш язык,

Который только сковывал умело

Фантазию, не знавшую предела,

Излишне смелую для тех из нас,

Что любят мягкость и округлость фраз.

Все лучшее, что родила земля,

Они повыбрали и бросили поля

Ограбленными. Урожай их страшен.

Однако ты сумел с тех голых пашен,

Что ныне лишь тебе принадлежат,

Собрать плодов поболе во сто крат,

Чем дал нам урожай веков былых

(И это меньшее из дел твоих).

Но нет у либертенов сил идти

По твоему нелегкому пути.

Они нам возвратят богинь с богами,

Которых ты прекрасными стихами

Смог выгнать из поэзии взашей,

Когда ты справедливо правил ей,

И вновь наполнят стихотворный воз

Историями из "Метаморфоз"

И пустословьем. Так что снова вскоре

В поэзию вернутся нам на горе

Кумиры прежние во всей красе,

И вновь им станут поклоняться все.

Прости мне, Донн, что этот стих унылый

Нарушил тишину твоей могилы,

Чей стон глухой скорей сравниться б мог

С элегией, чем лепет этих строк,

Где неумелость в выраженье чувств

Являет лишь упадок всех искусств,

Влиянье коих стало столь ничтожно,

Что этот стих замолкнет непреложно.

Так колесо, коль руку отведешь,

Его толкавшую, продолжит все ж

Вращенье, импульс силы сохраняя,

Но постепенно ход свой замедляя.

Сию элегию – венок прощальный

Бросаю я в костер твой погребальный.

Пускай трещит костер, пускай искрится,

Пока в золу венок не обратится.

Оплакивая страшную потерю,

Твоих достоинств всех я не измерю.

Их слишком много, чтоб войти в мой стих,

Не перечислю даже части их.

Но и другим не описать всего

Великого искусства твоего.

А мне довольно стих надгробный твой

Закончить эпитафией такой:

"Здесь спит король, вводивший непреклонно

В монархии ума свои законы.

Здесь два жреца лежат, каких немного:

Жрец Аполлона и священник Бога".

Перевод В. В. Лунина

Ричард Лавлейс

ЛУКАСТЕ, УХОДЯ НА ВОИНУ

Меня неверным не зови

За то, что тихий сад

Твоей доверчивой любви

Сменял на гром и ад.

Да, я отныне увлечен

Врагом, бегущим прочь!

Коня ласкаю и с мечом

Я коротаю ночь...

Я изменил? Что ж – так и есть!

Но изменил любя:

Ведь если бы я предал честь,

Я предал бы тебя.

Перевод М. Я. Бородицкой

К АМАРАНТЕ, ЧТОБЫ ОНА РАСПУСТИЛА ВОЛОСЫ

Амаранта, бога ради,

Полно мучить эти пряди!

Пусть они, как жадный взгляд,

По плечам твоим скользят.

Пусть в пахучей этой чаще

Ветерок замрет летящий,

Пусть играет, озорной,

Их сияющей волной.

В путанице превосходной

Вьется нитью путеводной

Каждый локон золотой,

Своевольный и густой.

Но зачем ты в шелк узорный

Прячешь свет их животворный,

Как в предутреннюю тень?

Прочь ее! Да будет день!

Вот он, солнца блеск огнистый!

В нашей рощице тенистой

Мы приляжем – и вдвоем

Вздохи пылкие сольем.

Белизною млечной, снежной

Мы затушим пламень нежный;

Ты глаза смежишь на миг

Я слезинки выпью с них...

Так слезами счастье тщится

От Кручины откупиться,

Или радость так горька,

Оттого что коротка.

Перевод М. Я. Бородицкой

КУЗНЕЧИК

Моему благородному другу

Чарльзу Коттону

О ты, что кверху весело взмываешь,

Пригнув колосья за усы,

О ты, что всякий вечер пьян бываешь

Слезой небесной – капелькой росы.

Владелец крыльев и упругих лапок

И радостей воздушных и земных,

В пустой скорлупке ты ложишься набок

Для снов чудесных и хмельных.

А поутру не ты ли первый вскочишь,

Встречая золотой восход?

Ты веселишь сердца, поешь, стрекочешь,

Все дни, все лето напролет...

Но бродит в поле серп и жатву правит!

Церере с Вакхом на покой пора;

Цветы в лугах морозы обезглавят,

Развеют лютые ветра.

И ты застынешь льдинкою зеленой,

Но, вспомнив голос твой среди полей,

Мы в зимний холод, в дождь неугомонный

Бокалы вспеним веселей!

Мой несравненный Чарльз! У нас с тобою

В груди пылает дружбы летний зной,

И спорит он с холодною Судьбою,

Как печь со стужей ледяной.

Пусть в очаге у нас двойное пламя

Не гаснет, как огонь священный встарь,

Чтоб сам Борей полночными крылами

Не затушил наш маленький алтарь!

Декабрь измокший, горестно стеная,

Придет оплакивать свой трон,

Но в чашу побежит струя хмельная

И вмиг развеселится он!

Ночь спустится – свечам велим гореть мы

В окне и рассекать густую тень,

Чтоб черный плащ слетел со старой ведьмы

И воцарился вечный день!

Каких еще сокровищ нам, дружище?

Казны, хвалы? Покой всего милей!

Кто не в ладу с самим собой – тот нищий,

А мы стократ богаче королей.

Перевод М. Я. Бородицкой

ПЕРЧАТКА ЭЛИНДЫ

СОНЕТ

О белый пятибашенный дворец!

Ответь мне – где хозяйка зданья?

Отправилась на лов сердец?

А бедный фермер с ежедневной данью

Явился к ней и даром ждет свиданья.

Но не грусти, покинутый чертог:

Твоя лилейная жилица

Придет домой – ведь кто еще бы мог

В твоих покоях узких поселиться:

Скользнуть – и как зверек с тобою слиться!

Так соизволь же дань мою принять,

И пусть хозяйка не серчает:

Вот поцелуи – ровно пять!

Ведь и слуге, что нот не различает,

Футляр от нежной лютни поручают.

Перевод М. Я. Бородицкой

К АЛТЕЕ – ИЗ ТЮРЬМЫ

Когда в узилище ко мне

Летит Эрот шальной

И возникает в тишине

Алтея предо мной,

Когда в душистых волосах

Тону средь бела дня,

Какие боги в небесах

Свободнее меня?

Когда, заслышав плеск и звон,

Я уношусь на пир,

Где Темзою не осквернен

Веселья эликсир,

Где льется пламенный рубин,

Печали прочь гоня,

Какие рыбы средь глубин

Свободнее меня?

Когда, как песенка щегла,

Презревшего тюрьму,

Из уст моих летит хвала

Монарху моему:

О том, как длань его щедра,

Тверда его броня,

Какие над землей ветра

Свободнее меня?

Уму и сердцу не страшна

Решетка на окне:

И в клетке мысль моя вольна,

Любовь моя – при мне,

Ей нипочем любой засов,

Любая западня...

Лишь ангелы средь облаков

Свободнее меня!

Перевод М. Я. Бородицкой

УЛИТКА

Образчик мудрости несложной,

Сама себе приют надежный,

Улитка! научи меня

Спешить, спокойствие храня.

Евклида в сжатом изложенье

Передают твои движенья:

Вот предо мною точка – вдруг

Она описывает круг,

Вот контур плавного овала,

Квадрат и ромб нарисовала,

Вот провела диагональ,

Прямую линию, спираль...

Еще до солнца из темницы.

Выходишь ты, как луч денницы,

Покинув хладную постель,

Как Феб – морскую колыбель;

Твои серебряные рожки

Мерцают ночью на дорожке

Пред тем, как медленно взойдет

Двурогий месяц в небосвод.

Как мне назвать тебя? Какая

В тебе загадка колдовская?

Праматерь всех существ иных

Воздушных, водных и земных

Тебя чурается Природа:

Твой способ продолженья рода

Ей страшен! Ты себе самой

Дитя и мать, и муж с женой,

Зародыш собственного чрева

И старая горбунья-дева...

Когда спокойно все вокруг

Ты из себя выходишь вдруг,

Но чуть кусты зашелестели

Скрываешься в своем же теле,

В живом жилище роговом,

В прохладном склепе родовом.

Продолжим. Уподобить впору

Тебя разумному сеньору,

Что коротает дни свои

Без лишних трат, в кругу семьи

И в стенах замка, а к знакомым

Коль наезжает – то всем домом:

Так скифы, собираясь в бой,

Везли свой город за собой.

Когда по веткам в день дождливый

Вершишь свой путь неторопливый,

Ты тянешь нити серебра

Из влажной глубины нутра

И оставляешь светлый след

Как будто лес парчой одет.

Ты – храма древнего служитель

Или монах, последний житель

Монастыря; и жребий твой

Кружить по стрелке часовой

Под сводом здания сырого,

Жевать салат, постясь сурово,

Да четки слез низать тайком,

Прикрывшись серым клобуком.

Настанет срок – ив келье тесной

Ты погрузишься в сон чудесный:

Природа, мудрый чародей,

Тебя растопит в колбе дней;

Ты растечешься, растворишься,

И постепенно испаришься,

Как бестелесная вода

Или упавшая звезда.

Перевод М. Я. Бородицкой

Джон Саклинг

ПО ПОВОДУ ПРОГУЛКИ ЛЕДИ КАРЛЕЙЛЬ В ПАРКЕ ХЭМПТОН-КОРТ

Диалог Т. К. и Дж. С.

Том. Ты видел? Лишь она явилась

Как все вокруг одушевилось!

Цветы, головки приподняв,

Тянулись к ней из гущи трав...

Ты слышал? Музыка звучала,

Она, ступая, источала

Тончайший, чудный аромат,

Медвяный, точно майский сад,

И пряный, как мускат...

Джон. Послушай, Том, сказать по чести,

Я не заметил в этом месте

Ни благовонных ветерков,

Ни распушенных лепестков

По мне, там ни одно растенье

Не помышляло о цветенье!

Все эти призраки весны

Твоей мечтой порождены.

Том. Бесчувственный! Как мог ты мимо

Пройти, взглянув невозмутимо

Живому божеству вослед!

Джон. Невозмутимо? Вот уж нет!

Мы слеплены из плоти грешной

И я не слеп – и я, конечно,

Сам замечтался, как и ты,

Но у меня – свои мечты.

Я ловко расправлялся взглядом

С ее затейливым нарядом:

Слетал покров, за ним другой,

Еще немного – и нагой

Она предстала бы, как Ева!

... Но – скрылась, повернув налево.

Том. И вовремя! Сомненья нет,

Ты избежал ужасных бед:

Когда бы ты в воображенье

Успел открыть ее колени

Пустился бы наверняка

И дальше, в глубь материка,

И заплутал бы, ослепленный,

Жестокой жаждой истомленный.

Джон. Едва ль могли б ее черты

Довесть меня до слепоты!

Грозишь ты жаждой мне? Коль скора

И впрямь прельстительна опора,

То бишь колонны, что несут

Благоуханный сей сосуд,

Не столь я глуп, чтоб отступиться:

Добрался – так сумей напиться!

А заблудиться мудрено,

Где торный путь пролег давно.

Перевод М. Я. Бородицкой

ДАМЕ, ЗАПРЕТИВШЕЙ УХАЖИВАТЬ ЗА СОБОЙ ПРИ ПОСТОРОННИХ

Как! Милостям – конец? Не провожать?

Ни веер твой, ни муфту подержать?

Иль должен я, подсторожив мгновенье,

Случайное ловить прикосновенье?

Неужто, дорогая, нам нельзя

Глазами впиться издали в глаза,

А проходя, украдкой стиснуть руки

В немом согласье, в краткой сладкой муке?

И вздохи под запретом? Как же быть:

Любить – и в то же время не любить?!

Напрасны страхи, ангел мой прелестный!

Пойми ты: легче в синеве небесной

Певцов пернатых разглядеть следы

И проследить падение звезды,

Чем вызнать, как у нас произрастает

Любовь и что за ключ ее питает.

Поверь, не проще обнаружить нас,

Чем резвых фей в часы ночных проказ.

Мы слишком осторожны! В самом деле,

Уж лучше бы застали нас в постели!

Перевод М. Я. Бородицкой

СОНЕТ II

Твоих лилейно-розовых щедрот

Я не прошу, Эрот!

Не блеск и не румянец

Нас повергают ко стопам избранниц.

Лишь дай влюбиться, дай сойти с ума

Мне большего не надо:

Любовь сама

Вот высшая в любви награда!

Что называют люди красотой?

Химеру, звук пустой!

Кто и когда напел им,

Что краше нет, мол, алого на белом?

Я цвет иной, быть может, предпочту

Чтоб нынче в темной масти

Зреть красоту

По праву своего пристрастья!

Искусней всех нам кушанье сластит

Здоровый аппетит;

А полюбилось блюдо

Оно нам яство яств, причуд причуда!

Часам, заждавшимся часовщика,

Не все ль едино,

Что за рука

Взведет заветную пружину?

Перевод М. Я. Бородицкой

СОЛДАТ

Вояка я, крещен в огне

И дрался честно на войне,

На чьей бы ни был стороне,

В чьем войске.

От чарки я не откажусь,

Кто носом в стол – а я держусь,

И с дамами я обхожусь

По-свойски.

До болтовни я не охоч,

Но вам, мадам, служить не прочь

Хоть ночь и день, хоть день и ночь

Исправно.

Пока полковники мудрят,

Я, знай, пускаю в цель снаряд,

И раз, и двадцать раз подряд

Вот славно!

Перевод М. Я. Бородицкой

* *

*

Что, влюбленный, смотришь букой?

Что ты хмур, как ночь?

Смех не к месту? – так и скукой

Делу не помочь!

Что ты хмур, как ночь?

Вижу, взор твой страстью пышет,

Что ж молчат уста?

Разве ту, что слов не слышит,

Тронет немота?

Что ж молчат уста?

Брось-ка ты вздыхать о милой!

С ними вечно так:

Коль сама не полюбила

Не проймешь никак!

Черт с ней, коли так!

Перевод М. Я. Бородицкой

ОТВЕРГНУТАЯ ЛЮБОВЬ

Лет пять назад, не так давно,

Я ей сулил немало:

За ночку сорок фунтов. Но,

Нахмурясь, отказала!

Но после, года два спустя,

При встрече с давним другом

Сказала: коль согласен я,

Она к моим услугам.

А я: я холоден, как лед,

И равнодушен столь же.

Ну ладно, так и быть, пойдет,

За двадцать, но не больше!

Та, что скромна была весьма

Когда-то и бесстрастна,

Спустя три месяца сама

Пришла сказать: согласна.

А я: столь поздно почему

Сознание вины

Пришло? Раскаянье приму,

Но лишь за полцены!

Свершилось! Поутру она,

Придя ко мне, осталась:

Невинность столь была ценна,

Что gratis мне досталась!

– Хотя отдал бы в первый раз

Я сорок фунтов, все же,

Я молвил, – кажется сейчас

Мне дар стократ дороже!

Перевод Ю. В. Трубихиной

СВАДЕБНАЯ БАЛЛАДА

– Ну, Дик, где я вчера гулял!

Какие там я повидал

Диковинные вещи!

Что за наряды! А жратва!

Почище пасхи, рождества,

И ярмарки похлеще.

У Черинг-Кросса (по пути,

Как сено продавать везти)

Дом с лестницей снаружи:

Смотрю – идут! Наверняка,

Голов не меньше сорока,

По двое в ряд к тому же.

Один был малый хоть куда:

И рост, и стать, и борода

(Хотя твоя погуще);

А разодет – ну, дрожь берет!

Что наш помещик! Принц, и тот

Не щеголяет пуще.

Эх, будь я так хорош собой,

Меня б девчонки вперебой

В горелки выбирали,

А дюжий Роджер-весельчак,

Задира Том и Джек-толстяк

Забор бы подпирали!

Но что я вижу! Молодцу

Не до горелок – он к венцу

Собрался честь по чести:

И пастор тут же, как на грех,

И гости ждут; а пуще всех

Не терпится невесте!

И то сказать, таких невест

Не видывал и майский шест:

Свежа, кругла, приятна,

Как сочный, спелый виноград,

И так же сладостна на взгляд,

И так же ароматна!

А ручка – точно молоко!

Кольцо ей дали – велико,

Уж больно пальчик тонкий;

Ей-ей, болталось, как хомут,

На том – как бишь его зовут?

На вашем жеребенке!

А ножки – вроде двух мышат:

Шмыг из-под юбки – шмыг назад,

Как будто страшен свет им.

А пляшет как! Вот это вид!

Ну просто душу веселит,

Как ясный полдень летом.

Но целоваться с ним она

При всех не стала: так скромна!

Лишь нежно поглядела:

Ты, дескать, слушайся меня,

Хотя бы до исхода дня,

А там – другое дело...

Лицом была она бела,

Как будто яблонька цвела,

А свеженькие щеки

Чуть зарумянились к тому ж,

Вот как бока у ранних груш

На самом солнцепеке.

Две губки алые у ней,

Но нижняя – куда полней

(Куснула, видно, пчелка!).

А глазки! Блеск от них такой,

Что я аж застился рукой,

И то почти без толка.

Как изо рта у ней слова

Выходят – понял я едва:

Ведь рот-то мал на диво!

Она их зубками дробит,

И вот поди ж ты – говорит,

И как еще красиво!

Коль грех и в мыслях – тоже грех,

Я счел бы грешниками всех,

Кто ею любовался;

И если б в эту ночь жених

Все подвиги свершил за них

К утру б он надорвался.

Тут повар в гонг ударил вдруг

И в зал вступила рота слуг,

Да как! в колонну по три:

Кто с ветчиной, кто с пирогом,

Напра-нале! кругом-бегом

Как на военном смотре!

Вот стол едой уставлен сплошь;

Кто без зубов, тот вынул нож,

Раздумывать не стали:

Священник не успел и встать,

Чтобы молитву прочитать,

Как все уж уплетали.

А угощенье! А вино!

Как описать? Скажу одно:

Тебе там побывать бы!

Ведь вот простая вещь – обед,

А без него веселья нет,

Как без невесты – свадьбы.

А что же дальше? Пир горой,

Все пьют здоровье молодой,

Потом других (по кругу);

Шум, хохот; всяк твердит свое,

И пьют опять же за нее,

За юную супругу!

Они плясать идут вдвоем,

Сидят, вздыхая, за столом,

Воркуют, пляшут снова ...

С ней поменяться, вижу я,

Не прочь бы дамы; а мужья

Побыть за молодого!

Но вот уже свечу зажгли,

Невесту в спальню увели

(Украдкой, ясно дело!),

А парень, видно, все смекнул:

Часок, не больше, потянул

И вслед пустился смело.

Она, не поднимая век,

Лежит, как в поле первый снег

Того гляди растает ...

Дошло до поцелуев тут:

Они одни; дела идут,

И времени хватает.

Но что это? Как раз теперь

Горячий поссет вносят в дверь

Невестины подружки!

Жених с досады взял да враз

Не то ушел бы целый час!

Прикончил обе кружки.

Но вот погасли все огни;

И чем же занялись они?

Ну, чем же, в самом деле?

Примерно тем – сдается мне

Чем занимались на гумне

Ты с Маргарет, я – с Нэлли.

Перевод М. Я. Бородицкой

Уильям Дэвенант

ПЕСНЯ ДВУХ МАЛЬЧИКОВ

1 Красавица обречена

На смерть в расцвете сил:

Звезде тускнеющей она

Должна отдать свои пыл.

2 И розы цвет, и звездный свет

Затмить она б могла,

Но смерть придет и уведет

Туда, где лед и мгла.

1 Живет беспечно человек,

В своей гордыне слеп,

И вдруг растает, точно снег,

По прихоти судеб.

2 Но не пытай, куда ведет

Дорога мертвецов:

Печаль гонцов туда зашлет

Обратно нет гонцов!

Перевод М. Я. Бородицкой

ПЕСНЯ ЖРЕЦОВ ВЕНЕРЫ

Оружье прочь! Оружье прочь!

Покончено с войной!

Пусть девы плачут в эту ночь

От робости одной!

Берите в плен своих подруг

В пылу лихих атак,

А если кровь прольется вдруг,

То – новой жизни знак!

Когда притворный стыд и страх

Одолевают дам,

Поверьте, хочется им страх

Того же, что и вам.

Покуда всюду темнота

И ночь не отцвела,

Пускай смыкаются уста,

И души, и тела!

А утром оба голубка

Пускай клянут рассвет:

Ведь ночь другая далека,

А этой больше нет ...

Перевод М. Я. Бородицкой

ПЕСНЯ НОЧИ

Я медленно вздымаюсь над землей

В плаще, росой отяжеленном;

Ревнивым юношам дарю покой

И пылким девушкам влюбленным.

И бурей изнуренный мореход,

Мое завидев покрывало,

Уснет с надеждой средь бескрайних вод,

Как все, над кем я проплывала.

За истиной охотясь, книгочей

Томит свой мозг, терзает зренье,

И лишь прохладный, влажный мрак ночей

Ему приносит облегченье.

Политик, честолюбьем подогрет,

Весь день плетет коварства сети;

Прервать на время им творимый вред

Лишь я одна могу на свете!

Зачем же встарь твердили мудрецы,

Что сон – потерянное время,

И мне пеняли, что мои гонцы

Людское обирают племя?

День вам несет заботы и труды,

А я усталых исцеляю,

Даю им силы пожинать плоды

И все печали утоляю.

Перевод М. Я. Бородицкой

ЗИМНИЙ ШТОРМ

Проклятье! Охрипшие ветры во мгле сатанеют!

Мы слепнем от снега, плевки на лету леденеют!

А волны вспухают на страх новичкам:

Все выше, все круче,

Взлетают за тучи

И солнце хотят отхлестать по щекам!

Эй, лево руля! Ну и град! Упаси наши души

Все золото мира не стоит и краешка суши!

Эй, круче под ветер – три тыщи чертей!

Кругом громыхает,

Вверху полыхает,

И тлеют от молний обрывки снастей!

Держитесь, держитесь! Смотрите, как те галеоны

Столкнул, повалил, разметал океан разозленный!

Наш боцман, бедняга, простуду схватил

И стонет на юте,

Закрывшись в каюте,

Должно быть, со страху свисток проглотил!

Перевод М. Я. Бородицкой

УТРЕННЯЯ СЕРЕНАДА

Встряхнулся жаворонок среди трав,

И, пробуя росистый голосок,

Он к твоему окну летит стремглав,

Как пилигрим, спешащий на восток.

"О, пробудись! – поет он с высоты,

Ведь утро ждет, пока проснешься ты!"

По звездам путь находит мореход,

По солнцу пахарь направляет плуг;

А я влюблен – и брезжит мне восход

С твоим лишь пробужденьем, нежный друг!