Текст книги "Льды и люди"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

БРАВЫЙ СОЛДАТ ШВЕЙК И… АРХИПЕЛАГ

Знаменитый революционер и географ князь Кропоткин писал в конце прошлого столетия в поданной Русскому географическому обществу докладной записке:

„…Только вряд ли одна группа островов Шпицбергена была бы в силах удержать огромные массы полярных льдов, занимающих постоянное положение между Шпицбергеном и Новой Землей. Это обстоятельство и относительно легкое плавание к Шпицбергену дают право думать, что между ними находится неизвестная земля. Эта земля и удерживает собой пловучие льды. Если бы не она, так окраины европейского севера представляли бы собой полярную пустыню“.

Даром проникновения географ Кропоткин открыл неоткрытую землю.

Вечером тридцатого августа я взял в судовой библиотеке книгу в сломанном переплете. Листы книги были захватаны. Пятна нефти и угольной пыли покрывали затейливым орнаментом ее страницы.

Ночью, лежа в одной из лодок, я прочитал книгу под вой дравшихся на корме из-за туши медведя собак. Это был – „Бравый солдат Швейк“.[6]6
  „Бравый солдат Швейк“ – получившая мировую известность антивоенная книга чешского писателя Хашека. В книге описываются приключения во время мировой войны притворяющегося, в целях самозащиты, полуидиотом австрийского солдата Иосифа Швейка.


[Закрыть]

…„– А вот рассказывали, что у Австрии все-таки есть колонии, – вставил свое слово Швейк. – Говорят, будто где-то на Севере есть какая-то земля императора Франца-Иосифа.

– Бросьте, ребята, зря языком-то трепать, – сказал один из конвойных. По нынешним временам очень неосторожно рассказывать про какую-то землю императора Франца-Иосифа.

– Ну, так посмотрите на карте, – перебил его вольноопределяющийся Марек. – В самом деле существует земля нашего всемилостивейшего монарха, императора Франца-Иосифа. По статистическим данным, там сплошной лед, который вывозится на ледоколах, принадлежащих пражским холодильникам.

Капрал подошел поближе, прислушиваясь к словам Марека, который с самым серьезным видом продолжал:

– Эта единственная австрийская колония может снабжать льдом всю Европу и является значительным экономическим фактором. Правда, колонизация ее происходит крайне медленно, потому что колонисты отчасти просто не являются, а отчасти, попав туда, столь же просто замерзают. Тем не менее есть надежда, что посредством влияния на климатические условия, в чем весьма заинтересованы министерства торговли и иностранных дел, удастся полностью использовать обширные площади, занятые ледяными горами. Постройкой нескольких отелей предполагается привлечь туда массу туристов. Единственной помехой являются эскимосы, в высшей степени тормозящие работу местных учреждений.

– Эти негодяи не желают учиться немецкому языку, – продолжал после небольшой паузы Марек.

– Так вот, господин капрал, министерство народного просвещения, не щадя расходов и жертв, при чем замерзло пять архитекторов, построило для них школу… Но эскимосы зажгли костры из деревянных частей торговых судов, затертых во льду. Лед, на котором была построена школа, подтаял, и все, вместе с ее заведующим и представителем центра при ее торжественном освящении рухнули в море. Слышно еще было только, как представитель из центра, уже по горло в воде, крикнул: „Боже, покарай Англию“. Теперь наверное пошлют туда карательный отряд, чтобы навести у этих проклятых эскимосов порядок. Само собою понятно, что воевать с ними будет не так-то легко. Больше всего нашим войскам будет возни с белым медведем…“

Бравый солдат Иосиф Швейк – земляк австрийским ученым Пайеру и Вейпрехту. Пайер и Вейпрехт открыли архипелаг, предсказанный научно Кропоткиным. Они назвали его именем ненавидимого Швейком австрийского императора Франца-Иосифа.

Бравый солдат Швейк, разглагольствования вольноопределяющегося Марека об архипелаге – несусветное вранье.

Правильно в его словах только то, что архипелаг мог бы снабдить льдом все погреба и холодильники Европы. Эскимосов на архипелаге нет. Никаких школ на архипелаге под лед не провалилось, так как их никто не строил.

И, чтобы осадить в другой раз типов, подобных Мареку, рассказывающих небылицы об архипелаге, выслушайте историю об открытии архипелага учеными земляками бравого солдата Швейка.

ОТКРЫТИЕ АРХИПЕЛАГА

„Около полудня мы стояли, облокотившись о борт корабля, бесцельно глядели в туман, который то тут, то там начинало разрывать. Внезапно на северо-западе туман рассеялся совсем, и мы увидели очертания скал. А через несколько минут перед нашими глазами во всем блеске развернулась панорама горной страны, сверкавшей ледниками.

В первое время мы стояли точно парализованные и не верили в реальность открывавшегося.

Затем, осознав наше счастье, мы разразились бурными криками:

– Земля! Земля!“

Так Пайер описывает миг открытия архипелага.

Когда туман разошелся, в море стало видно несколько скалистых островов, окружавших неизвестную землю. Но высадиться на берега неизвестной земли не удалось. В течение сентября и всего октября льдину, в которую вмерз корабль, тащило вдоль берегов.

Только в конце октября подувшим сильным ветром „Тегетгофа“ пододвинуло к берегам земли. Пайер и Вейпрехт с несколькими матросами пробрались по льду на нее. Она оказалась покрытой на три четверти льдом. Только у самых берегов обрывов из-подо льда виднелись вершины базальтовых утесов. На берегу австрийцы сложили гурий. В подножие его положили описание ледяного дрейфа „Тегетгофа“ от Новой Земли до этого берега. Остров был назван именем австрийского графа, много помогшего организации экспедиции, – Вильчека. Наступившая полярная темнота заставила Пайера и Вейпрехта вернуться на плененный льдами корабль.

Сто двадцать пять дней дрейфовал в полярной темноте у берегов открытой земли „Тегетгоф“. Это была уже вторая его зимовка во льдах. Первая была у северной оконечности Новой Земли. Пятьсот дней уже был он безвольной игрушкой полярных льдов. Они предательски окружили его около мыса Нассау Новой Земли, к вечеру дня, когда граф Вильчек, простившись с экспедицией, отплыл на норвежской шхуне „Исбьерн“ в Европу. Захватив „Тегетгофа“, льды больше никогда не выпустили его. Льдину, в которую он вмерз, ветрами стало дрейфовать на север. „Тегетгоф“ пробыл во льдах всю зиму 1872 года. Возникшие весной надежды, что солнце освободит корабль, не оправдались. Льдина, в которую он вмерз, не думала таять. Окруженная другими ледяными полями, она плыла и плыла на северо-запад. Австрийцы стали готовиться ко второй зимовке. Настроение у всех было подавленное. Но 31 августа 1873 года наступила резкая перемена.

В утро этого дня из покрывавшего ледяного поля тумана на севере выступил скалистый пик неизвестной земли.

■

И снова над льдами появилось солнце. Солнце весны 1874 года. Но льдина не выказывала никакого желания выпустить „Тегетгофа“ на свободу. Тогда Пайер и Вейпрехт предприняли ряд чрезвычайно отважных экспедиций по льдам на острова. Во время первой экскурсии они исследовали берега Земли Вильчека. Второе путешествие было предпринято на север. Во время его Пайер с товарищами достигли 81 градуса 37 минут северной широты. Последний лагерь был сделан ими на берегу острова, названного ими островом кронпринца Рудольфа. На мысе, названном Пайером Кап-Флигели, был сооружен гурий, в середину которого, как и в гурий Земли Вильчека, положена жестянка с описанием путешествия.

Рассматривая однажды горизонт на севере, Пайер увидел во льдах округлые ледяные массивы. Такой точно вид имели издали все острова архипелага. Поэтому Пайер, уверенный в том, что на севере есть еще острова, спокойно нанес их на карту. Один из островов был назван Землей короля Оскара, а второй, в честь известного австрийского географа, – Землей Петермана. После этого Пайер с товарищами отправился на юг к Земле Вильчека. Так был открыт австрийцами случайно архипелаг.

Не будь „Тегетгоф“ увлечен ледяным дрейфом на север, архипелаг наверное был бы открыт еще позднее. В данной Пайеру и Вейпрехту Австрийским географическим обществом инструкции о целях экспедиции говорилось вот что:

„При благоприятных условиях льда надлежит пройти с запада до Берингова пролива и вернуться через него. Достижение возможно большей широты является вопросом второстепенным и рекомендуется при исключительно благоприятных условиях. Попытки проникнуть к северному полюсу разрешаются только в том случае, когда достижение Берингова пролива в течение двух зим и трех летних сезонов окажется неисполненным.

Исходной точкой экспедиции назначается северный берег Новой Земли. Следует, насколько возможно, избегать приближения к известным берегам Сибири“.

Пайер говорит о задачах плавания „Тегетгофа“ так:

„Отдаленную цель, так сказать, идеал нашего путешествия, представлял северо-восточный проход. Ближайшее назначение „Тегетгофа“ – исследование Ледовитого океана и земель к северо-востоку от Новой Земли“. Но на северо-восток „Тегетгофу“ не удалось проникнуть и на сто миль от Новой Земли. Льды повлекли его далеко на северо-запад в противоположную сторону. В Берингов пролив пройти не удалось, но жалеть об этом экипажу „Тегетгофа“ впоследствии не приходилось“.

Проделанная им на архипелаге исследовательская и научная работа была выдающейся по своему значению. Открытие громадного архипелага в европейском секторе Арктики возбудило у мореплавателей и географических обществ сильный интерес к дальнейшему изучению Арктики. Пайер и Вейпрехт привезли в Европу богатые сведения о флоре, фауне и климате архипелага.

Вернувшись с острова Рудольфа, Пайер предложил экипажу отправиться на шлюпках к Новой Земле. „Тегетгоф“, судя по всему, навсегда вмерз в ледяное поле и был обречен на гибель.

В мае 1874 года, таща на нартах шлюпки, экипаж „Тегетгофа“ покинул обреченный корабль. Все богатые естественно-научные коллекции, собранные на архипелаге, пришлось оставить. С собой было взято только самое необходимое.

Путь выдался опять чрезвычайно тяжелый. 96 дней скитались матросы и ученые по льдам и морю. Условия были настолько кошмарны, что за два первых месяца австрийцы ушли только на пятнадцать километров. Непрерывно дувшие южные ветры гнали ледяные поля, по которым они шли обратно к архипелагу.

Зюйды парализовали все усилия вырваться в море. Только во второй половине июля зюйды стихли. Из последних сил экипаж „Тегетгофа“ спешил скорее достичь до осени открытого моря. За двадцать дней было пройдено 450 километров. В августе австрийцы увидели на юге в море бурый кусок земли.

– Мыс Желания! – воскликнул Вейпрехт.

Они были почти у цели. О, они хорошо знали северный конец Новой Земли! Он был памятен им началом ледяного дрейфа.

Через несколько дней австрийцы были у полуострова Адмиралтейства. Вечером двадцать четвертого августа, зайдя в залив в скалистом берегу – фьорд Дунен, они увидели стоящие в глубине его две шхуны. Это были рыболовные шхуны поморов. Поморы очень радушно встретили отважных мореплавателей. Капитан шхуны „Святой Николай“ Федор Воронин позвал австрийцев к себе на шхуну. Пригласив Пайера и Вейпрехта в рубку, он передал им письма знакомых и родных.

– Я отвезу вас в Варде, – сказал он, – из Норвегии вы легко попадете на родину.

Пайер крепко пожал Воронину руку.

Интересная судьба выпала на долю поморской семьи Ворониных. Один из членов ее спас исследователей архипелага, а потомок шел по их ледяным путям: ледоколом „Седовым“ командовал помор Владимир Воронин.

КУДА ДЕЛИСЬ МОРЖИ?

На льдах, сковавших полукругом бухту в проливе Абердар, между островами Мак-Клинтоком и Альджером, лежали моржи. Считал, собственно говоря, моржами их только механик радиостанции Муров. Посмотрев на лежавшие на льду в разных местах черные точки, Воронин категорически заявил:

– Нерпы лежат. Моржи бы дружней лежали. А затем, посмотрите-ка: вон в полынье около одного из „моржей“ кайра плавает. Так она рядом с моржом ломовой лошадью кажется.

Сконфуженный франц-иосифовский житель после этого довода незаметно ретировался в салон.

– Моржи. Да, хорошо, если бы их столько по бухтам лежало, – вздохнул Воронин. – Сколько по архипелагу нынче ни ходили, ни одного не видели. Исчезли моржи куда-то.

– А раньше на архипелаге много моржей было?

– О количестве можно судить по тому, что одно норвежское зверобойное судно в девятисотых годах привезло с архипелага в Варде пятьсот моржовых шкур. Дневники Альбанова, Нансена и других путешественников пестрят описаниями больших моржовых лежбищ около Нордбрука, Белля и других островов. А мы уже ни одного не видели.

– Что же за причина, Владимир Иванович? – спросил подошедший Шмидт.

– Тут, по-моему, две, Отто Юльевич! Первая – результаты рейсов на архипелаг норвежских шхун. А затем, может быть, какие-нибудь биологические причины. Может быть, моржи в поисках пищи ушли на север архипелага, или совсем ушли с него.

– Да, это, пожалуй, основные причины, – соглашается Шмидт. – Помимо биологических причин, в миграции моржей играет, наверное, большую роль истребление их норвежцами. Морж уходит от человека. Куда делись моржи с архипелага, вопрос этот решить трудно. Но едва ли они все истреблены. Вероятнее всего, стада моржей ушли к морю Виктории, в которое редко проникают норвежские шхуны. Число шхун в конце-концев все же не превышает нескольких штук за лето.

– Но меры какие-то против хищников все же нужны?

– Безусловно, безусловно, – усмехаясь, погладил бороду Шмидт. – За время беспризорности архипелага норвежские шхуны здорово похозяйничали на нем. По возвращении в Москву я буду ходатайствовать перед правительством о содержании на архипелаге сторожевой шхуны. Базой для нее будет Кап-Флора. Команда в обычное время станет заниматься промыслом. Сторожевой форпост будет иметь походную радиостанцию для связи с поселением на Гукере. В случае же появления хищнических шхун команда ее будет арестовывать их. Уже одно присутствие дозорного судна на архипелаге заставит хищников держаться на порядочной дистанции.

– Отто Юльевич, – перебил Шмидта Ушаков, – разрешите капитану остановить ледокол.

– Зачем это?

– Да посмотрите-ка, сколько тюленей вокруг лежит.

За Ушаковым виднелись фигуры других членов седовского охотничьего клуба.

– Как капитан; я – ничего не имею. Если это не задержит срока нашего возвращения в бухту Тихую.

Воронин кивнул головой:

– Стоп!

Седов ткнулся носом в край изорванного полыньями льда. Все перемычки между полыньями во льду неизвестной бухты, у которой остановился „Седов“, были покрыты круглыми, ровными отверстиями. Точно кто-то аккуратно выдолбил их во льду по стандартной мерке. Это были лунки тюленей. В ближайших из них высовывалось сразу по несколько голов с добродушными, любопытными глазами. Тюлени ныряли в полыньях, как плещущиеся на мелком месте ребятишки.

Пробиравшиеся гуськом среди лунок и полыней охотники остановились, приблизившись к ближайшему лежавшему на льдине тюленю. Привстав на колено, Ушаков выстрелил. Нерпа дернулась, точно ее кто-то потянул за веревку. Она была ранена, но почему-то не бросилась в свою лунку. Пошевеливая ластами, она лежала на льду. Подбежал Журавлев и, размахнувшись, всадил ей в голову острие гарпуна. Остальные выстрелы были безрезультатны. Напуганные нерпы перебрались в дальние полыньи. Когда нерпу подымали на веревках на ледокол, она еще дышала. Из правого глаза, вырванного ударом гарпуна сочилась кровь по красивой серебристой в черных пятнах голове. Сам глаз висел, зацепившись в окровавленных усах.

– Старая или глухая была, – определил Селиверстов пощупав нерпу, – потому только и подпустила.

Вызвав недружелюбный взгляд Московского, Горбунов поставил охотникам ультиматум:

– Череп нерпы, товарищи, мой!

■

В Норвегии недавно вышла книга об архипелаге Франца-Иосифа.

Большинство островов на приложенной к этой книге карте архипелага исчерчено пунктирными линиями. Линии обозначают, что на этих островах бывали норвежские зверобои.

На основании этого автор книги Гуннар Горн делает вывод, что архипелаг фактически давно освоен норвежцами. Далее Горн утверждает, что пальма первенства открытия архипелага принадлежит не австрийской научной экспедиции на „Тегетгофе“, а норвежцам. Горн сообщает, что Земля Александры или Земля Георга были открыты в 1865 году зверобоем из города Гаммерфеста в северной Норвегии.

Документальных данных об этом однако автор не приводит, отговариваясь, что все старые судовые журналы того времени сгорели во время пожара архива, в котором они хранились.

Но интересны не „исторические изыскания“ Горна, а сведения о производимом норвежскими судами зверобойном промысле на архипелаге.

Из книги, Горна мы узнаем, что моржи на архипелаге не исчезли, а просто, спасаясь от норвежских шхун, ведущих беспорядочный хищнический промысел, ушли в малодоступные районы архипелага. При чем архипелаг морским зверем оказывается уже не так беден, как это принято думать. Морских зверей норвежцы промышляют в море Баренца у южных берегов архипелага и в проливах между островами.

По собранным Горном у зверобоев сведениям, в этих проливах белые медведи и моржи встречаются в больших количествах. Морских зайцев, гренландских тюленей и нерпы – меньше. На островах в незначительном количестве встречаются и песцы.

Промысловое значение могут иметь, по словам норвежских промышленников, также еще белухи, появляющиеся большими стаями, как только растает лед в проливах.

Горн, не смущаясь, сообщает подробные сведения о хищничестве своих соотечественников на Земле Франца-Иосифа. Хищнический промысел норвежцев на нем имеет уже свою „богатую историю“.

Первый норвежский бот промышлял на архипелаге в 1886 году. Он вернулся в Норвегию с полным грузом сала и шкур, закрепив тем самым интерес норвежцев к этому району.

В 1897 году около архипелага промышляли моржей три английских шхуны, в 1899 году – одно английское судно. Больше в книге Горна нет указаний о зверобойном промысле англичан на архипелаге. Норвежцы с девятисотых годов и по настоящее время являются монополистами. В начале девятисотых годов из Норвегии на архипелаг каждое лето уходило 4—6 ботов. Промыслы были очень удачны. Команда маленького бота добывала до 270 одних моржей. В 1908 году промышляло уже 10 норвежских ботов. Во время мировой войны норвежцы на Землю Франца-Иосифа не ходили. Но уже в 1918 году там опять появляется норвежский промысловый бот.

Начиная с 1922 года норвежцы бьют морского зверя на архипелаге ежегодно.

В 1922 году два бота добыли у Земли Александры 220 моржей, не считая морских зайцев, тюленей и белых медведей. В 1923 году один только бот, из промышлявших восьми, добыл 70 моржей, 500 тюленей и 27 морских зайцев. В 1927 году один из четырех промышлявших норвежских ботов добыл у острова Хайса 440 моржей и несколько десятков медведей и морских зайцев. Остальные три бота добыли 368 моржей.

В 1928 году на архипелаге промышляло 14 норвежских ботов. В этот год было добыто 558 моржей, 250 морских зайцев и 175 медведей.

В последние годы норвежцы добывали на архипелаге за лето по 500 моржей.

Все эти данные позволяют с уверенностью говорить, что моржи на архипелаге есть. Они просто перекочевали, как верно предполагает капитан Воронин, в менее доступные районы. Норвежские промышленники узнали, где находятся лежбища моржей. В районах же, по которым ходил „Седов“, моржи распуганы шхунами.

Сведения в книге Горна лишний раз подчеркивают необходимость запрещения иностранного промысла в проливах архипелага.

Идея профессора О. Ю. Шмидта о посылке на архипелаг охранного судна и организации охранного пункта на острове Нордбруке должна быть немедленно осуществлена.

В ХИЖИНЕ ШОТЛАНДЦА ЛИ-СМИТА

К мглистой туманной полночи, между плававших в проливе Миэрса столовых айсбергов показался плоский, унылый берег. В миле в пролив обрывались мощные зеленые льды гигантского глетчера. Такого мы не видели еще на архипелаге. За кормой, сливаясь с туманом, бродили стада айсбергов.

С бака раздается скрежет. „Седов“ качается с боку на бок. Глухие удары. Ого, это не случайно подвернувшаяся под форштевень ледяная жертва! Напуганные резким толчком, дремавшие после сытой закуски медвежатиной, собаки мчатся стаей на корму.

„Седов“, бурля винтом, отходит назад для нового раунда со льдом. Пространство между глетчером и унылым берегом затянуто многолетним льдом. От наносимых „Седовым“ с разбегу ударов во льду остаются лишь маленькие углубления. Но Воронин не хочет сдаться. Отходя и снова набегая, точь-в-точь как настойчивый ловкий боец, „Седов“ разбегается и бьет, бьет лед. Ледяное поле выдерживает все удары.

– Отдать ледяные якоря, – вытерев с лица мелкие капли сырого тумана, приказывает Воронин. Воронин уходит ужинать в салон. На сегодня борьба окончена. Победитель – лед.

„Седов“ уперся в выбитую во льду нишу. Лопасти отдыхающего винта бьют набегающие из затянутого опять туманом пролива пенные помутневшие волны. По сброшенным штормтрапам вахтенные сбегают на лед, таща ледяные якоря. Поверхность ледяного поля покрыта кругом лужами. Разбрасывая бахилами воду, матросы смело бегут голубыми выбоинами. Сзади них тянется длинною змеею тонкий стальной трос. Скоро они исчезают в тумане. Стальной трос оживает и, извиваясь, ползет по лужам, взбирается самостоятельно на ребра ропаков.

Вернувшиеся уставшие матросы прерывисто докладывают:

– За ледяного дедушку закрепили. Под самый корень. Никакой ветер не уполоснет.

Дежурный штурман-вачман скучающе бродит по капитанскому мостику. Туман отгородил от нас мир, сузив его до пределов ледокола.

– Вот и ледяных якорей дождались, – подходя, с вялой злобой говорит вачман. – Теперь стоять будем. Вот вам и Земля графа Вильчека. Кто его знает, сколько суток простоим у Белля.

Но после ужина туман снимает, как рукой. В ложбине среди занесенных снегом валунов выступает силуэт небольшого досчатого домика.

Так вот она – хижина счастливого открывателя архипелага. Среди этих валунов она стоит, покинутая полстолетия.

Дно частых лазоревых луж на ледяном поле. Прозрачный, как горный хрусталь, лед. Освободившаяся от морской соли вода луж соперничает со льдом в чистоте. Издалека лужи похожи на туннели, идущие в толщу великих полярных льдов. С непривычки жутковато бежать по ледяным неглубоким озерам, разбрасывая сапогами жемчужные брызги. Кажется, – вот погрузишься и уйдешь по этим туннелям в неведомую ледяную глубь.

Но впереди луж на унылом берегу, в ложбине, смелым наградой – старинный дом шотландца Ли-Смита. И мы побежали, презрев голубую бездонность ледяных озер.

Состязание первым открыл спустившийся после ужина на лед капитан. Опираясь на толстый шест, он крупным шагом затрусил к берегу. В левой руке у Воронина – тяжелый кованый топор работы поморских кузнецов. Руководствуясь унаследованным от предков-поморов инстинктом, Воронин то бежит по лужам напрямик, то осторожно огибает их по перешейкам, усыпанным крупнозернистым снегом. Я рабски повторяю его путь. В нескольких метрах от меня с захваченной на Кап-Флоре бамбуковой палкой бежит Визе. За ним – судовой радист. Участвующих в этом состязании все прибывает и прибывает. Цепь бегущих растянулась от берега до ледокола. А на лед с ледокола спускаются все новые бегуны. На „Седове“ остались в этот вечер одни только вахтенные и собаки.

Кто первый достигнет зимовья Ли-Смита? Азарт все возрастает. У берега полоса подтаявшего снега. Воронин бросается на него и ползком переходит его. Так ползут в опасных местах через битый лед к тюленьим лежбищам поморы. Я следую примеру Воронина. Но все-таки проваливаюсь по пояс в мокрый снег.

Вот и первый валун. Берег. В тумане, вблизи, он производит угнетающее впечатление своей безотрадностью. Так вот какова будничная полярная земля! Солнечные дни, проведенные нами на архипелаге, неужели вы были наяву?

Задние наверстали, и на берег вступила уже большая группа. Скорей с валуна на валун! Уже видно, что крышу хижины Ли-Смита опоясывают закрепленные за валуны канаты. Это – против хулиганства полярных циклонов. Скорей с валуна на валун! Воронин и я первыми вступим в зимовье шотландца.

Но чей это иронический хохот раздается из-за угла хижины? И почему Воронин, вполголоса выругавшись, бросает на камни свой кованый топор?

■

Смеялся Громов. Преследуя белого медведя и увидя бесплодность своих охотничьих стремлений, он решил заняться обследованием зимовья Ли-Смита. Так объясняется присутствие его у взломанных дверей хижины.

Да, вход в зимовье Ли-Смита был форменным образом выломан. Сорванная с петель дверь вросла в снежный сугроб. Топор Воронина был бесполезен.

– Лед и пустые консервные банки, – взмахнул Громов винтовкой. – Кто-то до нас побывал уже.

– Ясно кто, – угрюмо бросил Воронин, исчезая в темном провале двери.

Глыбы льда покрывали пол. В углу из-подо льда торчали ржавые пустые банки. Мутный свет из лишенного ставень окна обнаруживает в углу несколько деревянных шашек. Кто-то играл в тоскливые полярные вечера в шашки…

– Письма… Тут должны быть письма Ли-Смита, – говорит запыхавшийся от бега Визе, проникая в зимовье. – Когда художник Пинегин зимой 1913 года ездил на собаках на Белля, он нашел в жестяной коробочке, прибитой к стене у окна, собственноручные письма Ли-Смита.

– Сейчас-этого нет, Владимир Юльевич!

– Чорт возьми!

Овладев собой, Визе быстро обходит стены хижины.

– Нет, – глухо соглашается он.

Пинегин в своей книге сообщает, что на стенах хижины, когда он посетил ее, были прибиты ценные полярные документы, записки участников различных экспедиций. В одной из них, написанной на заглавном листе какого-то английского романа, Джексон обращался к экипажу „Фрама“, на случай его прибытия на архипелаг.

Обшариваем тщательно все углы. Находим еще несколько самодельных шашек да на стене обнаруживаем кнопки с обрывками какого-то документа. Даже каменный уголь, о котором пишет Пинегин, – и тот куда-то исчез.

Досчатые стены дома прекрасно сохранились. Они имеют нежно-лимонный оттенок. Не верится, что хижина построена в 1881 году.

Визе в угрюмом молчании осматривает вырезанные на стенах ножом и сделанные карандашом надписи.

– Товарищи, – восклицает он, – я нашел записи штурмана Ли-Смита о гибели у берегов Нордбрука шхуны „Эйра“.

Зажженная кем-то спичка освещает сделанную в темном углу хижины на стене по-английски надпись.

Штурман „Эйры“ сообщает, что они живут в хижине на Кап-Флоре. Он приходил в „Эйра-хауз“ по льду за продуктами.

Внизу небрежная подпись штурмана „Эйры“. Сделавшего ее давно нет в живых. Надписи пятьдесят лет.

…Третьим из исследователей после экспедиции Пайера и Де-Брюйне был богатый шотландский яхтсмен Ли-Смит.

Раньше Ли-Смит много плавал у берегов Шпицбергена. Арктика увлекла его. В городе шотландских китобоев – Петерхеде Ли-Смит построил деревянную шхуну с паровым двигателем. Ли-Смит назвал ее „Эйра“. Петерхед был раньше местом стоянки английских и шотландских китобойных кораблей. „Эйра“ была построена лучшими строителями китобойных шхун – прочно и массивно.

В июне 1880 года „Эйра“ отплыла из Шотландии на север. Попытки Ли-Смита посетить берега Гренландии не удались. Взяв тогда курс на северо-запад, „Эйра“ поплыла к Шпицбергену. Обогнув его с юга, „Эйра“ пошла на открытый только что незадолго архипелаг Франца-Иосифа.

Поход „Эйры“ был чрезвычайно удачен. „Эйра“ пробыла на архипелаге всего только четырнадцать дней.

За этот короткий промежуток легкие льды позволили Ли-Смиту обследовать все неизвестные тогда западные берега архипелага от Гукера до мыса Ниль на Земле принца Георга. Ли-Смит высаживался на неизвестные острова – Мей, Эттеридж, Нордбрук и Белль. „Эйра“ плавала по Британскому проливу. Ли-Смит первый побывал на ней во многих других проливах между западными островами. На острове Белле Ли-Смит на всякий случай построил зимовье „Эйра-хауз“, оставив в нем продовольствие. Ли-Смит в то же лето открыл острова Бреди, Ньютон, Итон. Ли-Смит первый был в проливе Миэрса. Пройдя этим проливом за остров Белль, он открыл значительной величины скалистый остров, названный им Мэбель. Дальнейшее плавание „Эйры“ на северо-запад дало открытие двух громадных островов, названных Ли-Смитом Землей Александры и Землей Георга. Исследовать, как далеко простираются их берега, Ли-Смит не смог. Начались осенние дрейфы ледяных полей. Стали замерзать проливы.

Выбравшись в Баренцово море, Ли-Смит поплыл на „Эйре“ в Шотландию.

Сделанные Ли-Смитом за четырнадцать дней на архипелаге исключительные географические открытия в корне изменили существовавшие после экспедиции Пайера и Вейпрехта представления об этом архипелаге. Пайер и Вейпрехт считали, что она состоит всего из двух больших островов, удачный же рейс „Эйры“ доказал, что это не полярный материк, а состоящий из многих островов архипелаг.

Редкий успех в роли полярного исследователя увлек в следующем году Ли-Смита в новую экспедицию на архипелаг. В 1881 году, как только позволили льды, Ли-Смит опять проник туда на „Эйре“. Удача снова сопутствовала путешественнику. Он открыл еще несколько новых островов, побывал в неизвестных проливах и бухтах. Возвращаясь с Земли принца Георга в Баренцово море, „Эйра“ остановилась у Кап-Флоры. Там произошла обычная для Арктики катастрофа.

Был мертвый штиль. Внезапно поднявшийся с запада ветер погнал ледяные поля. „Эйру“ прижало пловучими льдинами к береговому припаю. Льды все нажимали. „Эйра“ находилась в смертельной ледяной ловушке. Подошедшие громадные ледяные поля решили судьбу „Эйры“. Разворачиваемые приливом льды пробили корпус шхуны. Вода вперемежку с мелким льдом хлынула в трюм. Через два часа Ли-Смит и двадцать четыре человека команды стояли на льду. Из воды торчали только концы мачт „Эйры“. Спасти удалось жалкие остатки экспедиционного снаряжения. „Эйра“ затонула через полтора часа после появления льдов. Собрав спасенное в шлюпки, команда поплыла к Кап-Флоре. Мечты Ли-Смита приплыть к сентябрю в Шотландию были безжалостно разбиты льдами.

Люди с „Эйры“ явились первыми жильцами Кап-Флоры. „Отель“, построенный спутниками Ли-Смита, был внешне очень неказист. Мох, валуны и несколько оставшихся после „Эйры“ досок – вот строительные материалы, из которых он был возведен. Крышей служил парус погибшей шхуны. Пловучие льды долго не давали проникнуть на остров Белль, в Эйра-хауз. Но, – как говорит надпись, сделанная штурманом „Эйры“ в хижине, – это все-таки удалось сделать. Привезенных с Белля припасов хватило только на несколько месяцев. Ли-Смит с матросами принялись тогда за энергичную охоту. До наступления зимы ими было убито 13 белых медведей, 21 морж и 1200 кайр.

Свежая моржовая и медвежья кровь спасла первых обитателей Кап-Флоры от цынги. Весеннее солнце встретили все здоровыми и бодрыми. Всю полярную ночь они энергично готовились к плаванию на материк: шили паруса, чинили одежду, заготовляли пищу.

21 июля, почти ровно через год после гибели „Эйры, участники экспедиции отплыли на четырех шлюпках с Кап-Флоры к Новой Земле. Новой Земли Ли-Смит и его спутники достигли после больших лишений. Разводья, по которым они пробирались на юг, часто сжимало. Шлюпки порой приходилось вытаскивать на лед и тащить на себе до новых полыней. Было несколько случаев, когда ночью лед под шлюпками, в которых спали измученные люди, расходился, и льды уносили шлюпки в разные стороны.