Текст книги "Дорога в рай"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 52 страниц)

– Продолжайте, – сказал я.

– Этого достаточно.

– Я бы хотел еще что-нибудь услышать, – настаивал я.

– Простите, что приходится говорить вам это, мистер Корнелиус, но я не думаю, что вы достаточно осведомлены об органолептических свойствах, чтобы понять меня дальше. Лекция закончена.

Анри Биот принял самодовольный вид и стал невозмутимо поглаживать тыльную сторону одной руки пальцами другой. Пучки волос, торчавшие из его ноздрей, придавали ему вид какого-то колдуна, но это была маскировка. Он мне, скорее, казался похожим на некое опасное и грациозное маленькое существо, с острым глазом и жалом в хвосте, что прячется за камнями в ожидании одинокого путника. Я незаметно рассмотрел его лицо. Рот показался мне интересным. Губы имели фуксиновый оттенок – вероятно, причиной тому было его больное сердце. Мясистая нижняя губа отвисала. Она выпячивалась, и рот становился похожим на кошелек, в который запросто можно было складывать монеты. Кожа на губе казалась крепко натянутой, будто была надута, и все время была влажной, и не оттого, что он ее облизывал, а от избытка слюны во рту.

И вот он сидел, этот мсье Анри Биот, коварно улыбаясь, и терпеливо ждал моей реакции. Совершенно аморальный тип, тут все ясно, но ведь и я такой же. Он к тому же был человеком порочным, и, хотя, если быть до конца откровенным, я не могу утверждать, будто порочность является одной из моих добродетелей, в других она мне кажется неотразимой. У порочного человека особенный, присущий только ему блеск. И к тому же есть нечто дьявольски прекрасное в том, кто хочет вернуть цивилизованному человеку половые привычки пятисоттысячелетней давности.

Да, он поймал меня на удочку. Поэтому я прямо тут же, сидя возле речки в саду одной дамы из Прованса, сделал Анри предложение. Я предложил ему тотчас же оставить свою службу и устроить небольшую лабораторию. Я буду оплачивать все счета этого предприятия, а также обеспечу его самого хорошим жалованьем. Контракт будет рассчитан на пять лет, и то, что получится, мы поделим пополам.

Анри был вне себя от радости.

– Это правда? – вскричал он. – Вы не шутите?

Я протянул ему руку. Он схватил ее обеими руками и принялся с силой трясти. Мне показалось, что руку мне жмет тибетский як.

– Мы покорим весь мир! – восклицал он. – Мы будем богами на земле!

Он раскинул руки, обнял меня и поцеловал сначала в одну щеку, потом в другую. Ох уж эти ужасные галльские поцелуи! Когда Анри коснулся меня своей нижней губой, мне почудилось, будто жаба приложилась ко мне своим влажным животом.

– Оставим ликование на потом, – сказал я, вытираясь насухо льняным носовым платком.

Анри Биот принес извинения хозяйке и в тот же вечер умчался в Париж. Не прошло и недели, как он оставил свою прежнюю службу и снял три комнаты, которые должны были служить ему лабораторией. Комнаты находились на третьем этаже дома на Левом берегу, на рю де Кассет, рядышком с бульваром Распай. Он истратил кучу моих денег на закупку сложного оборудования и даже установил большую клетку, в которую поместил двух обезьян – самца и самку. Он также взял себе в помощники умную и скромную на вид молодую женщину по имени Жанет. Обзаведясь всем этим, он приступил к работе.

Вы, должно быть, понимаете, что для меня это небольшое предприятие и оно не имело сколько-нибудь большого значения. У меня не было проблем с выбором развлечений. Я заглядывал к Анри раза, наверное, два в месяц, чтобы посмотреть, как идут дела, но в общем я предоставил его всецело самому себе. О его работе я и не думал. Следить за такого рода исследованиями у меня не хватает терпения. А когда выяснилось, что скорых результатов не последует, я начал терять к этому всякий интерес. Спустя какое-то время даже парочка перевозбужденных обезьян меня уже перестала забавлять.

Только однажды я извлек удовольствие из посещения его лаборатории. Как вы, должно быть, уже знаете, я редко могу пройти мимо даже скромной на вид женщины. И потому в один дождливый четверг, пока Анри был занят тем, что прилаживал электроды к обонятельным органам лягушки в одной комнате, я прилаживал нечто несравненно более приятное Жанет в другой. Разумеется, я не ожидал ничего необычного от этой маленькой шалости. Я действовал скорее по привычке, нежели в силу каких-либо иных соображений. Но Боже мой, какой меня ждал сюрприз! Под халатом этой весьма скромной химички скрывалась ловкая и гибкая женщина, обладающая неуемной сноровкой. Эксперименты, которые она проводила – сначала с осциллятором, потом с высокоскоростной центрифугой, – были поистине захватывающи. По правде, я не испытывал ничего сколько-нибудь похожего с момента встречи в Анкаре с одной турчанкой-канатоходкой. А все это в тысячный раз подтверждает то, что женщины непостижимы, как океан. Покуда не бросишь лот, не узнаешь, что у тебя под килем – глубина или мель.

О том, чтобы снова побывать после этого в лаборатории, я и не помышлял. Вы же знаете мое правило. Я никогда не возвращаюсь к женщине на второй раз. Со мной, во всяком случае, женщины отбрасывают все барьеры еще во время первого свидания, и потому вторая встреча скорее всего явится не чем иным, как исполнением старой мелодии на все той же старой скрипке. Кому это нужно? Мне – нет. Поэтому, когда я в то утро за завтраком неожиданно услышал голос Анри, я уже почти позабыл о его существовании. Он срочно приглашал меня к себе.

Преодолев дьявольски плотное парижское движение, я приехал на рю де Кассет. Припарковав машину, я поднялся на крошечном лифте на третий этаж. Анри открыл дверь лаборатории.

– Не двигайтесь! – вскричал он. – Стойте где стоите!

Он поспешно скрылся и вернулся спустя несколько секунд, держа в руках небольшой поднос, на котором лежали два красных резиновых предмета неопрятного вида.

– Затычки, – пояснил он. – Вставьте их, пожалуйста, в нос. Как я. Они не пропускают молекулы. Давайте же, запихивайте их поплотнее. Вам придется дышать через рот, но какая вам разница?

У каждой затычки на тупом конце имелась ниточка, служившая, видимо, для того, чтобы выдергивать ее из ноздри. Я увидел, что из ноздрей Анри болтаются два кончика голубых ниточек. Я вставил затычки в нос. Анри посмотрел, как я это сделал, и затолкал их поглубже большим пальцем. Потом он танцующей походкой направился в свою лабораторию, громким голосом говоря:

– Заходите, мой дорогой Освальд! Заходите, заходите! Простите, что я так волнуюсь, но сегодня у меня большой день!

Из-за затычек он говорил так, будто был сильно простужен. Он подскочил к шкафчику и, запустив в ящик руку, достал один из тех небольших квадратных флакончиков, в которые вмещается что-то около унции духов. Он поднес его ко мне, сжимая в обеих ладонях, словно маленькую птичку.

– Смотрите! Вот она! Самая ценная жидкость на свете!

Подобные нелепые преувеличения мне изрядно претят.

– И вы полагаете, дело сделано? – спросил я.

– Конечно же, Освальд! Успех, я уверен, полный!

– Расскажите мне все.

– Это не так-то просто сделать, – сказал он. – Но я попробую.

Он бережно поставил флакончик на скамейку.

– Вчера вечером я оставил эту смесь, ее номер тысяча семьдесят шесть, на ночь, – продолжал он. – Я это делаю потому, что каждые полчаса выделяется только одна капля дистиллята. Во избежание испарения, я слежу за тем, чтобы капли попадали в запечатанную колбу. Жидкости такого рода необыкновенно летучи. А утром, в половине девятого, я взял жидкость под номером тысяча семьдесят шесть, вынул пробку из колбы и принюхался. Всего-то разок втянул запах. А потом скова закрыл.

– И что же?

– О Боже мой, Освальд, случилось нечто удивительное! Я попросту потерял контроль над собой! Я делал такие вещи, какие мне бы и в мечтах не явились!

– Например?

– Дорогой вы мой, я был вне себя! Я сделался диким животным, зверем! Я стал нечеловеком. Куда-то делось все многовековое влияние цивилизации. Я вернулся в каменный век!

– Что же вы такое сделали?

– Я не очень отчетливо помню, что было в следующую минуту. Все случилось так быстро и стремительно. И между тем я был охвачен самой необычайной страстью, какую только можно себе вообразить. Единственное, чего я хотел, – это женщину. Все остальное утратило всякий смысл. У меня было такое чувство, что если я немедленно не раздобуду женщину, то взорвусь.

– Везет же этой Жанет, – заметил я, глядя в сторону другой комнаты. – Как она себя сейчас чувствует?

– Жанет оставила меня больше года назад, – сказал он. – Я заменил ее на блестящую молодую химичку, которую зовут Симона Готье.

– Значит, Симоне повезло.

– Нет-нет! – воскликнул Анри. – В этом-то и весь ужас! Она не пришла! Именно сегодня она опоздала на работу! Я начал сходить с ума. Я выскочил в коридор и бросился бежать по лестнице. Я был точно какое-нибудь опасное животное. Я гнался за женщиной, за любой женщиной и надеялся, что Бог спасет ту, за которой я бегу!

– И кто же вам попался?

– Слава Богу, никто. Потому что неожиданно я пришел в себя. Эффект кончился. Это произошло очень быстро, и я остановился на площадке второго этажа. Я был один. Мне было холодно. Но я тотчас же понял, что случилось. Я побежал наверх и снова вошел в ту же комнату, крепко зажав ноздри большим и указательным пальцами. Я направился прямо к ящику, где хранятся затычки. Я держал запас затычек как раз на такой случай еще с того времени, как начал осуществлять свой замысел. Я запихнул затычки в нос. Теперь я был в безопасности.

– А разве молекулы не могут попасть в нос через рот? – спросил я.

– Им не добраться до рецепторных узлов, – ответил он. – Вот почему ртом не чувствуют запаха. Затем я подошел к аппарату и выключил его. После этого я перелил мизерное количество драгоценной жидкости из колбы в этот очень прочный герметичный пузырек, который вы здесь видите. В нем ровно одиннадцать кубических сантиметров жидкости под номером тысяча семьдесят шесть.

– И потом вы позвонили мне.

– Не сразу, нет. Потому что в этот момент вошла Симона. Она взглянула на меня и тотчас же бросилась в другую комнату, громко крича.

– Почему она так поступила?

– Боже мой, Освальд, я же был совершенно голый и не понимал этого. Должно быть, я сорвал с себя всю одежду!

– Что было потом?

– Я оделся. После этого пошел и рассказал Симоне все как было. Когда она узнала правду, она тоже разволновалась. Не забывайте, мы работаем вместе уже больше года.

– Она еще здесь?

– Да. Она в соседней лаборатории, за дверью.

Ну и историю рассказал Анри. Я взял квадратный пузырек и рассмотрел его на свет. Сквозь толстое стекло я увидел с полдюйма жидкости, бледной и розовато-серой, похожей на свежий айвовый сок.

– Не уроните, – сказал Анри. – Лучше поставьте-ка его на место.

Я поставил пузырек.

– Следующим шагом, – продолжал Анри, – будет тест в строго научных условиях. Для этого я должен буду брызнуть определенное количество жидкости на женщину, а потом позволю мужчине приблизиться к ней. Мне важно понаблюдать за тем, что произойдет, с близкого расстояния.

– Грязный вы человек, – сказал я.

– Я ученый, интересующийся обонятельными органами, – с достоинством произнес он.

– А почему бы мне не выйти на улицу с затычками в носу, – спросил я, – и не брызнуть немного этой жидкости на первую же встречную женщину? А вы можете понаблюдать из окна. Это должно быть забавно.

– Это будет именно забавно, – сказал Анри, – но не очень научно. Я должен проводить тесты в помещении, под контролем.

– А я сыграю роль мужчины, – сказал я.

– Нет, Освальд.

– Это почему же? Я настаиваю.

– Теперь послушайте меня, – сказал Анри. – Нам пока неизвестно, что произойдет, когда рядом будет женщина. Я уверен, что эта штука очень сильно действует. А вы, мой дорогой сэр, уже немолоды. Опасность очень велика. Вы можете не выдержать.

Меня это задело.

– Я могу выдержать что угодно, – сказал я.

– Глупости, – возразил Анри. – Я не хочу рисковать. Поэтому я решил воспользоваться услугами самого крепкого и сильного молодого человека, которого сумел найти.

– Вы хотите сказать, что уже сделали это?

– Разумеется, – сказал Анри. – И я очень волнуюсь. Мне не терпится приступить к делу. Юноша будет здесь с минуты на минуту.

– Кто он?

– Профессиональный боксер.

– О Господи.

– Его зовут Пьер Лакай. За работу я плачу ему тысячу франков.

– Где вы его нашли?

– Я знаком с гораздо большим числом людей, чем вы думаете, Освальд. Я не отшельник.

– Ему известно, зачем он понадобился?

– Я сказал ему, что он будет участвовать в научном эксперименте, который имеет отношение к психологии секса. Чем меньше он знает, тем лучше.

– А как насчет женщины? Кого вы в данном случае используете?

– Симону, конечно, – ответил Анри. – Она настоящий ученый. Она сможет изучить реакцию мужчины гораздо лучше меня.

– Это точно, – сказал я. – А она понимает, что с ней может произойти?

– Даже очень хорошо понимает. Мне пришлось чертовски потрудиться, чтобы убедить ее решиться на это. Я сказал ей, что она будет участвовать в эксперименте, который войдет в историю. Об этом будут говорить столетиями.

– Чепуха, – сказал я.

– Мой дорогой сэр, в истории человечества время от времени совершаются незабываемые научные открытия, и всякий раз это становится грандиозным событием. Такое событие случилось в тысяча восемьсот сорок четвертом году, когда доктор Гораций Уэллс из Хартфорда, штат Коннектикут, вырвал зуб[100]100
  Г. Уэллс (1815 – 1848) – американский дантист, пионер в области хирургической анестезии.


[Закрыть].

– А что в этом такого исторического?

– Доктор Уэллс был зубным врачом и иногда проводил эксперименты с закисью азота. Однажды у него ужасно разболелся зуб. Он знал, что зуб придется удалить, и с этой целью вызвал другого зубного врача. Но сначала он попросил коллегу надеть на лицо маску, после чего выпустил газ и потерял сознание. Зуб ему удалили, через какое-то время он очнулся, чувствуя себя превосходно. Так вот, Освальд, это была первая в мире операция, произведенная под общим наркозом. Она явилась началом больших дел. Мы сделаем то же самое.

В этот момент прозвенел звонок. Анри схватил парочку затычек и бросился открывать дверь. А там стоял Пьер, боксер. Анри, однако, не позволил ему войти, пока тот плотно не затолкал в свои ноздри затычки. Думаю, парень полагал, что ему предстоит сниматься в порнофильме, однако процедура с затычками, должно быть, быстро разрушила его планы. Пьер Лакай был боксером легчайшего веса – небольшого роста, жилистым, с плоским лицом и кривым носом. Ему было двадцать два года, и он не производил впечатления человека сообразительного.

Анри представил мне его, затем провел нас прямо в соседнюю лабораторию, где работала Симона. Она стояла в белом халате возле лабораторного столика, делая какие-то записи в блокноте. Когда мы вошли, она посмотрела на нас сквозь толстые стекла очков в белой пластмассовой оправе.

– Симона, – обратился к ней Анри, – это Пьер Лакай.

Симона посмотрела на боксера, но ничего не сказала. Меня Анри не удосужился ей представить.

Симона была стройной женщиной лет тридцати, правда несколько бледноватой. Волосы ее были зачесаны назад и собраны в пучок. Все это вместе с белой кожей лица придавало ей какой-то антисептический вид. Было такое впечатление, будто ее минут тридцать стерилизовали в автоклаве и дотрагиваться до нее можно только в резиновых перчатках. Она глядела на боксера своими большими карими глазами.

– Давайте приступать, – предложил Анри. – Вы готовы?

– Не знаю, что должно произойти, – откликнулся боксер, – но я готов.

Приподнявшись на носки, он запрыгал на месте. Анри тоже был готов. Наверняка он все обдумал еще до того, как я явился.

– Симона будет сидеть на этом стуле, – сказал он, указав на простой деревянный стул, поставленный посередине лаборатории. – А вы, Пьер, встаньте на расстоянии шести метров с затычками в носу.

На полу мелом были проведены линии на разном расстоянии от стула – от полуметра до шести.

– Я начну с того, что брызну небольшое количество жидкости на шею этой дамы, – продолжал Анри, обращаясь к боксеру. – После этого вынимайте затычки и начинайте медленно приближаться к ней.

Мне он сказал:

– Для меня самое главное – узнать дальность действия жидкости, точное расстояние, на котором будет находиться испытуемый, когда молекулы начнут действовать.

– Он приступает к эксперименту в одежде? – спросил я.

– В том виде, в каком есть.

– Предполагается, что дама будет ему помогать или сопротивляться?

– Ни то, ни другое. В его руках она должна быть абсолютно пассивным инструментом.

Симона не сводила с боксера глаз. Я увидел, как она кончиком языка медленно облизала губы.

– Эти духи, – спросил я у Анри, – воздействуют ли они как-нибудь на женщину?

– Никоим образом, – ответил он. – Вот почему я сейчас прошу Симону выйти из лаборатории, чтобы она приготовила жидкость для пульверизации.

Молодая женщина вышла из главной лаборатории, закрыв за собою дверь.

– Значит, вы чем-то обрызгиваете ее, а я к ней подхожу, – сказал боксер. – Что дальше?

– Посмотрим, – ответил Анри. – Вы ведь не волнуетесь?

– Я? Волнуюсь? – изумился боксер. – Из-за женщины?

– Вот и молодец, – сказал Анри.

Сам он не мог найти себе места. Он метался из одного конца комнаты в другой, еще раз проверяя, точно ли на линии стоит стул, и убирал со стола на верхнюю полку все, что может разбиться, – стеклянные колбы, бутыли и пробирки.

– Место тут не идеальное, – говорил он при этом, – но мы должны с толком его использовать.

Он закрыл нижнюю часть лица маской хирурга и такую же маску протянул мне.

– Вы разве не доверяете затычкам?

– Просто это дополнительная мера предосторожности, – сказал он. – Надевайте.

Женщина возвратилась, держа в руках крошечный пульверизатор из нержавеющей стали. Она отдала пульверизатор Анри. Анри достал из кармана секундомер.

– Приготовьтесь, пожалуйста, – сказал он. – Вы, Пьер, встаньте вон там, на шестиметровой отметке.

Пьер так и сделал. Женщина села на стул. Стул был без подлокотников. Напустив на себя важность, она сидела в своем белом халате, сложив руки на коленях, выпрямив спину и плотно сжав колени. Анри встал у нее за спиной. Я нашел место в стороне.

– Готовы? – громко спросил Анри.

– Подождите, – сказала женщина.

Это было первое слово, которое она произнесла. Она поднялась, сняла очки и, положив их на верхнюю полку, вернулась на место. Разгладив халат на бедрах, она стиснула пальцы и снова положила руки на колени.

– Теперь готовы? – спросил Анри.

– Ну, давайте же, – сказал я. – Нажимайте.

Анри направил маленький пульверизатор на участок голой кожи как раз под ухом Симоны и нажал на кнопку. Пульверизатор издал мягкий шипящий звук, и из выпускного отверстия вырвалось облачко водяной пыли.

– Вынимайте затычки! – крикнул Анри боксеру и, быстро отскочив от женщины, встал рядом со мной. Боксер взялся за ниточки, торчавшие из ноздрей, и дернул за них. Смазанные вазелином затычки легко выскользнули из носа.

– Ну что же вы! – крикнул Анри. – Начинайте двигаться! Бросьте затычки на пол и медленно идите вперед! – Боксер сделал шаг вперед. – Не так быстро! – закричал Анри. – Медленнее! Так лучше! Идите! Идите же! Не останавливайтесь!

Он был вне себя от возбуждения, и должен признаться, что и я начал заводиться. Я взглянул на женщину. Она сидела, съежившись, на стуле, всего лишь в нескольких ярдах от боксера, напряженная, недвижимая, следя за каждым его движением, и я поймал себя на том, что вспомнил о белой крысе, которую однажды видел в одной клетке с питоном. Питон собирался проглотить крысу, и крыса это знала, и потому она низко прижималась к земле, будучи загипнотизирована или, скорее, околдована медленным приближением змеи.

Боксер медленно двигался вперед.

Когда он миновал пятиметровую отметку, женщина разжала руки и положила их на колени ладонями вниз. Потом передумала и положила их как бы под ягодицы, ухватившись за сиденье стула с обеих сторон, приготовившись, так сказать, к предстоящему нападению.

Не успел боксер миновать двухметровую отметку, как запах ударил ему в нос. Он резко остановился. Глаза его потускнели, и он закачался, точно его ударили по голове молотком. Мне показалось, что он вот-вот упадет, но он удержался на ногах. Он стоял и легко покачивался из стороны в сторону, как пьяный. Потом неожиданно начал как-то странно фыркать и сопеть, напомнив мне свинью, обнюхивающую свое корыто, и вдруг без всякого предупреждения прыгнул на женщину. Он содрал с нее белый халат, платье, белье. После этого началось черт знает что.

Вряд ли стоит в подробностях описывать, что происходило в последующие несколько минут. Вы и сами можете почти обо всем догадаться. Должен, однако, признаться, что Анри, вероятно, был прав, остановив свой выбор на исключительно крепком и здоровом молодом человеке. Очень не хотелось бы об этом говорить, но сомневаюсь, что мое тело человека среднего возраста выдержало бы эти невероятно энергичные упражнения, которые вынужден был проделывать боксер. Я не склонен к созерцанию эротических сцен. Это не по мне. Но в данном случае я был буквально прикован к месту. В боксере проснулась страшной силы животная страсть. Он вел себя как дикий зверь. И в самый разгар происходящего Анри проделал интересную вещь. Достав пистолет, он бросился к боксеру и закричал:

– Отойдите от женщины! Оставьте ее, или я вас застрелю!

Боксер не обращал на него внимания, поэтому Анри выстрелил у него прямо над головой и закричал:

– Я не шучу, Пьер! Я убью вас, если вы не прекратите!

Боксер и взглядом его не удостоил. Анри прыгал и плясал по всей комнате, крича:

– Это удивительно! Потрясающе! Невероятно! Смесь действует! Действует! Мы добились своего, мой дорогой Освальд! Мы добились своего!

Представление кончилось так же внезапно, как и началось. Боксер вдруг отпустил женщину, поднялся, моргнул несколько раз, а потом спросил:

– Где это я, черт побери? Что случилось?

Симона как ни в чем не бывало вскочила со стула, схватила свою одежду и выбежала в соседнюю комнату.

– Благодарю вас, мадемуазель, – сказал Анри, когда она пролетала мимо него.

Самым интересным было то, что ошеломленный боксер ни малейшего представления не имел о происходившем. Он стоял голый, весь в поту, озираясь и пытаясь сообразить, как оказался в таком положении.

– Что я делал? – спрашивал он. – Где женщина?

– Вы были великолепны! – кричал Анри, бросая ему полотенце. – Все в порядке! Тысяча франков ваши!

В эту минуту дверь распахнулась, и в лабораторию вбежала голая Симона.

– Обрызгайте меня еще раз! – воскликнула она. – О, мсье, хотя бы разок обрызгайте меня.

Лицо ее светилось, глаза сверкали.

– Эксперимент закончен, – сказал Анри. – Идите одевайтесь.

Он крепко взял ее за плечи и вытолкал в другую комнату. Потом запер дверь.

Спустя полчаса мы с Анри отмечали наш успех в небольшом кафе. Мы пили кофе с коньяком.

– Сколько это продолжалось? – спросил я.

– Шесть минут тридцать две секунды, – ответил Анри.

Потягивая коньяк, я смотрел на людей, прогуливающихся по тротуару.

– Каков будет следующий шаг?

– Прежде всего я должен кое-что записать, – сказал Анри. – Потом поговорим о будущем.

– Кому-нибудь еще известна формула?

– Никому.

– А как же Симона?

– И она ничего не знает.

– Вы ее записали?

– Да, но так, что разобрать никто не сможет. Завтра перепишу.

– С этого и начните, – сказал я. – Мне тоже потребуется экземпляр. Как мы назовем эту смесь? Нам нужно придумать название.

– Что вы предлагаете?

– "Сука", – сказал я. – Назовем ее "Сукой".

Анри улыбнулся и медленно покачал головой. Я заказал еще коньяку.

– С ее помощью запросто можно подавить бунт, – сказал я. – Получше слезоточивого газа. Представьте, какая разыграется сцена, если обрызгать ею разбушевавшуюся толпу.

– Мило, – произнес Анри. – Очень мило.

– Еще "Суку" можно продавать очень толстым, очень богатым женщинам по баснословным ценам.

– Можно, – сказал Анри.

– Как вы полагаете, она сможет помочь мужчинам восстановить потенцию? – спросил я у него.

– Разумеется, – ответил Анри. – Об импотенции навсегда будет забыто.

– А как насчет восьмидесятилетних старцев?

– У них тоже восстановится потенция, – сказал он, – хотя это их и погубит.

– А неудачные браки?

– Мой дорогой, – сказал Анри. – Да возможности ее применения беспредельны.

В этот самый момент в голове у меня медленно начала зарождаться одна мысль. Как вы знаете, я страстно увлекаюсь политикой. И моей самой сильной страстью, хотя я и англичанин, является политика Соединенных Штатов Америки. Я всегда считал, что именно там, в этой могущественной стране, населенной разными народами, наверняка решаются судьбы всего человечества. А между тем во главе ее стоял президент, которого я терпеть не мог. Это был порочный человек, проводивший порочную политику. Что еще хуже, это было непривлекательное существо, лишенное чувства юмора. Так почему бы мне, Освальду Корнелиусу, не сделать так, чтобы он оставил свой пост?

Мысль понравилась мне.

– Какое количество "Суки" у вас сейчас имеется в лаборатории? – спросил я.

– Ровно десять кубических сантиметров, – ответил Анри.

– А сколько требуется для одной дозы?

– В нашем эксперименте мы использовали один кубический сантиметр.

– Именно столько мне и нужно, – сказал я. – Один кубический сантиметр. Я возьму его домой. Вместе с набором затычек.

– Нет, – сказал Анри. – Не будем пока с этим шутить. Это слишком опасно.

– Это моя собственность, – сказал я. – То есть наполовину моя. Не забывайте о нашем соглашении.

В конце концов он вынужден был уступить, хотя ему очень этого не хотелось. Мы вернулись в лабораторию, вставили в нос затычки, и Анри отмерил ровно один кубический сантиметр "Суки" в небольшой флакончик для духов. Запечатав пробку воском, он передал флакончик мне.

– Умоляю вас, будьте осторожны, – сказал он. – Быть может, это самое значительное научное открытие столетия, и с этим не следует шутить.

От Анри я поехал в мастерскую моего старого приятеля Марселя Броссоле. Марсель изобретал и сам делал миниатюрные точные инструменты, необходимые для научных целей. Он изготавливал для хирургов сердечные клапаны, синусовые узлы и еще что-то, что снижает внутричерепное давление у страдающих водянкой головного мозга.

– Я хочу, чтобы ты сделал капсулу, – сказал я Марселю, – в которую помещается ровно один кубический сантиметр жидкости. К этой маленькой капсуле должен быть подсоединен часовой механизм, с помощью которого можно будет расколоть капсулу и высвободить жидкость в заранее определенное время. Все устройство должно иметь не больше полдюйма в длину и полдюйма в толщину. Чем меньше, тем лучше. Можешь с этим справиться?

– Запросто, – ответил Марсель. – Тонкая пластмассовая капсула, маленький кусочек бритвенного лезвия, пружина, направляющая лезвие, и обыкновенное устройство вроде будильника типа очень маленьких дамских часиков. Капсула будет чем-то заполняться?

– Да. Сделай так, чтобы я сам смог заполнить ее и плотно закрыть. Недели на все хватит?

– Почему бы и нет? – сказал Марсель. – Дело нехитрое.

Следующее утро принесло печальные известия. Симона, эта развратная потаскушка, едва явившись в лабораторию, видимо, опрыскала себя всем оставшимся запасом "Суки", то есть более чем девятью кубическими сантиметрами смеси! Затем подкралась к Анри, который уселся за стол, чтобы привести в порядок свои записи, и притаилась за его спиной.

Мне не нужно вам рассказывать, что было дальше. А самое скверное, что глупая девчонка позабыла о том, что у Анри больное сердце. Поэтому, когда молекулы добрались до него, у бедняги мало было шансов на успех. Не прошло и минуты, как он был мертв, пал, как говорят, в бою, вот и делу конец.

Эта чертова женщина могла хотя бы подождать, пока он запишет формулу. Как бы там ни было, Анри не оставил ни единой записи. После того как вынесли его тело, я обыскал всю лабораторию, но ничего не нашел. Поэтому я преисполнился еще большей решимости с толком использовать единственный оставшийся в мире кубический сантиметр "Суки".

Через неделю я забрал у Марселя Броссоле замечательно исполненное маленькое устройство. Часовой механизм состоял из самых крошечных часиков, которые я когда-либо видел, и это вместе с капсулой и всеми другими частями было заключено в алюминиевую пластину размером в три восьмых квадратного дюйма. Марсель показал мне, как нужно заполнять и запечатывать капсулу и устанавливать счетчик времени. Я поблагодарил его и расплатился с ним.

После этого я тотчас же отправился в Нью-Йорк. Прибыв туда в три часа дня, я принял ванну, побрился и заказал в номер бутылку "Гленливета" и лед. Почувствовав себя свежо и бодро, я надел халат, налил добрую порцию своего любимого виски и устроился в глубоком кресле с утренним выпуском "Нью-Йорк таймс". Окна моего номера выходили на Центральный парк, и сквозь открытое окно я слышал гул уличного движения и гудки таксистов на Сентрал-парк-саут. Неожиданно мое внимание привлек мелкий заголовок на первой полосе. Он гласил: "Президент выступит сегодня вечером по телевидению". Дальше я прочел:

"Ожидается, что Президент сделает важное заявление по вопросу внешней политики в ходе своего выступления сегодня вечером во время обеда, устраиваемого в его честь Дочерьми американской революции в банкетном зале "Уолдорф-Астории"..."

Вот так удача!

Такого случая я приготовился ждать в Нью-Йорке много недель. Президент Соединенных Штатов не часто появляется на телевидении в окружении женщин. А именно это мне и было нужно. Это был необычайно жуликоватый тип. Он не раз попадал в дерьмо, и от него всегда дурно пахло. Однако он всякий раз умудрялся убедить людей в том, что запах исходит от кого-то другого, но никак не от него. Поэтому, по моим расчетам, должно было произойти следующее. Человеку, насилующему женщину на глазах у двадцати миллионов телезрителей, будет трудновато повернуть все так, будто он этого не делал.

Дальше я прочитал следующее:

"Президент будет говорить приблизительно двадцать минут, начиная с девяти вечера, и его речь будет транслироваться всеми главными телевизионными компаниями. Его представит миссис Эльвира Понсонби, исполняющая обязанности президента Дочерей американской революции. В интервью, которое миссис Понсонби дала в своем номере в "Уолдорф Тауэрс", она сказала..."

Прекрасно! Миссис Понсонби будет сидеть справа от Президента. Ровно в десять минут десятого, когда Президент разойдется и половина населения Соединенных Штатов будет смотреть на него, маленькая капсула, незаметно упрятанная в районе груди миссис Понсонби, лопнет, и полсантиметра "Суки" вытечет на парчовую ткань ее вечернего платья. Президент поднимет голову и начнет принюхиваться, при этом ноздри его расширятся и он захрапит, точно жеребец, а потом набросится на миссис Понсонби. Она окажется на банкетном столе, и Президент запрыгнет на нее, а шарлотка и слоеный пирог с фруктовой начинкой полетят в разные стороны.