Текст книги "Дорога в рай"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 52 страниц)

Мужчина достал из ящика залоговую квитанцию и положил на прилавок. Квитанция была похожа на бирку, которую привязывают к ручке чемодана, – в точности той же формы и размера, из той же плотной коричневатой бумаги. Но посередине были проколоты отверстия, чтобы ее легко можно было разорвать на две части, и обе части были одинаковые.

– Фамилия? – спросил он.

– Это не нужно. И адрес тоже.

Она увидела, как мужчина задумался и кончик пера завис над пунктирной линией.

– Вам ведь не обязательно записывать фамилию и адрес, не правда ли?

Мужчина пожал плечами, покачал головой, и кончик пера переместился к следующей строчке.

– Просто мне бы этого не хотелось, – сказала миссис Биксби. – У меня на то есть причины исключительно личного свойства.

– Тогда вам лучше не терять эту квитанцию.

– Не потеряю.

– Вы понимаете, что любой, кто найдет ее, может явиться и потребовать вещь?

– Да, я знаю.

– Только по номеру.

– Да, знаю.

– Как мне ее описать?

– Не надо описывать, благодарю вас. Это необязательно. Просто поставьте сумму, которую я возьму.

Кончик пера опять завис над пунктирной линией рядом со словами "наименование предмета".

– Думаю, все же нужно хоть какое-то описание. Всегда пригодится, если вы захотите продать квитанцию. Кто знает, может, когда-нибудь вам захочется ее продать.

– Я не собираюсь ее продавать.

– Вдруг придется. Так часто бывает.

– Послушайте, – сказала миссис Биксби. – Я не разорена, если вас это волнует. Просто я потеряла кошелек. Понимаете?

– Как угодно, – произнес мужчина. – Шуба ваша.

В этот момент неприятная мысль пронзила миссис Биксби.

– Скажите мне вот что, – проговорила она. – Если на моей квитанции не будет описания, как я могу быть уверена в том, что вы отдадите мне шубу, а не что-нибудь другое, когда я вернусь за ней?

– Я занесу соответствующую запись в книгу.

– Но у меня-то будет только номер. Поэтому вы можете вручить мне любую старую вещь, разве не так?

– Так вам нужно описание или нет? – спросил мужчина.

– Нет, – сказала она. – Я вам верю.

Мужчина написал "пятьдесят долларов" против слова "стоимость" в обеих частях квитанции, затем разорвал ее пополам вдоль проколотой дырками линии и нижнюю часть протянул через прилавок. Из внутреннего кармана пиджака он извлек бумажник и достал пять десятидолларовых банкнотов.

– Я беру три процента в месяц, – сказал он.

– Да-да, хорошо. И благодарю вас. Вы ведь будете бережно с ней обращаться?

Мужчина кивнул, но ничего не ответил.

– Положить ее обратно в коробку?

– Нет, не надо...

Миссис Биксби повернулась и вышла из ломбарда на улицу, где ее ждало такси. Через десять минут она была дома.

– Дорогой, – сказала она, целуя своего мужа. – Ты скучал по мне?

Сирил Биксби отложил вечернюю газету и взглянул на свои часы.

– Двенадцать с половиной минут седьмого, – сказал он. – Ты немножко опоздала, не так ли?

– Знаю. Эти кошмарные поезда. Тетушка Мод, как обычно, передает тебе привет. Ужасно хочу выпить, а ты?

Ее муж сложил газету аккуратным прямоугольником и положил ее на подлокотник своего кресла. Потом поднялся и подошел к буфету. Его жена стояла посреди комнаты, стягивая перчатки и внимательно наблюдая за ним. Сколько же ей ждать, думала она. Он стоял к ней спиной и, склонившись над мерным стаканом, время от времени подносил его близко к лицу и заглядывал в него, будто в рот пациента.

Какой он маленький после Полковника, просто смешно. Полковник огромный, щетинистый, рядом с ним чувствуешь, как от него исходит слабый запах хрена. Этот же маленький, опрятненький, костлявый, и от него вообще ничем не пахнет, разве что мятными леденцами, которые он сосет ради пациентов, чтобы дыхание было свежим.

– Смотри, что я купил, – сказал муж, поднимая стеклянный мерный стакан. – Теперь я могу наливать вермут с точностью до миллиграмма.

– Дорогой, как это разумно.

Нужно мне все-таки подумать о том, чтобы он иначе одевался. Словами не выразить, как смешны его костюмы... Было время, когда ей казалось, что они замечательны, эти пиджаки с высокими лацканами на шести пуговицах, теперь же они казались попросту нелепыми. Да и эти узкие брюки дудочкой. Чтобы носить такие вещи, нужно иметь особое лицо, у Сирила же ничего особенного в лице нет. Оно у него длинное и худое, с узким носом и немного выдающейся челюстью, и когда видишь его лицо торчащим над наглухо застегнутым старомодным пиджаком, вспоминаешь карикатуры Сэма Веллера[71]71
  Сэм Уеллер (1851 – 1925) – американский художник


[Закрыть]. Сирилу же, наверное, казалось, что на нем костюмы от Бо Браммела[72]72
  Бо («Франт») Браммел (1778 – 1840) – английский законодатель мод начала XIX века


[Закрыть]. И пациенток в своем кабинете он неизменно встречал в незастегнутом белом халате, чтобы они могли увидеть под халатом его амуницию... Это явно должно было создать впечатление, будто он тоже немного пес. Однако миссис Биксби не проведешь. Все это оперение – сплошной обман. Ничего-то оно не значит. Он напоминал ей стареющего ощипанного павлина, с напыщенным и самодовольным видом шествующего по траве... Иногда он был похож на какой-нибудь самоопыляющийся цветок вроде одуванчика. Одуванчик не нужно опылять, чтобы он дал семена, и все эти яркие желтые лепестки – пустая трата времени, хвастовство, маскарад. Как это биологи говорят? Бесполый. Бесполый одуванчик. Как и рои мошек, кружащиеся летом над водой, если уж такой пошел разговор. Невольно вспомнишь Льюиса Кэрролла, подумала миссис Биксби, – мошки, одуванчики и зубные врачи.

– Спасибо, дорогой, – сказала она, беря мартини и усаживаясь на диван с сумочкой на коленях. – А ты чем занимался вчера вечером?

– Остался в кабинете и приготовил несколько пломб. А потом привел счета в порядок.

– Слушай, Сирил, я думаю, тебе уже давно пора другим поручать делать за тебя черную работу. Это ниже твоего достоинства. Почему ты не заставишь техника готовить пломбы?

– Я предпочитаю делать это сам. И очень горжусь своими пломбами.

– Знаю, дорогой, и думаю, они просто замечательны. Это лучшие пломбы на всем свете. Но я не хочу, чтобы ты истязал себя. А почему Палтни не занимается счетами? Это ведь отчасти ее работа, не так ли?

– Она занимается ими. Но мне сначала приходится самому составлять на все расценки. Она не знает, кто богат, а кто нет.

– Прекрасное мартини, – сказала миссис Биксби, ставя свой стакан на столик возле дивана. – Замечательное.

Она раскрыла сумочку и достала носовой платок, будто собралась высморкаться.

– Кстати! – воскликнула она, увидев квитанцию. – Я забыла тебе кое-что показать. Я только что нашла это в такси. Тут есть номер, и я подумала, что это, наверное, лотерейный билет, поэтому оставила у себя.

Она протянула клочок плотной коричневой бумаги мужу, он взял его и начал тщательно осматривать со всех сторон, будто вызывающий подозрения зуб.

– Знаешь, что это такое? – медленно спросил он.

– Нет, дорогой, не знаю.

– Это закладная квитанция.

– Что?

– Квитанция, выданная в ломбарде. Тут есть и фамилия оценщика, и адрес – где-то на Шестой авеню.

– О, дорогой, я так разочарована. Я-то думала – выигрышный билет.

– Для разочарования нет причин, – сказал Сирил Биксби. – По правде, это весьма любопытно.

– А что тут может быть любопытного, дорогой?

Он начал объяснять ей в подробностях, что такое закладная квитанция, особо отметив то обстоятельство, что тот, кто является обладателем билета, имеет право требовать вещь. Она терпеливо слушала, пока он не закончил лекцию.

– Думаешь, стоит ее потребовать? – спросила она.

– Во всяком случае, стоит узнать, что это. Видишь, здесь стоит сумма в пятьдесят долларов? Знаешь, что это означает?

– Нет, дорогой, а что это значит?

– Это означает, что вещь, о которой идет речь, почти наверняка представляет собой что-то ценное.

– То есть она стоит пятьдесят долларов?

– Наверное, больше пятисот.

– Пятьсот долларов!

– Разве ты не понимаешь? – спросил он. – В ломбарде никогда не дают больше десятой части настоящей стоимости.

– О господи! Никогда этого не знала.

– Ты многого не знаешь, моя дорогая. А теперь послушай меня. Имея в виду, что здесь нет фамилии и адреса владельца...

– Но что-то ведь указывает на то, кому это принадлежит?

– Нет. Так часто делают, когда не хотят, чтобы знали, что человек был в ломбарде. Этого стыдятся.

– Значит, ты полагаешь, мы можем оставить ее у себя?

– Разумеется, оставим. Теперь это наша квитанция.

– Ты хочешь сказать – моя, – твердо проговорила миссис Биксби. – Это ведь я нашла ее.

– Моя дорогая, какое это имеет значение? Главное – мы теперь вправе пойти и выкупить вещь, когда пожелаем, всего лишь за пятьдесят долларов. Как тебе это нравится?

– О, как интересно! – воскликнула миссис Биксби. – По-моему, это страшно любопытно, особенно когда не знаешь, что это такое. Это может быть все что угодно, не правда ли, Сирил! Абсолютно все что угодно!

– Конечно, хотя, скорее всего, либо кольцо, либо часы.

– А если это настоящее сокровище, как будет замечательно! То есть что-то по-настоящему старое, как, например, красивая старинная ваза или римская статуя.

– Это может быть все что угодно, моя дорогая. Нам нужно лишь набраться терпения, а там посмотрим.

– Потрясающе интересно! Дай мне квитанцию, и я в понедельник прямо с утра помчусь туда и все узнаю!

– Думаю, лучше мне это сделать.

– Ну уж нет! – вскричала она. – Позволь это сделать мне.

– Я думаю иначе. Я заберу ее по дороге на работу.

– Но это же моя квитанция! Прошу тебя, позволь мне, Сирил. Почему ты думаешь, что только тебе хочется повеселиться?

– Ты не знаешь оценщиков, моя дорогая. Тебя скорее всего обманут.

– Не обманут, честное слово, я этого не допущу. Дай мне ее, пожалуйста.

– К тому же, хорошо бы тебе еще и иметь пятьдесят долларов, – улыбаясь, заметил он. – Нужно выплатить пятьдесят долларов наличными, иначе вещь тебе не выдадут.

– Понимаю, – сказала миссис Биксби. – Я подумаю об этом.

– Я бы предпочел, чтобы ты не занималась этим, если не возражаешь.

– Но, Сирил, ведь я нашла ее. Что бы там ни было, квитанция моя, разве не так?

– Разумеется, твоя, моя дорогая. И не нужно так волноваться.

– А я и не волнуюсь. Просто мне интересно, вот и все.

– Полагаю, тебе и в голову не приходило, что это может быть что-то чисто мужское – карманные часы, например, или набор запонок. Ты же знаешь, не только женщины ходят в ломбард.

– Тогда я подарю тебе эту вещь на Рождество, – великодушно сказала миссис Биксби. – С радостью. Но если вещь женская, я возьму ее себе. Договорились?

– Что ж, справедливо. Почему бы тебе тогда не пойти со мной, когда я буду брать ее?

Миссис Биксби уже собралась было ответить "да", но вовремя спохватилась. У нее не было никакого желания обнаруживать себя в качестве старого клиента в присутствии мужа.

– Нет, – сказала она. – Думаю, с тобой я не пойду. Видишь ли, будет гораздо интереснее, если я подожду, чем это кончится. Я так надеюсь, что это не будет что-то такое, что никому из нас не нужно.

– Тут ты права, – сказал он. – Если мне покажется, что вещь не стоит пятидесяти долларов, я ее и брать не стану.

– Но ты же сказал, что она будет стоить пятьсот.

– Совершенно уверен, что так и будет. Не беспокойся.

– О, Сирил, я сгораю от любопытства. Разве это не интересно?

– Просто забавно, – сказал он, пряча квитанцию в карман жилета. – Забавно и больше ничего.

Наконец настал понедельник. После завтрака миссис Биксби проводила мужа до двери и помогла ему надеть пальто.

– Не работай так много, дорогой, – сказала она.

– Хорошо, не буду.

– Вернешься в шесть?

– Надеюсь.

– У тебя будет время зайти в ломбард? – спросила она.

– Боже мой, да я совсем забыл. Возьму такси и сейчас же туда заеду. Это по дороге.

– Квитанцию не потерял?

– Надеюсь, нет, – ответил он, пощупав карман жилета. – Нет, она здесь.

– А денег у тебя хватит?

– В самый раз.

– Дорогой, – сказала миссис Биксби, поправляя ему галстук, который был завязан просто отлично. – Если это что-то красивое, что-то такое, что, по-твоему, может мне понравиться, позвонишь мне, как только приедешь на работу?

– Да, если хочешь.

– Понимаешь, я так надеюсь, что это будет что-то для тебя, Сирил. Лучше бы для тебя, чем для меня.

– Это очень великодушно с твоей стороны, моя дорогая. А теперь я должен бежать.

Спустя примерно час, когда зазвонил телефон, миссис Биксби так сорвалась к телефону, что схватила трубку быстрее, чем прозвучал первый звонок.

– Взял! – сказал он.

– Да ну! О, Сирил, и что же это? Что-то хорошее?

– Хорошее! – кричал он. – Фантастическое! Ты бы только посмотрела! В обморок упадешь!

– Дорогой, что это? Говори же скорее!

– Ну и везет же тебе.

– Значит, это для меня?

– Конечно, для тебя. Хотя почему такую вещь заложили всего за пятьдесят долларов, убей, не пойму. Только ненормальный мог это сделать.

– Сирил! Да не мучай же меня! Я больше не могу!

– С ума сойдешь, когда увидишь.

– Да что же это?

– Попробуй отгадать.

Миссис Биксби помедлила. Осторожнее, сказала она про себя. Теперь будь очень осторожна.

– Колье, – сказала она.

– Нет.

– Бриллиантовое кольцо.

– Ничуть не теплее. Я подскажу тебе. Это что-то такое, что можно надеть на себя.

– Надеть на себя? Шляпа?

– Нет, не шляпа, – рассмеявшись, сказал он.

– Умоляю тебя, Сирил, почему ты не скажешь мне?

– Потому что я хочу, чтобы это был сюрприз. Вечером я принесу эту вещь домой.

– Ничего подобного! – вскричала она. – Я сейчас сама приеду.

– Лучше не надо.

– Но почему же, дорогой? Почему я не могу приехать?

– Потому что я слишком занят. Ты мне испортишь весь утренний график. Я и так уже на полчаса опоздал.

– Тогда приеду в обед. Хорошо?

– Я не обедаю. Впрочем, приезжай полвторого, когда у меня будет перерыв на сандвич. До свиданья.

Ровно в половине второго миссис Биксби явилась туда, где мистер Биксби работает, и нажала на звонок. Ее муж, в белом халате зубного врача, сам открыл дверь.

– О, Сирил, я сгораю от нетерпения.

– Еще бы! Ну и везет же тебе, ты хоть догадывалась о чем-нибудь?

Он провел ее по коридору в хирургический кабинет.

– Идите пообедайте, мисс Палтни, – сказал он ассистентке, которая складывала инструменты в стерилизатор. – Закончите, когда вернетесь.

Он подождал, пока она вышла, потом подошел к шкафчику, в который вешал свою одежду, и встал перед ним.

– Она там, – сказал он, указывая пальцем. – А теперь закрой глаза.

Миссис Биксби сделала то, о чем он ее просил. Потом глубоко вздохнула, задержала дыхание и в наступившей тишине услышала, как он открывает дверцу шкафчика. Когда он доставал оттуда какую-то вещь, раздался мягкий шуршащий звук.

– Теперь можешь смотреть!

– Не могу решиться, – рассмеявшись, сказала миссис Биксби.

– Взгляни хоть одним глазом.

Глупо смеясь, она несмело, чуть-чуть приподняла одно веко ровно настолько, чтобы увидеть темную расплывчатую фигуру мужчины в белом халате, державшего что-то в высоко поднятой руке.

– Норка! – воскликнул он. – Настоящая норка!

Услышав это волшебное слово, она быстро открыла глаза и подалась вперед, чтобы заключить шубу в объятия.

Но никакой шубы не было! В руке мужа болталась какая-то нелепая маленькая меховая горжетка.

– Ты только полюбуйся! – говорил он, помахивая горжеткой перед ее лицом.

Миссис Биксби закрыла рот рукой и подалась назад. Я сейчас закричу, сказала она про себя. Я сейчас точно закричу.

– В чем дело, моя дорогая? Разве тебе это не нравится?

Он перестал размахивать мехом и уставился на нее, ожидая, что она скажет.

– Нравится, – пробормотала миссис Биксби. – Я... я... думаю... это мило... очень мило.

– У тебя ведь в первую минуту даже дыхание перехватило, а?

– Да.

– Великолепное качество, – сказал он. – Да и цвет отличный. Знаешь что, моя дорогая? По-моему, такая вещь, если покупать ее в магазине, обошлась бы тебе в две-три сотни долларов.

– Не сомневаюсь.

Горжетка была сделана из двух шкурок, двух поношенных на вид узких шкурок, у которых были головы со стеклянными бусинками в глазницах и свешивающиеся лапки. Одна держала в пасти зад другой и кусала его.

– Примерь-ка ее на себя.

Он накинул ей горжетку на плечи, после чего отступил, чтобы выразить свое восхищение.

– Прекрасно. Она тебе идет. Не у каждого есть норка, моя дорогая.

– Нет, не у каждого.

– Когда пойдешь в магазин, лучше оставляй ее дома, иначе подумают, что мы миллионеры, и станут драть с нас вдвое.

– Постараюсь запомнить, Сирил.

– Боюсь, что на Рождество тебе другого подарка не будет. Пятьдесят долларов – и без того несколько больше, чем я собирался истратить.

Он повернулся, подошел к умывальнику и стал мыть руки.

– Теперь беги, моя дорогая, и хорошо позавтракай где-нибудь. Я бы и сам составил тебе компанию, но в приемной меня дожидается старик Горман со сломанным зажимом в зубном протезе.

Миссис Биксби двинулась к двери.

Я убью оценщика, говорила она про себя. Я сейчас же пойду к нему в его лавку, швырну эту грязную горжетку ему в лицо, и если он не вернет мне мою шубу, я убью его.

– Я тебе говорил, что приду сегодня поздно? – сказал Сирил Биксби, продолжая мыть руки.

– Нет.

– Пожалуй, не раньше половины девятого. А может, и в девять.

– Да-да, хорошо. До свиданья.

Миссис Биксби захлопнула за собой дверь.

В этот самый момент мисс Палтни, секретарша-ассистентка, направляясь на обед, проплыла мимо нее по коридору.

– Правда, чудесный день? – бросила на ходу мисс Палтни, сверкнув улыбкой.

В походке ее была какая-то легкость, от нее пахло тонкими духами, и она выглядела королевой, самой настоящей королевой в прекрасной черной норковой шубе, которую Полковник подарил миссис Биксби.

Маточное желе

– Меня это смертельно тревожит, Алберт, смертельно, – сказала миссис Тейлор.

Она не отрывала глаз от ребенка, который лежал у нее на левой руке совершенно неподвижно.

– Уверена, с ней что-то не так.

Кожа на лице ребенка была прозрачна и сильно натянута.

– Попробуй еще раз, – сказал Алберт Тейлор.

– Ничего не получится.

– Ты должна пробовать еще и еще раз, Мейбл, – настаивал он.

Она взяла бутылочку из кастрюли с водой и вылила несколько капель молока на ладонь, пробуя, не горячее ли оно.

– Ну же, – прошептала она. – Ну, девочка моя. Проснись и попей еще немножко.

На столе рядом с ней стояла небольшая лампа, освещавшая все вокруг мягким желтым светом.

– Ну пожалуйста, – говорила она. – Попей хотя бы немного.

Муж наблюдал за ней, глядя поверх журнала. Она едва держалась на ногах от изнеможения, он это видел. Ее бледное продолговатое лицо, обычно невозмутимое и спокойное, еще более вытянулось, и на нем появилось выражение отчаяния. И все равно, со склоненной головой и глазами, устремленными на ребенка, она казалась удивительно красивой.

– Вот видишь, – пробормотала она. – Бесполезно. Она не ест.

Мейбл поднесла бутылочку к свету и, прищурившись, посмотрела, сколько молока убавилось.

– И всего-то выпила одну унцию. А то и того меньше. Три четверти, не больше. Как раз чтобы не умереть. Алберт, меня это смертельно тревожит.

– Я знаю, – сказал он.

– Только бы выяснили, в чем причина.

– Ничего страшного, Мейбл. Нужно набраться терпения.

– Уверена, что-то тут не так.

– Доктор Робинсон говорит, не надо тревожиться.

– Послушай, – сказала она, поднимаясь. – Не станешь же ты говорить, что это естественно, когда шестинедельный ребенок весит на целых два фунта меньше, чем при рождении! Да ты взгляни на эти ноги! Кожа да кости!

Крошечное дитя, не двигаясь, безжизненно лежало у нее на руках.

– Доктор Робинсон сказал, чтобы ты перестала нервничать, Мейбл. Да и тот, другой врач то же самое говорил,

– Ха! – воскликнула она. – Замечательно! Я, видите ли, должна перестать нервничать!

– Успокойся, Мейбл.

– А что, по его мнению, я должна делать? Относиться ко всему этому как к шутке?

– Такого он не говорил.

– Ненавижу докторов! Всех их ненавижу! – сквозь слезы проговорила Мейбл и, резко повернувшись, быстро вышла из комнаты с ребенком на руках.

Алберт Тейлор не удерживал ее.

Спустя короткое время он услышал, как она двигается в спальне прямо у него над головой – быстрые нервные шаги по линолеумному полу. Скоро звук шагов стихнет, и тогда он встанет и последует за ней, а когда войдет в спальню, то, как обычно, застанет ее сидящей возле детской кроватки. Она будет смотреть на ребенка, тихо плакать и ни за что не пожелает сдвинуться с места. "Она умирает от голода, Алберт", – скажет Мейбл. "Вовсе не умирает". – "Умирает. Я уверена, Алберт". – "С чего ты взяла?" – "Я знаю, что и ты так думаешь, только не хочешь признаться. Разве не так?"

Теперь это повторялось каждый вечер.

На прошлой неделе они снова отвезли ребенка в больницу. Врач внимательно осмотрел его и сказал, что ничего страшного нет.

– Мы девять лет ждали ребенка, доктор, – сказала тогда Мейбл. – Я умру, если с ней что-то произойдет.

Это было шесть дней назад, и с того времени девочка потеряла в весе еще пять унций.

Однако сколько ни нервничай, это не поможет, подумал Алберт Тейлор. В таких вещах врачу нужно доверять. Он взял в руки журнал, который по-прежнему лежал у него на коленях, лениво пробежал глазами содержание и посмотрел, что там напечатали на этой неделе: "Среди майских пчел", "Изделия из меда", "Пчеловод и фармакология", "Из опыта борьбы с нозематозом", "Последние новости о маточном желе", "На этой неделе на пасеке", "Целебная сила прополиса", "Обратный ток крови", "Ежегодный обед британских пчеловодов", "Новости ассоциации".

Всю свою жизнь Алберт Тейлор увлекался всем тем, что имеет хоть какое-то отношение к пчелам. Маленьким мальчиком он часто ловил их голыми руками и прибегал в дом, чтобы показать своей матери, а иногда пускал их ползать по своему лицу и шее, но самое удивительное, что он ни разу не был ужален. Напротив, пчелам, похоже, нравилось быть с ним. Они никогда не пытались улететь, и, чтобы избавиться от них, Алберт осторожно смахивал их пальцами. Но даже после этого они часто возвращались и снова усаживались ему на руку или на колено, туда, где была голая кожа.

Его отец, каменщик, говорил, что от мальчика, должно быть, исходит какой-то колдовской дух и ничего хорошего из гипнотизирования насекомых не выйдет. Однако мать утверждала, что это дар Божий, и даже сравнивала Алберта со святым Франциском с его птицами[73]73
  Св. Франциск (1181/82 – 1226) – настоящее имя Франческо ди Пьетри ди Бернардоне. Канонизирован 15 июля 1228 года. В истории известен факт, когда он читал проповеди птицам, которые его внимательно слушали.


[Закрыть].

Чем старше становился Алберт Тейлор, тем больше его увлечение пчелами превращалось в наваждение, и, когда ему исполнилось двенадцать лет, он построил свой первый улей. Следующим летом поймал первый рой. Через два года, в четырнадцать лет, на заднем дворе отцовского дома вдоль изгороди аккуратным рядком стояли пять ульев, и уже тогда, помимо обыкновенного добывания меда, он занялся выведением маток, пересаживанием личинок и прочими тонкими и сложными вещами.

Работая с пчелами, Алберт никогда не разводил дым, не надевал перчатки на руки или сетку на голову. Между мальчиком и пчелами явно существовала взаимная симпатия, и в деревенских лавках и трактирах о нем начали говорить с чем-то вроде уважения. Люди все чаще приходили к нему в дом, чтобы купить меду.

Когда ему было восемнадцать, он арендовал акр необработанной земли, тянувшейся вдоль вишневого сада, примерно в миле от деревни, и развернул свое дело. Теперь, одиннадцать лет спустя, у него было там уже шесть акров земли, а не один, двести сорок хорошо оборудованных ульев и небольшой дом, который он построил в основном своими руками. Он женился в двадцатилетнем возрасте, и, если не считать того, что они с женой девять с лишним лет ждали ребенка, все у них было удачно. Словом, все шло хорошо, пока не появилась эта странная девочка и не стала доводить их до безумия, отказываясь есть как следует и теряя в весе каждый день.

Алберт оторвался от журнала и подумал о своей дочери.

Этим вечером, например, когда она открыла глаза в самом начале кормления, он заглянул в них и увидел что-то такое, что до смерти его напугало, – взгляд какой-то затуманенный, отсутствующий, будто глаза и вовсе не соединены с мозгом, а просто лежат себе в глазницах, словно пара серых стеклянных шариков.

Да много они понимают, эти врачи!

Он придвинул к себе пепельницу и принялся медленно выковыривать спичкой пепел из трубки.

Можно, конечно, отвезти ее в другую больницу, где-нибудь в Оксфорде например. Надо будет сказать об этом Мейбл, когда он поднимется наверх.

Он слышал, как она двигается в спальне, но она, видимо, уже сняла туфли и надела тапки, потому что звук шагов был слабый.

Алберт снова переключил свое внимание на журнал и продолжил чтение. Закончив читать статью под названием "Из опыта борьбы с нозематозом", он перевернул страницу и глянул на следующую – "Последние новости о маточном желе". Едва ли здесь будет что-то такое, чего он еще не знает.

Что это за чудесное вещество, называемое маточным желе?

Он взял жестяную коробку с табаком, лежавшую на столе, и стал набивать трубку, не отрываясь от чтения.

"Маточное желе – особый продукт, выделяемый железистыми клетками пчел-кормилиц для питания личинок, как только они выводятся из яйца. Глоточные железы пчел вырабатывают это вещество практически по той же схеме, что и молочные железы позвоночных – молоко. Этот факт представляет значительный биологический интерес, потому что никакие другие насекомые в мире не обладают, насколько известно, подобным свойством".

Все это давно известно, сказал он про себя, но за неимением другого занятия продолжал читать.

"Маточное желе дается в концентрированном виде всем личинкам пчел в первые три дня после их появления на свет, но для тех, кому суждено стать трутнем или рабочей пчелой, к этому ценному продукту добавляется мед и цветочная пыльца. С другой стороны, личинки, которым суждено стать матками, в продолжение всей личиночной стадии своего развития усиленно питаются чистым маточным желе. Отсюда и его название".

В спальне над ним звук шагов прекратился. В доме все стихло. Алберт чиркнул спичкой и поднес ее к трубке.

"Маточное желе – вещество огромной питательной ценности, ибо, питаясь только им, личинка пчелы медоносной за пять дней увеличивает свой вес в тысячу пятьсот раз".

Наверное, так и есть, подумал он, хотя никогда раньше почему-то не задумывался о том, насколько прибавляет в весе личинка по мере роста.

"Ребенок семи с половиной фунтов за это время прибавил бы в весе до пяти тонн".

Алберт Тейлор остановился и снова прочитал это предложение.

Потом прочитал в третий раз.

"Ребенок семи с половиной фунтов..."

– Мейбл! – закричал он, вскакивая с кресла. – Мейбл! Иди сюда!

Он выскочил в холл и, остановившись у лестницы, стал ей кричать, чтобы она спустилась.

Ответа не было.

Он взбежал по лестнице и включил на площадке свет. Дверь спальной была закрыта. Он пересек площадку, открыл дверь и заглянул в темную комнату.

– Мейбл, – позвал он. – Ты можешь спуститься вниз? У меня появилась идея насчет нашей малышки.

Лампа на площадке у него за спиной бросала слабый свет на кровать, и он смутно увидел ее, лежавшую на животе. Лицо было зарыто в подушку, а руками она обхватила голову. Она опять плакала.

– Мейбл, – сказал Алберт, дотрагиваясь до ее плеча. – Пожалуйста, спустись вниз. Это может быть очень важно.

– Уходи, – сказала она. – Оставь меня одну.

– Ты разве не хочешь узнать, что у меня за идея?

– О Алберт, я устала, – сквозь слезы проговорила она. – Я так устала, что вообще ничего не соображаю. Я больше так не могу. Мне не выдержать.

Наступило молчание. Алберт медленно подошел к кроватке, в которой лежал ребенок, и заглянул в нее. Было слишком темно, чтобы разглядеть лицо девочки, но, наклонившись, он услышал, как она дышит, – очень слабо и быстро.

– Когда ты будешь в следующий раз ее кормить? – спросил он.

– Часа в два.

– А потом?

– В шесть утра.

– Я сам покормлю ее, – сказал он. – А ты спи.

Она не отвечала.

– Забирайся в постель, Мейбл, и усни, хорошо? И не изводи себя. Следующие двенадцать часов я буду кормить ее сам. Ты доведешь себя до нервного истощения, если и дальше будешь так волноваться.

– Да, – сказала она. – Я знаю.

– Я беру соску, будильник и сейчас же ухожу в другую комнату, а ты ложись, расслабься и забудь о нас. Хорошо?

Он уже катил кроватку к двери.

– О Алберт, – всхлипнула Мейбл.

– Ни о чем не волнуйся. Я все сделаю сам.

– Алберт...

– Да?

– Я люблю тебя, Алберт.

– Я тоже тебя люблю, Мейбл. А теперь спи.

Алберт Тейлор увидел свою жену снова около одиннадцати часов утра.

– О боже! – кричала она, сбегая по лестнице в халате и тапках. – Алберт! Ты только посмотри на часы! Я проспала, наверное, не меньше двенадцати часов! Все в порядке? Ничего не случилось?

Он молча сидел в кресле с трубкой и утренней газетой. Ребенок лежал на полу у его ног в переносной кроватке и спал.

– Привет, дорогая, – улыбаясь, сказал он.

Мейбл подбежала к кроватке и заглянула в нее.

– Она что-нибудь ела, Алберт? Сколько раз ты ее кормил? В десять часов ее еще раз нужно было покормить, ты не забыл?

Алберт Тейлор аккуратно свернул газету и положил на столик.

– Я кормил ее в два часа ночи, – сказал он, – и она съела что-то с пол-унции. Потом я кормил ее в шесть утра, и она уже справилась с большей порцией, съев две унции...

– Две унции! О Алберт, это просто здорово!

– А десять минут назад мы еще раз поели. Вон бутылочка на камине. Осталась только одна унция. Она выпила три. Как тебе это нравится?

Он гордо улыбался, довольный своим достижением.

Его жена быстро опустилась на колени и посмотрела на ребенка.

– Разве она не лучше выглядит? – нетерпеливо спросил он. – Посмотри, какие у нее пухлые щечки!

– Может, это и глупо, – сказала Мейбл, – но мне действительно кажется, что это так. Ах, Алберт, ты просто волшебник. Как тебе это удалось?

– Опасность миновала, – сказал он, – вот и все. Как и предсказывал доктор, самое страшное позади.

– Молю Бога, что это так, Алберт.

– Конечно, так. Вот увидишь, как быстро она будет теперь поправляться.

Женщина с любовью смотрела на ребенка.

– Да и ты гораздо лучше выглядишь, Мейбл.

– Я чувствую себя прекрасно. Прости меня за прошлый вечер.

– Давай-ка поступим так, – сказал он. – Теперь я буду кормить ее по ночам. А ты днем.

Она взглянула на него и нахмурилась.

– Нет, – сказала она. – Нет, этого я тебе не позволю.

– Я не хочу, чтобы у тебя случился нервный срыв, Мейбл.

– Ничего не случится, к тому же я хорошо выспалась.

– Будет гораздо лучше, если мы разделим обязанности.

– Нет, Алберт. Это моя обязанность, и я буду выполнять ее. То, что было этой ночью, больше не повторится.

Наступило молчание. Алберт Тейлор вынул трубку изо рта и повертел ее в руках.

– Хорошо, – сказал он. – В таком случае я освобожу тебя от дополнительной работы, вот и все, – буду стерилизовать бутылки, например. Может, хоть это тебе немного поможет.

Она внимательно посмотрела на мужа, недоумевая, что это с ним вдруг произошло.

– Видишь ли, Мейбл, я вот о чем подумал...