Текст книги "Газета День Литературы # 166 (2010 6)"

Чжан ЦЗЯНЬХУА АНТОН ЧЕХОВ В КИТАЕ

Перевод зарубежной художественной литературы в Китае, в частности русско-советской литературы, прошёл более столетний путь. Её появление стало важным звеном в процессе модернизации китайской культуры, знаком её перехода от средневекового к современному, от замкнутой к открытой, от чисто национальной к мировой.

С самого начала своего появления переводная зарубежная художественная литература уже стала органической частью китайской литературы. Трудно представить процесс развития китайской литературы ХХ века вне ситуации её участия в нём. И даже сегодня, когда ситуация в китайской культуре глубоко изменилась, важная роль переводной зарубежной литературы не утрачена, воплощаясь в концепции китайских писателей и читателей о человеке и культуре, обществе и мире.

В течение столетия китайские переводчики и исследователи в своем переводном и исследовательском выборе всегда придерживались двух принципов: духовность и «классичность». Высшие оценки зарубежным писателям и их произведениям давались по шкале их духовного качества и художественной ценности.

Чехов и его творчество несомненно являются замечательным примером русской литературы по духовности и классичности, и, разумеется, Чехов стал первым из тех, кого нашли китайские переводчики и издатели в русской литературе для ознакомления с китайскими читателями ещё в начале ХХ века. По неполным данным в течение столетия участвовали в распространении Чехова в Китае 70 с лишним переводчиков, не было ни одного издательства, которое не издало бы чеховские рассказы.

Для выяснения образа Чехова в глазах китайских переводчиков и критиков предстоит прежде всего прояснить и определить характер историко-социального и культурного промежутка протяжённостью в целое столетие. Скажем определённее: без знания этого контекста, объективных социальных и культурных признаков Китая затруднительна и оценка Чехова и его творений.

Первую половину ХХ века можно рассмотреть как первый этап перевода и восприятия Чехова. Этот период характеризовался как «китайское культурное просвещение», как одна из самых утончённых эпох в истории китайской культуры. Оно было насыщено общественными потрясениями и катастрофами. Движение 4 мая 1919 года открыло первую страницу нового культурного движения. А за ним три гражданские войны и восьмилетняя антияпонская война. Время просвещения определило специфику распространения Чехова в Китае, Чехова переводили как просветителя, одного из русских прометеев.

В последующие тридцать лет значительно изменилась ситуация с переводом и трактовкой Чехова, сопровождавшаяся общественным развитием в новом Китае. В связи с повышенной политизированной обстановкой страны закономерно политизировалась трактовка Чехова. Была ослаблена роль общего просвещения Чехова, усилилось внимание критиков к идеологи– ческому аспекту художника, к его роли в духовном воспитании трудящихся масс. Такая ситуация достигла своего предела под воздействием усложнившейся политической жизни в Китае во время культурной революции, характеризующейся на всём протяжении десятилетия общественно-политическими взрывами и конфронтацией. В это время Чехов, как и большинство зарубежных писателей, был в опале.

Последнее трицатилетие представляет собой период большого обогащения и размягчения душ китайских читателей. Вследствие деидеологизации духовной атмосферы в стране наблюдается небывалый плюрализм в интерпретации Чехова. Облик художника очищен от всякого глянца и наносной грязи. Чехов на данном этапе стал воистину великим носителем истины, добра, красоты и великого духа человеческой заботы, ласки и достоинства, бессмертным классиком мировой литературы.

ЧЕХОВ: ПЕССИМИСТ ИЛИ БОРЕЦ

Стихийный перевод Чехова начался в Китае вскоре после смерти писателя. В 1907 году вышел в свет рассказ Чехова «Чёрный монах». Перевёл его с японского на классический древний китайский язык У Тао. Через два года Лу Синь и его младший брат Чжоу Цзожэнь перевели с японского рассказы «Горе» и «В овраге». И вскоре уже было замечено внимание китайских читателей к необыкновенному таланту Чехова, отличающему его от японских, европейских и американских писателей.

Небывалый бум по переводу русской литературы, и в частности Чехова, наблюдался во время движения 4 мая 1919 года, он совпал с обширным движением культурного просвещения в Китае, с общей пропагандой идей демократии и науки Европы. Притом переводили на современный доступный для широких читателей разговорный язык. Именно в контексте культурного просвещения выяснилось и популяризировалось имя Чехова.

В течение десяти лет вышел в свет целый ряд книг переводных рассказов и пьес Чехова. Вышли в свет «Рассказы Чехова» перевода Вань Джина. Переводчики-братья Ген Чичжи и Ген Менчжи перевели «Сборник рассказов Чехова». Редакции журналов «Роман-газета» и «Восток» выпустили свои сборники «Избранных рассказов Чехова». В 1927 году появился «Сборник рассказов Чехова» перевода Чжан Юйсуна. Через два года был издан сборник рассказов Чехова «Тоска» переводчика Чжао Цзиньшена.

Наряду с прозой Чехова в 20-е годы ХХ века особый интерес для китайских читателей представляли его пьесы. Именно в 20-е годы был переведён основной блок пьес Чехова. Ещё тогда в Китае Чехова считали одним из пяти самых выдающихся драматургов мира. В 1921 были переведены четыре пьесы Чехова: «Чайка», «Дядя Ваня», «Иванов», «Вишнёвый сад». Кроме «Чайки», которая была переведена с английского языка писателем и литературоведом Чжень Чжендо, пьесы Чехова перевёл с русского на китайский Ген Чичжи. В 1925 году известный русист Цао Цзинхуа, ставивший потом деканом факультета русского языка и литературы Пекинского университета, перевёл пьесу «Три сестры», а потом через 4 года и одноактные пьесы Чехова «Лебединая песня», «Предложение», «Свадьба», «Юбилей».

Знакомство китайских читателей с Чеховым в Китае в первое двадцатилетие в основном ограничилось переводом. Мало было своих интерпретаций у китайских переводчиков и критиков, не говоря уж о серьёзном исследовании Чехова. Чаще всего к переводным текстам прилагались критические статьи русско-советских и японских критиков. Биографические и монографические книги русских исследователей о Чехове перевели намного позже.

Вначале писатель-просветитель Чехов трактовался китайскими переводчиками как пессимист. В 1924 году Цао Цзинхуа перевёл пьесу «Три сестры» и на основе монографической главы «Чехов» книги Иванова-Разумника «Русская литература» написал статью «О Чехове». В статье он утверждал, что художник является «грустным пессимистом», «пессимизм укоренился в глубине его души», потому что он смотрел на жизнь всегда печальными, безнадёжными глазами, с нахмуренными бровями, видел в жизни одну пошлость. Хотя в его творчестве 90-ых годов появилась некая надежда на будущее, но эта надежда была так смутна, слаба и далека от действительности, что не могла рассеять его укоренившийся пессимизм. Поэтому в творчестве Чехова «эмоции грусти, пессимистичности намного сильнее радости». Это мнение прочно вошло в обиход понимания Чехова в те годы.

С такой же трактовкой писатель Мао Дунь писал тогда: «у Чехова весьма углубленный и проницательный взгляд на человечность и её слабости. Хотя в начальных его рассказах ещё наблюдалась лёгкая улыбка, но писатель быстро попал в густой туман печали и отчаяния, и вплоть до самой смерти стонал печально, не было у него оптимизма». И Ба Цзин, настроенный в эти годы революционно и наполненный пафосом «покорения жизни», не понял Чехова как следует и рассматривал художника как пессимиста без просвета. Ещё более категорично выступил переводчик книги «Чехов» Лу Личжи, говоря, что «Чехов не смел сопротивляться духу времени, он просто от грусти и печали стонал, у него были лишь насмешки над болезненным обществом, отсутствовал дух сопротивления, так что он бесполезен для нашего нового времени».

Совсем по-иному смотрел на Чехова великий писатель, «знаменосец и главный генерал нового культурного движения» Лу Синь. Особенно важны его переводческая деятельность и интерпретация Чехова в эти годы, имевшие поворотный характер для восприятия Чехова в Китае. Критика Лу Синя действительно схватывала некоторые элементы новизны чеховской прозы, даже если потом эта новизна втискивалась в весьма тесные идеологические рамки.

Чехов был одним из его трёх самых любимых русских писателей (Гоголь, Чехов и Андреев). Он говорил, «что касается меня, то я предпочитаю Чехова и Горького перед Гарди и Гюго, потому что они новее, ближе к нашему миру». Будучи горячим ценителем Чехова, Лу Синь признавал в Чехове огромную идейную и эстетическую силу, необычную для дочеховской русской литературы, рассматривал его как носителя новых идей, видел в его творчестве силу для преобразования китайского общества и жизни китайского народа. Он не раз говорил, что чеховская литература есть новая литература «во имя жизни человека». Он был не только одним из первых переводчиков Чехова в Китае, но и выступил с новым пониманием художника. Чеховское творчество, по Лу Синю, представляет собой лучшее сочетание истины и искусства.

Лу Синь утверждал, что литература не должна быть утилитарной, прагматичной, и видел в Чехове выдающегося представителя такой истинной литературы. В предисловии «Сборника зарубежных рассказов» Лу Синь подчёркивал важное значение зарубежной литературы для эстетического преобразования китайской литературы. Он пишет, что «Новизна мастерства зарубежной литературы с нашего сборника начинает внедряться в Китай», в отличие от классического жанра китайского романа чеховский жанр рассказа представляет собой самый яркий и интересный отрезок жизни человека, истории нации, эволюции общества. «Чистейшие по эмоциям рассказы являются первыми лучами в темноте и кличем аиста среди кукареканья петухов» – слова Лу Синя были не только похвалой Чехова, но и критикой китайской литературной школы «утки и бабочки», школы эротической прозы. Смех Чехова – не простые шутки или анекдоты, его смысл неисчерпаемый, глубочайший и серьёзнейший.

Привязанность Лу Синя к Чехову объясняется и тем, что Чехов имел немаловажное значение в его творческом росте. В 1944 году писатель и поэт Го Можо писал, что «весьма сходны роли Чехова и Лу Синя в духовной жизни своей нации, они почти близнецы. Если творчество Чехова является безмолвной грустной музыкой для человечества, то Лу Синь по крайней мере является безмолвной грустной музыкой для китайского народа. Все они писатели-реалисты в изображении пошлости души. В великих заслугах Лу Синя заложено зерно, посеянное Чеховым на Востоке».

Читателям 30-ых годов предлагалось и очень популярное восьмитомное издание рассказов Чехова переводчика Чжао Цзиньшена, в которое вошло 162 рассказа. Переводчик впервые дал относительно полную картину прозаического мира Чехова. Благодаря этому изданию китайские читатели имели возможность получить общее представление о выдающемся таланте Чехова-новеллиста.

Особый интерес вызвал рассказ «Палата 6». Постепенно на глазах у китайских читателей произошло рождение Чехова как великого писателя-борца против безумного социального строя за свободу личности и широких народных масс. Разрушить «палату 6» в Китае стало устремлением многомиллионных китайских революционеров.

В 40-е годы фактически все драматические произведения Чехова уже были переведены на китайский язык, шанхайское издательство «Культурная жизнь» издало шесть книг «Избранные драматургические произвдения Чехова» перевода известного китайского прозаика, драматурга и критика Ли Цзяньу. Кроме пяти многоактных пьес в книги вошли и несколько одноактных пьес Чехова. Параллельно с этим переводом появились и другие варианты чеховских пьес. «Вишнёвый сад» в 40-е годы уже имел 5 китайских текстов, кроме переводов Ген Чичжи и Ли Цзяньу появился в 1940 году и качественный перевод более молодого переводчика Ман Тао. В 1943 и 1944 годах «Вишнёвый сад» имел новые китайские варианты перевода выдающегося драматурга Цзяо Цзюина и артиста Цай Фансина. Последние два переводчика имели большой опыт сценической деятельности, что очень помогло им в переводе. Пять китайских текстов пьесы не помешали изданию и шестого перевода Цзы Цзянь в 1946 году.

Большой сдвиг в переводе и трактовке Чехова-драматурга сделал драматург и режиссер Цяо Цзюин. Он добился замечательного сочетания точности и изящества, лексических и стилевых. Будучи теоретиком драматургии Нового Китая и одним из основателей авторитетного Пекинского народного художественного театра, он сделал углублённую идеологическую трактовку «Вишнёвого сада», что на определённое время определило основные идеи чехововедения после образования КНР. Он и основал социально-историческое направление в изучении чеховской драматургии.

Без понимания исторического контекста времени и российского общества, считал он, невозможно выяснить смысловой пафос одной из самых талантливых и загадочных пьес Чехова «Вишнёвый сад». Называя пьесу «символической поэмой общества», он пишет: «Чехов является замечательным доктором, который лечит не только больных, но и общество. И рецепт лечения заключается в разрушении бесплодного вишнёвого сада и построении плодотворного нового вишнёвого сада». Чехов своей пьесой точно указал закономерность исторического развития человеческого общества. Вот почему новый хозяин в пьесе Чехова намного деловитее и сильнее старых хозяев сада.

Более того Цзяо Цзюин первым сделал скрупулёзный анализ речи действующих лиц пьесы Чехова. Он чутко поймал речевые характеристики действующих лиц, заключающиеся в коротких любимых словечках героев. «Если мы внимательно следим за бытовой жизнью человека, то узнаём, что подавляющее большинство людей, выражая своё тупиковое и печальное состояние души, всегда мало– словны или прибегают к самым безразличным репликам». Он особо подчёркивал значение малословных и безразличных алогичных реплик действующих лиц. "Чтобы понять Чехова, надо понять поэзию, понять лирические элементы в творчестве Чехова, надо отказаться от фальшивого взгляда на эстрадность сценического искусства, надо найти в пьесе истинную жизнь. В этом и заключается истинная ценность Чехова, величие «Вишнёвого сада».

Не менее интересна была гипотеза переводчика Фан Сина о трагикомической природе пьесы «Вишнёвый сад», которая была заимствована у японского исследователя чеховской драматургии. Исследователь считает, что «чеховские пьесы полны безнадёжными тупиковыми коллизиями, но автор называет их комедиями. Смех в пьесах Чехова намного важнее, чем это предполагали, и имеет почти первостепенное значение». Это он, по мнению исследователя, «не смехом смягчает слёзы, а слезами углубляет смех». Фан Син перевёл пьесу именно как трагикомедию.

В сороковую годовщину со дня смерти Чехова литературовед Ху Фэнь написал новую статью «Отрывки из жизни Чехова», в которой он подвергал критике прежние ложные мнения о Чехове. Он писал, что Чехов ни в раннем, ни в позднем, ни в прозаическом, ни в драматургическом творчестве не был ни пессимистом, ни мизантропом, а «первым человеком в области литературы и искусства, который явно ощутил неизбежность революции в конце прошлого и начале нынешнего века».

Таким образом, в 40-ые годы новый подход к Чехову и его творчеству, резко противостоящий прежней трактовке, уже был утверждён, и за Чеховым был закреплён великий образ отважного борца за истину, добро и красоту.

ЧЕХОВ: АПОЛИТИЧНЫЙ, НАДКЛАССОВЫЙ, КРАСНЫЙ?

Благодаря крупным писателям-переводчикам и рецензентам, бывшим блестящими популяризаторами, Чехов как художник после образования КНР пользовался большой популяр– ностью среди многочисленных китайских читателей. В 1954 году, в 50-ую годовщину со дня смерти Чехова, председатель Союза писателей Китая Мао Дунь писал: «В мировой классической литературе Чехов является одним из самых любимых писателей китайского народа и китайских писателей».

Со временем сформировалась группа спецпереводчиков Чехова, появились более известные и общепризнанные переводчики Чехова, как Цао Цзинхуа, Ли Цзяньу, Цзяо Цзюин, Цзин Жень, Ман Тао и др. Перевод чеховских произведений уже был относительно высокого уровня. Хотя драматургические произведения Чехова в основном уже были переведены, но из всей прозы Чехова китайские читатели пока видели лишь одну треть, более того подавляющее большинство чеховских произведений были переведены не с русского, а с японского, английского или немецкого языков.

Большая заслуга в деле перевода прозы Чехова в новое время принадлежала переводчику Жу Луну. Он начал переводить Чехова ещё с 40-х годов, с английского текста, первое издание было выполнено в 1950 году Шахайским издательством «Пиньмин». Свою полувековую жизнь он посвятил переводческой работе над Чеховым и впоследствии стал самым популярным переводчиком Чехова в Китае. Жу Лун перевел 27 томов произведений Чехова, в которые вошли 220 рассказов и повестей. С их выходом в свет жулунские переводы вошли прочно в классический китайский вариант чеховского творчества и стали самыми популярными и авторитетными текстами. В 80-ые годы он сверил переведённые тексты с русским подлинником, и тем самым повысил авторитетность своих переводов.

Чехов привлекал переводчика прежде всего как выдающийся реалист-критик, критическое острие которого, по мнению Жу Луна, было направлено против «рушащегося строя старой России», «нравственного вырождения и болезненного состояния жизни среднего и высшего слоев». В своей статье «О рассказах Чехова», ставшей потом послесловием к его книге «Чехов: Дети», переводчик пишет, что Чехов «чуток к рабскому преклонению людей из низов перед высокопоставленным, к произволу и самодурству богатого человека, к продаже души за деньги, к серости жизни». В рассказах «Горе», «Анюта», «В овраге», «Бабье царство», «Палата 6» и др. Чехов выступал против социального гнета, классового антагонизма. А рассказы «Приданное», «Дама с собачкой», «Поцелуй» служили ярким примером обличения болезненного образа жизни. А в статье «Патриотизм Чехова» Жу Лун считает, что чеховская критика общества и человека исходят от горячей любви писателя к родине и народу, от его непреклонной надежды на новую жизнь, в которой нет эксплуатации и гнета человека человеком. Жу Лун видит в Чехове и горячего защитника человеческого достоинства и носителя высокой морали. Достоинство и любовь, с его точки зрения, выше и ценнее всех других качеств человека. Они прежде всего проявляются в любви к себе, в самоуважении, в наличии у человека достоинства. "Человек может себя винить лишь перед Богом, перед умной, красивой природой, а не перед другими людьми”, – писал Чехов. Без чувства чести и достоинства невозможна и речь о морали человека. Вот почему рабство, самоунижение, слабоволие стали предметом сатиры в чеховских рассказах.

Холодность Чехова к сантиментам, склонность к иронии с его глубоким критическим взглядом на жизненные проблемы являются, по мнению Жу Луна, самыми важными чертами рассказов писателя. Ссылаясь на рассказы «Горе» и «Ванька», переводчик высоко ценит принцип сопротивопоставления чеховского художественного мышления. Чехов освещает нелёгкий быт шуткой, юмором, в его рассказах всегда переплетается смешное и печальное. За внешне смешным всегда кроется внутренне печальное, важны не только социально-историческое, но и нравственное и философское содержание произведений. Жулунские статьи с анализом самых «тенденциозных рассказов», с уклоном в их идейную трактовку, стали самым распространенным жанром литературной критики Чехова в первые десятилетия после создания Нового Китая.

В связи с быстрым развитием дружественных отношений между СССР и КНР в 50-ые чеховские рассказы стали лучшим учебником для изучения русского языка. В этот период были изданы русско-китайские рассказы Чехова, например, книга «Пари» (русско-китайские тексты рассказов Чехова с толковыми грамматическими комментариями), «Избранные рассказы Чехова: русско-китайские тексты».

1954 год – пятидесятилетняя годовщина со дня смерти писателя – стал годом Чехова. В Пекине состоялась всекитайская конференция, посвящённая великому культурному деятелю мира Чехову, издательство «Театр» издало спецномер «В память о Чехове», в котором были опубликованы статьи известных китайских писателей и критиков Мао Дуня, Гэ Ихуня и др.

Велики уроны, нанесённые в 1954-1955 годах литературе и искусству внушаемыми сверху идеологическими оценками после разгрома так называемого контрреволюционного блока Ху Фэня. Поэт и литературовед Ху Фэнь из-за своего выступления против вульгарной социологии и субъективного лозунгового реализма и твёрдой эстетической позиции реалистической литературы, был в этом году репрессирован. Рикошетом пострадало много писателей, литературоведов и переводчиков, в том числе и известный переводчик русской литературы и Чехова Цзя Чжифан. С тех пор мировоззрение и политическая позиция писателей стали единственным мерилом их революционности и художественности. Естественно, Чехов вместо просветителя в эпоху новой демократической революции стал пассивным, отсталым писателем, негодным для нового революционного времени. Почти в каждой работе о Чехове, обзоре и очерке с анализом его рассказов и пьес с уклоном в их идейную трактовку всё явственнее образ Чехова становился аполитичнее и надклассовее.

Вот переводчик Ман Тао в послесловии к его переводной пьесе «Вишневый сад» пишет, что Чехов интересен для нашей эпохи лишь его художественным мастерством, лишь «как», а не «что», его «что» уже устарело, стало неприемлемым для читателей нового времени после победы революции...". Так выразилась и редакция издательства «Театр» в 1955 году в предисловии книги «Иванов» в переводе Ли Ни, «в образах интеллигентов, недовольных обществом и мечтающих о созидательном труде и прекрасном будущем, передаётся чеховское сочувствие к ним и критика социального строя... но Чехов не в состоянии указать героям и читателям конкретный путь борьбы, в этом ограниченность мировоззрения писателя... жаль, что у Чехова не было полноценного и ясного мировоззрения, и тем самым он не мог решить проблему: что делать?».

Ситуация несколько изменилась после того, как в 1957 и 1960 году вышли книги В.В. Ермилова «Драматургическое творчество Чехова» и «Чехов», которые были переведены Чжан Шоушенем. Книги имели шумный успех и надолго определили основные идеи чехововедения в Китае, и концепция Ермилова о красном Чехове вошла в обиход критики Чехова и его творчества в Китае. Писатель и народ, литература и жизнь – эти ключевые слова советского критика предлагались китайским писателям, критикам и переводчикам. Чехов стал народным писателем, хорошо знающим народ и озабоченным его горем, и доступным для широких читателей. Художник превратился в образцового проповедника высокой морали и нравственности. В соседстве с известными возгласами молодых героев «Вишнёвого сада» – «Начинается новая жизнь! Прощай старая!» – верные и прекрасные мысли Чехова, как «в человеке должно быть всё прекрасно», превратились в штампы.

Через несколько лет произошла десятилетняя катастрофическая культурная революция, время культурного нигилизма. И облик художника-обличителя старого общества и борца за светлое будущее, облик красного Чехова снова полностью был отвергнут. Радикальные критики считали, что чеховские конфликты не носят ясного социального характера, очень слабо выражены в прямом противостоянии истины и лжи, добра и зла. Так называемый конфликт у Чехова чаще всего лишь мнимый, видимый, а не сущий, и вне социальной борьбы. Чеховские герои в своих действиях и речах постоянно пассивны и неспособны бороться. Критические статьи в большинстве своём обвиняли Чехова в надклассовой позиции, отсутствии духа борьбы, в том, что все персонажи его со своими разными жизненными позициями, разными идеями и речевым выражением – одинаково мещане, или никчемные неудачники, или бесполезные хлюпики, или последние, не могущие иметь достойного существования на этой земле. В его прозе и пьесах нет ни настоящих смелых людей, которые могли бы противостоять пошлости жизни, ни настоящих высоких идей, которые могли бы вдохновить этих людей на созидательную деятельность. В течение более чем десяти лет Чехова считали создателем маленьких, нудных людишек. Переводчики и исследователи Чехова в эти годы были насильственно оторваны от исследований советских и других зарубежных учёных. Книги Чехова не миновали той участи, какую имели почти все книги зарубежных классиков, их целиком снимали с полок книжных магазинов, доступ к ним был закрыт.

Известный поэт Лю Шахэ, выражая свою справедливую печаль и ненависть, написал стихотворение «Сжигание книг», посвящённое Чехову.

Вас для себя не оставлю,

Вас от людей не скрою.

Ночью вас в печь отдаю,

Чехов, с вами навеки прощаюсь,

С пенсне и клином бородою.

Ты с насмешкою, а я слезы лью.

Пепел летает, и дым исчезает,

Света нет.

Чехов, с вами навеки.

Прощаюсь.

ЧЕХОВ: МНОГОЛИКИЙ И ВЕЧНЫЙ

В восьмидесятые годы по мере всестороннего открытия Китая перед миром наблюдался небывалый подъём привлечения зарубежной культуры. В течение тридцатилетия переводчики и исследователи зарубежной литературы проявили небывалый энтузиазм, и общее количество переведённых зарубежных художественных произведений превысило сумму всех до этого времени переведённых в Китае. Вольный дух времени сказался не только на многочисленных изданиях произведений зарубежной литературы, но и на пересмотре художников и их творчества под новым углом зрения. Выросли целые поколения новых переводчиков и исследователей.