Текст книги "Газета День Литературы # 166 (2010 6)"

Юрий ВОРОБЬЕВСКИЙ УДИВИТЕЛЬНЫЙ «МАСТЕР»

Дело было в 1905-м. Однажды ночью проснулся мальчик. Разбудил сестру: «Знаешь, где я был сейчас? На балу у сатаны!» Звали мальчика Миша Булгаков. Пройдет время, и другой революционный год, 1917-й, принесет ему новое видение. Случится это в селе Никольском Смоленской губернии. В морфинистском «прозрении» земский врач Булгаков увидит огненного змея, сжимающего в смертоносных кольцах женщину. Это видение поразит. Потребует излиться на бумагу. И он возьмётся за ручку…

ПОСВЯЩЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРУ

Огненный змей… В комнате, где Булгаков жил до 1915 года, на стене была сделана надпись: "Ignis Sanat («огонь излечивает») – прямая ассоциация с масонской аббревиатурой INRI. Она означает «огнём природа обновляется» и одновременно пародирует надпись на Голгофском кресте, где латинские слова Itsus Nasjrentis Rex Iudaeo– rum складываются всё в то же INRI.

Морфий. Шприц с однопроцентным раствором. Укол – и забыты тревожные вести из больших городов, отступают тоска и одиночество.

Но дозы становились всё больше. Двухпроцентный раствор он назовёт потом чёртом в склянке. Булгаков осунулся, постарел. Смерть уже стояла на пороге.

Позже, в рассказе «Морфий», он напишет: «Я меряю шагами одинокую пустую большую комнату в моей докторской квартире по диагонали от дверей к окну, от окна к дверям. Сколько таких прогулок я могу сделать? Пятнадцать или шестнадцать – не больше. А затем мне нужно поворачивать и идти в спальню. На марле лежит шприц рядом со склянкой. Я беру его и, небрежно смазав иодом исколотое бедро, всаживаю иголку в кожу. Никакой боли нет. О, наоборот: я предвкушаю эйфорию, которая сейчас возникнет. И вот она возникает. Я узнаю об этом потому, что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо летящие сквозь стекло ко мне, становятся ангельскими голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как небесный хор. Но вот мгновение, и кокаин в крови по какому-то таинственному закону, не описанному ни в какой из фармакологий, превращается во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью. И никнет Влас на крыльце, и я ненавижу его, а закат, беспокойно громыхая, выжигает мне внутренности. И так несколько раз подряд, в течение вечера, пока я не пойму, что я отравлен. Сердце начинает стучать так, что я чувствую его в руках, в висках... а потом оно проваливается в бездну, и бывают секунды, когда я мыслю о том, что более доктор Поляков не вернётся к жизни...»

Но Булгаков не погиб тогда. Случилось... нечто. Страсть к наркотику ослабевала. Демона Азазеля, который обучил допотопное человечество «силе корней и трав» (см. Синопсис свт. Димитрия Ростовского), вытеснило что-то другое. Более сильное. Он писал! Оставлен был не только морфий, заброшена была врачебная практика. Он писал! «Огнём природа обновилась»?

«Происшедшее с доктором Булгаковым было именно посвящением в литературу, совершившимся по всем правилам древних мистерий. Здесь присутствовали все три их составляющие: опыт соприкосновения с иным миром для получения мистического озарения, опыт смерти, умирания и, наконец, возрождение в ином качестве. Морфий „убил“ врача Булгакова и родил – гениального писателя»... (см. статью иеромонаха Нектария (Лымарева) в журнале «Русский дом» №2 за 2002 год).

Постойте, постойте! Нечто подобное было ведь и с другим гением: "Будучи студентом юридического факультета, Гёте серьезно заболел: болезнь казалась неизлечимой… «Я, – писал об этом Гёте, – был потерпевшим кораблекрушение, и душа моя страдала сильнее, чем тело». Родители препоручают юношу заботам д-ра Иоханна Фридриха Метца, о котором говорят, как о «человеке загадочном […] настоящем медике розенкрейцеровской традиции, для которого исцеление тела должно привести к исцелению души».

Д-р Метц спасает Гёте и передаёт его заботам Сюзанны де Клеттенберг, в доме которой собирается кружок пиетистов и оккультистов. Здесь Гёте читает Парацельса, Василия Валентина, Якоба Беме, Джордано Бруно и прочих. Его справочной книгой становится Aurea Catena, произведение алхимическое".

Впрочем, вернёмся к Михаилу Афанасьевичу. Кто же потеснил Азазеля в душе этого «Мастера»?

«Его первая жена вспоминала, что в середине 20-х годов он часто изображал на листках бумаги Мефистофеля и раскрашивал цветными карандашами. Такой портрет, заменив собой икону, всегда висел над рабочим столом писателя».

Мефистофель. Ироничный, не очень даже страшный, умный и готовый понять талантливого человека! А главное, он ведь – со всем уважением к Богу. Даже заодно с Ним! Выполняет за Него грязную работу… Воланд, этот печальный остроумец, явно похож на гётевского беса. Только переоделся по моде. Не с петушиным же пером гулять ему по улицам сталинской Москвы?!

В его свите – подчинённый демон Азазелло, Азазель. Инфернальная иерархия была ведома Михаилу Афанасьевичу!

Мефистофель (или Воланд) внушает симпатию. И даже – временами – восхищение. Это отнюдь не гоголевский Вий, который поневоле напоминает о страхе Божием. Вваливается – жуткий: поднимите мне веки!

Воланд – лощёный иностранец. Маэстро! Может быть, он композитор? Шахматный гроссмейстер? Мессир… Удивительный мастер – одно из имён самого диавола.

«ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ» ИЗ ПРИМУСА"

На Патриарших прудах хотели было поставить памятник Воланду с гигантским примусом. Не получилось. Поставят где-нибудь в другом месте. И булгаковскому Мефистофелю, и его свите… Помните её? Нахальный Бегемот с грибком на вилочке. Голая красотка с копной рыжих волос и шрамом на шее. Коровьев (он же Фагот) в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Азазелло с бельмом и с кинжалом в руке...

Они вызывают смех. Современный исследователь пишет: "…Воланд и его свита – виртуозные шутники, «прикольщики». Для них смех – это способ искушения людей. Они профессионально занимаются искушением, проверяя на подлинность богоподобие человека. Человек бытийствует в своём богоподобии или играет роль верующего в Бога, действительно молится и старается жить по заповедям Господа или лицедействует, демонстрируя перед другими свою «святость»? Вот вопрос, на который многие люди отвечают в угодном для дьявола смысле. Они в душе своей признают несерьёзность, лукавство своего духа, они выбрали уже не жизнь, а игру в жизнь. Если духовный выбор сделан, то тотчас в жизни человека появляются великие шутники, такие как Коровьев, Кот Бегемот, и предлагают ему сыграть жизнь по сценарию Воланда... Смех – очень серьёзное дело…

Воин, вооружённый оружием смеха, задаёт правила боя в свою пользу. Нарядясь в одежду шута, дурачка, он всем своим видом свидетельствует, что он несерьёзный противник, что он вышел на поле боя пошутить, посмеяться, а не биться насмерть. Противник принимает эти правила, откладывает свои воинские доспехи и соглашается посмеяться. И в результате добровольного разоружения, потери бдительности терпит поражение".

Да, есть «приколы», которые вводят небезопасные «дозы».

В романе Булгакова фиглярство не просто хаотично, как может показаться на первый взгляд. Оно движется строго параллельно церковному бытию. «События в Москве разворачиваются (как и в Ершалаиме) на Страстной седмице, начинаясь в Великую Среду – по календарю 1 мая 1929 года… Так, в то время, когда в храмах читается евангельский текст о женщине, разбившей алавастровый сосуд с миром, чтобы возлить его на голову Христа (Мк. 14, 3), Аннушка, разбивши бутыль, разливает масло на рельсы, в результате чего оказывается отрезанной (отрубленной) голова Берлиоза… Похороны Берлиоза, вынос его тела (лишённого украденной головы!) происходит в пятницу в три часа пополудни, когда на богослужении совершаются вынос Плащаницы, символизирующей тело Христово».

Казалось бы, свита Воланда – всего лишь паноптикум узнаваемых персонажей: потасканная официантка из забегаловки, спившийся московский интеллигент, жиган из Майкопа… Однако помните, как в конце романа они сбрасывают шутовские наряды? «…на месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьёвы горы, под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом». Они улетают в свою поднебесную стихию. И – поразительная деталь! Увидевшая их фигуры кухарка бессознательно подносит руку ко лбу, чтобы перекреститься. Но застывает, услышав вопль: «Не сметь! Отрежу руку!» Дар Булгакова не мог не обнаружить: надутая гордость демона, считающего себя едва ли равным Богу, боится кухаркиного креста!

Да, и Абадонна, и Гелла, Бегемот, и Фагот, и Азазель – имена демонов. Полуразложившаяся красотка похожа на погубительницу младенцев дьяволицу Лилит. Имя Абадонны явно перекликается с апокалиптическим Авадоном-губителем; Гелла – «повелитель– ница ада»; Бегемота, беса сладострастия, авторы «Молота ведьм» считали звериной ипостасью самого верховного диавола. Что касается Азазеля, демона пустыни, то именно ему в праздник Искупления иудеи отводили «козла отпущения». Цель ритуала состояла в том, чтобы избавиться от зла, отправив его к своему изначальному источнику.

Вот какая получается композиция. Памятник диавольской обыденности, которая до поры до времени глумливо припрятывает свои инфернальные черты. Из обещанного скульптором примуса впору запустить «вечный огонь» «Ignis Sanat». Такой огонь «излечивает» от жизни вечной.

С ПОЧТЕНИЕМ К АНГЕЛУ СМЕРТИ

Е.С. Булгакова, третья жена писателя, вспоминала: «Верил ли он? Верил, но, конечно, не по-церковному, а по-своему. Во всяком случае, в последнее время, когда болел, верил – за это я могу поручиться». Метался от веры к безверию под напором жизненных обстоятельств, добавим мы.

Приводя мемуарные записи современников, исследователь Б.Соколов пишет: «…автор „Мастера и Маргариты“ недвусмысленно отвергает церковное христианство, загробную жизнь и мистику. Посмертное воздаяние заботит его лишь в виде непреходящей славы».

«Бог и сатана, по-Булгакову, – две части одного целого, сатана – выразитель и оружие справедливости Божией… Он накажет подлецов, а романтическому мастеру воздаст вожделенным вечным покоем». Исследователь пишет даже, что Воланд «это первый дьявол в мировой литературе, который наказывает за несоблюдение заповедей Христа».

Да, благо, оказывается, можно получить «частию от Сатаны, коего употребляет Бог для очищения душ». Кто это написал? Русские масоны, в XVIII веке. Нет, вступив в конце 20-х годов в тамплиеры (cм. Никитин А. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в Советской России. 1998. О «масонском следе» в знаменитом романе Булгакова см.: Соколов Б. Тайны Мастера и Маргариты". Расшифрованный Булгаков. М., 2005). Булгаков не шутил. Этот Мастер на самом деле стал духовным наследником того же Ордена, что и Гёте. А откуда «благой» образ сатаны взялся у масонов, откуда он – у Булгакова? Ведь в христианстве всё не так: диавол – это личностная сила, обладающая свободной, направленной ко злу волей. Так откуда? Ответ находим в статье с характерным названием «Иудейская трактовка „Мастера и Маргариты“». Её автор Арье Барац различие христианского и иудейского отношения к диаволу формулирует так: "Если перефразировать на еврейский манер известное высказывание Достоевского: «Бог и дьявол воюют, а поле их битвы – сердце человека», то можно было бы сказать так: «Бог и человек судятся, а ангелы – судебные исполнители»...

Для иудаизма самым расхожим определением Сатаны является совершенно безличная формула: «Сатана – он же Ангел Смерти, он же дурное побуждение». Иными словами, Сатана, этот величайший обвинитель рода людского, не кто иной, как всё тот же посланец Всевышнего...

В представлении Гегеля мировой дух раскрывается в философах и поэтах, он близок к даровитым властителям, но водит за нос обыкновенных людей, используя их страсти. Воланд является блестящим, гениальным портретом того персонажа, который описан Гегелем в его «Философии истории». Ведь, несмотря на то, что Гегель иногда использует слово «бог», мы прекрасно видим, что речь у него идёт не о Боге, а именно о духе. Он могущественен, лукав, хитёр, ироничен, но при этом холоден, нравственно безучастен и ни в ком лично не заинтересован".

"Учения евреев и христиан об ангелах – это в большей мере два разных видения мира, нежели два разных языка, – продолжает мысль Арье Барац. И дальше делает выверт: – Именно поэтому в рамках иудаизма сатанизм невозможен. Возможно другое… возможно позитивное отношение к смертоносной служебной силе…

В этом отношении особого внимания заслуживает роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Позитивное отношение Булгакова к Ангелу Смерти (которого он считал главным героем романа) не имеет ничего общего с сатанизмом его современника Кроули. Мне думается, что стихийно сложившийся культ булгаковского Воланда в каком-то смысле развивает еврейскую линию «сатанизма».

Так считает господин Барац. Слышите, любители прогуливаться на Патриарших прудах? Слышите, любители входить в тот самый подъезд и едва ли не благоговейно подниматься к той самой «нехорошей» квартире?

Итак, иудейский взгляд опознал в Воланде Ангела Смерти. Вот кто завладел талантом писателя! Нельзя не согласиться: «Смерть, одновременно и пугающая, и притягательная, становится, можно сказать, главным героем его произведений». Помните, в «Роковых яйцах»? Там ведь не просто зоологический феномен описан. Он наполнен сугубо инфернальным смыслом. «Бесы, сеющие разрушение и смерть, мстят всему живому. На это же указывает их „огненное дыхание“ и жар, не свойственные вообще-то хладнокровным рептилиям. Примечателен и адрес, откуда они начинают поход на Москву: село Никольское… То самое, где получил наркотическое посвящение сам Булгаков, зачарованный смертоносной красотою сжимающихся огненных змеиных колец». Библейский левиафан тоже только кажется рептилией: «Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас… он царь над всеми сынами гордости» (Иов 41:11-14, 16, 23-26).

Ещё цитата из Арье Бараца: "…Булгаков вкладывает в уста Воланда вполне отчётливую концепцию, целиком соответствующую каббалистической концепции «искр» добра и неизбежно покрывающих их «скорлуп» зла: «Что бы делало твоё добро, – спрашивает Воланд Левия Матвея, – если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени?.. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым счастьем?»

В самом деле, согласно иудаизму, искры (ницоцот) и скорлупы (клипот) – неотделимы друг от друга. Иными словами, противостоя Тьме, сам Свет всегда есть уже сочетание Света и Тьмы, как Жизнь всегда есть сочетание Жизни и Смерти. Без Смерти, которую Жизни приходится преодолевать, немыслима сама жизнь… Именно поэтому такого рода прозрения могут выговариваться в иудаизме (и у Булгакова) Ангелом Смерти".

Вывод о духовном значении популярного романа израильский публицист делает однозначный: «То, что Булгаков иудаизировал Евангелие, то, что в форме романа он расправился с „Христом керигмы“ (т.е. христианской традиции. – Ю.В.) – знаменательно, но не ново. Множество авторов христианского мира уже проделали это до него. Новым явилось то, что он иудаизировал также и Сатану. Причем иудаизировал оба эти образа в связи друг с другом. Ведь именно Сатана подтверждает истинность описываемых в романе евангельских событий, т.е. ту самую „абсолютно точную“ версию („исторического Иисуса“), которая приходит на смену традиционной „путанице“ („Христу керигмы“)».

КТО ТАКОЙ ГА-НОЦРИ?

Помните, как Христос (или некто, вроде бы напоминающий Его) назван в романе Михаила Афанасьевича? Иешуа Га-Ноцри. Что за имя такое? И стоит ли смущаться появлением этого персонажа? Ведь Га-Ноцри описан, кажется, с симпатией… (Хотя и производит несколько меланхолическое впечатление, тихо бубня себе под нос о том, что его ученики-де все напутали). Вот что писал, однако, профессор Н.Н. Глубоковский: «Нам приводится много иудейских голосов, благоприятных Христу и даже восхваляющих Его, но все они идут лишь из свободно-либерального лагеря еврейства и базируются собственно на антихристианском уничижении Господа Спасителя, поскольку провозглашают Его евреем по самому своему учению и присвояют себе как полную иудейскую собственность, считая наше церковное понимание позднейшим „извращением“ и подменою подлинного, первоначального христианства (…) Еврейство касательно Иисуса (ср. Деяния V, 40) ещё во времена апостольские воспрещало проповедовать „имя сие“ (Деян. IV, 17-18), говоря о Христе косвенно, как о „человеке том“ (V, 28), а после обозначая Христа безличным термином – ha-nozri (…) – другой (именно тот, который фигурирует в кощунственных иудейских легендах, отличный от достопочтенных для иудейства Иисусов, напр. Навина)».

В 1631 году заседавший в Польше Верховный иудейский синод постановил при переизданиях Талмуда избегать ненавистного для иудеев Имени. Это было сделано из конспирации – с учётом возросшего числа христиан, изучивших еврейский язык. "Посему мы повелеваем на будущее время при новых изданиях наших книг оставлять пробелы там, где говорится об Иешуа Га-Ноцри, и отмечать эти пробелы знаком "О". Знак этот даст понять каждому раввину и вообще каждому учителю существование пропуска, который и должен быть дополнен из устного предания. При помощи этого средства учёные ноцримы лишены будут повода нападать на нас по этому вопросу".

Почему-то именно иудейскими глазами увидел писатель Спасителя. Иудейским словом обозвал Его… Перед смертью ослеп и лишился речи. И словно кто-то уже другой выдавил из него последние слова: «Чтобы помнили».

Как будто «царь над всеми сынами гордости», демон посмертной славы. Тот самый, что потеснил в душе писателя морфинистского Азазеля.

«ЕВАНГЕЛИЕ» ОТ ВОЛАНДА

Израильский публицист Арье Барац изумлённо восклицает: как мог Булгаков, имевший, судя по всему, весьма отдалённые и даже превратные представления об иудаизме, «воспроизводить целыми блоками его ключевые концепции!»

Впрочем, есть понятия, в контексте которых этот вопрос разрешается… Если брать масонские практики, к которой был причастен Булгаков, то речь должна идти о духовных и психофизических последствиях инициации. Одним из этих последствий может быть синдром Кандинского-Клерамбо (эффект психического автоматизма). В таком случае пишущая рука действует независимо от сознания человека и фиксирует некие диктовки. Диктует инородный разум, который находится, однако, в самом человеке. В психиатрии это называют синдромом множественной личности, а в православной традиции – одержимостью злыми духами. От них, живущих вечно, перемещающихся со скоростью мысли, одержимому грешнику и приходит «трансперсональное знание». Знаменитый член веймарской масонской ложи «Амалия» Гёте так писал по поводу «Страданий юного Вертера»: «Так как я написал эту книжку почти бессознательно, точно лунатик, то я сам удивился, прочтя ее» (Гефдинг Г. Очерки психологии. С.-Пб., 1898). Каждая такая диктовка связана с демоническим проектом. «Вертер», например, вызвал эпидемию самоубийств молодых людей по всей Европе. «Книга Закона», продиктованная «демоном Айвазом» Алистеру Кроули, задала новый виток интереса к сатанизму. Ницше вообще называл себя мундштуком нечеловеческих сил. Диавол дунул в свою трубу, и прогремело: «Бог умер!» Несть числа подобным примерам. Подробнее об этом – в моей книге «Русский голем».

Есть люди, которые утверждают: обвинять в антихристианстве Булгакова нельзя уже потому, что именно его «Мастер…», заинтересовав их, бывших атеистов, в библейской истории, привёл к Богу. Что на это ответишь? Только одно: Господу всё возможно. Некоторые вообще пришли в православие через духовные поиски в сектах или через психоделическую революцию, как иеромонах Серафим (Роуз). В то же время нельзя не согласиться: «Булгаков не просто следует за некими апокрифами, но сам создаёт новый апокриф, соблазняя внимающих ему» (М.Дунаев. Православие и русская литература. VI (1). М., 2004).

В чём суть соблазна? «…легко просматривается истинная цель Воланда (а и Булгакова, несомненно): десакрализация земного пути Бога Сына, десакрализация Голгофы – что и удаётся ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто же заурядный обман критиков и читателей замыслил сатана, создавая роман о Иешуа, – ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса о Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоённо изумляется, как точно „угадал“ он давние события. Подобные книги не „угадываются“ – они вдохновляются извне».

Диакон Андрей Кураев пишет: «Отношения Мастера с Воландом – это классические отношения человека-творца с демоном: человек свой талант отдаёт духу, а взамен получает от него дары…» Интерес демона в такой сделке поясняет православная антропология: «Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем ещё и чувственную. Чувственное же, соединённое с умом, создаёт многообразие наук и искусств и постижений… И всё это дано людям. Ничего подобного никогда не бывает у ангелов». Так писал свт. Григорий Палама.

В каком-то смысле, Мастер и «Удивительный Мастер» – соавторы. Но как они сотрудничали?

«В белом плаще с кровавым подбоем… вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Помните этот выход? И весь предгрозовой Иерусалим? Порой кажется, что такое невозможно вообразить, это действительно надо было увидеть воочию. Одному из соавторов. (Гегелевскому «мировому духу»? Ангелу Смерти?) Таланту другого оставалось лишь красиво описать увиденное.

Оценка булгаковского творчества, как демонического, данная профессором Михаилом Дунаевым, представляется гораздо более убедительной, чем эмоциональный вскрик диакона Андрея Кураева: «Не надо позорить русскую литературу и отождествлять позицию Булгакова и позицию Воланда. Если считать, что через Воланда Булгаков выразил именно свои мысли о Христе и Евангелии, то вывод придётся сделать слишком страшный. Если уж великий русский писатель сделал сатану положительным и творческим образом в своём романе – значит, Русская Литература кончилась».

Кульминацией романа является сатанинский бал. Это литературное описание чёрной мессы, в ходе которой должны читаться «молитвы наоборот», «библия наоборот». Так что «роман, созданный Мастером, становится ни чем иным, как евангелием от сатаны, искусно введённым в композиционную структуру произведения об анти-литургии».

Характерно, что в «евангелии от Воланда» перевёрнуты все смыслы. «…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» Воланд как бы закрывает путь к молитве – вопреки всем известным словам Писания: «Просите, и дано будет вам (…) ибо всякий просящий получает» (Мф. 7, 7-8).

Из булгаковского апокрифа следует, что автор уповал на диавольскую «справедливость»… Что ж, масонская «богиня справедливости» Астрея даст добро напечатать «Мастера» уже после его смерти, в 1966 году. Почти одновременно с появлением в Америке «Чёрной библии» Антона Лавэя. Но Лавэй и Кроули – лишь дерзкие бездари. Они – для американцев и американоподобных существ. Для русских интеллигентов их грубый сатана неприятен. Им нужен другой собеседник. Тонкий, грустный и ироничный... Тук-тук. Вот и он! – Входите, мессир... – Нет-нет! (Он вежлив, как настоящий европеец) – только после вас. И открывает дверь, в которую не следовало бы входить.

…Не знают почитатели Булгакова, как появилась Голгофа на его могиле. Досталась от Гоголя, когда прах великого писателя переносили в другое место. А креста там нет. Михаил Афанасьевич не хотел. Воланд отсоветовал? Нет, он отнюдь не бесстрастный судебный исполнитель. Только после смерти тела душа Булгакова могла понять, что сатана как раз лично заинтересован в каждом.