Текст книги "Наследники Авиценны"
Автор книги: Автор Неизвестен
Соавторы: Алексей Смирнов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Открытый урок
Ну и вот, стало быть. Приезжает Скорая Помощь в одну квартиру, на вызов. Это была не простая бригада, а реанимационно-хирургическая. А вызвал ее уже обычный неотложный доктор, который своими силами и средствами справиться не сумел. У клиента была какая-то аритмия. Допустим, желудочковая экстрасистолия – не так уж важно.
Доктор с неотложки доложил дело и спросил прибывших:
– А можно, я посмотрю, как вы работаете?
Те расцвели: с удовольствием, занимайте места и наслаждайтесь.
Неотложный присел на краешек стула и сделался весь-внимание.
Клиент лежал себе на полу.
Врач протянул фельдшерице ампулу с тиопенталом натрия:
– Разбодяжь, я сейчас приду.
И вышел зачем-то.
Когда вернулся, клиент был мертв.
Оказалось, что фельдшерица бодяжить ничего не стала, а просто вогнала телу смертельную дозу. Тиопентал – это такое средство, чтобы глушить ненадолго. А тут получилось надолго.
Доктор ничего не понял. Почесал в затылке:
– А что здесь было-то?
Он искренне недоумевал.
Ну, тут, естественно, заструмили покойнику трубу в рот, стали его дышать, крутить, массировать и колоть, пока не ожил.
Поволокли на носилках вниз.
Неотложный доктор только головой покачал:
– Ну, вы крутые ребята... Экстрасистолию – через клиническую смерть лечить!
Те только хмыкнули. Впороли клиенту наркотика-фентанила, чтобы хоть кайф словил.
Фельдшерица, вся издергавшаяся, закрепила в салоне аппаратуру, да плохо – от волнения; когда поехали – та на клиента и рухнула, попадала. Он лежал и хохотал радостно, все ему было весело.
Черная Вдова
– Ездил сегодня на вызов, – рассказывает мой приятель, доктор со Скорой.– Опять клиническая смерть, я там год назад был. И забирать не стал – оставил дома, пусть лежит... пройдет...
– Привычка? – спрашиваю.
– Ну да.
Год назад дело было так. Семья там собралась и праздновала что-то, очень обстоятельно, до судорог. И хозяин не выдержал, умер, но доктор его оживил.
Оживляет так, значит, и с хозяйкой беседует.
Та убивается: дескать, только собрались все вместе посидеть, наконец-то. Мама, папа, жена, муж. Все уже из тюрьмы освободились и в кои-то веки раз собрались в полном составе. Хозяин так восемь лет просидел.
– И ты что же – верная такая? Ждала его?
Обиженно и с достоинством:
– Я пьянь, а не блядь!..
Чуть погодя:
– Так вы его спасете?
– Да не давай ему водки, вот и спасется.
– Ну да, он же мне пиздюлей даст! – Ощупывает лицо, показывает: – Вот, вот и вот, зашито. Я уже трех мужей похоронила, четвертого не хочу.
Доктор, не без издевки:
– Да ты просто роковая женщина.
Та – довольная, приосанившись:
– Да. Он меня так и зовет: ты, говорит, моя Женщина-Смерть.
Ганнибал
Нечто новенькое, необычное.
Приятель мой, который доктор, сидит на телефоне, с психиатром на пару.
Психиатру поступает звонок.
Звонит какая-то родственница.
– Он себе мошонку отрезал! яички пожарил и одно уже съел...
Там алкогольный делирий, не больно.
Психиатр, важно:
– Поможем.
.........
Позднее выяснилось, что все не так ужасно. Маслице уже растопил, но сковородку отобрали. Съел сырыми.
На языке жестов
Скорую Помощь пригласили на эпилептический статус. Алкогольный, разумеется.
Дня три уже судороги.
Ну, доктора немножко приглушили клиента. Чтобы он телом стал помягче и можно было связать. Всего спеленали в кокон, но одну руку оставили свободной. Чтобы промежность почесал себе или там помочился по-людски.
И таким вот, со свободной рукой, вкатили в Третью Истребительную больницу.
Картина: каталка, на каталке – клиент. Рука поднята вверх и делает какие-то магические пассы. Червеобразные такие движения.
Говорить клиент не в состоянии. За него заговорил доктор. Затрубил загробным басом навстречу невропатологу:
– Идущий на смерть приветствует тебя!...
...Там не статус был, конечно, а субарахноидальное кровоизлияние, но это уже представляет академический интерес.
Вышло по слову доктора.
Мест все равно не было. Клиента положили под лестницу. Особенно не вникая в его особенности. Он там и преставился через два часа.
Пустые хлопоты
У тетки случился инсульт. И еще что-то. Поработала на огороде – и привет.
Приехала Скорая Помощь.
Ну, что делать? Надо грузить. На носилки и в машину.
Тетка тяжелая, надо кого-то позвать на помощь. Два часа ночи. Подняли с постели соседа, а он, оказывается, работал докером.
Он отказался от помощи:
– Я один снесу.
Потом поинтересовался: куда, дескать, повезете?
В Третью Истребительную.
Махнул рукой, зевнул:
– Зря разбудили.
Точка сборки
Россия – родина не только слонов, но и дона Хуана.
На прием к гинекологу явилась бабка не бабка, но лет шестьдесят. И заголила живот, испещренный шрамами.
– А что же это у вас такое?
– Это пупок свернувши. Лечила.
Выяснилось, что "пупок свернувши" – русский народный диагноз. В деревнях его лечат банками, а точнее – чугунком: ставят его на пупок, как банку. И пупок выздоравливает, куда деваться.
Чем плох пупок, который свернувши, бабка-не-бабка объясняла долго, но непонятно.
Ясно было только, что такие болезни лучше лечить поближе к земле-матушке. А в городе чугунка, естественно, не нашлось, и пришлось поставить большую стеклянную банку литра на три, которая и разлетелась на куски.
Терапевтические отношения
Известно, что между доктором и пациентом должен установиться контакт.
Без этого никуда.
А в психотерапии еще глубже: терапевтические отношения. Это уже черт знает что. Космос.
Мой приятель доктор лечил однажды папу одного чересчур богатого человека.
Ну, в ходе лечения и сбора анамнеза выпили с ним прилично. Потом куда-то пошли – азбука, короче говоря. Ребенку понятно. Наконец, заявились к сыну. И папа настойчиво попросил:
– Сбегай-ка, сынок, в магазин, купи Тойоту. Мы едем в город Изборск...
– Зачем нам в Изборск? – Изборск удивил доктора сильнее, чем Тойота.
– Это очень хороший город! Там много водки, поп поет на гармошке и много блядей.
...Почему-то не поехали.
Доктор поехал в Изборск один, по собственному почину. Через неделю. Зачем – сам не знает. Просто вдруг сформировалось такое желание. На попа не надеялся, гармошку взял свою. И пел на ней один в какой-то крепости.
Белые Полковники
В родной больнице история развивается по спирали. Сперва было очень интересно, потом стало скучно, а теперь опять становится интересно. Сказать, что история повторяется как фарс, нельзя. Потому что куда же больше? Скорее, наоборот.
Все прошлое руководство вдруг резко куда-то подевалось. Последним приказом уходившего главного врача было назначение одного темного человека на несуществующую, но очень ответственную должность. И все.
Явились Черные Полковники. Вернее, Белые.
Они пришли из Военно-медицинской академии – в основном почему-то бритые налысо и с золотыми цепями. Похаживают везде и зыркают глазами. Пока ничего особенного не происходит, но скоро начнется. У нас ведь, как любому ребенку известно, сейчас затеяли делать вливания в медицину, ставить ей компрессы и припарки. Ожидается транш и дележка транша.
Между тем темный назначенец, повисший со своей должностью в космосе, систематически генерирует идеи. Например, он задумал устроить в больнице музей. Пора!
И хочет сдать туда начмеда-академика – но это поймут только те, кто знаком с основной хроникой. Эту хронику, между прочим, я готов отдать музею в качестве экспоната номер один, чтобы новые военные люди приставили часового и повесили боевое знамя какой-нибудь части тела.
Еще больницу навестил наш старый знакомый, уролог К. Общая оценка: постарел, как и все стареют. Обозначились странности. Смотрел больного, который лечился от импотенции, и предложил сделать ему допплерографию.
Ну, специалисты поймут.
Ювелирное дело
Картинка: областная больничка сельскохозяйственного значения.
Ножевое ранение грудной клетки.
Оперировал хирург Лушин, ночью. Ювелирная работа.
Пришел кардиолог, сделал УЗИ. Развел руками:
– А что я могу тут сказать? Разве что про жидкость написать в полости перикарда...
– Там нет перикарда, – процедили ему сквозь зубы.
И все дружно двинулись ликовать и поздравлять Лушина с ювелирным достижением. Искренне восхищаясь и поражаясь.
Лушин лежал на кушетке и начал приподниматься, когда они вошли.
– Нет слов! – сказали ему с порога. – Комар не подточит носа! Филигранное мастерство!
– Так, – крякнул Лушин, выдыхая в сторону. – Вы мне расскажите – что я ночью делал?
Муму: Явление барыни
Травматология. Ординаторская.
Распахивается дверь, входит каменный гость: клиент, с особенной такой повязкой, когда согнутую руку удерживают перед собой поднятой на уровне плеча. Перелом ключицы и еще чего-то, если не путаю.
Вся повязка изрезана ножом.
В свободной руке – ножик.
С порога:
– Вы, доктор, не думайте, что я какой-нибудь такой. Я серьезный человек, с образованием. Но эти котята! облепили мне всю руку, и я их чикаю, чикаю!...
Сняли трубочку, позвонили кое-куда.
Приковылял психиатр: трясущаяся древняя бабушка, многомудрая.
– Ну что, милый – котятки?
– Котятки!...
– Ну, поехали топить.
Эффективный менеджмент
В медицине давно назрела необходимость реформ, потому что копейка рубль бережет, и вообще.
Возьмем, к примеру, институт травматологии и ортопедии им. Вредена.
У тамошних докторов и сестер сложилась давняя традиция: доедать за больными. Да это везде такая традиция, отличительная черта отечественного здравоохранения.
Везут на тележке теплые баки с коричневыми буквами: "Пищеблок". И в этих баках постоянно оказывается чуть больше, чем надо, да пациенты привередливые еще, бывает, и отказываются от горохового супа с рыбой на второе. Ну и доктора кушают.
Это вообще святое занятие в медицине, обед.
Запеканка, омлет, компот слабительный.
Но вот в институт пришел новый начальник по финансам. Не знаю, кстати сказать, что за должность такая новая, какую он ставку занимает, менеджер этот.
Походил, поглядел на баки и ведра с супом и обязал всех буфетчиц доносить на желающих присосаться.
Он сказал, что доктора и сестры совершают преступление, обворовывают больницу. Они, по его словам, сжирают то, что можно продать для свиней.
Хустаффсон
Вот была такая Хустаффсон. Я немножко изменил фамилию на всякий случай.
Она была невропатологом и работала в инсультном отделении.
У меня в те годы еще сохранялось остаточное прекраснодушие: я уже относился к новым людям с опаской, но в глубине души по-прежнему ожидал от них чего-то расплывчато-хорошего. Например, тихой радости в связи с моим появлением. Можно и бурной.
Я только-только устроился в мою замечательную, многократно воспетую больницу, и на спинальное отделение, к хрестоматийной моей бабуле-заведующей, попал не сразу. Сперва меня сунули в инсультное отделение, замещать доктора Хустаффсон, которая гуляла в отпуске. Отделение оголилось и вообще содержалось в черном теле, там даже заведующего не было, и я с удовольствием взялся за дело. Разгребал папки за часа, еще два скучал и уходил домой. Мне потом за это вставили – деликатно и немилосердно.
И я у всех спрашивал: какая она, доктор Хустаффсон, и.о. заведующей? Мне было искренне интересно. Высокая она или короткая, толстая или худая, молодая или старая, сука или не очень? Все пожимали плечами и цедили что-то невразумительное.
День, когда доктор Хустаффсон явилась из отпуска, оказался последним днем моей работы в этом отделении.
Я знал, что она придет, и с утра вошел в ординаторскую бодро, с широкой улыбкой, едва ли не с протянутой рукой – все-таки женщина, вот я и не протягивал. Посреди ординаторской, праздно и в полном одиночестве топталось низенькое, насупленное существо с руками, засунутыми в карманы халата.
В ответ на мое приветствие существо, глядя в дальний угол, коротко чирикнуло и ушло.
Больше мы с существом не общались, меня сразу же перевели в соседнее отделение.
Я не понимал, в чем дело. Не иначе, думал я, существу доложили, что за неделю до того я пришел на дежурство в состоянии полупаралича, с содранными ладонями. Что поделать – таксист привез меня домой в два часа ночи, прямо от милиции, и я заблудился в собственном дворе: бегал, упал, пострадал.
Но выяснилось, что дело не в этом. Оказывается, Хустаффсон работала на две ставки. Это ведь очень важно, перед дополнительной ставкой любые глобалисты и антиглобалисты могут отправиться в жопу со своими проблемами. От дополнительной ставки зависит восход солнца и луны. И я, не зная, что творю, эту ставку взял и занял.
Потом уже она оказалась очень милой женщиной.
Помню, отмечали мы в зале для лечебной физкультуры Новый год. Я, по-моему, уже примеривался, где бы полежать. И Хустаффсон отловили в коридоре. Она отиралась возле дверей: будто бы просто так, сама себе пожимая плечами. Все давно ушли домой, а она так, прогуливалась потихоньку. И в мыслях у нее не было рваться к нам. Ну, ее обняли, втянули в зал. Она что-то изумленно чирикала. Она ни о чем таком не думала! Она именно чирикала, поднявши брови – это была ее манера речи. Никто и никогда не мог понять, о чем она толкует. Насвистывая свои лесные были и небылицы, она присела на краешек скамьи и засвиристела уже басом. Ей налили.
Потом мне сказали, что она человек очень одинокий и несчастный. Каждый вечер бутылку покупает в ларьке на вокзале и пьет дома одна.
Нерастворимые осадки
Пока я ломаю копья, пока составляю сборники, персонажи больничной хроники – не потому ли? – исправно переселяются на тот свет или куда еще.
Уж нет моей заведующей отделением, бабули.
Уже выгнали заведующего лечебной физкультурой за активную физкультуру с малолетками-пациентками – это напрасно, он ведь не помнил ничего и никогда. Да? – всегда удивлялся.
Умерла логопед, в него влюбленная по нелепому вывиху чувств – но не от них.
Уролог, чуя недоброе, сбежал еще при мне.
Теперь приглашают хоронить медсестру, что слона на скаку останавливала. Туда, где покоятся Зощенко и Ахматова. Ближе к Зощенко, я думаю, но без всякого злословия.
Так и не знаю, хорошо ли то, что я обеспечил им какую-никакую, а память. Даже имен не назвал – оно и к лучшему, наверно.
Царствие Небесное.
Они выпадают, словно хлопья нерастворимого осадка, уподобляясь бесшумному февральскому снегу.
Скоро там сделается совершенно тихо и пресно, а мои записи отнесутся к эпохе правления Анны Иоанновны, Бирона, карл и страшил, с фейерверками, карнавалами и ледяными дворцами.
2005-2006
