Текст книги "Наследники Авиценны"
Автор книги: Автор Неизвестен
Соавторы: Алексей Смирнов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Летуны и ползуны
Рожденный ползать летать не только не может, но и не должен.
Ехали мы как-то на работу, в больницу. Электричкой.
Унылая и постылая дорога.
Мы с урологом сидели напротив добрейшего невропатолога С. и его жены.
Уролог порхал, уролог плескал руками. Он подпрыгивал демоническим бесом – обольщал жену товарища уже без желания, без надежды, понарошку, по причине глубоко въевшегося порока. Жена С. смотрела на него с брезгливой жалостью.
Но тот не унимался и не умолкал на секунду.
С., сдержанно улыбаясь в бороду, помалкивал. Ему было не угнаться за урологом.
И вдруг он ожил, он надумал ввернуть словцо. Как маленький мальчик из интеллигентной семьи, который впервые в жизни, набравшись храбрости и умирая от страха, называет соседа по песочнице жопой.
Ему хотелось что-нибудь этакое отчебучить.
Повисла недолгая пауза, и С. ей воспользовался. Он расплылся в улыбке и выпалил:
– Наши жены – ружья заряжёны!
И замолчал.
А до этого уролог рассказывал о чем-то крайне непристойном.
Жена посмотрела на С. с отвращением. Уролог восхищенно захохотал, колотя себя ладонями по коленям.
Вот и правильно говорят: не садись не в свои сани.
С. так и молчал, а уролог никак не мог успокоиться.
Он и на работе продолжал в том же духе: ухватил нашу медсестру за задницу и вкрадчиво спросил:
– Галина Николаевна, вы ведь возьмете у меня минет?
Та смеялась и кокетливо уворачивалась:
– Перестаньте, перестаньте!..
Госпиталь
Вздремнул.
Приснился сон-мультфильм "Госпиталь".
В нем домашние животные лечили своего захворавшего хозяина. Дали ему какие-то порошки, он ожил, встал и радостно сделал два шага. Тут у него выросли зеленые горбы: пошире – на спине и поуже – на груди. Он прошел еще несколько шагов и весь сморщился, увял, как будто его замариновали, и зеленые горбы набрякли.
Звери сказали:
"Как огурчик".
Мешок «АМБУ»
Скорая помощь, наркоман, клиническая смерть. Обсадился и не дошел двух шагов до квартиры.
Мама, стоя над мертвым на лестнице:
– Мне на работу, так что вы, если куда повезете его, оставите записочку, ладно?
– Э, нет, – возразил опытный доктор. – Ты мне сначала найди какой-нибудь ремень, а потом уж иди.
Нашла, убежала.
Ну, доктор стукнул клиента током, затолкал в горло трубку, перевел на искусственную вентиляцию легких. А руки-то связал, и не зря. Видит: больной постепенно приходит в себя! начинает браниться, пытается избавиться от трубки, вывернуться, распутаться, развязать драку... Ну, доктор и отключил аппарат.
Рассказывает:
"Он хуяк – и отъехал. Я снова подключился и спрашиваю: ну, чего? Будешь тихо лежать?"
Тот кивает: буду. Доктор пустил кислород: моргнешь, говорит, когда хватит. Тот моргнул, и доктор повез его на двенадцати литрах в Институт Скорой Помощи. А там был ремонт, так что каталку пришлось катить далеко. Доктор не хотел возиться с аппаратом, что-то там отключил и сунул мешок "АМБУ" клиенту в руки. Ну, качают этим мешком, воздух-кислород, а "АМБУ" это фирма.
– Качай, – говорит. – Руки тебе развяжу, дыши сам.
Так и поехали. Клиент сидит на каталке и качает: жить-то хочется. Приехали в реанимацию, и доктор докладывает коллегам с порога: кома.
Те присмотрелись:
– Какая кома, ты охуел? Он же сидит!
Присмотрелись дальше:
– Да он еще и дышит там чего-то сам, мешком! Ты шутки с нами шутишь?
Доктор небрежно улыбается:
– Ты у него мешок отними и посмотри.
Отняли мешок, и клиент брякнулся. Вернули мешок.
Так и пошел дальше, в реанимацию, своими ножками, качая мешок.
Белый вертолет
Я принципиально не смотрю всякие глупости, вроде сериалов «Скорая помощь» или «Неотложка».
Они вредные, их надо запретить.
Одна особа, лет 50, прямо-таки извела все 03. Она кричала, что умирает, и требовала доктора на белом вертолете.
Дежурный психиатр выслал бригаду, и заявительница приземлилась в четвертой психбольнице, прочно.
Этот психиатр был вообще чувства юмора. Разговаривая с клиентами по телефону, он постоянно приговаривал: "Ой, бля".
Его любимая фраза была: а от водки лечился?
Больше от него ничего не добиться.
Чип и Дейл спешат на помощь
Была на Скорой одна докторша – совсем не в себе, плохая. Ощущала себя Большой Матерью из категории «я отвечаю за все». Спасала человечество. Ее было хлебом не корми, только дай кого-нибудь спасти.
Например, реанимировала клиентов прямо-таки исступленно, со сладострастным трудовым потоотделением. Был случай: приехала она на квартиру. Стала делать искусственное дыхание. Процесс требует некоторых затрат. Сняла халат, потом – блузку. И к финалу осталась сидеть на клиенте верхом, в одних трусах, дело мастера боится.
А однажды поехала в порт. Там зазимовали две баржи, вмерзли прямо. На первой бухали, а на второй уже нет, там какой-то матрос с перепою стал задыхаться. И трапа нет, чтобы с одной баржи перейти на другую.
Но докторша полезла и провалилась между баржами, пробила лед. Синтепоновая куртка не дала ей сразу утонуть, стала барахтаться. Тут на помощь кликнули фельдшера, алкаша с вялотекущей шизофренией. Размотали какой-то канат, а тот оказался коротким, так вот этого фельдшера привязали к канату и стали забрасывать, как удочку, чтобы он выудил докторшу.
Уронили обоих.
Вытащили при помощи МЧС, напоили чаем и водкой. Переодели: отобрали всю одежду и дали взамен по тельняшке до пят. Вот они забрали задыхавшегося матроса и повезли в больницу.
Вторая фельдшерица, при том присутствовавшая, рассказывала:
– Я к ним и не подходила, ну их на хуй.
Они так и вкатили в больницу каталку с перепившим матросом: оба в тельняшках до полу. Все взялись за телефоны: что еще такое? Позвонили, куда надо, но там сказали: пускай. Все это сошло, огласки не было.
Летом докторша полезла в обвалившиеся строительные леса, спасать гастарбайтера, застрявшего на четвертом этаже. Заведующая станцией Скорой Помощи кричала ей после:
– Еще раз сделаете такую хуйню – уволю!..
Это подействовало. Когда из окна какого-то этажа вывалился очередной икар и зацепился за что-то на уровне четвертого, она уже не полезла сама, а вызвала МЧС. МЧС хотело все сделать красиво. Можно было подняться на третий этаж и подхватить икара оттуда. Но надо было красиво, с тросами. Спустили тросы, подцепили и уронили. С концами, вечная память.
Нотабене
Вот даже не история, а мелкое наблюдение. Многих оно заставит недоуменно пожать плечами. Но тот, кто почует жуткую бездну, пусть берет с полки пирожок.
В нашем отделении вели журнал выписки.
Это была обычная амбарная книга для удобства и ориентации в перемене слагаемых. Сумма все равно не менялась. Этот журнал даже не числился в реестре медицинской документации, никто его никогда не проверял и не вменял в обязанность заводить. Он служил – ну, не знаю: блокнотом, органайзером или чем-то еще. Чтобы доктор и сестры знали, кто когда идет на выписку. Подготовили документы, транспорт и так далее. Я, например, назначал дату выписки еще при поступлении, мне это было очень приятно делать. Я вспоминал при этом, что все когда-нибудь закончится.
Старшая сестра потом переписывает, подает сведения на пищеблок. В общем, рутина.
Так вот. Бывали экстренные выписки, довольно часто. Пришел на работу, весь сияешь, но тут тебе докладывают о ночном поведении, скажем, двадцать шестой палаты, и она вся отправляется на дембель. И садишься их выписывать.
Вообразите: страница за страницей, страница за страницей, месяц за месяцем, год за годом. Фамилия и число – всё. Больше ничего.
Никаких пояснений не нужно.
Никто их и не писал. Все прекрасно знали, кого и почему.
Но у старшей сестры иногда что-то щелкало в голове.
И вот листаешь, листаешь, и вдруг видишь запись, сделанную ее рукой. Один, среди сотен подобных, отмечен. Ни для кого, ни для чего. Никто не просил. Никто не велел.
Дано пояснение: "за пьянство".
Уставишься – и сразу оледенеешь, примерив эмоции нашей старшей сестры: неудовлетворенность до примечания и тихая сатурация – после. Бездна разверзлась. Кто не прочувствовал – моя вина, не донес, плохо написал, непонятно.
Эпидемиологический прецедент
Однажды наш уролог загремел из-за беляшей в инфекционную больницу. Его угостил верный товарищ, хирург Кумаринсон, с которым они изображали специальных мусульмано-иудейских врачей и промышляли обрезанием.
Кумаринсон купил беляши и подарил урологу.
У того разразился понос длиною в жизнь. Выйдя из больницы, он не переставал восхищаться персональным ночным горшком, который ему выдали – с личным номером и даже, по-моему, с фамилией.
Но до того все недоумевали, куда вдруг подевался уролог.
Я рассказал сестрам, и они захохотали:
– В носках своих, что ли, Кумаринсон ему беляши принес?
Холера и Doom
Противохолерные учения случались у нас приблизительно раз в год.
Доктора, можно сказать, блаженно небожительствовали, потому что основная ответственность падала на сестер.
Противохолерные мероприятия чрезвычайно сложны, они выливаются в замысловатое противохолерное поведение, подлежащее доведению до автоматизма.
Все это очень напоминает Doom с его уровнями и препятствиями, тогда как докторам по чину показаны не стрелялки, а стратегии.
Здесь мало системы боксов с хитро расположенными дверями. Надо соблюдать строгую последовательность действий, которой я, конечно, не то что не помню, но и когда и не знал – как и в Doom'е. Меня убивали сразу.
Вошел, снял одно, надел другое, сверху – третье; шагнул, третье снял, бросил в таз с ядовитым раствором; проконтактировал с фекалиями, снял первое и второе, напялил третье, два шага вправо, четыре влево; переменил ядовитую жидкость единожды или дважды, вернулся, проконтактировал с фекалиями, снял третье, натянул четвертое; пятясь задом, вышел из игры.
Никто не проходил эту игру с первого раза.
Проигравшим доставался бонус.
Проблема
Скорая Помощь приехала по случаю самоубийства.
Виновник торжества был настырен в своем желании. Сначала он перерезал себе вены. Не помогло.
Тогда он решил повеситься. Порвалась веревка, и глотка тоже порвалась, но все остальное уцелело.
Прыгнул из окна девятого этажа, сломал руку.
– Какие проблемы? – допытывался доктор.
Хрип:
– Да, проблемы, проблемы у меня.
– Какие?..
– Кабачки не могу есть.
– Почему??..
– Боюсь подавиться.
Репрезентативная выборка
Однажды мы дома долго и оживленно беседовали о сумасшедших домах.
Я вижу, что в обществе бытуют не вполне правильные представления об этих местах. Многие рисуют себе такие дома почти достоверно, но несколько перегибают палку. Выносят впечатления, в основном, из достаточно правдоподобных фильмов, где и атмосфера вроде передается, и дело поставлено на широкую ногу. Одна беда: в этих фильмах показаны сплошные психи. Бродят, в себе замкнувшись; рубят руками воздух, воют, визжат, бросаются на персонал с безумными мыслями, пророчествуют.
На самом деле население обычного дурдома мало чем отличается от населения трамвая. Встречаешь все те же лица, те же беседы, разве что носители чуть поспокойнее. Смотрят с некоторой опаской, непривычно для себя сконфужены, чуть взъерошены, прибиты. Никто ни на кого не кидается, никто не величает себя императором. Представлен, главным образом, абстинентный синдром с делирием или без. Консультировать эту публику было легко и приятно, потому что я всем подряд выставлял алкогольное поражение нервной системы, не глядя. И ни разу не ошибся, я думаю. Просто забирал истории болезни и вписывал стандартную пару строк.
Я, конечно, не касаюсь вузовских клиник, где контингент отличается от трамвайного настолько же, насколько отличны от простых смертных постояльцы vip-заведений. Так что их бред величия становится в чем-то оправданным.
Там-то и собраны императоры, князья и прочие государственные деятели. То есть в целом общество отражено достаточно адекватно: отравленный базис и декадентствующая надстройка.
Бывает, конечно, что и непростого человека занесет в клоаку. Может же приличный господин с претензиями заблудиться и попасть в рабочий район. Если повезет, то можете, когда окажетесь, услышать: "Я Сталин, но не тот, который Джугашвили, а который Коба!"
Я с удовольствием слушал вывод: "...мОлодежь!... будьте маниакально-депрессивными!..."
Академик Углов
Вчера вспоминали академика Углова.
Этому святому и непорочному человеку стукнуло сто лет, но он еще как будто числится на работе и, я думаю, как никогда тверд в своих человеколюбивых представлениях.
В моем выпускном альбоме красуется его фотография, и кажется, будто академик только что сожрал тюбик зубной пасты. Но мне не повезло, за годы учебы я ни разу не видел его вживую.
А ведь его идеи вполне могли восторжествовать, не развали собака-Горбачев великое государство. В 1984 году, осенью, я впервые услышал в записи антиалкогольную лекцию, которую читал один из его подручных. Советская диета, исключавшая живую речь, была настолько строга, что я сидел и слушал эти откровения с разинутым ртом. Я пришел к своей приятельнице, предполагая, что мы сейчас же, по нашему обыкновению, начнем выпивать и не закусывать. Да только она наотрез отказалась пить, а мне позволила – со зловещими словами: пей, пей. И включила запись. Я, конечно, ничего после этого пить не стал и был совершенно загипнотизирован оратором. Мне стало ясно, что над народом нависла чудовищная опасность, подпитываемая из-за рубежа.
Подруга мрачно сообщила, что лектор даже ходил к Соломенцеву и был обласкан. Это сейчас никто не знает про Соломенцева, а тогда казалось немыслимым, чтобы кто-то к нему пришел, не говоря уж о том, чтобы тот кого-нибудь обласкал и вообще оказался человеческим существом.
Природа не терпит таких противоестественных ласк. Позднее я слышал, что этого скорохода все-таки подстерегли и убили.
Крайне возбужденный, я вернулся домой и объявил родителям, что с этого момента в нашей отдельно взятой квартире устанавливается трезвость. И потребовал вылить в сортир весь алкоголь, который в баре застыл от ужаса. Преимущественно коньяк, подаренный отчиму благодарными пациентами. Родители осторожно одобрили мой пафос, предложили мне немного успокоиться и подумать, так что через пару дней я пошел на известные уступки.
Потом я прочитал бестселлер Углова, который не иначе, как в обстановке мучительной трезвости напечатали в "Роман-газете". И слог академика поколебал меня в антиалкогольной настроенности. Я почуял неладное.
Вчера матушка говорила, что он был старый еще в ее молодости. И был уже тогда одержим разными идеями.
Например, мечтал брать со всех студентов-медиков расписку: не курить и не жениться на полных женщинах. Полные женщины неполноценны, говорил академик. В смысле – нездоровы. И рожают кого попало. А худеть они боятся, потому что считают, будто мужчины предпочитают осязать полноту.
И вот, во избежание национального вырождения, он хочет расписок.
Проживи Союз еще лет десять – мечты, глядишь, и сбылись бы.
Явное становится тайным
Быть хроническим пессимистом противно. Решил-таки позвонить приятелю со Скорой, узнать про ситуацию в первичном звене. Как там воспринимают президентскую добавку.
Воспринимают оживленно. Милые дамы, заткните уши. Приятель ответил так: "Нас собрали и сказали: хуй! Прибавка будет, но больше вы получать не будете!"
Ну и еще кое-что, как водится, рассказал, из новейшей истории.
Привозят в реанимацию тетку. Тетка вся плохая, на все согласная. Дала себя заинтубировать без звука.
Невропатолог чешет репу:
– Что за херня? Сахар нормальный, травм нету... Надо ее в реанимацию, понаблюдать.
Реаниматолог:
– Не, ну ее на хер! В отделение. Вон, она дышит сама.
Скорая:
– Дышит-то через трубку. В отделении какой-нибудь дурак пойдет мимо и выдернет.
Реаниматолог:
– Ну, давай я ей трубки через нос пропущу. И кончики обрежу у ноздрей, ничего не будет видно.
Корабельные новости
Психиатр, сидевший на телефоне, захотел в магазин. Попросил моего приятеля: «Посиди тут, я скоро приду». Нет вопросов, всегда пожалуйста.
Звонок.
– Але! Але! Это с сухогруза звонят!
– Слушаю внимательно.
– Мы тут на ремонт встали. У нас капитан сошел с ума. Взял пожарный топор и рубит палубу. Говорит, что в трюме дети тонут.
Дело житейское. Деловито:
– Давно на ремонте стоите?
– Да уже два месяца!
– А капитан сколько времени пьет?
– Два месяца и пьет, что за дурацкие вопросы.
Ну, все понятно.
– Давай адрес, где вы стоите.
– Да в Лиссабоне, еб твою мать!.. Я звоню узнать, что делать!
Звонок был по сотовому.
– А фельдшер у вас есть?
– Да он ушел куда-то неделю назад.
– Ну, я не знаю. Сдайте капитана в португальский дурдом.
– Ты что, охуел? Как же мы без капитана вернемся?
Ну, решили проблему кое-как.
– Есть у вас умелец, в вену колоть?
Нашелся.
– Возьмите в аптеке релашку и колите его три дня. Как проснется, сразу снова вырубайте.
Крупная рыба
Санаторий «Черная Речка», реабилитация сердечно-сосудистого люда.
Временно утраченные функции восстанавливаются в полном объеме.
Один постоялец с приличной динамикой отправился удить рыбу, выпил на берегу бутылку водки на березовых бруньках.
Ударился в камни лицом, умер. Удочка в руке, поплавок дергается хронически.
Доктор, на месте происшествия:
– Небось, крупная рыба попалась. Дернулась, свалила и убила.
Потянул леску, вытащил окунька с палец величиной.
Выпустил, потому что – Скорая Помощь, не зря же приехали жизнь спасать. Был такой мультфильм про ослика, который хотел спасти дедушку-осла от рыбы, а спас рыбу от дедушки.
Трость
Попадаются люди, которые с болезнью ничего для себя не теряют и не приобретают.
Им вроде и посочувствуешь, а потом пожимаешь плечами. И вроде бы они не такие уж равнодушные, и не самые тупые, и беспокоятся в меру – а все как-то оно не так, без огня.
Лежала у меня одна.
Тетка такая, рыхлая, лет пятидесяти.
У нее болела и слабела нога. Ну, не очень сильно болела и не очень шибко слабела. Из всех бумаг у нее была только маловразумительная грамота из 3-й больницы, прославившейся своим творческим подходом к действительности. Там, судя по скупым фразам, с теткой не особенно церемонились: разрезали спину на предмет неизлечимого радикулита, отпилили зачем-то маленький, ни на что не влияющий кусок хребта и зашили снова, без объяснений.
А сама тетка не очень-то внятно рассказывала про свои беды. Заболела она то ли пять лет назад, то ли пятнадцать. После операции стало не то лучше, не то хуже. И вообще.
Вот так она лежала-лежала, без сдвигов и перспектив. Общалась с соседками по палате в обычной для себя, ровной тональности – как в булочной, в собесе, в сберкассе. Потом раздобыла себе палочку, лечебную трость, и бодро ковыляла с ней: мол, да, с палочкой, но мы и с палочкой, как утка, дойдем и сядем на свой душ Шарко.
Увидев трость, я забеспокоился.
Диагноза как не было, так и не было. И я вспомнил, что у нас на такие случаи есть профессор, позвал его.
Тот сел напротив тетки, потер руки, выслушал мой озабоченный отчет и приступил к допросу тетки. Пока она отвечала, лицо его делалось все более недовольным.
Тетка покорно, без лишних эмоций, вела бесконечное повествование обо всем на свете.
Профессор нетерпеливо заерзал и стал ее грубо осматривать. Я смотрел и дивился резкости его движений. Не сказав ни слова, он вышел из палаты, мы пошли в кабинет. Я спросил, нет ли у тетки рассеянного склероза – поганая такая болезнь, безнадежная.
– Что? – презрительно протянул профессор. – Неее-ееет.... Посмотрите, как у нее все медленно развивается... даже после этих дураков-хирургов хуже не стало... и все как бы ей ничего, все ладно... слабеет нога – ну, слабеет... полежала в больнице, выписалась...
Профессор помолчал, думая о чем-то своем.
– Палка подвернулась кстати – она и подхватила, пошла! – сказал он с неожиданной ненавистью.
Махнул рукой, поставил наследственную болезнь Шарко-Мари – диагноз из тех, что только профессор имеет право ставить, и с омерзением на лице ушел. Не оглядываясь и не прощаясь.
Я так и не знаю, что это было. Не с теткой, черт с ней, с теткой – с профессором.
Шестое чувство
У практических докторов иногда развивается волшебное чутье, просто звериная интуиция.
Вот коротенький эпизод.
Прихожу я на консультацию в кардиологический диспансер. А там обед.
Брожу по палатам, ищу клиентов.
Спрашиваю у докторши:
– Где Свекольникова?
Та:
– Сейчас-сейчас.
Побежала. Вернулась с таинственным видом:
– Доедает компот.
И я разу догадался, что сейчас мною попользуются досыта, потому что оплачено государством.
И не ошибся почему-то.
Цирк уехал, а клоуны остались
У меня в голове вертится веселая неврологическая песенка-прибаутка.
"Об орясину осёл топорище точит, а факир, собрав гостей, выть акулой хочет".
Это не остаточные впечатления от бесед с больным головным мозгом. Это стишок для запоминания черепных нервов, которых – двенадцать: ольфакториус, оптикус, окуломоториус, трохлеарис, тригеминус, абдуценс, фациалис, статоакустикус, глоссофарингеус, вагус, аксессориус, хипоглоссус.
Образуется цирк: дрессированный осёл, факир, акула и так далее.
Сидишь так, водишь молоточком перед какой-нибудь физиономией и прикидываешь: ага, осёл пошел на барабан, точить уже не будет, а факир подавился шпагой... Так-так.
Клиент смотрит преданно, с уважением.
Не знает, что у меня гастроли.
До сих пор. Цирк давно уехал, а клоуны все еще пыжатся.
