Текст книги "Газета "Своими Именами" №1 от 04.01.2011"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Кроме Мачтета и Медведевой, в Ишимской ссылке тогда находились народники Д.Ф. Руднев и его жена А. Руднева, писатели Н.И. Сведенцев и Н.Е. Каронин-Петропавловский.

Суровую нужду терпели в Ишиме ссыльные революционеры. Мачтет служил сторожем на складе ишимского купца Трусова. За это он получал лишь сырой угол и скудный обед. Прекрасно владея двумя иностранными языками, Мачтет из-за полицейских преследований долгое время не мог найти уроки в частных домах.

29 мая 1880 года жандармское управление Тобольской губернии направило тобольскому губернатору прошение Мачтета на имя ишимского жандармского чиновника Кублицкого о разрешении ему преподавать детям в Ишиме иностранные языки. На это последовал от губернатора такой ответ: «На основании Высочайше утвержденного в 1834 году положения о домашних наставниках и учителях, никто не может определяться для воспитания детей, не имея на то позволения в особо установленном свидетельстве.

Принимая во внимание, что выдача ссыльным свидетельств вообще на преподавание не разрешается, ходатайство государственного преступника Григория Мачтета отклонить».

4 августа ишимский исправник Киселев сообщил тобольскому губернатору, что состоящий под гласным надзором полиции государственный преступник Григорий Александ-рович Мачтет 27 июля в Бого-явленском соборе повенчан с государственной преступницей Еленой Петровной Медведевой.

Оба они были молодые люди большой душевной красоты. Невысокий, подвижный, с красивым лицом, окаймленным темной бородой, с высоким выпуклым лбом, с открытым смелым взглядом Мачтет резко отличался по характеру от Медведевой. Молодая женщина обладала спокойным характером. Оба они были беспредельно преданы общему делу борьбы с царизмом и оба были людьми большой нравственной силы, душевной чистоты и обаяния.

21 августа 1880 года исправник Киселев доносил губернатору, что Мачтет ходатайствует о снятии с него полицейского надзора и о дозволении ему окончить образование в педагогическом институте или на историческом отделении филологического факультета в одном из университетов.

Еще 6 июля Мачтет писал исправнику Киселеву:«В Правительственном вестнике от 5 апреля с.г. было помещено распоряжение начальника Верховной Комиссии графа Лорис-Меликова о пересмотре списков лиц, сосланных административным порядком, и дать возможность учиться желающим продолжать образование».

Как известно, граф Лорис-Меликов отличался умением прикрывать либеральной демагогией свои реакционные взгляды и борьбу с революционным движением. В период революционной ситуации 1879–1880 годов, когда полицейские репрессии оказались бессильными «умиротворить» страну и царизм был вынужден перейти к политике лавирования, «насвистанный кавказский соловей» Лорис-Меликов был поставлен в феврале 1880 года во главе «Верховной Комиссии по охране государственного порядка» и фактически стал диктатором России. В.И. Ленин называл его режим политикой «волчьей пасти и лисьего хвоста».

Насквозь лживыми были обещания Лорис-Меликова об облегчении участи революционеров, заключенных в тюрьмы и находящихся в ссылках. Вот почему просьба Мачтета о снятии с него полицейского надзора осталась без ответа. Материальное положение поэта было исключительно тяжелым.

27 октября 1880 года исправник Киселев доносил тобольскому губернатору, что Мачтет работает подвальным при складе купца Трусова и что он живет «безбедно». «Ввиду этого не представляется нужным назначить Мачтету пособие от казны».

Доведенный нуждой до отчаяния, 9 сентября 1880 года Мачтет писал генерал-губернатору Западной Сибири: «Не имея собственных средств на жизнь, лишенный возможности и права зарабатывать себе трудом эти средства, прошу выдать казенное пособие на наем квартиры и пропитание в размере, для дворян положенных».

Но в пособии ему и на этот раз было отказано. Царская полицейская машина отличалась медлительностью, тупостью и жестокостью. Еще до ссылки в Тюкалинск за побег из Архангельской губернии Мачтет был приговорен Архангельской губернской судебной палатой к двухмесячному аресту. Теперь эта кара настигла Мачтета через два года в Ишиме. Он был подвергнут в Ишиме двухмесячному домашнему аресту. При нем неотлучно находился полицейский все два месяца.

В январе 1881 года Мачтет и Медведева обратились к генерал-губернатору Западной Сибири в Омск с просьбой освободить их обоих от гласного надзора полиции и о дозволении Мачтету поступить на государственную службу. Но генерал-губернатор отказал им в этом. Именно тогда поэта и посадили – вспомнили о приговоре к двухмесячному аресту. Его жена болела.

И он снова был вынужден просить у казны пособие.

17 апреля Мачтет написал тобольскому губернатору: «Ввиду двухмесячного ареста, пока сидел дома, остался без всяких средств жизни».

Незадолго перед этим, в марте 1881 года, в Петербурге был убит народниками царь Александр II. В стране начался самодержавный террор. Положение Мачтета и Медведевой, как и других ссыльных, еще более ухудшилось.

Когда в июле 1881 года Мачтет написал губернатору: «В последний проезд через Ишим вы мне лично объявили, что ввиду поданного мною еще в апреле прошения вы приказали выдавать мне законно определенное казенное пособие», то тобольский губернатор снова затеял переписку с. волынским губернатором: а нет ли у Мачтета на родине каких-либо источников существования?

9 сентября 1881 года волынский губернатор сообщил в Тобольск, что «дворянин Гр. Мачтет имущества и капиталов, от которых мог бы содержать себя в ссылке, без пособия от казны, не имеет».

Но и этого было мало сибирским властям. Жандармы подали мысль тобольскому губернатору: а нет ли капиталов у жены ссыльного поэта – у Е.П. Медведевой? И вот уже пошел запрос на родину Медведевой – в Москву. Но даже когда 5 сентября 1881 года московский губернатор Перфильев ответил тобольскому губернатору, что у Медведевой в Москве нет никакого имущества и никаких капиталов, пособие Мачтету все равно не дали.

Нуждой, лишениями, своим бездушием и издевательствами жандармские чины хотели сломить гордый дух ссыльного поэта-революционера. Но судя по секретным донесениям самих же полицейских чинов, это им не удалось.

Ишимский исправник в рапорте тобольскому губернатору 18 сентября доносил: «Внешние стороны жизни и поведение Мачтета заслуживают одобрения. Но убеждения и идеи его, судя по отношению его к полиции, доказывают, что он враждебно смотрит вообще на существующий порядок управления, не может хладнокровно выносить лишения, которые сопряжены с жизнью ссыльного, и не желает подчиниться участи. Посему я, не ручаясь за Мачтета, что он не будет проводить недозволенных мыслей при пользовании разрешенным ему правом преподавания уроков в частных домах, со своей стороны не решаюсь признать возможным удовлетворить его ходатайство».

И в тяжелых условиях писатель много и плодотворно работал в Ишиме. Под псевдонимом он печатал много статей в «Сибирской газете», рассказы в «Отечественных записках», в «Наблюдателе», «Неделе». В Ишиме он закончил большую, отчасти биографическую повесть «Блудный сын». Жизнь в Сибири, несмотря на невзгоды ссылки, явилась важной полосой в литературном творчестве замечательного писателя-революционера. Здесь Мачтет написал свой лучший роман «И один в поле воин», повесть «Его час настал», цикл сибирских рассказов. В рассказе «Мы победили» Мачтет показал враждебное отношение сибирских крестьян к царю. Вольнолюбивые жители таежной деревни укрылись от царских властей в лесу, не покорились чиновникам.

Мачтет устраивал в Ишиме любительские спектакли как режиссер и артист. В нем были задатки хорошего актера. Он обладал замечательным искусством перевоплощения, которым Г.А. Мачтет иногда пользовался не только для дружеских розыгрышей.

Он писал прошения по просьбам местных жителей, общался с городской беднотой. Тесной была связь Мачтета с политическими ссыльными Тюмени, Тобольска и других городов Сибири.

По сведениям современников, Г.А. Мачтет был остроумным человеком, склонным к шуткам и к дружеским розыгрышам. В бытность его в Ишиме держал в этом городке частную аптеку провизор-немец. Всю жизнь прожив в России, аптекарь, однако, говорил по-русски плохо. В отличие от государственных аптек Министерства здравоохранения империи, частные аптеки в России назывались тогда вольными. Впрочем, не только аптеки, но и различные общественные организации тоже назывались вольными...

Однажды, придя в аптеку, Г.А. Мачтет на полном серьезе сказал ее владельцу:

– Герр провизор, оказывается, на вашей вывеске есть ошибка! Первую букву в слове «вольная» надо исправить!

– Варум?

– Ну как же! Ведь аптека служит для лечения болезней, – невозмутимо втолковывал удивленному немцу Г.А. Мачтет. – Значит, правильно по-русски будет-«больная аптека!»

И немец исправил первую букву на вывеске к вящему удовольствию городских пересмешников.

В Ишимской ссылке случались у Г.А. Мачтет имел возможность наблюдать и более значительные шутливые сюжеты, служившие ему поводом и темами для фельетонов. Работая ночным сторожем у купца Трусова, писатель подрабатывал на жизнь оформлением различных бумаг. Адвокатов в уездном городишке не было, и Григорий Александрович по просьбам жителей писал различные прошения, оформлял нотариальные, судебные дела.

Внезапно умер местный купец, богатый владелец магазина и склада скобяных изделий. Наследство от него осталось большое, но торговец не оформил завещания. Вдова уговорила Г.А. Мачтета помочь в передаче наследства. Поехали для этого тройкой за четыреста верст по тракту в губернский Тобольск. Убитая горем купчиха была совершенно несведуща в законах и в делах канцелярских.

Приехали в Тобольск в конце дня, и Г.А. Мачтет, как был в дорожном одеянии – в поддевке, картузе и в смазанных сапогах – явился к чиновнику казенной палаты, который ведал утверждением бумаг по наследству – скреплял печатью и росписью. А тот и разговаривать о сути дела с Г.А. Мачтетом не стал, приняв посетителя за приказчика ишимской купчихи.

– Твоя хозяйка вон какое наследство получает! Вы от скобяных дел такими капиталами ворочаете! А мы тут с чего кормиться должны?! С чего сыты будем?!» С одних этих бумаг, что ли?!

Чиновник зло откинул на столе документы и прошение купчихи.

– Пусть твоя хозяйка сама явится, да не только с этими бумагами?

И чиновник выразительно пошевелил пятерней. Это означало: нужно дать пять тысяч рублей.

Г.А. Мачтет вернулся в гостиницу и стал уговаривать вдову – временно дать хапуге эти деньги. Вдова ужаснулась: «Пять тысяч?!» Однако Григорий Александрович убедил хозяйку, что через день он вернет ей эти деньги.

Взятка была дана. А на следующий день Г.А. Мачтет, одетый в партикулярный парадный костюм, в шляпе, положил на стол чиновнику доверенность от купчихи, где было сказано, что госпожа такая-то доверяет дворянину Григорию Александровичу Мачтету, имеющему диплом, вести ее дела по оформлению наследства.

Взяточник уже знал фамилию Г.А. Мачтета, печатавшего фельетоны в крупных уральских и сибирских газетах. Чиновник был ошеломлен перевоплощением вчерашнего «приказчика».– Вчера я, господин Мачтет, по недоразумению получил с вас лишние деньги, – пролепетал он. – Благоволите уплатить немного нотариальных в счет государственной пошлины. – И он назвал мизерную сумму, которую по закону следовало уплатить, и тотчас вернул все ассигнации. Деньги купчихе были возвращены. А ишимские обыватели после этой почти детективной истории прониклись особым почтением к ссыльному писателю-революционеру.

Жандармы и полицейские чины установили не только по-прежнему непримиримо враждебное отношение Г.А. Мачтета к самодержавному строю, но они перехватили его тайную переписку с другими ссыльными Сибири.

Ишимский исправник 2 марта 1882 года доносил губернатору, что захвачено письмо Мачтета в Тюкалинск политическому ссыльному Волховскому с тайной припиской химическими чернилами. Жандармы стали особенно рьяно вскрывать и читать письма Мачтета. Окружной исправник Красин сообщил губернатору на его шифрованную телеграмму, что Мачтет ему лично вручил письмо, направленное в Тюкалинск Феликсу Волховскому. Помощник исправника Денисов и жандармский капитан в Ишиме Кублицкий высказали предположение, что ссыльный пользуется химическими чернилами. Бумагу нагрели, и жандармские чины прочли письмо Мачтета. Тогда Красин послал тюкалинскому исправнику шифрованную телеграмму и просил его сделать обыск у Волховского, чтобы отыскать шифрованные письма, о которых упоминается у Мачтета в обнаруженной приписке к его письму.

1 мая 1882 года Мачтету объявили, что он оставляется под надзором полиции на 3 года.

Никакие жестокости не заставили писателя сложить оружие в борьбе с царизмом, отказаться от пропаганды своих идей. Ишимский жандармский начальник капитан Кублицкий доносил губернским властям, что Мачтет, «вопреки запрещению ему заниматься педагогической деятельностью, преподавал уроки детям ишимского помощника акцизного надзирателя Малиновского, который для этой цели сблизился с политическими ссыльными. При допросе Малиновский сказал, что Мачтет, как и другие ссыльные, занимается в его конторе перепиской бумаг на 4 рубля в месяц».

В конце лета 1884 года Г. Мачтет уехал в Россию. В рапорте тобольскому губернатору ишимский исправник Кондратович доносил: «Состоящий под негласным надзором полиции в городе Ишиме политический ссыльный Григорий Александрович Мачтет 18 августа из города Ишима выехал в Европейскую Россию».

Ишимские друзья проводили его до ближайшей почтовой станции – деревни Безруково (теперь с. Ершово – родина поэта П.П. Ершова).

Но жандармы не собирались выпускать из поля зрения Мачтета, хотя он и отбыл ссылку. Об этом свидетельствует сообщение ишимского исправника в Тобольск. 26 сентября Кондратович писал тобольскому губернатору: «...Мачтет выехал в Россию временно, только для приискания себе где-нибудь занятия. Не определил с точностью местности, составляющей цель его поездки, а потому до получения сведений об избрании себе Мачтетом постоянного жительства я не имел возможности сообщить кому-либо об имении за ним негласного надзора. В конце настоящего месяца или начале будущего Мачтет имеет прибыть обратно в город Ишим. Письменного вида на отлучку Мачтет не просил, и я такового ему не выдавал, а полагаю, что он поехал из города Ишима, имея у себя аттестат об отставке, по которому раньше он отлучался в город Тобольск».

Мачтет вернулся из ссылки без права проживать в Петербурге и в больших городах. Весной следующего года умерла в Москве от скоротечной чахотки его жена. Похоронив Е.П. Медведеву, много лет поэт не имел постоянного места жительства: работал в Твери, на Украине, на Кавказе.

В конце 1900 года Мачтет получил, наконец, разрешение жить в Петербурге. Но в августе 1901 года он скончался от паралича сердца в Ялте в возрасте сорока девяти лет.

Как отмечали в своих воспоминаниях о В.И. Ленине Н.К. Крупская, сестры вождя Анна Ильинична и Мария Ильинична Ульяновы, а также близкий соратник создателя нашей партии – Г.М. Кржижановский, Владимир Ильич и в Самаре, и в Петербурге, и в Шушенском, и в эмиграции на дружеских встречах, вечеринках всегда с особым чувством пел строки из мачтетовской песни «На смерть революционера».

Но знаем, как знал ты, родимый,

Что скоро из наших костей

Поднимется мститель суровый

И будет он нас посильней!

Слова эти волновали В.И. Ленина потому, что они напоминали ему о героической и трагической судьбе его старшего брата Александра, которого Владимир Ильич беспредельно любил. Как и Александр Ульянов, Григорий Мачтет принадлежал к славному, мужественному поколению революционеров-народников.

...Когда в 1945 году в Москве хоронили замечательного большевика, члена партии с 1896 года, одного из солдат ленинской гвардии Сергея Яковлевича Аллилуева, то на гражданской панихиде в Музее Революции ветеран большевистской партии Литвин-Седой сказал:«Мы – старое поколение марксистов-идеалистов...». Еще в большей мере эти слова могли бы сказать о себе Г.А. Мачтет и его друзья, революционные народники: «Мы – старое поколение народников-идеалистов...». Да, они – Перовская, Халтурин, Желябов, Мачтет не лишены были идеалистических представлений, иллюзий и заблуждений о путях и средствах борьбы с ненавистным самодержавием. Но они самоотверженно и честно прошли свой путь. Как и декабристы, они были рыцарями революции без страха и упрека.

Как писал В.И. Ленин, российское освободительное движение прошло три этапа: декабристы, революционные народники, марксисты. Когда Г.А. Мачтет написал свои слова знаменитой песни о грядущем могучем мстителе, в России еще была мгла реакции. К моменту кончины писателя в первые месяцы двадцатого века еще не было Обуховской обороны. Еще не было боев на московской площади – Пресне. Еще не возник первый рабочий Совет на Талке в Иваново-Вознесенске. Г.А. Мачтет не мог знать, что через полтора десятилетия после его кончины рухнет царизм. Но он провидел, что поднимается несокрушимая сила – многомиллионный российский пролетариат.

В пламени Октябрьского вооруженного восстания в семнадцатом был отсвет искр, зажженных и декабристами, и революционными народниками. Ибо никакие армии не устоят перед силой идей, время которых пришло. А время работало на социализм неотвратимо.

Михаил БУДАРИН, из книги «Прииртышье моё»

Культура и культпаскудство

ПОСЛАНЕЦ ВЕЧНОСТИ

О Моцарт, Моцарт!

А.С. Пушкин «Моцарт и Сальери»

Страстная пятница. Звучит Реквием Вольфганга Амадея Моцарта – величайшее творение человеческого духа. Неизмеримой глубины скорбь и трагизм жизни и смерти, уготованные к прохождению для каждого рожденного на земле.

Родился он смертным более двух с половиной веков назад и ушел в бессмертие, как никто до него и после. Ушел в прошлое объявленный ЮНЕСКО год Моцарта, а человечество дня не может прожить без его музыки, без его имени – божественного Вольфганга Амадея Моцарта. И чем дальше отделяет нас глубина веков и технический прогресс от эпохи Моцарта, тем неотъемлемее вживается в жизнь планеты глубоко человеческая музыка гения.

Ежедневно радиоволны космического эфира беспредельно простираются в неограниченном пространстве, посылая жизнеутверждающие звуки. Дети всех народов и национальностей в музыкальных классах штудируют бессмертные творения гения. Зрелые музыканты с приобретением опыта и мудрости ищут ответ на вопрос: «В чем заключается тайна и загадка музыки Моцарта?» – Нет ответа.

Он легок и понятен для начинающих исполнителей и загадочно труден для зрелых мастеров.

Что же это было за явление? Проявление ли Космического Разума, посетившего нашу планету, чтобы раздвинуть её пределы понимания?

Ребёнок, не знавший детства, отнятого изнурительными занятиями музыкой. С шести лет многолетние турне, столь раннее создание гениальных произведений – вызвали славу и удивление необычным явлением, сверхчеловеческими возможностями. Удивление музыкантов первой величины, среди которых ему не было равных. О его необыкновенных способностях написаны книги, но загадочная смерть гениального композитора до сих пор остаётся нераскрытой тайной.

Ему не было равных и в масштабах трагических событий, сопровождавших его все зрелые годы и закончившихся столь безвременным странным уходом из жизни. И человечество, несомненно, приложило руку к созданию условий несносного существования, на которые были обречены многие гениальные личности, включая Бетховена и Пушкина. Общий удел гениев, мешающих понятия посредственных личностей, подвергаться гонениям и испытаниям, коснулся и Бетховена, хорошо знавшего Сальери и осведомлённого об его отношении к Моцарту. Записи в «разговорных» тетрадях оглохшего композитора свидетельствовали о том, что Сальери имеет отношение к странной смерти Моцарта.

Такого же мнения придерживается другой гений – гений человеческих душ Пушкин, расследовавший ход событий, связанных со смертью Моцарта, что называется, по горячим следам существовавших тогда ещё свидетелей и участников музыкальной жизни Европы.

Гении одни понимают друг друга. На то они и гении. Психологическая правда пушкинского произведения вскрывает тайные пружины мотива преступления Сальери. Междометие «Ах, Моцарт, Моцарт!» отражает и отеческое назидание, укор и недовольство Моцартом, который поражал его мощью своего гения. «Ты с этим шёл ко мне», «Ты, Моцарт, бог и сам того не знаешь, я знаю, я». Действительно, затратив столько неимоверных усилий, чтобы создать произведение, приносящее славу, и вдруг быть превзойденным с такой кажущейся недостойной легкостью незаслуженно одаренным Моцартом. Спустя два года после сочинения трагедии «Моцарт и Сальери» Пушкин записал: «Завистник, освиставший «Дон Жуана», мог отравить его творца». Как бы то ни было, признание Сальери перед смертью в том, что он отравил Моцарта, со счетов снимать нельзя, как одно из доказательств преступления.

Однако события, связанные с внезапной странной смертью Моцарта, проливают свет на другие подозрительные обстоятельства, в которых задействованы сторонние участники событий. До сих пор не найдена могила Моцарта по причине того, что он был захоронен в общей могиле для бедных. Странно и то, что похороны состоялись спешно на второй день после смерти. На похоронах не присутствовали жена и сын, и вообще никто не присутствовал, кроме шедшего за гробом нищего. На этом странности не заканчиваются, если вспомнить, что с мертвого тела была снята посмертная маска. Такая процедура была не дешева, и её удостаивался не каждый умерший. Значит, вмешательство в жизнь гениального композитора осуществлялось заинтересованными силами, обладающими очень мощными возможностями и влиянием.

В письмах к отцу Вольфганг часто писал о том, как ему страшно ложиться вечером в постель от сознания, что прожитый день может оказаться последним днем и он на завтра не проснется. Жизнелюбивый Моцарт, значит, имел основания опасаться за свою жизнь. История с Черным Человеком, заказавшим ему Реквием незадолго до странной кончины, является ярким тому подтверждением. Причина страха смерти в письмах нарочито не указана, видимо, из соображений секретности, и в то же время совершенно ясно следует из переписки то, что Леопольд Моцарт разделял тревогу сына, значит, она имела основание быть. В последующих письмах к отцу тридцатидвухлетний Моцарт сообщает о том, что он внутренне подготовился к смерти. Указанные факты его душевного состояния имели под собой веские основания, учитывая его особое положение в мире музыки. А в эпоху Моцарта музыка была главной духовной ценностью сильных мира сего, начиная с Римского папы и кончая августейшими особами почти всех европейских дворов. Политические страсти, какие кипели в кругу властителей мира, имели свойство решаться всеми возможными способами. Так, Римский папа Клемент XIV Гапганелли возвёл Моцарта в ранг рыцаря и пожаловал орден Золотой шпоры, что давало ему привилегию дворянина. Однако Моцарт не преминул воспользоваться этим посвящением для создания собственного благополучия, так как только музыка была смыслом его жизни. А благоволивший Моцарту Папа Клемент XIV сам принял безвременную смерть за то, что издал буллу о роспуске ордена Иезуитов. Борьба не на жизнь, а на смерть, коварная и жестокая, была прочувствована как юным Вольфгангом, так и, естественно, Леополь-дом Моцартом, всю жизнь сопровождавшим сына советами и осведомленным о всех его делах.

Загадка и тайна смерти Моцарта и всей его жизни и музыки, созданной им, зашифрована, возможно, в музыкальных образах последней оперы гения «Волшебная флейта». Она была написана не по заказу, а как послание человечеству, в котором он отразил сущность окружающего его мира, произведения, полного загадок, тайн, символов, за которое расплатой могла стать жизнь композитора.

Естественно, что эти факты и многие другие были известны А.С. Пушкину, который отразил психологическую правду гениально точно в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери», по масштабам и значимости сравнимой с творениями Шекспира.

После опубликования «Моцарта и Сальери» по сей день существуют мнения о необоснованности и недостоверности сцены диалога Моцарта и Сальери.

Это сказывается в неудавшихся попытках сценического воплощения трагедии, непонимании образа Моцарта.

До сих пор не удалось создать подлинно пушкинское сценическое прочтение гениального творения. Вот подвергается, например, сомнению художественная правдивость фразы Моцарта, будто бы признающего гениальность композитора Сальери: «Он же гений, как ты, да я».

В том-то и есть ключ к пониманию как образа Моцарта, так и самого Пушкина. Да, Моцарт был настолько гениален, что причислить Сальери к этому списку, конечно, не мог. Второе, Моцарт был настолько правдив, нравственен и принципиален, что покривить душой в оценке творчества другого композитора не мог, даже когда касалось титула важных особ. Он в таких случаях говорил: «Я лучше положу перо». Почему же у Пушкина в сцене в трактире Моцарт завел разговор о том, что Бомарше кого-то отравил и далее подводит нравственную основу: «Он же гений, как ты, да я, а гений и злодейство – две вещи несовместные. Не правда ль?».

Никакой погрешности против правды здесь нет ни у Моцарта, ни у Пушкина. Оба были гениальными знатоками человеческих душ и чувств. Динамика развития образа Моцарта предельно сжата в отличие от образа Сальери. Сальери произносит длинные монологи, раскрывающие сущность его души и мотивацию решимости отравить Моцарта. В первой сцене в комнате Сальери Моцарт предстает «счастливцем праздным» (как он себя и всех «единого прекрасного жрецов» считал): «Намедни ночью бессонница моя меня томила и в голову пришли две-три мысли. Сегодня я их набросал». При этом он называет свое произведение «так… безделица». В действительности – «Какая глубина! Какая смелость и какая стройность!». Это что касается творчества. Далее, выслушав мнение Сальери, Моцарт неожиданно становится немногословен. Произносит он всего четыре коротких слова, включая междометия. В каждом глубочайший смысл, вместивший целую гамму чувств, мгновенно сменившихся в душе Моцарта:

– Ба! Право? Может быть… – и всё. И это сильно выразило то, что произошло в сознании Моцарта. Что понял Моцарт? Во-первых: «Ба!» с восклицательным знаком. Удивлён! Удивлен справедливой, высокой оценкой его «безделицы».

– Право? – с вопросительным знаком. Моцарт не только удивлен, но и показывает, не слишком ли высоко хватил Сальери, сравнивая его с богом? Ведь Моцарт был человек глубоко верующий и богу посвящал самые вдохновенные искренние произведения, обращаясь к нему, как к спасителю и защитнику, как верный его служитель.

Третья фраза: «Может быть…». Что она означала? Уж, конечно же, не согласие с мнением Сальери, что Моцарт – бог.

Что хотел сказать Моцарт? – осталось тайной Моцарта и Пушкина. Моцарт замолчал неожиданно. Замолчал, возможно, от страшной догадки, которую нельзя было прямо высказать Сальери. Несомненно, в момент появления Моцарта в комнате Сальери, во время его тяжкого размышления о несправедливости судьбы, Моцарт должен был услышать конец монолога с упоминанием его имени. Но в тот момент он не обратил внимания на этот факт, так как был целиком поглощен мыслями о музыке, которую принес. Теперь же неожиданное молчание Моцарта было началом поступившего в сознание сигнала о фальши в отношениях к нему Сальери. Тревожное страшное открытие о намерении убрать со своего пути мешающего ему гения. Однако, подчиняясь воле судьбы, Моцарт ничего не делает для предотвращения рокового исхода и приходит в трактир на обед с Сальери.

Моцарт посмурнен, молчит и хмурится. Он понимает, что роковой момент настал. Событие должно свершиться. Моцарт это чувствует через ощущение присутствия Черного человека. «Мне кажется, он с нами сам–третей сидит». При этом намерение Сальери и призрак Черного человека олицетворяют для него единое целое – рок, судьбу, которую нельзя преодолеть. И Моцарт вступает в последний поединок с судьбой, имея в арсенале средств борьбы только то, что имел и ценил всю свою жизнь – любовь к искусству, единственному и бесспорному мерилу нравственных ценностей. Ему нужно ещё раз проверить страшную догадку о намерении Сальери отравить его. При этом он пытается в разговоре навести Сальери на способность к пониманию, отрезвлению от безумного намерения в совершении преступления. Он хочет утвердиться в понимании мотивов, побуждающих к тому Сальери. Вопрос гениальности? Вот возможный источник скрываемой нетерпимости.

Моцарт и тут не кривит душой и не признает гениальность Сальери, о чём свидетельствует его здоровая оценка оперы Сальери «Тарар», как «…вещь славную. Там есть один мотив…». Помилуйте, разве такой оценки достаточно для определения гениальности? Конечно, нет. И только насмерть зашоренный и упёртый в своих достоинствах Сальери не может этого понять, он по-прежнему причисляет себя к гениям, в чем убеждается Моцарт.

И он делает последнюю попытку привести в чувство одержимого необходимостью «исполнить тяжкий долг» Сальери. «Он же гений, как ты да я. А гений и злодейство – Две вещи несовместные».

При этом, чтобы заострить внимание Сальери, отвлечь его, он задает вопрос:«Не правда ли?» Но мозг Сальери недоступен для понимания простых истин. Моцарт выпивает стакан с ядом с последними, такими человечески простыми словами: «за искренний союз…двух сыновей гармонии», всё ещё не веря в то, что Сальери решился на преступление. Но когда Сальери закричал: «Постой, постой, постой. Ты выпил… без меня?» – Моцарт понял, что яд он выпил, и всего лишь бросает салфетку на стол, этим прекращая жуткий спектакль. Злодейство свершилось, но даже в этот страшный роковой момент Моцарт проявляет редкое мужество и присутствие духа, погружаясь в звуки Реквиема.

Таков по-человечески простой и великий образ Моцарта, созданный Пушкиным. И чем дальше человечество вникает в творчество двух гениев, тем всё новые тайны будет открывать для себя. Пушкин написал маленькую трагедию «Моцарт и Сальери» за два–три дня. Но замысел о создании этого произведения возник ещё в 1826 году. Тогда в музыкальных кругах, газетах, журналах шли разговоры о загадочной смерти Моцарта. Доктор медицины Дитер Корнер, изучавший материалы о смерти композитора, заметил: «Поэт знал много, быть может, слишком много».

В самом деле остаётся лишь гадать, что мог слышать Пушкин, завсегдатай салона австрийского посла в Петербурге графа Фикельмона, из «первых уст» человека, самого осведомленного в этой взбудоражившей всех истории.