Текст книги "Татарские сказки"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Турай батыр

Жила, говорят, в далёкие времена одна женщина. Три дома имела: один соседский, другой не построенный, а у третьего и сруб ещё не срублен. Вот она и жила в лачуге. А лачуга была знатная, всем домам дом: облаком крыта, ветром законопачена. Но хоть и бедно та женщина жила, а все ж не побиралась.

И был у неё, говорят, сын по имени Турай, громадного роста и богатырской силы джигит. Здоровался – без руки оставлял, верхом садился – хребет коню переламывал, а уж на майдане никто не мог противостоять. Имя Турай-батыра с уст людских не сходило.

Но хоть и статью он удался, и на лицо пригож был, а девушки за него не шли. Пришлёт Турай сваху, а они только отмахнутся. Человек, в лачуге живущий, где невесту примет, где ребёнка растить будет?

Ходил Турай один, ходил, а потом и говорит матери:

– А отправлюсь-ка я, мама, странствовать… По чужим краям поброжу, на белый свет погляжу, авось и повезёт мне, богатым вернусь. А может, и девушку встречу, что мне женой, а тебе невесткой станет.

Отвечает ему мать:

– Воля твоя, сынок, хочешь идти – иди… Да только помни: единственный ты у меня. Пропадёшь – что делать без тебя буду?.. А случится что с тобой – как узнаю, жив ли, здоров ли?

Взял юноша тогда перо гусиное и в щелку над дверью дома воткнул.

– Не горюй, мама, – говорит. – Вернусь я. А если беда какая случится, кровь с этого пера закапает. Следи за ним.

Попрощался джигит с матерью, подпоясался, кистень свой взял и пустился в дальний путь.

День шёл Турай, ночь шёл, а всего-то вершок пути прошёл. Как-никак добрался он до гор высоченных. Слышит он вдруг гул громоподобный. Смотрит джигит: две горы друг о друга бьются. Подошёл поближе, видит – батыр сидит да теми двумя горами, как камешками, забавляется.

Спрашивает Турай:

– А что это ты делаешь?

– Да вот, – батыр отвечает, – тебя ожидаючи, кашу надумал сварить. Видишь, из огнива огонь добываю…

А звали этого батыра Тауказар. Дальше они в путь вместе двинулись. Шли, шли, а потом ещё одного встретили. Брал тот батыр огромные камни, в кулаке сжимал их, потом выбрасывал.

– Что это ты делаешь? – спрашивают они его.

– Да вот, – батыр говорит, – вас ожидаючи, кашу надумал сварить. Видите, масло из камней выжимаю…

А этого батыра звали Ташказар. И пошли три друга за счастьем вместе.

День шли, ночь шли, много лугов, озёр и рек миновали и добрались до одного дремучего леса. Уж такой густой, тёмный был, такой непролазный да дикий – никогда здесь человеческая нога не ступала. Вот пробираются друзья самой чащобой и вдруг видят избу. Внутрь заходят: очаг есть, у очага – казан, в переднем углу – сэке* (сплошные нары, обычно в переднем углу избы, использовались вместо стола и кровати), миска да ложка – вся утварь на месте, а хозяев не видно.

Переночевали батыры в доме раз, потом второй – никто не появляется.

– Ладно, – думают друзья, – отдохнём здесь немного, дичи настреляем, а там видно будет.

Вот отправились Тауказар и Турай на охоту, а Ташказар в избе остался еду готовить. Только он суп сварил – кто-то в дверь стучит:

– Открывай!

Открывает Ташказар дверь, и входит в неё высокомерный, кичливый карлик: Сам-с-пядь-да борода пядей пять.

– Посади меня на нары, – приказывает. Посадил Ташказар.

– Суп давай, – говорит.

Подал Ташказар суп в миске.

– Мало! Весь казан давай! – кричит.

– Весь не могу, – говорит Ташказар. – Мне ещё товарищей кормить.

Сам-с-пядь-да борода пядей пять ногами на батыра затопал:

– Ах вот ты как?! А ну неси казан, не то хуже будет!.. Принёс Ташказар казан, поставил перед ним. Сам-с-пядь-да борода пядей пять суп проглотил, а потом убил Ташказара и ушёл.

Турай с Тауказаром с охоты вернулись и глазам своим не верят: друг убитый лежит, а казан пустой на полу валяется. Кто здесь побывал? Да кто бы не побывал, а Ташказар мёртв, не встанет. Погоревали о нём друзья, погоревали, да делать нечего, надо дальше жить.

На другой день Турай-батыр один на охоту отправился.

Только Тауказар успел суп сварить, снова в дверь стучатся:

– Отвори!

Открыл Тауказар. Входит в дверь карлик Сам-с-пядь-да борода пядей пять.

– А ну подсади! – говорит.

Подсадил Тауказар карлика, а тот снова весь казан с супом потребовал. А когда отказался джигит, убил и его, как Ташказара. Убил, суп проглотил и исчез.

Возвратился Турай-батыр с охоты, а Тауказар мёртв. Опечалился Турай. Задумался – чьих же это рук дело? Ну, ничего, думает, завтра я сам в доме останусь, узнаю, кто тут зло невиданное, неслыханное творит.

Не пошёл назавтра Турай в лес за дичью. И только суп у него сварился, как снова в дверь застучали.

– Открой!

– Сумел прийти, – Турай отзывается, – сумей и открыть!.. Открыл Сам-с-пядь-да борода пядей пять дверь и вошёл.

– Подсади! – говорит.

– Сумел войти, – батыр отвечает, – сумеешь и взобраться! Залез карлик на нары, сел, бороду к себе от двери подтягивает.

– Суп давай!

– Есть хочешь – сам бери!

Только Турай это сказал, соскочил Сам-с-пядь-да борода пядей пять на пол, и стали они драться. Всё вокруг перевернули. Схватил Турай-батыр карлика за бороду, намотал её на руку да как хватит оземь – по колено Сам-с-пядь-да борода пядей пять сквозь пол провалился. Поднял тогда карлик батыра и так вверх бросил, что тот всю крышу разметал и в небо взлетел… Три дня и три ночи они бились, и одолел-таки Сам-с-пядь-да борода пядей пять Турая.

А когда пришла к батыру смерть, то в тот же миг с гусиного пера в доме его матери кровь закапала. Увидела это мать, зарыдала в голос, а потом собралась и сына искать пошла.

– Аи, сыночек мой… Что же с тобой приключилось, и где искать тебя?..

Мудрая, однако, женщина была мать Турая. Где пешком, где верхом, где прямо через горы, где кружной дорогой добралась она до того дремучего леса, нашла своего сына. Прочитала над ним молитву и оживила его, тепло материнское в грудь вдохнув.

Открыл Турай глаза.

– Ох, и долго же я спал, – говорит.

– Ах, сынок, – мать головой качает. – Ладно я подоспела, а то заснул бы ты вечным сном.

Стал Турай-батыр просить, чтоб и друзей его она к жизни вернула.

– Ай-хай, да выйдет ли у меня, сынок?.. – мать говорит. – Ты мне родной, а товарищи твои других матерей дети…

Упрашивает Турай:

– Они мне уже братья стали… Оживи их, мама…

Задумалась мать. Долго молчала, думала, а потом говорит:

– Ладно, будь по-твоему. Какая мать своему ребёнку откажет. Только знай: сколько жизненной силы я в них вдохну, столько из меня уйдёт. Да не жаль мне силы – лишь бы друзья твои хорошими людьми оказались…

Вдохнула она в Тауказара и Ташказара жизнь и в тот же миг, обессилев, на землю упала.

Очень заботились три джигита о матери Турая. Лосиным молоком её отпаивали, мясом куропаток кормили. Стала она понемногу поправляться. А когда совсем выздоровела, проводили её друзья домой и снова в путь пустились.

А ещё сказать надо, что когда карлик Сам-с-пядь-да борода пядей пять с Тураем бился, сильно его батыр ранил. И из той раны всё время капала кровь и на дороге застывала. Вот по этим следам и отправились три друга-батыра. Шли они шли и привели их следы к глубокому – дна не видать – колодцу.

Турай-батыр говорит товарищам:

– Я в колодец спущусь. А когда надо будет обратно, дам вам знать, вы меня наверх и вытащите.

Полез Турай в колодец. Долго спускался, а когда добрался до дна, смотрит, а дно-то сухое. Поглядел Турай кругом – вроде на какой-то другой свет попал: равнина, а невдалеке и город виднеется. Да ещё и чей-то громкий рёв с той стороны доносится, не звериный, но будто и не человечий.

Добрался джигит до окраины города, зашёл в домик к одной старухе.

– Скажи, бабушка, – спрашивает батыр, – кто это ревёт так?

– А это, сыночек, – та отвечает, – падишах дивов кричит. Царских дочек в чужом краю украл, да с батырами драться пришлось. Сильно раненый, говорят, вернулся. Вот до сих пор и ревёт от боли.

Турай говорит:

– А как бы мне на него посмотреть, бабушка? Ни разу живого падишаха не видел…

– Ай-хай! – старуха огорчается. – Не надо туда ходить. Во дворце у него дочки падишахские живут. Какие только батыры их спасти ни пытались, а никто из этих юношей живым не вернулся.

А Турай как про дочерей падишахских услышал, так ещё больше во дворец дива захотел. Невесту-то он себе пока так и не нашёл.

– Будь что будет, – говорит, – а туда я схожу. Ты мне, бабушка, только дорогу укажи.

Долго старуху упрашивал, пока не согласилась она. Объяснила Тураю дорогу. И совет дала:

– Самого дива силой, может, и одолеешь. А вот со стражей его ни силой, ни злостью не справишься, а одним только добром. Возьми с собой, джигит, воз сена, баранью тушу, одёжку-обувку да еды, питья побольше…

Послушался Турай-батыр старуху. Достал всё, о чём она говорила и отправился ко дворцу падишаха дивов.

Дошёл он до первых ворот. А у ворот бык стоит, огромный, свирепый. Глаза кровью налиты, а бока высокие так и ходят – впроголодь, оказывается, падишах дивов свою стражу держит: чем голоднее, мол, тем злее. Взревел бык, бросился на джигита, вот-вот под себя подомнёт или на рога поднимет. Тогда бросил ему Турай-батыр сено. Остановился бык, стал сено есть. А Турай мимо него внутрь проскочил.

Ко вторым воротам батыр подходит. Только приблизился, как стая голодных псов к нему кинулась – вот-вот на части разорвут. Бросил им Турай баранью тушу. Остановились собаки, зарычали и стали тушу терзать. А джигит дальше пошёл.

У третьих, видит, человек стоит. Одежды на нём нет, тело всё в рубцах от побоев, бледен и худ он, как смерть, но и зол не меньше. Изловчился Турай и набросил на него быстро свой чекмень:

– Погрейся, друг!..

Отогрелся немного сторож и говорит:

– Хороший ты человек… В первый раз моё тело тепло почувствовало, в первый раз уши ласковые слова услышали. Пусть тебе, брат, дорога ровной будет…

Совсем немного Тураю до дворца оставалось, как вдруг выбегает оттуда навстречу ему красавица, одна щека которой луне, а другая солнцу подобна.

– Эй, джигит! – говорит. – Какие добрые ветры тебя сюда занесли? Не тебя мы, родной, ждали, а злого дива. Спаси нас, вызволи, пропадём мы здесь…

Много дней Турай-батыр, устали не зная, шагал, много ночей не спал. Отвечает девушке:

– Издалека я, красавица, иду. Устал. Чтобы с дивом управиться, мне сил набраться нужно…

Падишахских дочерей оказалось три. Принялись его угощать. Перво-наперво одна из них айран принесла – жажду утолить, потом стала суп варить; другая притащила из погреба бочонок медовухи да казылык* (вид домашней колбасы) и прочей снеди всякой выставила; третья растопила баню белую и воды натаскала из речки.

Поел-попил Турай-батыр, в бане попарился, отдохнул три дня, а потом к хозяину дворца заявился. Заходит Турай в зал, а там Сам-с-пядь-да борода пядей пять лежит-полёживает на сэке, бороду повесил на полку, а конец той бороды дочери падишахские золотой гребёнкой расчёсывают.

– Эй, див! – батыр кричит. – Много ты крови пролил, много детей сиротами оставил, а теперь тебе самому конец пришёл!.. Ну, говори, тягаться будем или кидаться?

Сам-с-пядь-да борода пядей пять с места вскочил, рукава засучил:

– Не тебе со мной тягаться, не тебе и кидать. Не родился ещё тот батыр, кто со мной бороться может!.. Не знаю, как у вас, а у нас вот так бьют!

И с этими словами ударил див что было силы Турай-батыра. Упал джигит без памяти. Див саблю из ножен вытащил, чтобы голову ему отсечь, да дочери падишахские помешали, за руки его уцепившись. А Турай успел уже в себя прийти.

– А в наших краях вот так бьют!.. – крикнул он, схватил дива за бороду, намотал её на руку – и с размаху об пол! Только чёрное пятно от карлика осталось.

Обрадовались падишахские дочери, принялись батыра и друг дружку обнимать да целовать. Три дня и три ночи праздновали они. А потом забрал Турай-батыр из дворца всё золото, серебро и самоцветы и повёл девушек к колодцу.

Двум старшим сказал:

– Наверху меня два товарища ждут. Джигиты они видные, хотите – свадьбы играйте.

Младшей же, той, что к нему навстречу из дворца выбежала, говорит:

– А ты, милая, если я тебе нравлюсь, матери моей снохой будешь, а мне – женой.

Улыбнулась младшая в ответ: как такой джигит может не нравиться!..

Ладно, стали Ташказар и Тауказар из колодца добычу поднимать. Сначала драгоценности вытащили. Потом одну за другой девушек, от страха визжащих. Последним Турай-батыр в верёвочную петлю сел. Подняли его Ташказар и Тауказар почти до края колодца, Турай уже белый свет увидел, а потом взяли и перерезали верёвку – жадность их, видно, обуяла. И полетел Турай-батыр вниз, на дно.

Никто не знает, сколько он без памяти пролежал. Потом очнулся наконец, вспомнил, что с ним стряслось, и опечалился. Не о золоте – что богатство? Были бы руки, а богатство – дело наживное, а об измене товарищей своих. Друг предаст – будто соль на рану…

Что делать?… Снова Турай к той старухе пошёл:

– Неудачливый я, видно, человек… Не знаешь ли ты, бабушка, как мне отсюда домой выбраться? Научи, если знаешь!..

Вывела старухаТурая из дома и показала тропинку, что по склону оврага спускается:

– Иди по этой тропке. Доберёшься до большого озера, посреди него остров увидишь, на котором ветвистый вяз растёт. А под вязом будут два козла бодаться, белый и чёрный. Тут уж как повезёт: за белого сумеешь ухватиться – вынесет он тебя на белый свет, за чёрного – плохо твоё дело. Смотри, не промахнись!

Поблагодарил Турай-батыр старуху за добрый совет, лицо водой ключевой умыл, перепоясался и пошёл по тропинке, какая указана была. День шёл, ночь шёл. На третий день, когда солнце за полдень перевалило, добрался до большого озера, Глядит – всё в точности так, как старуха рассказывала: посреди воды остров, на острове вяз, под вязом два козла здоровущие, что твои быки, бодаются. Один белый, другой чёрный. Да так сильно бодаются, что с рогов искры сыплются, а остров весь дрожит. Вошёл джигит в воду, доплыл до острова, выбрался кое-как на сушу. Потом изловчился и ухватил белого козла за ногу! И в тот же миг всё вокруг него завертелось, и почувствовал Турай-батыр, что летит куда-то. Потом вдруг вспыхнул яркий белый свет, и он ударился о что-то. Огляделся джигит – он на земле, а козла и след простыл.

Порадовался Турай-батыр, что цел-невредим на белый свет выбрался, одежду отряхнул и двинулся в путь. Шёл он, опустив голову – было джигиту о чём подумать – и скоро заметил в дорожной пыли следы. Двое мужчин, три женщины шли. Пустился Турай по этим следам, дошёл до места, где путники привал устроили. Покопался палкой в золе, что от костра осталась, видит: в золе – лепёшки пресные. Думает джигит: «А ведь это для меня моя красавица припрятала…»

Ладно, отправился он по эти следам дальше, добрался до какого-то города. Смотрит, в самом его центре два больших красивых дома строят. Спрашивает Турай-батыр:

– А чьи же это такие дома – падишаха или бая? Отвечают ему:

– Нет, не падишахские это дома и не байские. Тут два батыра жить будут, что падишаха дивов одолели и падишахских дочек освободили.

Намотал Турай эту новость на ус, потом переоделся в лохмотья и предстал перед бывшими своими товарищами в облике нищего.

Ташказар и Тауказар сидели-пировали. Нищего увидели – кусок хлеба бросили. Взял Турай хлеб, в сторону отошёл, ест да смотрит. Видит: две девушки в красном углу сидят, а его невеста, голову повесив, пригорюнившись, на чурбане каком-то примостилась.

Не понравилось Ташказару, что нищий в доме так долго отирается.

– Что, попрошайка, – кричит, – доел свой хлеб? Ну и проваливай!

– Не беспокойся, я уйду, – Турай отвечает. – Среди мелких душ и у самого душа не на месте. Сейчас уйду, позволь только попробовать твой лук, что на стене висит.

Забавно это Ташказару показалось, разрешил он ему взять свой лук.

Взял Турай-батыр лук, а он в его руках, как тряпичный, согнулся. Дали ему тогда лук Тауказара, и этот, как соломенный, поддался. Бросил Турай-батыр лук на пол.

– Сказал бы я пару слов о мужчинах, которые не стыдясь такое оружие носят, – говорит. – Не знаю, куда луки эти годятся, разве что мальчишкам, воробьев пугать.

Разозлился Тауказар, такие слова от нищего услышав, кинулся к Тураю.

– Эй ты, бродяга! – кричит. – Придержи язык, не то…

Но тут увидел он, что не простой нищий перед ним, а настоящий богатырь, у которого руки как брёвна, а шея, как у быка. Поэтому язык прикусил и тихо на место пошёл.

А Турай-батыр заметил на стене свой лук, на гвоздь повешенный, взял его и спрашивает:

– А вот решите, хозяева, загадку. По дороге сюда видел я пять лебедей, двух самцов и трёх самок. Подскажите, кого подстрелить, тех или других?

– Самцов, – все девушки говорят. – Самок нельзя трогать. Может, они в это время птенцов выводят.

Ташказар и Тауказар, оказывается, по-другому думают:

– Если уж суждено им погибнуть, – говорят, – пусть все пропадают. Почему же только самцов стрелять, чем они виноваты?…

Услышал это Турай-батыр, на середину комнаты вышел, стрелу в лук вложил, тетиву натянул, друзей своих бывших на прицел взял.

– Значит, есть за что самцов стрелять, – говорит. – Вот вы меня не спросили, почему лебедей не шесть, а пять было. А ведь знаете, что лебедь без пары не ходит. Тогда сам скажу: потому самка одна была, что самца её другие, всего исклевав, на дороге бросили. Так ли мужчины поступают?

Побледнели, услышав это, Ташказар и Тауказар, головы опустили.

А Турай-батыр старших дочерей падишахских спрашивает:

– Ну, решайте, умереть этим лебедям или в живых остаться.

– Умереть, – в один голос падишахские дочери отвечают.

– Ну что ж, – Турай говорит. – Тогда получай, Ташказар, то, что заслужил… И ты, Тауказар, тоже…

Назавтра отвёл Турай-батыр старших дочерей падишахских в новые дома, много золота и серебра дал. А сам со своей невестой домой, к матери вернулся и начал свадьбу играть.

И я на той свадьбе гулял. Сегодня пошёл, вчера пришёл. А угощенье там знатное было: мясом кормили, мёдом поили. Две бочки, один ковш, сколько хочешь, столько пьёшь. Ну, я-то больше всех выпил: они всё ковшом да ковшом черпали, а я всё ручкой да ручкой…

Девушка и водяная

Жила в одной крестьянской семье девушка, сирота от рожденья. Недобрая мачеха не любила ее, заставляла работать от темна до темна.

Как-то рано утром, когда еще солнце не взошло, послала мачеха падчерицу за водой. Делать нечего, пошла сиротка к спящему озеру. Черпает воду и плачет.

Увидела она в воде свое отражение. Будто похожа и непохожа: глаза – ее, а волосы – до колен. Глядь – из воды руки к ней тянутся, а за ними – хвост рыбий!

Схватила девушка ведра и, не чуя под собой ног, ну бежать к дому. Слышит – припустился за ней кто-то. Не отстает, догоняет. И уговаривает: “Постой, ненаглядная, выслушай меня!”

От страха девушка закричала, да так, что всю деревню разбудила. Повыскакивали из домов люди, видят: гонится за девушкой водяная.

Схватили непрошеную гостью, заперли на самый крепкий замок и стали судить да рядить, что с ней делать. Долго решали, да так ничего не удумали. А водяной будто и дела до людей нет: знай себе охорашивается, распускает по зеленым плечам свои густые волосы да все расчесывает их большим-пребольшим гребнем, И невдомек людям, что русалка свою колдовскую силу так пробует.

Не смогла русалка сиротку у озера догнать, а против ее чар колдовских девушка не устояла. Сама не поймет, что с ней происходит, а только влечет ее к водяной, и все тут. Хочется смотреть-любоваться, как оглаживает она роскошные волосы, и любо слушать ее вкрадчивый голос как самую красивую песню. Чудится девушке, что зовет русалка, да так сладко звучат ее речи, так нежен и певуч голос, что прежнего страха как не бывало, а только – тревога, томление, грусть-тоска безотчетная и безграничная.

Подкралась девушка к дому, где заперли водяную, дрожит вся как лист на ветру: боязно, словно воровке, что заметит ее кто из односельчан, а страсть как хочется хоть одним глазком поглядеть на русалку. Нашла щелку в двери, прильнула к ней и обомлела: русалка тут как тут прямо у двери, смотрит и лукаво так улыбается. И – ни слова, только гребень в волосы воткнула да рукой знак делает, будто зовет к себе.

Заколотилось у девушки сердце, заметалось, словно птаха в сетях. Ни жива, ни мертва, отпрянула она от двери и прочь от страшного места. Не успела по дому добежать, как чувствует – ноги словно онемели. А в ушах – голос русалочий, жалобный такой, будто прощается она навсегда. Не в силах его слышать, повернула девушка обратно, да снова бегом – теперь уж к русалочьей обители. Глянула в дверную щель: водяная на том же месте, а глаза печальные-препечальные.

Решила девушка во что бы то ни стало освободить пленницу. А как – не знает. Ходит словно безумная вокруг дома, убивается. Жизнь ей стала не мила оттого, что русалку вызволить из плена не может. Из глаз – слезы ручьем, бегут – не остановишь.

Заметили в деревне, что с девушкой что-то неладно. Поглядели, как она тайком к русалке бегает, и разгадали ее намерение освободить озерную колдунью.

Посадили и девушку под замок вместе с русалкой. Да крепко-накрепко наказали всем никуда ни под каким предлогом не выпускать. Как ни просила девушка, чем ни клялась, что будет послушна, – никто не внял ее мольбам.

Тогда девушка то ли сказалась больной, то ли в самом деле занедужила. И стала умолять своего старшего брата, который больше других любил и жалел ее, отпустить их вместе с русалкой на свободу.

– Нет мне без нее жизни, – словно в бреду повторяла она. – В деревне я всем теперь как чужая. Сжалься над бедной сестрой!

Что делать брату? Темной ночью отомкнул он замок, обнял сестру. Смотрит – пленниц и след простыл…

Утром на берегу озера послышался голос девушки. Выводила она тихо, протяжно. То ли здоровалась с односельчанами, то ли прощалась. Сбежалась вся деревня к озеру, смотрят – никого.

Но с тех пор по вечерам и на утренней зорьке не умолкал девичий голос, задумчивый и печальный. Шли год за годом, а он все звучал где-то на берегу, смущая людские души, не давая им покоя.

Задумали односельчане избавиться от водяной и вызволить из неволи девушку, Что только ни делали: и сети в озеро закидывали, и плотины-запруды устраивали – все напрасно.

Долго думали-гадали в деревне, как же быть им с водяной, и порешили наконец отравить воду в озере. Так и сделали.

Рано утром слышат: коровы не мычат – ревом ревут. Смотрят – у одной мертвый теленок родился, у другой выкидыш. А молока и вовсе нет ни у одной, будто подоил их кто.

Как ни обхаживали коров, сколько ни караулили по ночам – все без толку. Мучается скотина, ни молока, ни приплода.

Так продолжалось и год, и другой. В конце концов собрались самые старые мудрые люди в деревне и велели всем от мала до велика рыть новое русло для воды из родников, которые наполняли озеро. Много пришлось потрудиться, прежде чем образовалось новое озеро. Понравилось озеро русалке, и перебралась она в его чистую воду. А у коров вскоре молоко появилось – жирное, вкусное.

И вот однажды на берегу старого озера снова послышался девичий голос – чистый, прозрачный, словно ключевая вода. Увидели односельчане бедную сиротку, идущую им навстречу. Сколько ни расспрашивали – не сказывает, что с ней было. Не знаю, отвечает, не ведаю.

Тихой стала девушка, молчаливой. Каждый вечер приходила она к озеру и пела одну и ту же песню. Колыбельную. А ее старший брат в толк не мог взять, откуда ведомы сестре слова этой песни, с которой баюкала его мать. Ведь сестрице не довелось услышать нежного голоса матушки…