Текст книги "Взгляд Волка (СИ)"

Автор книги: Нефер Митанни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Он хочет… убить малыша? – Маша зажмурилась.

Уже от самой этой мысли её бросило в дрожь, и сердце затрепетало от страха.

– Да… Теперь он попытается помешать рождению моего наследника. Но ты способна противостоять ему. Ты сильная, – он обвёл её губы большим пальцем, мешая возразить. – Да, именно сильная. Иначе судьба не уготовила бы тебе эту участь. Просто ты пока сама не знаешь своих способностей. И потом, я не допущу, чтобы с вами что-то случилось. Ты мне веришь?

– Да, – Маша вдруг поняла, что не просто верит ему, она знает, что так и будет, как говорит он. Опустив голову ему на грудь, она тихо процитировала фразу из книги: «Но нарушил один из них священный завет, преступление совершил, погубил себя. Проклят был и превратился в оборотня-упыря. Обрёл бессмертие в чужом облике. И с тех пор идёт за ним по следу Войт».

– И? – она почувствовала, как он напрягся, ожидая её нового вопроса.

И Маша решилась спросить его о том, что давно не давало ей покоя: – О каком преступлении идёт речь, что такого совершил этот человек, что превратился в монстра? – она смотрела ему в глаза. – Скажи! Ты ведь знаешь?!

Повисла пауза. Он нахмурился, обдумывая что-то, потом произнёс, нарочито шутливым тоном:

– Хорошо, раз уж у нас сегодня день раскрытия тайн, садись и слушай.

Георгий взял с полки старую книгу, уже знакомую Маше, сел за стол и раскрыл книгу на том самом месте, где Маша сняла текст на смартфон. Большая ладонь накрыла страницу. Он словно подбирал слова, в глубине души осознавая, что ему тяжело об этом говорить. Да, их родовую тайну знали немногие. И сейчас он боялся, что не сможет объяснить Маше всю важность этой тайны, боялся, что девушка не в полной мере осознает, что это не сказка, не древнее предание из старой книги, а самая что ни наесть реальность. Их быль – страшная в своей фантастичности. Но настал момент истины она должна не только узнать о нём, но и понять о произошедшем с ней.

– Эта книга передаётся у нас от поколения к поколению, вернее, от Войта к Войту. Я не знаю, как она у нас появилась. Собственно, и ни дед, ни прадед этого не знали. Но мне удалось выяснить, что царь Пёр Первый – большой любитель всяких редкостей и тайн – повелел напечатать это издание с более древнего рукописного списка, – Георгий замолчал и вновь погладил страницу, точно книга была для него чем-то живым, возможно, существом, хранившим тепло рук нескольких поколений его предков.

Он посмотрел на Машу, которая сидела напротив него. Поджав ноги и закутавшись в плед, она казалась внимательной и сосредоточенной на его рассказе, но он без труда прочёл её тревогу, которая пряталась на самом донышке зелёных глаз. Девушка была не просто испугана и растеряна от свалившейся как снег на голову новости о его странном даре и о её беременности. К тревоге примешивалась безотчётная боль, точно её ранили в самое сердце. Он понимал любимую – несколько лет назад, узнав о том, что теперь ему предстоит нести бремя Войта, Георгий испытывал похожие чувства. Но всё-таки у него было иначе – он с самого детства знал о родовом даре, для неё же это было полной неожиданностью, ещё большей, чем встреча с зелёными человечками. И сейчас ему захотелось прервать рассказ, а ещё лучше сказать, что всё это сказка, немного страшная, но только лишь сказка. Однако – и он слишком хорошо осознавал это – сейчас играть в страуса, прячущего голову в песок, не пристало, было очень опасно.

И он продолжил:

– Дед рассказывал, что когда-то род наш принадлежал к племени лютичей, лютых людей. Иначе их называли вильцами, волками. Зимой воины племени в день солнцестояния облачались в волчьи шкуры, это давало им силу, укрепляло дух в момент противостояния с многочисленными врагами. Они могли обращаться в волков и удачно применяли эту способность в бою. Когда враги подступали к отрядам вильцев, то видели не людей, а множество волков. Враги в диком ужасе бежали. Со временем способность эта закрепилась только за нашим родом, однако и у нас постепенно стала передаваться не всем. А род с самых древних времён был жреческим. Нас стали называть волкодлаками, носящими волчью шкуру.

Видя, как расширились от удивления глаза Маши, Георгий заметил:

– Да-да, именно так. Это уже потом, в христианские времена, когда старые боги преследовались, слово стало пугательным. Ну знаешь, типа – во время затмения волкодлак луну проглотит, ну и прочая такая чепуха, – он засмеялся, но сразу опять заговорил серьёзно. – Кстати говоря, жрецы и правда всегда носили одежды на волчьем меху. Однако со временем убивать волка стало запретом. Особенно это было запрещено Войту.

– То есть, – с удивлением перебила его Маша, – тогда, спасая меня от зверя, ты намеренно шёл на то, чтобы нарушить запрет?!

– Ну, я же не убил его, – его губы растянулись в озорной усмешке. – И у меня не было выбора. Я не мог допустить, чтобы ты погибла.

– Ты специально дал Упырю уйти? – зелёные глаза расширились.

– Я не знал тогда, что это Упырь, – Георгий пожал плечами. – В тот момент я думал, что просто спасаю девушку от волка-одиночки. И да, я намеренно просто спугнул его. Он гораздо меньше меня…

Он резко замолчал и нахмурился, между бровями залегла глубокая морщина. Маше показалось, что Георгий что-то вспомнил.

– Ну и? Продолжай, – поторопила она.

– Да… – он провёл ладонью по лицу, будто стряхивая неожиданную мысль, и продолжал ровным тоном: – Вся история с Упырём началась с того момента, когда случилась измена. Якобы женщина изменила будущему Войту с его же отцом.

– О, Господи! – воскликнула Маша и закрыла лицо руками.

– И он убил их, лишил жизни родного отца и свою жену, – нарочито равнодушно продолжал Георгий, в душе ругая себя за эту вынужденную жестокость по отношению к Маше. – А его беременная мачеха прокляла убийцу, и стал он Упырём… Он поклялся мстить нам: полностью истребить род своего отца. И это ему почти удалось…

Георгий замолчал, подсел к Маше и прижал её к себе, давая возможность тихо выплакаться у него на груди.

– Испугала тебя моя история? – спросил с печальной улыбкой, вытирая слезинки с нежных девичьих щёк.

– Нет, – она подняла на него глаза, полные слёз, – но мне жаль его… Наверное, нет ничего страшнее, чем узнать об измене… А тут ещё и отец оказался предателем. Скажи, а этот отец тоже был Войтом? Разве нет у вас какого-то кодекса? Ну каких-то принципов, которые Войт никогда не переступит?

Георгий растерянно посмотрел на неё.

– Да, конечно, есть… – пробормотал он. – В противном случае он тот час же потеряет силу и власть, данную ему высшим силами. – Но… говорят, эта женщина была очень своенравная, капризная и ко всему обладала неземной красотой. А уж потерять голову от красотки способен даже Войт, – он усмехнулся и дотронулся указательным пальцем до кончика носа Маши. – Вероятно, тот мой дальний предок просто позабыл о своей миссии, забыл самого себя.

– Нет, – Маша отвела его руку, лежавшую у неё на плече и потёрла виски, словно пыталась сосредоточится, – нет, тут что-то не так… Ну посуди сам – род не исчез! Кто-то его продолжил. И не просто род, а именно ветвь Войтов. Кто унаследовал дар?

– Род продолжил ребёнок, родившийся у мачехи Упыря, – ответил Георгий, не понимая, к чему она клонит.

– Выходит, – продолжала рассуждать Маша, – если сын этой женщины стал Войтом, она любила убитого и была любима им! Ну, ты же сам мне говорил, что ребёнок с вашей силой рождается только в браке по любви.

– Да, – кивнул Георгий и тут же возразил: – И что из этого? Был брак по любви, появилась распутная красавица-невестка и всё.

Он лукаво улыбнулся, видя, что на взволнованном лице Маши промелькнуло явное разочарование.

– Ну уж нет! – она нахмурилась и сердито сверкнула глазами. – Этого просто не может быть! Настоящую любовь нельзя разрушить!

– Ладушка, ты всё слишком идеализируешь, – засмеялся он. – Кто говорит о разрушении любви? Вовсе нет! Старый муж мог продолжать любить свою молодую жену, но… ему ничего не помешало поразвлечься с доступной невесткой! Ну, то есть он взял лишь то, что ему не просто предложили, а возможно, навязали силой. Да-да, не удивляйся! В те времена всякая женщина была ведьмой, могла опоить желанного мужчину зельем. Ищите женщину! Она – корень и добра, и зла!

– Как ты так можешь говорить?! – возмутилась девушка. – Час назад ты говорил мне, что любишь, а теперь… – она беспомощно развела руками и в её голосе зазвенели слёзы, – а теперь ты не исключаешь возможности измены!

– Тссс, – он привлёк её к себе, и целуя в макушку попросил: – не нужно переносить наши отношения на то, что было десятки веков назад! И не вырывайся, пожалуйста!

Георгий крепче прижал её к себе, заставляя уткнуться носом ему в грудь.

Немного успокоившись в его объятиях, Маша опять возразила:

– Но разве время имеет значение? – она оторвала своё лицо от его груди, пытливо посмотрела на него. – Измена – всегда измена. И я уверена, что по-настоящему любящий на неё не способен.

– Конечно, время важно, ещё как! Ты же не будешь отрицать, что человек всегда живёт в конкретном времени. Ещё каких-то сто лет назад мы с тобой считались бы людьми, попирающими мораль, – он усмехнулся, – и только на том основании, что живём без официального брака. Но в наши дни так живут многие и это не считается чем-то предосудительным, важен лишь сам выбор людей. Любовь ведь не зависит от бумаги, она либо есть, либо нет!

– Да, но… – Маша понимала, что он прав. Однако она всё ещё не могла смириться с тем, как равнодушно он сказал ту фразу, как допустил возможность измены. В глубине души её терзали опасения, не сможет ли он так же, как его далёкий предок когда-то, предать их любовь, изменить ей.

– И кстати говоря, – продолжал Георгий, удерживая пальцами её подбородок, – я намереваюсь как можно скорее покончить с этим.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.

– Я хочу, чтобы ты стала, наконец, моей женой, я, знаешь ли не настолько современен, чтобы держать рядом с собой юную красавицу, не связав её по рукам и ногам, – с широкой улыбкой, лукаво сверкая потемневшими глазами, признался он и сразу спросил: – Пойдёшь за старика Лешего?

От этих его слов сердце Маши словно остановилось. Сколько раз она мечтала о них. Привстав на цыпочки, с улыбкой провела ладошкой по его щеке и коснулась пальцем его губ, очерчивая их безупречную чувственную форму.

– Пойду, пожалуй, – отвечала, опустив глаза и притворно вздохнув, – куда же мне деваться от такого славного Лешего?

Его глаза потемнели, зеленоватые отблески заплясали в их глубине. Маша напряглась, затрепетала от его взгляда, щёки вмиг заалели жаром. Георгий сначала прижал её ладонь к своей щеке, а потом поднёс к губам и поцеловал. Затем, словно в медленном танце, одна его рука скользнула вдоль её позвоночника, а пальцами второй он охватил её затылок. Нет, в этих его движениях не было ни капли принуждения! Однако Маша покорилась ему. И когда он с жадностью прильнул к её губам, она поняла, что это самое прекрасное, что ей дано чувствовать в жизни – его поцелуй.

Он целовал нежно, поддразнивал, проводя языком по её губам, а потом вновь раздвигал их и нырял между ними, заставляя Машу трепетать от сладкой муки. Как обычно её сводил с ума контраст между жёсткой щетиной его бороды и тёплыми мягкими губами. Это было для неё проявлением его самого – он таким и был жёстким и нежным одновременно, сильным, способным защитить, но и ранимым, тоже нуждающимся в защите.

Она наслаждалась этой его неторопливой игрой, в которой он словно пробовал её на вкус. И где-то в самой глубине своего сознания Маша понимала, что каждый раз он открывает её по-новому, так же, как и она его, в знакомых, полюбившихся нюансах возникают новые нотки, приводящие всё к новым, неизведанным ранее сторонам наслаждения. Вот он опять изменил тактику: слегка прикусил её нижнюю губу, отпустил и вновь прикусил, заставляя девушку сходить с ума от тончайшей грани удовольствия и лёгкой боли. Маше казалось, что она будто переливается в любимого вся без остатка.

С губ Георгия сорвался то ли вздох, то ли стон, но он сам снова и снова продлял эту игру. И вот тонкие руки любимой взлетели ему на шею, обняв его, Маша ответила на поцелуй, её губы стали требовательными, отчаянно умоляя о большем, и он всем телом ощутил её настоящий голод по нему. В это мгновение он приглушённо застонал и подхватил на руки. В два шага опустил на кровать, склонился лицом к её ногам и прижался губами сначала к одной, потом к другой ступне. Маленькие пальцы Маши утонули в его бороде.

– Сумасшедший! – засмеялась девушка, её глаза сверкали, как два изумруда, пронизанные лучами солнца.

С лукавой улыбкой он продолжает осыпать поцелуями маленькие пальцы, время от времени посасывая каждый, то и дело проскальзывая кончиком языка вверх по взъёму. У Маши это вызывает противоречивые ощущения – она чувствует, как всю её точно заполняет свежий мёд, сладостью разливаясь внутри её существа, и она тает, тонет в этой ароматной сладости от его поцелуев и нежных прикосновений настойчивых пальцев. Но вскоре мёд нагревается, и где-то внутри, внизу живота закипает, превращаясь в вулкан. Маша стонет и сжимает пальцы ног, дёргает бороду любимого, словно хочет врасти в неё.

– Георгий… – выдыхает со стоном.

Он поднимает на неё глаза и окатывает искрящимся взглядом. И это всё больше распаляет медовый вулкан внутри, Маша дрожит и молит о чём-то, сама не осознавая своих слов.

Вдруг он решительно разводит её колени, удерживая их, склоняет голову между Машиных ног. Целует сначала внутреннюю сторону бёдер, заставляя девушку выгибаться, а потом его губы устремляются всё выше и выше, пока не достигают самой заветной цели. Едва его язык оказывается во влажном нежном пространстве, устремляясь навстречу медовому вулкану, и задевает самую чувствительную точку, как Маша с криком проваливается в небытие.

***

Она опять шла по заснеженной дороге, ведущей от деревни к сторожке. Снежинки, точно перья какой-то сказочной белой птицы, кружились медленно, танцуя свой чарующий танец. Казалось, они даже на секунду другую зависали в воздухе. Вытянув руку в варежке ладонью вверх, Маша всмотрелась в хрупкую красоту резного чуда, сотворённого холодом, и подивилась затейливости снежного узора. Когда-то в детстве она верила, что Снежная Королева существует, и где-то далеко, укрывшись от мира за стенами своего ледяного замка, она вяжет снежинки из ледяных нитей застывшего дождя, а потом велит северному ветру разбрасывать их по всему свету. Наверное, так и было – не может такая красота возникнуть сама по себе, без чьего бы то ни было замысла.

– Конечно, как и весь мир вокруг, – кто-то ответил на её мысли.

Оглянувшись, Маша увидела пожилого мужчину, вернее сказать, старика. Окладистая седая борода, длинные совершенно седые волосы, спускавшиеся на плечи и живые, не по годам ясные и лучистые тёмно-карие глаза. Его взгляд показался ей знакомым.

– Гадаешь, кто я? – он по-доброму усмехнулся. – Не старайся – не вспомнишь. Мы с тобой не встречались. Скажи лучше, любишь его?

– Кого? – удивилась Маша.

– Георгия, конечно, отца твоего сына, – с улыбкой пояснил старик.

– А у меня… – она хотело было сказать, что у неё нет детей и вдруг вспомнила о своей беременности.

– Не сомневайся – сын у вас будет.

– Кто вы? Откуда знаете? – Маша шагнула к нему, словно желая дотронуться.

– Стой, – он вытянул руку в повелительном жесте. – Тебе не стоит близко подходить ко мне. Но не пугайся! Я Влас Петрович, дед твоего Георгия.

– Но ведь вы умерли?! – удивилась Маша, растерянно глядя на старца.

– Умер, – кивнул он. – Но у Бога нет живых и мёртвых. Для него все мы живы, покуда душу не утратим. Трудно это – искушений много. Но я смог, честно прожил, грех поборол. Ну так любишь внука моего?

– Да, дедушка, очень, – Маша почему-то покраснела.

– Не красней, девонька, не стыдись, любви стыдиться не надо, – улыбнулся старик. – Мир на ней стоит. В ней спасение. А Георгия береги. Без тебя он погибнет!

– Погибнет?! Как?!Что вы… – Маша осеклась: старика и след простыл.

Она хотела найти его и… проснулась.

***

В звенящей тишине тикали ходики. Она лежала на кровати укрытая ватным одеялом. Обвела комнату взглядом – она одна. Это сразу напомнило тот день, когда, израненная, вот так же лежала на этой самой кровати, а Георгий отправился в деревню. Встала, накинула на себя одеяло и на цыпочках прошлась по комнате. Куда же он опять уехал? Почему не разбудил её? Выглядывая в окно, заметила на столе шоколадку, под которой сразу обнаружила его записку:

«Должен уехать. Оденься – побереги ножки для моих поцелуев! И поешь! Твой Леший ))».

Улыбка тронула её губы и тут же погасла.

Сон! Опять сон, но на этот раз ещё более странный. Неужели старик сказал правду? Она прижала руку к животу. У неё будет сын... Маша прислушалась к себе, ожидая какого-то внутреннего отклика. Нет, она не чувствовала в себе никаких изменений. Впрочем, если она действительно ждёт ребёнка, то пока слишком рано что-то чувствовать. Ребёнок – это радость, а вот другие слова старика… Неужели правда Георгию угрожает опасность? Старик сказал, чтобы она берегла любимого. Но она понятия не имела, как сможет спасти его. И главное – какая именно опасность ему угрожает?..

На душе было тревожно, и чтобы унять тревогу, Маша оделась и принялась убираться: смахнула пыль, нагрев воды, перемыла посуду и поставила вариться суп. Однако её мысли упорно кружили вокруг случившегося. Она то возвращалась к странному сну, то вспоминала их с Георгием разговор. Неужели он правда сможет ей изменить? Едва проскальзывала эта мысль, как холодели ладони, а сердце точно ныряло в пугающую бездну. А вдруг дедушка был прав, и всё это лишь игра? Да, она влюблена так, что и нет сил это выразить, с каждым днём всё больше и больше убеждалась, что Георгий – единственный её мужчина. Если им придётся расстаться, она не сможет полюбить вновь. Всю свою жизнь она ждала именно его. А вот он… Испытывал ли он к ней хоть сотую долю того, что чувствует она к нему? А вдруг с его стороны это только страсть и не более? Говорит, что любит, предложил выйти замуж…

Вот где он опять пропадает? Маша опять выглянула в окно, день уже клонился к вечеру и начинало темнеть. Сложив руки на груди, она беспокойно заходила по комнате. А вдруг с ним что-то случилось? О чём-то же её предупреждал во сне дед.

Вдруг послышался скрип на крыльце и дверь распахнулась. На пороге стоял Георгий. Борода и усы припорошены снегом, глаза смеются в лучиках морщинок, а губы растягивает по-мальчишечьи озорная улыбка.

Забыв о своих сомнениях, Маша кидается к нему и повисает на его шее.

– Где ты был? – выдыхает, прикасаясь щекой к его влажной бороде.

– Ну я просто подумал…– он улыбается широко, как умеет только он, и добавляет смущённо: – как-то не принято просить руки у невесты и не подарить кольца.

Он усаживает её на стол и достаёт из внутреннего кармана пуховика маленькую красную коробочку, раскрыв её, протягивает Маше.

– Вот…

И тут же сам надевает ей колечко – крошечный перстенёк с цирконом овальной формы. В насыщенной коричневой глубине проблескивают золото и зелень, точно внутри вспыхивают искры.

– Твой взгляд, – Маша с нежностью смотрит в его лицо. – Взгляд Волка…

На следующий день отправились в деревню. Маша волновалась, представляя разговор с дедом. А вдруг он рассердится? Уж она-то прекрасно знала крутой нрав Ивана Трофимыча и то, что он недолюбливал Георгия, считая его странным и опасным для неё. Да и сам Леший с подозрением относился к деду. Почему, ну почему нельзя сделать так, чтобы два её самых родных человека, наконец, поняли друг друга?

– Не бойся, Ладушка, всё будет хорошо, – сжимая её руки в своих, подмигнул Георгий и чмокнул её в кончик носа. – Трофимыч, может, и крутой мужик, да я круче, – он засмеялся. – Никому тебя не отдам.

И глядя в его смеющиеся карие глаза, разливавшие на неё зеленоватый тёплый свет, она не могла не верить ему.

Пронесясь по безлюдной улице, снегоход круто затормозил у дома Аверенцевых. Маша сразу увидела деда – он рубил дрова во дворе. И как ни боялась она предстоящего разговора, всё-таки быстро шагнула в калитку, ощущая, подбадривающее рукопожатие Георгия. Заметив гостей, Трофимыч всадил колун в большую чурку и, вытирая шапкой пот со лба, проговорил:

– Ну, здрасте вам, гости дорогие! А я уж, грешным делом, решил, что и не пожалуете больше.

– Здорово, Трофимыч! – Георгий протянул руку.

– Дедуля, ну не ворчи, пожалуйся, – с улыбкой попросила Маша, и чмокнула деда в щёку.

– Эх, и подлиза ты, Маруська, стала! – для порядка проворчал дед, но глаза его при взгляде на внучку плеснули теплом. – Иди, самовар поставь.

– А я к тебе, Иван Трофимыч, с предложением, – помешивая горячий чай, сказал Георгий.

– Да, понял, поди, не слепой, – усмехнулся дед.

– Прошу тебя отдать за меня Марию, – Георгий с нежностью посмотрел на свою невесту, сидящую рядом и пожал её руку, как бы приободряя.

Девушка в смущении опустила голову.

– Бери, коли не шутишь, – вновь с кривой усмешкой отвечал Трофимыч, – больно надо оно вам моё разрешение?! Вижу же, что всё у вас сладилось. Вот, допустим, скажу – нет, послушаете?

Он перевёл взгляд с Георгия на Марию и продолжал:

– То-то и оно, – вздохнул. – Конечно, по нынешним временам нас, стариков, не принято слушать, мол, не понимаем мы ничего, отстали от жизни, – горькая усмешка тронула его губы, печалью мелькнула в глазах.

– И всё-таки, Иван Трофимыч, мы хотим с твоего благословения, – настаивал Георгий.

– Да ясно, что благословлю… Куда деваться-то? Однако не серчай, Георгий, но выслушай мои соображения. Чтоб потом обид не было, если что не так… Маруська у меня – одна душа родная на свете осталась… Потому обижать её не позволю. Погоди, погоди! Не перебивай – видя, что Леший хочет что-то возразить, остановил его дед и продолжал: – Мужик ты справный, для сердца девичьего сплошной омут, да только…– старик замялся, сжал пальцы в замок. – Ты ж ей в отцы годишься! Двадцать лет разницы! Не пугает это? – он опять перевёл взгляд с Георгия на Машу, точно свой вопрос адресовал им обоим.

– Дедушка! – Маша вскочила, не в силах сдержать рвущегося возмущения, но Георгий потянул её на стул.

– Сядь, Ладушка, сядь, – с улыбкой утихомирил её вспышку. – Дед прав. Я действительно много старше тебя. И вот честно говорю, Трофимыч, думал я об этом, – лицо Лешего стало озабоченным. – Но ведь против сердца не пойдёшь. А я, – он прямо посмотрел в лицо старика, – люблю Машу. И лгать, изворачиваться мне ни к чему.

– Так-то оно – так, – кивнул Трофимыч, – но ведь сейчас – не старые времена, когда за вдовца девицу могли отдать, не принято нынче за старика идти…

– Ну уж нет! – зелёные глаза Маши метнули молнии. – Дедушка, да как ты такое можешь говорить?! Разве Георгий старик? Сорок два для мужчины – разве это старость?! – возмущённо бросая свои возражения, девушка не замечала, как хитро, с усмешками переглядываются дед и Георгий. – И вообще, не в возрасте дело. Я люблю его! И… и у нас будет сын!

При последней фразе внучки, Трофимыч как-то странно кашлянул и уставился на Георгия, который не скрывая восхищения, откровенно любовался Машей: ему явно льстили её слова.

– То есть уже и так, значит? – дед выдавил из себя вопрос, продолжая сверлить глазами Лешего.

– Ну, да… Или дочка. – отвечал тот, едва сдерживая рвущийся смех.

– Стало быть… – Трофимыч развёл руками, потом заметил с ухмылкой: – Так это же я прадедом буду.

– Естественно! – засмеялся Георгий. – Иметь такого прадеда, как ты, Трофимыч – это круто!

***

– Ну вот, а ты боялась, – сказал Георгий.

Они – решили сегодня остаться у деда и пошли прогуляться. Сегодня стоял солнечный день, искрящийся снег похрустывал под их шагами, свежий морозный воздух пах как-то по-особенному чисто. Рука Георгия лежала на её плече, а Маша обняла его за талию. Они медленно шли по окраине деревни.

Маша мысленно перебирала их разговор с дедом. Предстоящая роль прадеда ему понравилась, но он всё-таки высказал сомнения – не приневоливает ли её Георгий, применяя свои «Лешачьи штучки», не одурманил ли он девку какой травой. И когда Георгий – уже в который раз – поклялся, что всё у них с Машей по доброй воле, по взаимному чувству, тогда лишь Трофимыч сдался и дал своё окончательное согласие.

– Однако, я вижу ты со вчерашнего дня сама не своя, – вдруг заметил Леший, прерывая её размышления. – Думал, из-за предстоящего разговора с Трофимычем, но теперь вижу, что тебя что-то ещё тревожит. Ну-ка, давай, признавайся…

– Вчера, когда ты ушёл, я спала и увидела сон, – осторожно, боясь тревожить любимого, сказала Маша.

– Опять ТОТ сон? – озабоченно уточнил он, его объятия стали крепче.

– Нет, другой, совсем другой… Я видела твоего деда.

– Погоди, откуда ты можешь знать, что это мой дед? – остановившись, Георгий сжал ладонями её лицо, нахмурился, всматриваясь в её глаза. – Он умер давным-давно, и я не показывал тебе его фото.

– Он сам мне сказал об этом.

– Даже так?! – Георгий скептически усмехнулся.

– Да, и я уверена, что это правда, потому что есть одна черта, которая может быть только у твоего деда – глаза! У него твои глаза, – горячо возразила Маша.

– Хорошо, пусть так… – он достал из кармана портмоне и вынул из потаённого кармашка старое фото. – Вот смотри, это мой дед. Это он был в твоём сне?

Маша внимательно всмотрелась в фото. Да, на нём был тот старик из сна. Только во сне всё было цветным, ярким, а на чёрно-белом снимке – блеклым. Она сказала об этом Георгию.

– Хорошо. И что дальше? Он что-то говорил?

Маша рассказала ему свой сон.

– Значит, вот почему ты так уверенно заявила Трофимычу, что у нас будет сын, – Георгий широко улыбнулся. – Да, если дед приходил к тебе, то, конечно, он сказал правду. У нас будет сын.

– Но тогда, – Машины ладони прижались к его груди, – тогда и про то, что тебе угрожает опасность, он тоже прав? – она не скрывала тревоги.

– Нуу, в принципе, да, но опасность угрожает нам всем, – нарочито спокойно ответил Георгий.

– Нет! – Маша, взмахнув руками, метнулась в сторону. – Пойми же, он говорил о тебе! Именно о тебе! Предупреждал, чтобы я берегла тебя!

В её голосе послышались слёзы.

– Ш-ш-ш, – он шагнул к ней и прижал к своей груди, – тише, ты всех пичуг распугаешь, – улыбнулся, вытирая выступившие слезинки на её глазах, – а они, между прочим, здесь не пуганные. Вот, так-то лучше – заметил, когда Маша улыбнулась. – Не думай об этом. Я сам могу о себе позаботиться. А от тебя мне нужно только одно…

– Что? – она удивлённо вскинула брови.

– Ох, и глупенькая ты моя, Лада, – прошептал Георгий и с томительной нежностью завладел её губами.

Зайдя в сенцы, услышали, как в избе дед с кем-то разговаривает на повышенных тонах.

– Интересно, что там такое? – Георгий нахмурился и вопросительно взглянул на Машу, словно она могла ему ответить, но девушка лишь покачала головой.

И сразу же, не постучав, он распахнул двери.

– Вот те раз! Что это тут у вас за страсти?! – воскликнул, увидев спорящих участкового и Трофимыча.

Старик сразу замолчал, а капитан, пряча в папку какие-то бумаги, заключил:

– Короче, ты меня понял, Иван Трофимыч, потом будешь пенять на себя… – и протянул руку Георгию. – Здорово, – кивнул Маше и сразу расцвёл в улыбке. – Поздравить вас можно?

– Вот всё-то ты, Алексей, знаешь, – улыбнулся Георгий, пожимая протянутую руку участкового.

– Да тут и моей работы не надо, – засмеялся тот. – Утром вас бабка Евдочиха видела, а она работает лучше всякого новостного агентства.

Наблюдая за Лешим и Алексеем, Маша не могла отделаться от чувства, что они оба говорят словно о чём-то другом. Вернее, ей вдруг показалось, что капитан будто пытается что-то сообщить Георгию. И действительно, попрощавшись с ней и дедом, Сивко обратился к Георгию:

– А к тебе у меня дело есть, пойдём-ка на воздух, потолкуем.

Они вышли, а Маша стала незаметно, как ей казалось, наблюдать за ними из окна.

– Дедуль, а что капитану было надо от тебя? – как бы невзначай поинтересовалась она.

– Да так, ерунда. Ты, Маруська, лучше за своим женихом приглядывай. Ох, не нравится мне всё это…

– Что не нравится? – она отошла от окна и с укоризной посмотрела на деда. – Я думала, мы всё решили.

– Решить-то решили, но… Вот сердце не на месте, глядя на тебя. Вот скажи, ты понимаешь, что тебе придётся город бросить и сюда перебраться? – дед с прищуром смотрел на неё, точно изучал.

Его вопрос оказался для неё неожиданным. Маша всегда была уверена, что реши она вернуться в деревню, Трофимыч будет только рад. Однако этот вопрос говорил об обратном. По всему выходило, что возвращения внучки ему не хотелось. И она прямо сказала об этом деду.

– Ну вот ещё! Не говори ерунды! – поморщился старик. – Одно дело – хотеть чего-то, а другое – понимать. Я же не слепой и не дурак! – он постучал себя по лбу ладонью. – Чего тебе здесь делать? У нас не то что работы, здесь вообще ничего нет! В магазин надо – в райцентр тащись, в больницу приспичит – тоже. Да ты же здесь со скуки завоешь! – он замолчал и махнул рукой.

– Деда, всё так и… не так. Ты думаешь, я в городе счастлива? – Маша печально улыбнулась. – Нет, дедуль, там я живу … не своей жизнью.

– Скажешь тоже, – Трофимыч усмехнулся.

– Да, именно так…День на работе, дела, заботы какие-то, а потом съёмная квартира и пустые одинокие вечера, – она задумчиво смотрела перед собой. – Понимаешь, я там не на своём месте…

– А здесь будто на месте?

– Да, здесь на месте… Рядом с Георгием, рядом с ним моё место.

Шагнув к деду, она обняла его, заговорила с уверенностью:

– Ты полюбишь его! Он знаешь какой?

– Ну я, чай, не девка, что б мужика любить, – усмехнулся Трофимыч. – Ну и какой же?

– Настоящий… – Маша опять бросила взгляд в окно, – ему можно доверять во всём. И никто, кроме него, мне не нужен. Никто. Он единственный. Я вот раньше смотрела на подруг – с одним парнем встречается, потом с другим. А я не понимаю этого… Ну как так можно? Ведь они все чужие! Что их друг с другом держит? Ничего… Ирка говорила мне, что так прикольно, – Маша печально улыбнулась. – А я не могу прикольно… Мне хочется, чтобы частью его быть.

– Да уж… правильно люди говорят, любовь слепа, – проворчал Трофимыч и махнул рукой, – ладно, раз любите, женитесь. Но просто знай: я хочу тебе счастья.

– Я знаю, деда, – Маша обняла старика.

***

– Ну, выкладывай, – оставшись с капитаном наедине, сказал Георгий, едва они вышли во двор.

– Да тут такое дело, – Сивко достал из папки лист бумаги. – Вот, прислали из районного архива… Оказывается похожий случай с нападением волка случился ровно двадцать лет назад.