Текст книги "Замурованная. 24 года в аду"

Автор книги: Найджел Кауторн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Это только укрепило мнение о том, что она все еще живет в сектантской общине, где у нее нет возможности самой растить детей. Хотя само по себе это было подозрительно, так как подобные секты обычно заинтересованы в том, чтобы взрастить и наставить будущее поколение. Но, поскольку она не могла растить ребенка в таких условиях, она попросила родителей заняться этим вместо нее. И все же записка была полна светлых деталей: «Около полугода я кормила ее грудью, а теперь она пьет молоко из бутылочки, – писала она. – Она умница, и уже ест с ложечки».

Письмо было пропитано будничностью. «Я надеюсь, вы все здоровы, – говорилось в нем. – Позже я свяжусь с вами снова и умоляю вас не искать меня – у меня все хорошо».

В предлагаемых обстоятельствах вежливая просьба Элизабет к родителям даже не пытаться искать ее выглядела вполне естественно. Она как бы просила принять и уважать ее выбор, хотя он требовал от нее спихнуть неугодного младенца на них.

Розмари была настроена скептически, но потом в их доме раздался телефонный звонок, предположительно от дочери, где она снова умоляла ее заботиться о внучке. Неясно, кто звонил ей. Некоторые утверждали, что это был сам Фрицль, подражающий по телефону голосу дочери. Но даже Розмари раскусила бы мужа, говорящего тоненьким женским голоском. Мать узнает голос собственной дочери даже после девяти лет разлуки, а найти мужчину, который правдоподобно подражал бы женскому голосу, не так-то просто. Судя по всему, Фрицль прибег к помощи аудиосообщения, которое принудил записать Элизабет.

Телефонный звонок – как бы надуманно это ни звучало – успокоил сомнения Розмари, и она внесла ребенка в дом без дальнейших разбирательств. О том же рассказывали и друзья. Их сосед по кемпингу на Мондзее Антон Граф вспоминал, как Фрицль рассказал ему, что обнаружил ребенка Элизабет на пороге своего дома, и Граф сказал, что ни на миг не усомнился в его рассказе: «Он был так убедителен в своем смятении, в сострадании к ней. Ни у кого не возникло сомнений».

На самом деле кое у кого возникали. Например, у Розвиты Цмуг, знакомой с Розмари по гостинице. «Как-то раз, после того как на ее пороге таинственным образом очутилось это дитя, я спросила ее, как такое вообще могло случиться, – сказала она. – Розмари все рассказала мне о своей дочери, которая ушла в какую-то секту. Мне это показалось невероятным, но ей – нет. И все равно я убеждена, что она не знала ничего о жизни своего мужа под лестницей».

Розвите Цмуг история Фрицля о том, что их своенравная дочь просто подбросила ребенка под дверь и ускакала обратно в несуществующую секту, казалась абсурдной. Может, в юности она и прослыла несколько неуправляемой – слава, едва ли подкрепленная хоть одним фактом, – но какая мать на такое способна? Разве что она употребляла наркотики или же серьезно нуждалась в помощи. Не менее странным было и то, что стоило Розмари высказать малейшее дурное предчувствие, раздавался загадочный телефонный звонок, который в конечном счете и успокаивал ее. Что-то здесь явно требовало внимательного расследования.

Обманута была не только легковерная Розмари, но и власти. Социальные службы даже не задались вопросом – почему Элизабет доверила своего ребенка родителям, от которых сама же сбежала. Зато спустя пять дней после появления Лизы на пороге родительского дома юношеская организация по социальному обеспечению Амштеттена записала: «Герр и фрау Фрицль оправились от первоначального потрясения. Чета Фрицлей проявляет душевную заботу о Лизе и желает заботиться о ней и дальше».

Чтобы предотвратить малейший намек на подозрение, Фрицль вместе с переданным с Лизой письмом показал полиции и несколько старых школьных тетрадей своей дочери Элизабет, которые у него нашлись. Он сказал, что хочет, чтобы эти записи вместе с письмом показали криминалисту для сличения почерков, чтобы он и его жена, как бабушка и дедушка, могли быть уверены на все сто процентов, что ребенок, которого они собирались удочерить, действительно был им родней. Это сработало. Несмотря ни на что, Йозефу и Розмари разрешили заботиться о Лизе, и в течение года они получили разрешение на удочерение.

На вопрос, почему Фрицлю позволили удочерение, закрыв глаза на его прошлую судимость, начальник округа Ганс Хайнц Ленце ответил, что в 1994 году, когда те оформили опеку над первым ребенком, Лизой, ни Фрицль, ни его жена не имели за плечами судимостей, – по крайней мере, не было таких записей. «В подобных случаях всегда предпочтительнее оставлять ребенка на воспитание в доме членов семьи», – заявил Ленце, настаивая на том, что социальные работники не шли против стандартных процедур.

Его спросили, почему не были учтены такие серьезные обвинения, как насилие и поджог. «Я всего лишь служу закону, а не пишу его», – был его ответ.

Зато когда Фрицль был уже арестован, у журналистов не заняло много времени отыскать среди вороха старых новостей его обвинение в изнасиловании. Зная, что такое обвинение могло быть изъято из официальных протоколов согласно австрийскому закону по истечении срока давности, соцработники сами должны были проверить архивы газет.

Вынося Лизу на свет божий, Фрицль принимал на себя ненужный риск. Кроме того, это противоречило его общему замыслу. Ему нужна была вторая семья под замлей – которую он мог контролировать всецело. И, поскольку он не собирался прекращать секс со своей дочерью, детей должно было становиться больше, поэтому что-то нужно было делать.

В 1993 году Фрицль начал увеличивать площадь темницы, сделав дополнительные комнаты, чтобы обеспечить растущему подземному семейству достойное жилье. К тому времени Элизабет была замурована в своей прорезиненной клетке уже девять мучительных лет.

Поскольку ее пребывание в подвале было тайной, Фрицль мог обратиться за помощью в его обустройстве только к одному человеку – самой Элизабет. Вдвоем они выкопали предположительно 116 кубических метров земли – около 200 тонн. За эти годы Фрицлю удалось вынести из подвала столько земли и камней, сколько уместилось бы в 17 грузовиках. И сделал он это так, что ни соседи, ни его постояльцы ничего не заметили. Он смог тайком пронести в подвал кафельную плитку, кирпичи, деревянные доски, стиральную машину, кухонную раковину и трубы без единого свидетеля. Преступник вырыл помещение в семь раз больше того, на которое получил разрешение под видом строительства ядерного бункера. В других обстоятельствах взять на себя такой титанический труд было бы изумительным – и вызывающим уважение – достижением. «Фрицль сделал все это сам, – сказали в полиции. – Это феноменально, с какой стороны ни посмотри».

Фрицль был талантливым инженером и электриком, но самостоятельно справиться с водопроводной системой не мог. Жилец сверху Альфред Тенант сказал, что он видел, как однажды в подвал спустился другой человек. Фрицль представил его как водопроводчика, которого он вызвал для помощи в установке туалета. «У него бывали иногда гости, но только его одного он допустил в свой подвал, и это показалось мне несколько странным».

Полиция не считает, что водопроводчик был сообщником Фрицля. Они уверены, что преступник действовал в одиночку. Этот человек вошел в подвал, установил уборную и ушел, не заметив там заключенных Элизабет и ее детей. Поскольку в подвальной комнате не было двери, Элизабет, Керстин и Стефана, должно быть, спрятали от посторонних глаз к приходу водопроводчика, связав их и заткнув им рты.

Кроме того, обращаясь за помощью к постороннему, Фрицль рисковал, потому что профессиональный водопроводчик непременно должен был заметить, что растянувшийся бункер нарушает общепринятые нормы строительства. И все же властям об этом по-прежнему ничего не было известно, а рабочий с тех пор больше не появлялся. Кто он был и каким образом был связан с заключением Элизабет и ее детей, остается одним из неразгаданных вопросов следствия.

Хотя подвал стал больше, улучшить систему вентиляции было невозможно. Для этого требовалось разобрать стены или потолок подвала, позволяя тем самым звуку – возможно, крику или плачу – проникнуть наружу. Если Фрицль и давал своей подпольной семье витамин D и установил источник ультрафиолета во избежание проблем со здоровьем из-за нехватки солнечного света, то о свежем воздухе можно было забыть.

Чтобы не привлекать лишнее внимание посторонних, весь бытовой мусор сжигался в подземной печи. Ванная, кухня и туалет были подключены к общей системе удаления отходов в доме. Чтобы не вызвать подозрения, Фрицль постоянно держал в комнате массу стройматериалов, которые мог использовать потом, если в его доме или других домах, которыми он владел, потребуется ремонт. Никто не замечал, что внутрь попадало намного больше, чем потом выносилось наружу. Поскольку его мастерская находилась там же, было вполне естественно, что его видели входящим туда со строительными материалами. Эта уловка работала. Зять Фрицля, Юрген Хельм, которому сейчас около сорока лет, рассказал: «Я прожил в этом доме три года и однажды побывал в подвале. Он весь был завален обломками, и я понятия не имел, что эта семья находилась всего в нескольких метрах. Это невероятно».

Соседка Эрика Манхартер также не замечала ничего неладного, хотя и знала Фрицля с детства. «Мы с Йозефом выросли вместе, и он всегда был дружелюбным, хотя ему никогда не нравилось вступать с кем-то в тесный контакт, – сказала Манхартер. – Они определенно выглядели счастливой семейной парой, но это только доказывает, что никогда нельзя сказать, что происходит за закрытыми дверями. Я просто поражена».

Другой, несомненно, нелюбопытной соседкой была Габриель Хайнер. «Все болтали между собой о том, что могло случиться с Элизабет, – вспоминает Габриель. – Мой брат учился с ней в школе, а потом она вдруг исчезает. Я вынуждена признать, что считала дедушку прекрасным отцом семейства, который всегда позаботится о своих детях».

Он так заботился о детях – чтобы они не сбежали, – что забетонировал железную дверь их тюрьмы, увеличив ее вес до 300 килограммов. Элизабет и ее дети не смогли бы даже сдвинуть ее с места. С отключенным электрическим управлением потребовались четверо пожарников, чтобы открыть ее.

Несмотря на солидные расширения, высота потолков в камере была лишь 170 сантиметров. А в некоторых местах и намного ниже. Элизабет и ее детям, когда те стали расти, приходить ходить согнувшись. Не мудрено, что жить с такими низкими потолками было тягостно. Чувство изоляции дополняли прямые коридоры, ведущие от исходной обитой резиной комнаты к жилому пространству и к спальням за ней.

6. Разорванная семья

Розмари сильно привязалась к своей внучке, особенно когда ее собственные дети выпорхнули из гнезда. Фотографии, снятые в один из выходных дней, изображают безвкусно одетую даму в малиновом платье, склонившуюся над ребенком своей «пропавшей» дочери, двухлетней Лизой.

Когда 26 февраля 1994 года – день первого суда над Фредом Вестом, убившим свою дочь Хизер, – многострадальная Элизабет родила на свет Монику, расширение подвала было далеко от завершения и комнаты для малышки все еще не было. Моника, как и Лиза, с самого рождения имела слабое сердце, опять же вероятно из-за наследственности, и ей требовалась операция. Фрицль снова вынес ребенка наверх. Он проделал то же, что и прежде, притворившись перед женой, что нашел малышку на пороге.

Девятимесячная Моника оказалась на Иббштрассе якобы вскоре после полуночи 16 декабря 1994 года – день, когда Мира Хиндли услышала, что никогда не покинет тюремных стен. На этот раз ее не стали оставлять в картонной коробке; ее нашли в Лизиной коляске, оставленной в коридоре дома Фрицль. Через несколько минут зазвонил телефон, и, когда Розмари Фрицль сняла трубку, она снова убедилась, что на том конце находится ее дочь Элизабет.

«Я просто оставила ее у вашей двери», – сказала звонившая. Она снова попросила Розмари позаботиться о ребенке.

Розмари была шокирована, и не только тем, что после долгого молчания дочь снова связалась с ней. Фрицлям только что дали новый, не зарегистрированный еще номер телефона. Как Элизабет удалось узнать его? Розмари даже рассказала об этом полиции Амштеттена. Запротоколирован ее комментарий: это было «совершенно необъяснимо». Объяснение, конечно, было, и самое простое – номер знал Йозеф Фрицль. В этот раз он использовал запись голоса Элизабет, чтобы сделать звонок, но и это не послужило тревожным звоночком для Розмари.

Письмо, найденное со вторым ребенком, гласило: «Мне действительно жаль, что вновь приходится обращаться к вам. Я надеюсь, с Лизой все хорошо. Она, наверное, уже немного подросла. Монике сейчас девять месяцев. Семь месяцев я кормила ее грудью. Сейчас она может есть почти все. Но бутылочка по-прежнему нравится ей больше. Дырочку в соске для нее нужно сделать немного шире».

И вновь страдалица Розмари посчитала, что у ее дочери не было или возможности, или желания растить ребенка, – и ее материнской обязанностью было сделать это для нее. На сей раз супруги не стали удочерять девочку. Вместо этого они приняли Монику на воспитание, потому что так они могли получить более высокое государственное пособие: до 400 евро в месяц.

Очередное пополнение не прошло незамеченным и даже попало в местные газеты. Журналист Марк Перри в подробностях изложил всю историю сразу после Рождества. «Какая из нее мать? – писал он. – Уже второй раз она подкидывает своего ребенка под дверь своим родителям. Может ли мать поступить еще хуже?»

Он даже взял интервью у скрытного герра Фрицля, процитировав его высказывание: «Мы полагаем, что с 1984 года она находится в руках какой-то религиозной группы».

Но ни единая душа, ни один из знакомых семьи не выказал и тени подозрения. На тот момент даже сестра Розмари Кристина, которая ненавидела Фрицля, не озвучивала своих сомнений. «Мы часто говорили об этом, когда виделись, – сказала она. – Я спрашивала: „Розмари, где может быть Элизабет?“ – Я даже сама говорила ей, что она определенно в какой-то секте, где им можно иметь только ограниченное количество детей или не принимают больных детей».

А социальные работники снова проглотили историю Фрицля. И снова губернатор округа Ганс Хайнц Ленце не нашел причин для сомнений. «Если, как считали все и как уверял ее отец, Элизабет жила в общине, – сказал он, – для члена такой общины не составило бы никакого труда привезти Элизабет туда ночью, а для Элизабет – оставить ребенка на пороге, пока ее никто не заметил».

Верили ему и соседи. Говорили, что это было безответственно... «Какой надо быть отвратительной матерью, чтобы бросать детей на улице, – сказала Регина Пенц, которая жила через три дома. – У фрау Фрицль уже было семеро детей. Теперь ей нужно было воспитывать еще и внуков. Это было ужасно».

Через два года Элизабет снова забеременела, на этот раз близнецами. Фрицль снова оставил ее рожать одну. Без ультразвука Элизабет наверняка не знала, что ждет близнецов. Это тем более напугало ее, когда она разрешилась от первого ребенка, а родовые схватки все еще продолжались. Патрик О’Брайен из Королевского училища акушерства и гинекологии сказал, что роды близнецов существенно повысили риск для жизни Элизабет.

Один из младенцев был болен, и к моменту возвращения Фрицля – три дня спустя, он уже умер. У ребенка не было имени, но сейчас его посмертно окрестили Майклом. Фрицль забрал крошечное тельце и сжег его в подвальной печи вместе с прочими бытовыми отходами.

Рудольф Майер, защитник Фрицля, сказал: «Он признал, что Элизабет рожала близнецов одна в подвале и что в течение трех дней после этого он не видел ее. Он сказал мне, что, когда обнаружил одного из близнецов мертвым, положил его труп в печь. Элизабет говорит, что ребенку было трудно дышать, а Фрицль не предоставил им врачебной помощи, которая могла спасти ему жизнь. Полиция теперь вменяет Фрицлю убийство первой степени, потому что ребенок умер в результате того, что он не обеспечил его должным лечением».

Когда Фрицля обвинили в детоубийстве по преступному бездействию – что, по австрийским законам, могло привести к осуждению за убийство первой степени, – он отказался разговаривать с полицией. Нельзя сказать, была бы спасена жизнь ее седьмого ребенка, мальчика-близнеца, умершего вскоре после рождения, или нет, если бы рядом оказался врач.

Выжившего близнеца, Александра, вынесли наверх под видом подкидыша, как и раньше. Розмари уже привыкла к «брошенным» детям своей дочери, периодически возникающим у ее дверей, и больше не задавала вопросов.

«Мы, возможно, так и не узнаем окончательно и наверняка, зачем он забирал с собой этих средних детей, – сказал следователь Польцер. – Можно догадываться, что там становилось несколько тесновато. И нельзя забывать, что чем больше у тебя в подвале пленников, тем сложнее за ними следить».

Тогда полиция не видела причин углубляться в детали, и социальные службы не возражали. Фрицль со своей женой стали именоваться опекунами ребенка, что дало им права на дополнительные государственные льготы. С радостью передав детей на руки Фрицлей, власти по-прежнему не упускали их из виду. Следуя стандартным процедурам, они регулярно навещали их.

За эти годы соцработники посещали дом Фрицля как минимум 21 раз и не докладывали ни о чем необычном. Фрицли прилагали все усилия, чтобы «развивать детей самыми разными способами», написало местное агентство по благоустройству в своем периодическом отчете. В их распоряжении были «занятия детской гимнастикой, книги и кассеты из городской библиотеки, – написал один работник, подведя итог словами: – Герр и фрау Фрицль по-настоящему окружили детей любовью и теплом».

Фрицль с детьми был строг, вне всякого сомнения, но это решено было не расценивать как проблему, потому что не он, а его жена Розмари осуществляла ежедневную заботу о детях. Почти каждый день она отвозила детей на уроки музыки, где Лиза играла на флейте, а Моника и Александр тренировались на трубе.

«Все были восхищены тем, насколько она была сильной, – сказал один из детских преподавателей музыки. – Лишь однажды в разговоре ее голос дрогнул, и она залилась слезами». Она рассказывала ему об Элизабет, о ее бегстве в секту, о том, как сильно по ней скучает.

Министр юстиции Австрии Мария Бергер признала ошибки властей: «Зная все, что мы знаем сегодня, эта легковерность была непростительна, особенно касательно байки о том, что она присоединилась к секте. Сегодня мы, несомненно, подошли бы к этому иначе и провели более тщательное расследование».

Но школьную подругу Элизабет Сьюзан Парб обмануть не удалось. «Когда начали появляться дети, я поняла, что что-то было не так, – сказала она. – Элизабет ненавидела своего отца, она никогда не оставила бы своих детей с ним».

Такой довод не приходил в голову социальным службам.

Все подозрительнее становилась свояченица Фрицля, Кристина. «Когда под дверь положили третьего ребенка Элизабет, мы попросили Зеппа попытаться разузнать что-нибудь об этой секте, на что он ответил: „Это бессмысленно“. А его слово было законом».

Его резкому ответу вторили письма, которые он заставлял писать свою дочь в подвале. Они начинались со слов: «Не ищите меня. Это не имеет смысла и только увеличит мои страдания и страдания моих детей». Одно из писем продолжало описания строгостей сектантской коммуны. «Много детей и образование здесь не приветствуются», – писала она.

Эта часть легенды отражала ее реальное положение. Странно, что ни мать Элизабет, ни ее взрослые сестры и брат, даже не видя перед собой явных подсказок, ни разу не предприняли усилий, чтобы найти автора этой тревожной записки. Их отец вдолбил им в головы мысль о необходимости образования, и Элизабет, став матерью, не смогла бы отказаться от этого.

Соседи описывали Лизу, Монику и Александра как счастливых, вежливых и хорошо воспитанных детей, хвалили их музыкальные способности. По их воспоминаниям, когда ребята забавлялись в бассейне, всюду был слышен их смех. Розмари посвятила всю себя трем новым детям в их доме. Мария, соседка Фрицлей, сказала, что она была «прекрасной женщиной», которая откладывала каждый пенни, чтобы потом купить своим детям музыкальные инструменты.

Другой сосед рассказал: «Мои дети ходили в ту же школу, что и дети Фрицлей... За ними никогда не замечали странностей».

В школе в детях отмечали их ответственность, примерное поведение. Они выглядели счастливыми и хорошо ладили со сверстниками. И все же кое-кто из одноклассников теперь припоминает некоторые их странности. «Девочки Фрицль и их брат в школе всегда держались несколько особняком, – вспоминал позже их школьный товарищ. – Они жили как будто отдельной жизнью».

«Розмари отчаянно хотела помочь детям хорошо начать их жизнь с достойной матерью и отцом, – рассказывал друг семьи. – Поступок Элизабет приводил ее в замешательство и причинял глубокую боль».

Воспитанные строгим, но великодушным на вид дедушкой и заботливой Розмари, дети вели размеренную жизнь, наполненную спортивными тренировками, уроками карате, музыки и школьными дискотеками. Когда Лиза только начала ходить в школу, то звала Фрицлей мамой и папой, но учителя сказали Розмари, что она должна объяснить детям, как обстоит дело в действительности, иначе позже, когда они узнают истину, у них возникнут проблемы. Так что летом 2000 года Розмари рассказал детям о необычных обстоятельствах их усыновления.

«Она привела психолога, чтобы усадить их и поговорить об этом, – вспоминает друг семьи. – Потом она устроила праздник, чтобы поднять им настроение после таких новостей. С тех пор она и Фрицль стали для них „оми“ и „опи“ – бабушка и дедушка».

Но говорили также, что дети по-прежнему звали Фрицлей мамой и папой, и не подозревая, что Фрицль был их отцом и на самом деле.

Деликатный выход Розмари из ситуации и семейный праздник, тем не менее, обеспечили детям некоторый комфорт. Не зная истинных обстоятельств своего рождения, Александр холодел при мысли о том, что его мать может вернуться из своей безумной секты и похитить его. Ему мерещилось, что она тайком прокрадывается в дом посреди ночи и выхватывает его из постели. «Он был так напуган, что почти перестал разговаривать», – рассказал друг семьи.

Несмотря на характеристику соцработников, согласно которой Йозеф и Розмари «по-настоящему окружили детей любовью и теплом», Фрицль продолжал практиковать свои жестокие методы. «Александр и Лиза постоянно были как на иголках из-за агрессивности Фрицля. В их глазах читался неподдельный ужас даже тогда, когда его не было рядом. Розмари говорила, он подавлял всех со страшной силой».

Лиза так отчаянно хотела сбежать от жизни под крышей Фрицля, что умоляла его отпустить ее учиться в закрытую школу поблизости – и он уступил. Пять счастливых лет она провела в частной школе Клостер для девочек в Амштеттене, которой заведовали католические монахини. На одном из семейных снимков запечатлена улыбающаяся Лиза перед началом учебы в школе в 2002 году в одиннадцать лет – в этом возрасте ее мать впервые подверглась насилию со стороны отца. Она окончила школу в шестнадцать, когда ее мать впервые осознала необходимость бежать из дома.

Не имея средств для поддержания хромающего бизнеса, Фрицль задумывает очередную страховую аферу. В 2003 году в доме происходит небольшой пожар и приносит убыток на 800 евро. Дом посещают два офицера, но, нарушая требования, не проводят полной проверки и не предпринимают никаких действий, хотя в 1982 году Фрицль уже был осужден за поджог, когда пламя уничтожило его гостиницу на озере Мондзее. Это дело тоже кануло в Лету.

Несмотря на бездействие полиции, пожар 2003 года окружали странные обстоятельства. «Он начался сразу в двух местах – классический признак поджога, – сообщили в полиции. – Но, несмотря на это, офицеры ограничились лишь беглым осмотром. Ответственность за халатность всецело лежит на плечах полиции. Если бы должное обследование было проведено, тайная семья Фрицля была бы найдена».

Но полиция ничего не предприняла и в двух последовавших на следующий год пожарах. В 2004 году Фрицль потерял еще 800 евро, после того как внезапно возгорелся ваттметр, и еще 2300, когда пламенем охватило его телевизор. Полиция удосужилась произвести не более чем поверхностный осмотр по каждому случаю. И вновь они упустили случай найти подвал с Элизабет и ее семьей. Возможно, они были сбиты с толку внешней благопристойностью и благосостоянием Фрицля. Такому человеку не было нужды выманивать у страховщиков такие ничтожные суммы. Но Фрицль был квалифицированным инженером-электриком, который занимался всеми техническими работами по дому. Конечно, его электропроводка должна была выстрелить.

Как будто Элизабет и ее подпольная семья недостаточно натерпелись. Вообразите, что могло бы случиться, выйди один из этих пожаров из-под контроля. Они не смогли бы сбежать; они бы сгорели заживо или, что вероятнее, задохнулись в дыму. Вряд ли Фрицль прибежал бы к ним на помощь; он не стал бы рисковать своей жизнью в огне, спускаясь вниз, чтобы выпустить их, только затем, чтобы обнаружить свои преступления. Разумнее было позволить пламени уничтожить улики. Пожарники могли изучать пепелище с целью установить причину возгорания, но они не искали бы тела. Даже если бы они наткнулись на обгоревшие останки, опознать их было бы невозможно. Дети никогда не посещали стоматолога, а зубы Элизабет давно выпали, так что медицинские записи вряд ли помогли бы идентифицировать их.

Точно так же не существовало и ни одного заявления об их исчезновении. Когда Элизабет пропала двадцать лет назад, детей у нее не было. А ее дело было давно закрыто. О Керстин и Стефане нигде не было упомянуто; никто не сообщал об их пропаже. Кроме Фрицля никто в мире не знал об их существовании.

В 2004-м, когда Моника по примеру старшей сестры поступила в школу Клостер, Фрицлю стали приходить еще большие счета за обучение и он оказался еще более стеснен в средствах. Моника, как и ее сестра, в школе почувствовала себя счастливой.

Дети никогда не спекулировали на тайне своего рождения. «Мы знали, что Лиза и Моника были подкидышами, что их обеих бросили у двери дома Фрицля, когда они только родились, совсем как в библейской притче, – сказала их одноклассница. – Но мы никогда не говорили с ними об этом. В самом начале учебы Лиза рассказала нам эту историю, но мы больше никогда не вспоминали о ней из вежливости и уважения. Фрицли были для них мамой и папой, Розмари посвятила себя материнству. Йозеф никогда не приезжал на родительские дни, и Лиза никогда не упоминала о нем. Розмари всегда поощряла ее занятия флейтой и спортивные тренировки».

Лиза училась ровно и хорошо, изучая английский, математику и естественные науки в классе из тридцати человек, и покинула школу в 2007 году. На выпускной фотографии она спокойна и выглядит так, словно ничто в мире не могло ее потревожить.

«С классом Лиза ездила во все поездки и на все экскурсии, – вспоминал ее школьный приятель. – Она была нормальной, радостной девчонкой, не вундеркиндом, но очень забавной. Она всегда могла рассмешить нас на уроках и была очень общительной».

Когда в 2007 году ее класс оканчивал школу, они устроили большую вечеринку. «Было в самом деле очень весело, и Лиза чудесно выглядела в своем платье, – рассказала ее подруга. – Но потом мы разъехались, и я ничего не знала о ее планах на будущее». Никто не мог предугадать, какой чудовищной окажется правда о ее появлении на свет, о котором вежливые приятели не решались упоминать и которая выйдет наружу через каких-то девять месяцев.

Моника подавала большие надежды в музыке, и двадцатилетний Карл Датинг, местный пожарник-волонтер, вспоминал, что она набрала великолепный результат по тесту о пожарной безопасности, который он давал ей в школе. Александр также играл на трубе, и горожане знали его как доброго мальчика, который помогал по хозяйству женщине, которую звал «мами».

Приходя в подвал, Фрицль показывал Элизабет фотографии Лизы, Моники и Александра и рассказывал о школьных успехах ее детей. Он бессердечно описывал ей и деревья, и цветущий сад, в то время как она оставалась запертой в стенах своей тесной сырой камеры.

Когда Керстин и Стефан выросли, Фрицль очутился перед тремя взрослыми людьми, запертыми в подвале, которые – как знать – могли бы и перебороть его. Правда, Элизабет потом объяснила, что из-за условий, в которых их содержали, они были слишком слабы, чтобы противостоять Фрицлю. Даже восемнадцатилетний Стефан был чересчур немощен, чтобы одолеть стареющего мучителя.

«Они сами не верили в то, что им хватит силы побороть меня», – сказал Фрицль. Но своим господством над ситуацией Фрицль был обязан не только ужасающим условиям, в которых пребывали его дети. Было, с его точки зрения, и более веское обоснование. Его личный авторитет. «Было не так сложно предотвратить их побег, – признался он. – Я был и всегда оставался лидером».

Он был, по его словам, фюрером – вожаком, и, как тот самый фюрер, он держал их под контролем, он вел их к катастрофе под предлогом того, что спасает дорогих ему людей от худшей судьбы. И все же нельзя не добавить: «Еще им нужен был код, который отпер бы им дверь, а у них его не было. Они никак не могли выбраться».

Также они помнили, что если они попытаются обезвредить его или сбежать, в комнату будет пущен ядовитый газ. Дверь была подключена к высоковольтному источнику электричества, и каждого, кто дотронулся бы до нее, ударило бы током. И он снова и снова изводил их напоминаниями о безнадежности их заключения: «И вообще, только я знал код от пульта управления, который мог открывать и закрывать дверь из подвала. Я сказал им, что им никогда не выйти за эту дверь, потому что от удара током они могут умереть».

Но Фрицль, тем не менее, был человеком – по крайней мере, ему так казалось. Он уверял, что каждый раз, покидая подвал, он активировал механизм замедленного действия, который должен был открыть дверь, если он погибнет или попадет в аварию и не сможет вернуться накормить свою вторую семью. Однако не было найдено и намека на подобное приспособление. Фрицль также установил в подвале генератор, чтобы у его тайной семьи было электричество даже тогда, когда оно отключалось в главном доме, но запас кислорода в подвале был настолько ничтожен, что даже если бы вытяжка вентилировалась, сложно представить, что пленники не умерли от удушья, случись им использовать этот генератор.

Сексуальное насилие не прекращалось. Керстин и Стефан были уже подростками, а Фрицль продолжал насиловать их мать у них на глазах. Из-за этого Элизабет было еще тяжелее терпеть такую низость. В 2003 году она родила седьмого ребенка – Феликса – от своего отца, которому на тот момент стукнуло 68 лет.