Текст книги "На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии"

Автор книги: Наум Синдаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В 1870–1871 годах в Фонарном переулке по проекту архитектора П. Ю. Сюзора были построены так называемые народные «Фонарные» бани, принадлежавшие М. С. Воронину. В свое время бани были знамениты своим великолепным убранством – мраморными ваннами, зеркалами, пальмами. В народе их называли «Бани на Фонарях», или просто «Фонари». Бани пользовались популярностью. Однако слава о них ходила не самая лестная. Поговаривали о свальном грехе, о массовых оргиях и прочих шокирующих деталях запретного быта.

Все это вместе взятое создавало особую атмосферу, которой побаивались добропорядочные обыватели. Фонарного переулка сторонились. Он и в самом деле становился очагом уголовщины центрального района:

 
В Фонарном переулке труп убитого нашли.
Он был в кожаной тужурке с большой раной на груди.
Он лежит и не дышит на холодной земле.
Двадцать ран имеет на усталой голове.
 

Широко известно было в Петербурге и знаменитое «Дело Фонарного переулка», когда некими революционерами-экспроприаторами была ограблена повозка с огромной суммой банковских денег. Не обошлось без взрыва самодельных бомб, перестрелки с полицейскими и жертв среди мирных жителей. Все это лишь упрочило скандальную репутацию Фонарного переулка.

Даже в советское время, когда публичные дома с красными фонарями бесследно исчезли, а над баней был установлен неусыпный контроль пролетарской общественности, в городском фольклоре следы недавнего прошлого сохранились. До сих пор в адрес девочек сомнительного поведения в вызывающе коротких юбочках можно услышать питерскую дразнилку: «Дурочка с Фонарного переулочка».

Египетские казни

Городской транспорт, о роли и значении которого говорить не приходится, всегда находился в центре внимания фольклора. А поскольку требования к транспорту постоянно опережали его возможности, то и оценки были преимущественно отрицательные. Хвалить транспорт считалось неприличным. На появление каждого нового вида транспорта фольклор откликался мгновенно, а прозвища, пущенные в повседневный речевой оборот остроумными петербуржцами, оставались навеки в арсенале городской мифологии. В основном фольклор был связан с отвратительным качеством дорог. Еще старинные дилижансы в России остроумно прозвали «Нележансами», поскольку на разбитых ухабами русских дорогах ни сидеть, ни лежать в них было невозможно.

В сороковых годах XVIII века в Петербурге появились первые общественные кареты, официально названные омнибусами, что в буквальном переводе с латинского означало «для всех». Петербуржцы по достоинству оценили этот и в самом деле достаточно демократичный и дешевый вид транспорта. Но за дешевизну надо было расплачиваться большими неудобствами. Пассажиров набивалось так много, что слово «омнибус» быстро переделали в «Обнимусь». А по случайному совпадению количества вмещавшихся в омнибус людей с числом христианских воинов, замученных язычниками в армянском городе Севастии в 320 году, их окрестили: «Сорок мучеников».

Когда в Петербурге на смену омнибусам в 1907 году пришли автобусы, их подвергли столь же резкому остракизму. Первые два автобусных маршрута курсировали от Адмиралтейства до Царскосельского (ныне Витебского) и Балтийского вокзалов. Автобусы были нескольких типов: открытые, закрытые и двухэтажные. Пассажиры открытых машин страдали от выхлопных газов, закрытых – от нестерпимой тесноты, двухэтажных – от того и от другого, поскольку нижняя часть была тесной, а верхняя – империал – открытой. Но и те, и другие, и третьи одинаково страдали от чудовищной тряски. Не случайно езду на автобусах горожане окрестили «Египетскими казнями», вспоминая библейский рассказ о божьих карах, некогда постигших Древний Египет.

С началом Первой мировой войны автобусное движение в Петербурге прекратилось. Вновь к автобусам вернулись только в 1926 году. Впрочем, если судить по ленинградскому фольклору, условия езды на автобусах оставались те же. Автобусов было мало. В них было так же тесно. Об одном из них, курсировавшем по маршруту № 111 еще в 1970-х годах говорили: «Несется бешенный, скобарями обвешанный».

В последнее время на улицах города появились вместительные автобусы, прозванные за внешний вид «Чемоданами». Однако, как нам кажется, возникновение прозвища связано не только с внешними формами. Битком набитый салон автобуса и впрямь напоминает чемодан с плотно уложенными вещами.

Елисеев торгует, Мариинка танцует, Романов правит

Эта формула иллюзии здорового консерватизма и мечты о преемственности жизненных ценностей, окрашенной в яркие тона ностальгии по прошлому, не случайно родилась в Ленинграде. Она в буквальном смысле слова была спровоцирована обстоятельствами, которые не могли ускользнуть от пристального взгляда фольклора. Здесь, в Ленинграде, работал прославленный Театр оперы и балета имени С. М. Кирова, бывший Мариинский, который среди истинных петербуржцев-ленинградцев, несмотря на смену политических режимов, всегда назывался «Мариинкой». В 1970-х годах хозяином города был первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов, случайный однофамилец русских царей, которого ленинградцы язвительно прозвали «Последним Романовым». Здесь успешно работал известный далеко за пределами Ленинграда, популярнейший среди горожан и гостей нашего города бывший магазин купца Елисеева, или «Елисеевский», как его всегда называли. И вправду, если закрыть глаза, отключиться от действительности и на время забыться, можно подумать, что на дворе конец XIX – начало XX века.

« Елисеевский» магазин. Фото 1900-х гг.

В советское время Елисеевский магазин превратился в Гастроном № 1, с обязательным, закрытым от обыкновенной публики, специальным отделом по обслуживанию партийной и советской номенклатуры, который в народе окрестили «Спецхавальником». При этом открытые прилавки самого магазина были удручающе однообразны. Скромный дежурный ассортимент товаров из полутора-двух десятков расхожих наименований не менялся. Был такой анекдот. Возвращается купец Елисеев из мира иного в наши дни и, конечно, прямехонько – в свой магазин – на Невский. Смотрит – интерьеры вроде в порядке, иллюминация – тоже. «Все будто по-прежнему, – замечает Елисеев, – магазин мой торгует, и Романов у власти… Только вот у входа стояло у меня по бочке икры – красной и черной, кому они мешали?»

Между тем в ленинградском фольклоре Елисеевский магазин всегда оставался неким символом старого Петербурга и вызывал в советском человеке чувство гордости за свой город и, замешанные на дрожжах исторической памяти, осторожные надежды на изменение общественного строя. Эта странная ностальгическая смесь, в которой неизвестно чего было больше – печали по прошлому или тоски по будущему, – породила уникальные образцы фольклора. Вот телефонный разговор между Нью-Йорком и Петербургом: «А в сквере, где стоял памятник Екатерине, что сейчас?» – «Памятник Екатерине». – «А напротив, где был Елисеевский магазин?» – «Елисеевский магазин». – «А там, где был Зимний?» – «Зимний». – «А кто правит?» – «Романов». – «Господи, тогда я срочно возвращаюсь». Тогда же родился один из многочисленных вариантов расхожей поговорки: «Елисеев торгует, Мариинка танцует, Романов правит».

Ждановская жидкость

В XIX веке «Ждановской жидкостью» не то по имени ее изобретателя, не то по фамилии производителя называли специальный раствор, которым опрыскивали мертвецов, чтобы заглушить трупный запах. Средство пользовалось известным успехом как в медицинской практике, так и в быту горожан, столкнувшихся с печальной необходимостью временно существовать рядом с умершими родственниками. С появлением специализированных моргов и совершенствованием ритуальной службы надобность в «Ждановской жидкости» отпала. О ней будто бы забыли. Однако прошло время, и понятие «Ждановская жидкость», уже ставшее едва ли не специальным медицинским термином, неожиданно пережило второе рождение. И произошло это уже в советское время в связи с именем другого Жданова, известного государственного и политического деятеля, сыгравшего самую зловещую роль в судьбе всей русской и, в частности, ленинградской культуры.

В 1934 году, сразу после убийства С. М. Кирова первым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б), или «Ленинградским вождем», как его подобострастно называли в тесном кругу верноподданных партийных выдвиженцев, стал видный партийный деятель А. А. Жданов. Он являлся членом Оргбюро ЦК ВКП(б) и одновременно, находясь в ближайшем политическом окружении Сталина, был активным организатором массовых репрессий 1930–1940-х годов. Во время войны Жданов руководил обороной Ленинграда. Как относились к его деятельности ленинградцы, видно из городского фольклора. Однажды, в 1942 году, в развалинах разбомбленного дома солдаты нашли несколько бочек старого французского вина. Вместо того чтобы этот целительный и калорийный напиток направить на нужды голодающих ленинградцев, Жданов сказал, что вино надо сохранить до конца войны и выпить его в честь победы с товарищем Сталиным. Вино стало неприкосновенным запасом и охранялось чуть ли не наравне со стратегическими объектами. А когда его привезли на праздник Победы в Москву, выяснилось, что вино прокисло. Вместе с тем блокадники рассказывают, что в Смольный самолетами чуть ли не ежедневно, и даже зимой, с Большой земли к столу Жданова доставлялись свежие овощи и фрукты. К этому следует добавить, что Жданов «патологически боялся бомбежек» и не скрывал это от самого Сталина. Говорят, что большую часть времени Жданов проводил в бомбоубежище.

В Центральном комитете партии Жданов считался главным идеологом и, хотя инициатива пресловутых постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам культуры и искусства 1946 и 1948 годов принадлежала лично Сталину, а Жданову было поручено только провести их в жизнь, в народе они назывались «Ждановскими».

Гонения на лучших представителей петербургской-ленинградской культуры А. А. Ахматову и М. М. Зощенко, последовавшие за этими постановлениями, целиком лежат на совести Жданова. По одной из ленинградских легенд, Ахматова и Зощенко стали разменными монетами в подковерной кремлевской борьбе за власть. В то время за право стать идеологическим вождем партии будто бы боролся и другой сталинский прихвостень – Г. М. Маленков. Чтобы доказать, что он имеет бóльшие права на это почетное место, Маленков после сокрушительной военной победы над Германией будто бы разработал грандиозный проект повышения политического престижа страны в мире. Основная ставка в этом проекте была сделана на культуру. В рамках этого плана должна была выйти серия роскошных изданий русской литературы с древнейших времен до наших дней. Заканчиваться серия должна была томами Ахматовой и Зощенко.

Но Жданов его опередил. Он воспользовался тем, что в это время был переведен на русский язык сборник речей Геббельса, в которых главный идеолог фашизма частенько цитировал рассказы Зощенко. Сталину подсунули этот сборник, предварительно подчеркнув красным карандашом все цитаты из Зощенко. Сталин прочитал и, вызвав Жданова, рекомендовал ему «усилить идеологическую работу среди писателей, чтобы их произведения не цитировали впредь враги». Жданов воспользовался моментом и легко доказал Сталину, что Маленков «потерял бдительность». Зощенко же и Ахматова стали жертвами этой придворной интриги.

Так в 1946 году началась беспрецедентная кампания гонений против деятелей советской культуры и науки, которую возглавил Жданов. Кампания сопровождалась докладами самого Жданова на собраниях партийного актива и писателей Ленинграда. Эти погромные выступления, насквозь пропитанные «идеологическим нектаром» и пронизанные оскорбительной критикой в адрес лучших представителей ленинградской культуры, и прозвали в народе «Ждановской жидкостью».

Жди горя с моря, беды от воды

В самом начале XVIII века для первых жителей Петербурга наибольшую опасность представляли повторявшиеся из года в год и пугающие своей регулярностью наводнения, старинные предания о которых с суеверным страхом передавались из поколения в поколение. Рассказывали, что древние обитатели этих мест никогда не строили прочных домов. Жили в небольших избушках, которые при угрожающих подъемах воды тотчас разбирали, превращая в удобные плоты, складывали на них нехитрый скарб, привязывали к верхушкам деревьев, а сами «спасались на Дудорову гору». Едва Нева входила в свои берега, жители благополучно возвращались к своим плотам, превращали их в жилища, и жизнь продолжалась до следующего более или менее привычного разгула стихии. По одному из дошедших до нас любопытных финских преданий, наводнения одинаковой разрушительной силы повторялись через каждые пять лет.

Механизм петербургских наводнений на самом деле удивительно прост. Как только атмосферное давление над Финским заливом значительно превышает давление над Невой, вода из залива идет в реку. Понятно, что наводнения связывали с опасной близостью моря. Поговорки: «Жди горя с моря, беды от воды», «Где вода там и беда», «Царь воды не уймет» – явно петербургского происхождения. Если верить легендам, в былые времена во время наводнений Нева затопляла устье реки Охты, а в отдельные годы доходила даже до Пулковских высот. Известно предание о том, что Петр I после одного из наводнений посетил крестьян на склоне Пулковской горы. «Пулкову вода не угрожает», – шутя сказал он. Услышав это, живший неподалеку чухонец ответил царю, что его дед хорошо помнит наводнение, когда вода доходила до ветвей дуба у подошвы горы. И хотя Петр сошел к тому дубу и топором отсек его нижние ветви, спокойствия от этого не прибавилось. Царю было хорошо известно первое документальное свидетельство о наводнении в этих местах. Это было в 1691 году, и тогда вода в Неве поднялась на 3 метра 29 сантиметров. При этом нам, сегодняшним петербуржцам, при всяком подобном экскурсе в историю наводнений надо учитывать, что в XX веке для того, чтобы Нева вышла из берегов, ее уровень должен был повыситься более чем на полтора метра. В XIX веке этот уровень составлял около метра, а в начале XVIII столетия воде достаточно было подняться на сорок сантиметров, чтобы вся территория исторического Петербурга превратилась в одно сплошное болото.

Но и это еще не все. Казалось, природа попыталась сделать последнее предупреждение одинокому безумцу, вознамерившемуся основать в устье Невы новый город. В августе 1703 года на Петербург обрушилось страшное по тем временам наводнение. Воды Невы поднялись на 2 метра над уровнем ординара. Практически весь город был затоплен. Но ужас случившегося состоял даже не в этом. О том, что наводнение неизбежно, знали. Но в августе?! Такого старожилы не помнили. В августе наводнений быть не должно. Это можно было расценить только как Божий знак, предупреждение. Заговорили о конце Петербурга, о его гибели от воды. В фольклоре это выкристаллизовалось в первую петербургскую пословицу.

Ее появление традиция связывает с именем шута Балакирева. Рассказывают, как однажды Петр I спросил у своего шута: «Ну-ка, умник, скажи, что говорит народ о новой столице?» – «Царь-государь, – отвечает Балакирев, – народ говорит: с одной стороны море, с другой горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!» Царь закричал: «Ложись!!» И тут же наказал его дубинкой, приговаривая с каждым ударом: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот тебе и ох!» Отсюда было совсем недалеко до канонического варианта: «Жди горя с моря, беды от воды».

Жить бы на Фонтанке, но с видом на Манхэттен

В первые годы существования Петербурга, как, впрочем, и в допетровские времена, Фонтанка называлась Безымянным ериком. Ериками, то есть речными протоками, образовавшимися при разливе, назывались многие небольшие речки, вытекающие из одной большой реки и в нее же впадающие. Как известно, Фонтанка берет свое начало в Неве, у Прачечного моста, пересекает город с севера на юго-запад и впадает в Неву почти у самого ее устья. После того как через Безымянный ерик были перекинуты трубы, питавшие водой из Лиговского канала фонтаны Летнего сада, речку стали называть ее современным именем. С 1737 года это имя становится официальным. Но уже во второй половине XVIII века в фольклоре наряду с просторечным: «Фонталка», появляется параллельное название: «Малая Нева».

Вид на Фонтанку в Петербурге. Неизвестный художник. Первая половина XIX в.

Надо сказать, что одним из самых любимых объектов городского фольклора Фонтанка оставалась на протяжении всей истории Петербурга. Широко известны за пределами Петербурга знаменитые частушки о незадачливом «Чижике-пыжике», как называли в Петербурге кадетов Училища правоведения за форменные мундиры желто-зеленого цвета:

 
Чижик-пыжик, где ты был? —
На Фонтанке водку пил.
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове.
 

Судьба одного из подгулявших воспитанников Училища правоведения до сих пор волнует городской фольклор. Правда, теперь уже в связи с экологическими проблемами:

 
Чижик-пыжик вместо пьянки
Выпил воду из Фонтанки.
Видно, градусы не те:
Зашумело в животе.
 
 
Чижик-пыжик после пьянки
Похмелился из Фонтанки.
Откачали эту птицу
Только в Боткинской больнице.
 

Значительное место уделено Фонтанке и в петербургской фразеологии: «С тобой спорить только у Фонтанки», «Ну и ты не дешевле Фонтанки», «На Фонтанке треснул лед – в гости корюшка плывет». А в одной из пословиц заключена петербургская формула вечной интеллигентской душевной раздвоенности, когда и Петербург дорог до слез, и унестись хотелось бы куда-то, где деревья более аккуратно подстрижены и газоны менее вытоптаны, да и сам Петербург мог бы быть другим, более благоустроенным и приспособленным для человека. Короче: «Жить бы на Фонтанке, но… с видом на Манхэттен». Впрочем, ностальгирующие по родине выходцы из Петербурга, в разное время и по разным причинам переселившиеся на постоянное место жительства в Америку, охотно пользуются другим вариантом той же самой поговорки: «Жить бы на Манхэттене, но… с видом на Фонтанку».

Жоржик Борман – нос оторван

Такая озорная дразнилка, героем которой был знаменитый владелец шоколадной фабрики Жорж Борман, до революции была весьма популярна среди питерских мальчишек. Георгий (Жорж) Григорьевич Борман родился в 1837 году. Он был потомственным почетным гражданином Петербурга и учился кондитерскому делу в Германии, куда специально для этого послал его отец. По возвращении в Россию Борман расширил шоколадное производство и открыл целую сеть специализированных кондитерских магазинов. Их адреса были хорошо известны петербуржцам. Магазины Бормана были на Невском, Английском и Забалканском проспектах, в Финском переулке и на Садовой улице, в Чернышевом переулке и в других самых многолюдных местах старого Петербурга.

На шоколадной фабрике Ж. Бормана в Санкт-Петербурге

Известность Бормана, равно как и продукции его фабрики, стремительно росла. Его шоколад пользовался неизменным спросом и был самым любимым лакомством детворы. С владельцем фабрики петербургские дети расплатились более чем сполна. Реклама его сладкого продукта звучала в каждом дворе: «Жоржик Борман нос оторван», – дразнили друг друга дети. И даже дразнилка: «Жорж Бормáн наср… в карман», вероятно, родившаяся от ощущения расплавившихся в карманах шоколадных плиток, выглядела как высший знак качества.

Шоколадная фабрика Жоржа Бормана находилась на Английском проспекте, 14, а рядом стоял особняк, в котором располагалось правление фабрики. В народе этот дом получил несколько названий, сохранившихся в арсенале городского фольклора до сих пор. Его называли: «Домик братьев Гримм», «Сладкий домик», «Шоколадный», «Кофейный».

После революции фабрика «Жорж Борман» была национализирована и на ее базе создана кондитерская фабрика имени Н. К. Крупской (ныне «Петроконф»), Дальнейшая судьба Г. Г. Бормана, в том числе и дата его смерти, неизвестны.

ЗамКом По МорДе

Эта блестящая и выразительная аббревиатура появилась благодаря видному революционному деятелю Ларисе Михайловне Рейснер. Ее мать была писательницей, отец – известным юристом, профессором Университета. Она рано увлеклась революционными идеями. Пробовала писать. Однако в литературных кругах серьезным успехом не пользовалась. Например, известный поэт и переводчик М. Л. Лозинский отзывался о Рейснер, как о «завиральном человеке». «Это Ноздрев в юбке. Она страшно врет и она глупая», – говорил он.

Сразу после октябрьского переворота 1917 года в революционном Петрограде родилась легенда о том историческом выстреле крейсера «Аврора», который возвестил всему миру о начале новой эры в истории человечества. Будто бы на крейсер, в сопровождении отряда красных моряков, «взошла женщина невероятной, нечеловеческой красоты, огромного роста, с косами вокруг головы. Лицо бледное. Ни кровинки. Словно ожившая статуя». Она будто бы и распорядилась дать залп из корабельной пушки. Моряки крейсера молча переглянулись: женщина на корабле – плохая примета, но команде подчинились и выстрел произвели.

Говорили, что это была Лариса Рейснер, писательница, вступившая в партию большевиков сразу после революции. Среди товарищей ее называли: «Муза революции». Решительная и непримиримая красавица, ставшая во время Гражданской войны политработником Красной армии, она была женой комиссара по морским делам России Федора Раскольникова. В народе ее считали заместительницей комиссара по морским делам, навеки наградив Ларису Михайловну исключительно колоритной аббревиатурой: «ЗамКом По МорДе».

Зашушарить

Шушары – это ближайший к южной границе Петербурга поселок городского типа. Его современное название происходит от имени финской деревушки Суосаари, что значит «болотистый остров» (suo – болото, saari – остров). Со старинным поселком связана современная легенда о том, как родилось имя знаменитого сказочного персонажа – крысы Шушары. В 1923 году советскому правительству удалось уговорить вернуться на родину писателя Алексея Николаевича Толстого, с 1918 года находившегося в эмиграции. «Красный граф», как его тут же окрестили в России, с 1928 года жил в Детском Селе и обладал всеми привилегиями любимца советской власти, в том числе и личным автомобилем, что по тем временам было редкостью. Живя в пригороде, писатель постоянно ездил к своим ленинградским друзьям и знакомым на собственной машине. И, как назло, постоянно и надолго застревал перед опущенным шлагбаумом у железнодорожного переезда на станции Шушары. Избалованный судьбой писатель нервничал, негодовал, протестовал, но ничего не мог поделать с такой фатальной задержкой. Однажды он решил раз и навсегда заклеймить и опозорить это злосчастное место. Говорят, именно здесь, у шушарского шлагбаума, он придумал крысе из «Золотого ключика» имя Шушара.

В Шушарах находится одна из крупнейших в Петербурге сортировочных железнодорожных станций. Здесь отстаиваются груженые вагоны, из которых затем формируются составы. В местном блатном жаргоне появилось слово «зашушарить», то есть украсть: железнодорожные вагоны на сортировочной горке в Шушарах безжалостно грабят как воры-одиночки, так и организованные воровские шайки.

Вместе с тем, в городском жаргоне известен и экзотический, с примесью иронии, микротопоним, которым охотно пользуются местные жители: «Рио-де-Шушаро».

Вполне возможно, что процесс мифологизации старинного финского поселка в скором времени получит новую, восточную окраску. Здесь разворачивается строительство российско-японского предприятия по производству автомобилей.

Кавалергарды высоки – подпирают потолки

Впервые о кавалергардах, как о роде вооруженных сил, заговорили при Петре I. Тогда кавалергарды составили почетный конвой на коронации в Москве супруги императора Екатерины Алексеевны. Уже в то время о них с уважением говорили: «Кавалергардия – старая гвардия». Позже кавалергарды несли службу в Зимнем дворце. В 1762 году они приняли активное участие в дворцовом перевороте, в результате которого на престол взошла Екатерина II. Кавалергарды составили личный внутренний караул императрицы. С тех пор в петербургском обиходе появилось новое выражение: «За кавалергардов», которое обозначало черту, за которую могли проходить только особо приближенные люди. За кавалергардами находились личные покои государыни.

Офицер и рядовой лейб-гвардии Кавалергардского полка

В кавалергарды, как правило, подбирали высоких, стройных, голубоглазых блондинов дворянского происхождения. Это была, как тогда говорили, «Гвардия рыцарей», о которых шутили: «Кавалергарды высоки – подпирают потолки». Правда, в известной устной поэме гвардейцев «Журавль» предлагаются и иные варианты той же поговорки: «Кавалергарды дураки – подпирают потолки», или «Кавалергарды дудаки – подпирают потолки». Если вспомнить, что дудак, или дрофа, – это степная птица вроде индюка, то пословица приобретает уже иной, несколько уничижительный смысл. Может быть, это связано с реакцией петербуржцев на традиционные шутки кавалергардов. Рафинированного, аристократического характера они не носили. Одна из таких шуток заключалась в том, что ночью кавалергарды нанимали траурный катафалк, ставили на него гроб, заполненный бутылками с шампанским и, распевая погребальные песни, разъезжали по городу. Случайные прохожие шарахались в стороны, зная, что подвыпившие офицеры заставят их пить шампанское «за упокой некой мифической личности».

По предложению супруги Николая I императрицы Александры Федоровны, бывшей шефом полка, полковым маршем кавалергардов стал марш из оперы французского композитора Ф. А. Буальдье «Белая дама». Напомним, что на гвардейском жаргоне «белой дамой» называли холодное оружие. Между тем, согласно кавалергардской полковой легенде, привидение в образе некой дамы в белых одеждах появлялось в полку всякий раз, как только в стране назревали какие-нибудь важные события. Так, если верить фольклору, «Белая дама» появилась перед караулом кавалергардов в Зимнем дворце перед Первой мировой войной. Затем ее видели в солдатских окопах накануне отречения императора Николая II.

До XIX века кавалергарды в Петербурге жили на частных квартирах. Только в 1803 году в Литейной части по проекту архитектора Л. Руска для них был выстроен комплекс казарменных зданий, занимавший целый квартал между Шпалерной, Захарьевской и Потемкинской улицами. Ныне в них размещается Высшее военно-инженерное училище.

Как вЛЭТИшь, так и выЛЭТИшь

Корпуса широко известного не только в Петербурге, но и за его пределами Электротехнического университета находятся по адресу: улица Профессора Попова, 5. Университет был основан в 1886 году как Техническое училище почтово-телеграфного ведомства. Сегодняшний университет еще совсем недавно имел статус института и обозначался короткой и звучной аббревиатурой ЛЭТИ (Ленинградский электротехнический институт). Аббревиатура удачно эксплуатировалась вузовскими пересмешниками. Образцы этого искрометного юмора долго не задерживались в стенах аудиторий и в короткое время становились достоянием всего города: «Если некуда идти, поступайте к нам в ЛЭТИ»; «Как вЛЭТИшь, так и выЛЭТИшь»; «Ах, ЛЭТИ, ЛЭТИ, мать твою ети»; «ЛЭТИ, ЛЭТИ, но не выЛЭТИ».

В начале 1960-х годов, в благословенные времена знаменитой хрущевской оттепели, имя Ленинградского электротехнического института неожиданно оказалось на устах всех без исключения ленинградцев. В институте силами студенческой самодеятельности был поставлен спектакль «Весна в ЛЭТИ», после которого ему дали прозвище «Спортивно-музыкальный вуз с небольшим электротехническим уклоном». По яркости, остроте, раскованности и откровенности как текста, так и исполнения в то время ему не было равных. Тогда родилась новая расшифровка привычной аббревиатуры ЛЭТИ: «Ленинградский Эстрадно-Танцевальный Институт».

Как с Московского вокзала

Петербург, расположенный на берегу Финского залива, с самого начала своего существования был щедро одарен всеми признаками европейского портового города; проституция была неотъемлемой и естественной его принадлежностью. За тысячи лет мировой цивилизации технология спроса и предложения человеческого тела ничуть не изменилась.

В Вавилоне ли, в Риме, Париже или Петербурге проституция всегда занимала соответствующее место в социальной иерархии. И если в сословных иерархических списках ей отводилось последнее место, то это вовсе не значит, что она ютилась на городских окраинах и задворках. Так, наиболее доступные питерские проститутки с демонстративным достоинством знатных леди предлагали себя в самом центре города, на тесном «Пятачке» – так называемом «Минетном углу» Невского проспекта, что находится у входа в Гостиный двор со стороны Перинной линии. Раскрашенные красавицы в определенных кругах так и назывались: «Пятачковые». О них ходили частушки весьма фривольного свойства:

 
В Петербурге, ты поверь,
Ходят девки на панель.
Дело их артельное —
Строительство панельное.
 

Как известно, после революции публичные дома были законодательно запрещены. Проституткам приходилось терпеливо ожидать делового приглашения в номера гостиниц для иностранцев. Как анекдот рассказывают будто бы подлинный случай, имевший место на автобусной остановке у интуристовской гостиницы «Карелия». Здесь на фонарном столбе длительное время висело объявление: «Продаются щенки боксера – рыжие девочки». Какой-то доморощенный знаток, не лишенный юмора, жирно зачеркнул «щенки боксера» и приписал: «И не только рыжие. Обращаться в „Карелию“». И, добавим от себя, не только в «Карелию». Как говорится в фольклоре: «Таких и в Питере полно дурочек».

 
У Петровского причала,
Там, где сфинксов парапет.
На общественных началах
Девки делают минет.
 

К сожалению, имидж Петербурга, как портового города со всеми легко доступными удовольствиями, поддерживается до сих пор. Вот анекдот, придуманный в Ленинграде. Заспорил грузин с ленинградцем, где эхо лучше – в Грузии или в Ленинграде. Поехали в Грузию. Пошли в горы. Крикнули: «Бляди-и-и-и-и…» И в ответ услышали многократное: «Бляди… бляди… бляди…» Вернулись в Ленинград. Встали посреди Исаакиевской площади: «Бляди-и-и-и-и…» И через мгновение услышали со стороны Московского вокзала: «Идем…»

В другом анекдоте из знаменитого цикла «Армянское радио спросили…» приоритеты расставлены еще более определенно: «Что будет, если у всех б… в стране начнут светиться глаза?» – «Везде будут белые ночи, как в Петербурге».

У питерских «камелий» есть свои прозвища, которые более похожи на изящные эвфемизмы, придуманные специально для обозначения «шикарных проституток»: «Невские ласточки», «Дамы из Гостиного», «Евы с Галерной гавани». Однако есть и другое. Так, об опустившейся, грязной «дешевке» говорят: «Как с Московского вокзала», а о девицах, промышлявших в парке имени В. И. Ленина вблизи Петропавловской крепости, в советские времена говорили: «Парколенинские промокашки».