Текст книги "Ползучий плющ"
Автор книги: Наташа Купер
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Разбило бы. Но, к несчастью, на обычном маршруте Ники и Шарлотты от дома до парка нет ни одной камеры. Хотя есть запись, где Ники уже позже бегает по парку с коляской, а вот пленки, зафиксировавшей ее появление в парке с Шарлоттой или без нее, нет.
– Черт.
– Вот именно. И это создает большие сложности.
– Но послушай, я не могу поверить, что Ники придумала такой умный – нет, не умный, – хитрый способ избавиться от тела. Я не хочу сказать, что она глупа, но она показалась мне простоватой для подобного спектакля.
– Она могла действовать по чьему-либо сценарию, Триш, и… он убедил ее, что стоит рискнуть.
– Ты говоришь о Роберте Хите?
– По всему, что я читал об этом деле, и по тому, что стояло за вопросами, которые задавала Ники полиция, он кажется наиболее подозрительным. Ты должна достаточно хорошо его знать, Триш. Как по-твоему, мог он придумать такой план?
– С легкостью. Но так ли это? Я все думаю, нет ли у них с Ники романа, но даже если и так, я совсем не уверена, что он стал бы защищать ее после убийства Шарлотты, даже случайного, во время эпилептического припадка.
– Есть другие причины, по которым он может в этом участвовать и которые не связаны с эпилепсией Ники.
– Ох! Давай выкладывай.
– Под половицей в комнате Ники полиция нашла некоторое количество порнографических журналов.
– Что?! – От изумления Триш взвизгнула, как щенок, которому тяжелым башмаком отдавили лапу. – В это невозможно поверить. Что за порнография?
– Весьма неприятная. – Джордж взял с пола кружку и сделал глоток чаю. – В основном с участием и взрослых, и детей. Ты, как и я, прекрасно знаешь, о чем я говорю. И для полного «счастья», там найдено много фотографий обнаженной Шарлотты Уэблок. Ники говорит, что все фотографируют своих детей в таком виде в ванне или на пляже и что она никогда в жизни не видела этих журналов… но…
– Это говорит она, – без труда закончила предложение Триш.
– Вот именно! Поэтому я и заинтересовался, когда ты вроде бы упомянула, что Ники разговаривала с тобой о педофилии.
– А, понятно, – рассеянно отозвалась Триш, вспомнив нелепое предположение Роберта, что полиция пытается подтасовать улики против Ники. – Журналы могли ей подложить?
– Могли. Но мне кажется более вероятным, что Роберт убедил девушку спрятать их для него или, что вполне понятно, спрятал их там без ее ведома, потому что вряд ли кто-то стал бы искать журналы у нее.
– Что означает: он возбуждается при мысли о сексе с детьми и мог попробовать что-нибудь такое с Шарлоттой.
– Совершенно верно, – сказал Джордж, вид у него был измученный, и у Триш не лучше. – Если они все же принадлежат ему. Мы этого не знаем.
Триш рассказала о снах про червяков, с грустью добавив:
– Думаешь, она именно об этом пыталась рассказать мне в тот вечер?
– Этого нельзя исключить, не так ли?
– А я подшучивала над ней и сказала, что она все придумывает и что бояться нечего. О боже! Если это правда, я же могла помочь ей, Джордж! Могла, но не сделала этого.
– Триш… я… Если она пыталась рассказать тебе, то вряд ли только тебе одной. В конце концов, ты сама сказала, что до этого вы были не очень близко знакомы. Кроме того, мы можем ошибаться. Ты должна признать, что это не слишком однозначное описание пениса.
– О да! Но как еще она могла это сделать? Ей было всего четыре, Джордж. Вероятно, у нее не было слов для более подходящего описания. И брата у нее не было. Полагаю, она знакома с какими-то мальчиками на детской площадке, но даже если она видела, как они показывают свои пиписьки, у них не могло быть эрекции. Она могла не увидеть связи. «Огромные шевелящиеся розовые червяки» – вот единственные слова, которыми она могла описать то, что ее напугало.
– Возможно. И если она начала рассказывать об этом, – заметил Джордж, – тогда ее могли заставить замолчать.
Несмотря на свою решимость рассуждать логически и не делать истерических, необоснованных заключений, Триш больше не могла владеть собой. Ужас Шарлотты стал ее собственным ужасом.
– Да все могло быть совсем не так, Триш. Не надо… не надо…
– Волноваться? – резко спросила она. – Расстраиваться?
– Больше, чем ты способна воспринять, – рассудительно закончил он. – Это не поможет ни Шарлотте, ни тебе, никому.
– Это верно. – Триш попыталась подчинить эмоции рассудку. Отхлебнула остывшего кофе и сморщилась. – Фу! Мне надо чего-нибудь другого. Хочешь еще чаю?
– Нет, спасибо. Чай был отличный, но уже достаточно.
– Я быстро.
– Я могу пойти с тобой?
– Конечно. – Она пошла первой, показывая путь на кухню и говоря: – Предположим, Ники действительно бегала по парку с телом Шарлотты в коляске, но что она сделала с ним потом?
– Отвезла куда-нибудь, где ее наверняка никто не видел, куда-нибудь подальше от дома своей хозяйки, выбросила тело и привезла коляску домой. На месте Роберта я бы велел ей бросить его в мусорный контейнер, в реку или даже подложить в чей-нибудь мешок с мусором. Мешок, пожалуй, предпочтительней. Вряд ли кто станет развязывать пакет, выставив его мусорщикам, а те просто швыряют их в грузовик. После этого мешки вместе с их содержимым уничтожают или вывозят на свалку, где на них наваливают следующую партию. Вот так тело маленького ребенка может запросто исчезнуть, и никто ничего не узнает. Я совсем не удивлюсь, если полиция его так и не найдет.
– Картина логичная, но я все равно не могу заставить себя в это поверить, – сказала Триш, не сознавая, что наморщила лоб, пока Джордж не провел большим пальцем по складке между бровями.
– Не надо так терзаться, Триш!
– Да, я терзаюсь, – сказала она. – Шарлотта была – есть – чудесный ребенок.
Джордж придвинулся и стал разглаживать ее лоб. Триш не знала, как на это реагировать или как справиться с заполнившими ее ощущениями. Через несколько секунд она отвернулась, чтобы приготовить кофе, и продолжила, глядя на чайник:
– Если твоя теория насчет Роберта верна, то эпилепсия Ники к делу не относится.
– Да. Если это правда.
– Так что нам делать дальше? – спросила она, прислонившись к стойке и крепко сжимая в руках кружку с кофе.
– Подождать, пока Ники предъявят обвинение или отпустят. Нет смысла думать о будущем, пока мы не будем знать хотя бы этого.
Зазвонил телефон, зачирикав, как голодный птенец. Триш смотрела на него, жалея, что обратилась к Джорджу за помощью. Если Ники и Роберт действительно сделали то, что предполагал Джордж, не нужно, чтобы он возглавлял их защиту. Если Ники виновна, пусть она очутится за решеткой, а не избежит наказания благодаря умным адвокатам, сыгравшим на юридических тонкостях.
– Ты не собираешься отвечать? – спросил Джордж так мягко, словно понимал, о чем она думает. Триш покачала головой:
– Подключится автоответчик, а я потом разберусь, кто бы ни звонил.
– Мне нужно скоро уходить, Триш, но мне не хочется оставлять тебя в таком состоянии. Ты не должна изводить себя из-за того, чего еще, может быть, и не было.
– Да. Но я начинаю жалеть, что попросила тебя встретиться с Ники. Если она…
– Знаю, – сказал Джордж, подходя к Триш и обнимая ее. – Но ты это сделала, а ведь есть шанс, что она невиновна, как ты надеешься. О, Триш, я бы сделал что угодно, чтобы спасти тебя от того, чего ты больше всего боишься. Я… Знаешь, все это время, со дня нашей ссоры, я набирался мужества позвонить тебе, но не мог. Когда сегодня утром Пенни сказала, что ты на линии, я чуть не запел.
Она прильнула к нему, пораженная, что среди всего этого ужаса, связанного с Шарлоттой, она способна испытывать такой покой.
– Триш, – проговорил он, целуя ее волосы.
– Джордж, у меня очень негативный опыт в подобного рода вещах. – Она высвободилась из его рук и почувствовала, как он напрягся. Триш улыбнулась, стараясь показать, как она смущена и как ей приятны его объятия.
Его лицо расслабилось, и морщинки тревоги – или злости – вокруг глаз и рта быстро превратились в морщинки смеха.
– Тогда нас двое, Триш. Банально, правда?
– Почему?
– Мы можем кого угодно заговорить до смерти на любую тему, кроме этой. Почему у тебя такой опыт?
– Тоже вполне банально, – ответила она, даже не улыбнувшись, потому что вспомнила взбесивший ее диагноз Беллы Уэблок касательно ее собственного психического здоровья. – Мой отец бросил нас с мамой, когда мне было восемь. С тех пор мне трудно доверять людям. Видимо, я немного сдвинута на этом вопросе. Каждый раз, когда мне казалось, что я влюбилась, я обязательно начинала искать доказательства обратного, и, как правило, находила. Теперь я более или менее отучилась от этого; это было несправедливо по отношению к моим любовникам… да и меня изматывало.
– Тогда это не так уж банально, – к удивлению Триш, сказал Джордж. Он снова погладил ее по переносице. – Беспокойство, что ты несправедлива, гораздо больше похоже на тебя, чем боязнь душевной боли… которая служит обычной причиной в подобных ситуациях, не так ли?
– И этого было сполна, – сказала она, не обратив внимания на комплимент. – Но, понимаешь, я слишком похожа на своего отца, чтобы чувствовать себя спокойно. Я просто вылитая его копия, я унаследовала его жуткий характер. И сколько бы я ни влюблялась, очень скоро мне начинает недоставать свободы. – Она поежилась и быстро добавила: – Мне ни с кем не хотелось бы поступить так, как он поступил с нами. А теперь твоя очередь. Какая причина у тебя?
– Я не встречал никого, кто захотел бы поймать и приручить Большого Медведя, – сказал он с напускной серьезностью. Заметив румянец, выступивший на щеках Триш, рассмеялся. – Да ладно, Триш, ты могла догадаться, что я знаю об этом прозвище. Я всегда воспринимал это как комплимент. Это ведь ты придумала?
Ее румянец сделался гуще, а морщинки смеха вокруг рта и глаз углубились.
– Кажется, я. Я рада, что ты это правильно воспринял.
– Я тоже рад. Нам нужно многое друг другу сказать, Триш.
– Знаю, – быстро отозвалась она. – Но не сейчас, пока Шарлотта… – Он взял ее лицо в ладони. – У меня тоже отвратительный характер, ты знаешь. Так что твой меня не испугает.
Вычурные дедовы часы, единственная старинная вещь во всей квартире, напугали их обоих, начав отбивать четыре часа со всей торжественностью похоронного колокола.
– Черт! Мне действительно пора, Триш. Можно тебе позвонить?
– В любое время, – сказала она. – Ты был… – Ей хотелось оставить это его воображению, но Джордж воспротивился.
– Попытайся, Триш, – подбодрил он. – Это ни к чему тебя не обязывает, но будет приятно, если ты сможешь это произнести. Или хоть бы часть.
– Ты замечательный, и мне понравилось, как ты меня обнимал. И я… Мне кажется, я почти готова рискнуть снова… с тобой.
Тут он поцеловал ее, схватил кейс и убежал, оставив ее на кухне с предощущением счастья – впервые за долгое время. За очень долгое время.
Позже, пока она занималась всякой ерундой – собирала кружки и разглядывала в зеркало свое лицо, проверяла, не слишком ли грязными были ее босые ноги, – ей пришло в голову, что откровения этого дня почти оправдали ее годичный отпуск. Возможно, оставив на время работу, она обрела способность лучше понимать себя и других людей. Возможно, она медленно восстанавливает силы.
Обхватив себя руками, Триш вспоминала, как это приятно, когда тебя обнимают и ты можешь немного расслабиться. К ней вернулось забытое нетерпение – дожить до следующего дня, чтобы снова поговорить с Джорджем.
Наконец она вспомнила, что кто-то оставил на автоответчике сообщение, и включила прослушивание. Это оказалась Уиллоу, сообщившая, что в «Помощниках Холланд-парка» подтвердили: у Ники никогда не было неприятностей с полицией, но что у нее трудное прошлое. Кажется, ее взяли под опеку в возрасте трех месяцев, когда ее незамужнюю мать признали неспособной заботиться о ребенке. С тех пор она жила у приемных родителей. Поскольку для нанимаемых агентством нянь такое прошлое было нетипичным, владельцы «Помощников Холланд-парка» более тщательно, чем обычно, проверили ее рекомендации. Несмотря на подозрения в причастности к исчезновению Шарлотты, они по-прежнему были уверены в Ники. Уиллоу надеялась, что эти сведения окажутся полезными для Триш. Если ей понадобится что-нибудь еще, пусть сразу же позвонит, и Уиллоу сделает все возможное, чтобы помочь.
Слушая жужжание перематывающейся кассеты, Триш разрывалась между сочувствием к прошлому Ники и ее нынешнему одиночеству и опасениями, что оно могло толкнуть ее на крайности.
Ее размышления прервал телефонный звонок. Это была Эмма, которая отвечала на утреннее сообщение Триш. Они договорились встретиться за ранним ужином в уютном итальянском ресторанчике, который обнаружила Эмма, а потом пойти в кино.
Вернувшись в Саутуорк после искренних попыток поддержать Эмму и в восхищении от ее усилий справиться с болью, причиненной ей уходом Хэла, Триш увидела, что ее ждет еще одно сообщение. Включив одной рукой черную галогенную лампу, другой она нажала кнопки на автоответчике. После обычного жужжания, щелчков и свиста Триш услышала голос Джорджа:
– Триш, это я. Я хотел сказать, но сегодня днем не удалось… не пойму почему, может… Черт! Послушай, Триш, я знаю, что ты предъявила полиции алиби на субботу, но, похоже, они не до конца исключили тебя из списка подозреваемых. Я-то знаю, что ты ни при чем. Но возможно, они снова к тебе явятся… даже наверняка. Ты обещаешь в этом случае позвонить мне? В любое время дня и ночи? Я не шучу, Триш. Я знаю, что у тебя есть и мой рабочий, и мой домашний телефон.
Она с размаху уселась в обитое черной кожей вращающееся кресло, при этом ударившись кобчиком о жесткий подлокотник.
– Черт! – вскрикнула она, отчасти от боли, отчасти от злости. Все разумные доводы в пользу того, что полиция вынуждена была ее допросить, исчезли под натиском эмоций.
Если они продолжат упорствовать в своих идиотских, оскорбительных подозрениях, то кто-нибудь обязательно проговорится или отпустит замечание типа «нет дыма без огня». Мысль о том, что, вернувшись на работу, она столкнется со скрытым недоверием недолюбливающих ее людей или с убежденностью в ее вине со стороны нескольких настоящих врагов, уже сама по себе была не из приятных. Но что, если от нее начнут отворачиваться люди, которых она считала друзьями?
Великодушное заявление Джорджа внезапно показалось еще более ценным, чем утром. Триш поняла, что надо поговорить с ним сегодня же вечером.
– Qui s'excuse s'accuse, [11]11
На воре и шапка горит (фр.).
[Закрыть] – напомнила она себе, прокручивая «Ролодекс», пока не дошла до карточки Джорджа. Она стала набирать его номер, не осознавая, что пальцы касаются кнопок мягче, чем обычно, почти гладят их.
– Джордж? Это…
– Триш. Спасибо, что перезвонила. Извини за малодушие сегодня днем.
– Ты должен был сказать.
– Почему-то не смог. Ну, трус, я знаю. Но я был так рад видеть тебя сегодня, что просто не мог все испортить полицейской чушью.
– Ах, Джордж! Но послушай, давай на минутку серьезно: что, по мнению полиции, у них на меня есть?
– Подробностей не знаю, но по вопросам, которые они задавали Ники, ясно: они считают, что у нее был сообщник и это либо Роберт, либо ты. Мне показалось, что улик против тебя у них нет и они надеются выжать что-нибудь из Ники.
– И видимо, то, что она попросила сообщить о своем аресте мне, сыграло им на руку.
– Совершенно верно.
– После того, что наговорила мне сержант Лейси, я и сама могла бы догадаться, что за этим последует. Но тогда я думала только о поразившем меня одиночестве Ники. – Триш нахмурилась. – Хотя для нее более логично было бы использовать Роберта. Я могу понять, почему она не решилась назвать Антонию, но почему не Роберта? В особенности если они были так дружны.
– Но возможно, она оказалась достаточно умна, чтобы понять, как это будет выглядеть, и решила защитить его. Триш?
– Да, Джордж?
– Еще не поздно. Хочешь, я приеду?
Она стояла, прижав трубку к щеке, думая об этой возможности и об искушении, но через несколько секунд сказала:
– Нет. Мне кажется… Мне кажется, мы должны дождаться, когда все кончится. Если ты сегодня приедешь, я могу… мы можем… Нет. Джордж, я не могу смешивать это и Шарлотту.
Последовала долгая пауза, словно он решал, стоит ли спорить.
– Хорошо. Я понимаю. Ладно, милая, – наконец сказал он. – Но я приеду, если ты захочешь.
– Спасибо, Джордж. – Вероятно, ей не следовало удивляться ласковому слову, но она удивилась.
Когда он отключился, она положила трубку и подумала о том, какой ее квартира кажется теперь большой и пустой и как она сглупила, что не разрешила ему приехать.
Глава двадцать вторая
– Что скажете, Блейк? – Суперинтендант, сидевший за своим уродливым столом, казался совершенно спокойным, но Блейк знал его много лет и понимал, насколько он разочарован.
– Ничего утешительного, сэр. Извините.
– У вас же эта няня… как ее зовут?
– Ники Бэгшот, – раздраженно ответил Блейк, зная, что суперинтендант помнит ее имя не хуже него.
– Да, именно так. Вы сказали мне, что Бэгшот – ключевая фигура, и потребовали свободы действий. Я вам ее предоставил. Вы держите девицу уже тридцать три часа и до сих пор не добились от нее ничего, на чем можно построить обвинение?
– Нет, сэр. Я был уверен, что она расколется. Она должна иметь к этому какое-то отношение. Если она ни в чем не участвовала, получается полная бессмыслица. Но она оказалась гораздо более крепким орешком, чем можно было ожидать по ее виду. И все равно, если бы не ее адвокат, я уверен, мы бы ее раскололи. Только подумать – Джордж Хэнтон!
– Да как, черт побери, ей удалось его заполучить? И почему он пришел к такой незначительной персоне? У нее были раньше нелады с законом?
– Нет, мы пока ничего не нашли, сэр. Его прислала Триш Макгуайр.
– Она? А она-то каким боком во всем этом?
– До сих пор до конца не пойму, сэр. Она все время возникает в этом деле. Я убежден, что она каким-то образом в этом замешана.
– Разумеется, замешана. Она – кузина Антонии.
– Да, но никто из ее родственников так себя не ведет. И часть отпечатков на кукольной коляске принадлежит ей – внутри откидывающегося верха и на нижней стороне матраса.
– Макгуайр согласилась дать отпечатки? – В голосе суперинтенданта послышалось изумление.
– Мы даже не стали просить. Мы знали, что она не согласится. Поэтому сняли их с компьютерных дискет, которые она отдала Лейси и Дерринг, – с долей удовлетворения ответил Блейк. – Я знаю, что этого недостаточно, но это еще одна странность в добавление к остальным.
– Этого действительно недостаточно, – холодно произнес суперинтендант. – Совершенно недостаточно. Если она в этом замешана, она придумает, как объяснить отпечатки. Это будет нетрудно. Она, вероятно, постоянно бывает в этом доме; она заявит, что в какой-то день убирала игрушки и тогда и оставила отпечатки на коляске, или что-нибудь в этом роде. Это даже может быть правдой. Что-нибудь еще?
– Только разные частности, о которых вы уже слышали – ее нервный срыв, факт, что так много маленьких детей, за которыми она присматривала, получили те или иные травмы…
– Незначительные травмы, Джон.
– Верно. Но тем не менее травмы. Потом этот ее интерес к насилию над детьми и порнографии. Я знаю, она заявила, что это для книги, которую она пишет – и Лейси получила от издателей подтверждение, что они заказали ее Макгуайр, – но это может быть очень удобным предлогом для человека, который знает, что передвижение подобных материалов по Интернету не сложно отследить. А Макгуайр об этом знает. Ей могут принадлежать журналы, которые мы нашли под половицей у Бэгшот. Как вы знаете, ни с одного из журналов не удалось снять отпечатков, годных для идентификации, что дает основания предположить – их положил туда кто-то очень знающий.
– Это смешно. Не нужно быть «знающим», чтобы не забыть стереть отпечатки. Сегодня все смотрят детективные сериалы. И потом, разве у Макгуайр нет алиби?
– Она в этом как-то замешана. Я уверен.
– Возможно, вы правы, но трудно себе представить, как мы сможем раздобыть хоть какие-то доказательства, – сказал суперинтендант.
– Если только не установим за ней наблюдение, сэр.
– Мы можем это сделать, но разве это что-нибудь даст? Вряд ли она приведет нас к телу, а это единственное, насколько я понимаю, что может доказать ее причастность к нашему делу.
Блейк никогда не мог понять, каким образом суперинтендант сумел произвести лучшее впечатление на комиссию по повышению, чем он, Блейк. Они начинали одновременно, и у него за плечами был гораздо более внушительный послужной список. Почему же дрянной человечишка, сидевший по другую сторону стола, так далеко обошел его?
– У нас был бы шанс застать ее, когда она причиняет вред еще какому-то ребенку, сэр, – сказал он, упиваясь своей неприязнью. – Это было бы серьезным подтверждением. Я уверен, что она связана с этим делом.
– Это вы уже говорили. Но вы меня не убедили.
– Она такая спокойная, наблюдает, ждет. И когда говорит, даже если раздражается, то звучит разумно. Но она… В ней есть что-то резкое, почти опасное. Трудно доказать, но я чувствую, где-то в ней сидит злость. Подавляемая, контролируемая, но сидит. – Блейк от досады стиснул зубы. Он не имел возможности долго задерживаться на своей мысли, чтобы найти слова для ее выражения, хотя прекрасно знал, что хочет сказать.
– И она с удовольствием выставила меня дураком, когда я слишком ясно дал понять, что решил, будто она пришла сознаваться, – добавил он.
– А какой бы подозреваемый не поддался искушению, особенно в таком деле? Будет вам, Блейк, мне кажется, вы позволили своему самолюбию влиять на ваши суждения. Почему она вам так не нравится?
– Да нет, сэр. Как раз наоборот. Поначалу она показалась мне замечательной… пока не начала вызывать у меня столько подозрений. Посмотрите, как она ведет себя последние два дня: отказывается отвечать на разумные вопросы, а потом, часа через два, появляется такая спокойная и невинная и говорит, что никак не могла в этом участвовать, потому что ела в модном ресторане, который мы с вами можем позволить себе раз в месяц в воскресенье, и ее там прекрасно запомнили разнообразные влиятельные люди.
– Но ведь это оказалось правдой?
– О да! Но слишком уж все гладко. А потом она оказывается единственной подругой Бэгшот и обеспечивает ее первоклассным адвокатом. Тут что-то не так, сэр. Все это дурно пахнет.
– Может быть, но все это очень неубедительно. Если бы вы были женщиной, я бы сказал, что вы чрезмерно полагаетесь на интуицию.
О господи, ну и оскорбление! – подумал Блейк.
– Послушайте, Джон, вы должны признать, что против нее у вас нет ничего, с чем можно было бы пойти в суд. Что насчет остальных подозреваемых? На них что-нибудь есть? Например, на Роберта Хита?
– Недостаточно. Правда, есть один час… Они с Бэгшот вышли из «Макдоналдса» незадолго до половины второго и вернулись домой. Он оставался там до половины третьего, когда уехал в свою контору. Бэгшот заявляет, что через несколько минут повела девочку в парк.
– И чем, по ее словам, они в течение этого часа занимались?
– Она утверждает – как и он, каждый раз, когда мы его об этом спрашиваем, – что положила девочку отдохнуть, потому что та всегда устает после урока плавания, что Хит, готовясь к собранию, просматривал в гостиной документы и что сама она читала книгу, лежа на кровати у себя в комнате. Это могло быть правдой.
– Если только они не занимались сексом.
– Вам, конечно, виднее, сэр. Если так, то оба они очень хорошо это скрывают. Они оба заявляют, что между их возвращением из «Макдоналдса» и уходом Хита на работу он ребенка не видел.
– Вы завалили дело, Блейк. Вы сами должны это понимать. Это обычное похищение посторонним человеком, как я с самого начала и говорил, и мы никуда не продвинемся, пока кто-то не наткнется на тело, или не придет помощь от общественности, или в ответ на одно из обращений по телевидению.
– Если бы это было насильственное похищение, кто-то что-нибудь да заметил бы, – в очередной раз повторил Блейк. – В субботу в этом парке толпы народа, всё потенциальные свидетели.
– Вы никогда не слышали о незнакомых мужчинах, предлагающих маленьким девочкам конфеты, Блейк? Не поверю.
– Это должна быть Бэгшот в сговоре с Хитом или Макгуайр, – упрямо, словно мантру, которая поможет ему достичь рая, повторил Блейк. – Должна быть.
– Может, вы и правы, но без свидетелей или признания Бэгшот у нас ничего нет. А теперь вам придется ее отпустить. Это не очень-то хорошо, Джон. Это…
– Я знаю, что на вас давят, сэр, – сказал Блейк, делая отчаянные усилия, чтобы не закричать на этого человека.
– Все, что нам нужно, это славный Такой труп, с которым мы сможем продолжить работу, и тогда у нас все будет хорошо.
Боже мой! Да тебе действительно на все наплевать, подумал Блейк. На самом деле ты не испытываешь никакого сочувствия к бедному ребенку. Для тебя это всего лишь дело, которое поможет улучшить статистику раскрываемости преступлений, если мы получим результат, или ухудшить, если результата не будет. Ты – дерьмо.
– Не смотрите на меня так, Джон. Взгляните правде в глаза, она не может быть жива. Прошло слишком много времени, и мы везде искали. Больше искать негде.
– Если только кто-то не держит ее в подвале, договариваясь с покупателем, как в том бельгийском деле.
– Такая вероятность есть, но я в этом сомневаюсь. И даже если вы правы, обнаружить это поможет только случай или непосредственное сообщение кого-то из граждан. Мы сделали все, что могли, проверяя окрестных жителей.
– Мы не можем отступать. Еще рано.
– Разумеется, не можем. Но нам нужно несколько новых линий расследования. Или тело. Что-то, над чем могли бы поработать наши эксперты. Жаль, что детская коляска дала им так мало.
– Только отпечатки и кровь двоих детей, сэр; одна совпала по группе с кровью мальчика, поранившего коленки, а другая почти наверняка принадлежит Шарлотте. В анализе крови ее матери нет ничего, что опровергло бы это.
– Что ж, может, и стоит потратиться на наблюдение. Составьте план и доложите завтра утром на летучке, возьмем его за основу. Но помните, ограниченное, прямое наблюдение. Мне не нужно, чтобы сотрудники караулили Бэгшот в клубах по всему Лондону или пытались пригласить Макгуайр на танцы, чтобы вытянуть из нее признание. Понятно?
– Да, сэр. – Блейк развернулся и направился к выходу, но когда он уже потянулся к дверной ручке, его остановил голос суперинтенданта.
– Теперь о другом: как успехи у Кэт Лейси?
Блейк остановился и секунду, показавшуюся ему минутами, смотрел на дверь, прежде чем нацепил маску безразличия. Потом повернулся:
– Неплохие, сэр. Она умеет разговорить свидетеля и очень расторопная.
– Не создает трудностей, а, Джон? В участке.
– Нет, сэр. Насколько мне известно.
– Рад это слышать. С такой внешностью и приятными манерами они достаточно полезны, чтобы убалтывать подозреваемых или нравиться присяжным, но доставляют чертовски много хлопот, если не в состоянии держать ноги вместе. Но может, они меньше виноваты, чем те идиоты, которые рискуют перспективой хорошего продвижения по службе ради минутного удовольствия. Но вы знаете это не хуже меня, верно, Джон?
Блейк промолчал.
– Ладно. Можете идти.
Чувствуя, что его глаза вот-вот выскочат из орбит, Блейк покинул кабинет суперинтенданта и направился к себе. Вероятно, он заслужил предостережения, но, получив его от этого выбившегося из грязи засранца, Блейк испытывал желание кого-нибудь ударить.
Два с половиной часа спустя, когда в дверь заглянул Сэм Хэррик, он все еще кипел от гнева.
– Да? – проворчал он, когда Сэм открыл рот, чтобы задать вопрос. – Тебе чего надо?
– Меня послал к вам сержант по задержанным, сэр. Через пятнадцать минут мы отпускаем Бэгшот. В полпервого. И этот зануда Хэнтон снова звонил, чтобы напомнить о времени.
– Я знаю, знаю. Иду.
Он спустился туда, где находились камеры, нашел нужный документ и ждал, пока сержант приведет Бэгшот. Блейк мог отпустить ее без этой встречи, но ему хотелось, чтобы девица знала: он с ней не закончил.
Она медленно шла по коридору тошнотворного цвета, по обе стороны которого располагались закрытые двери, и казалась очень маленькой и очень упрямой. Он знал, что она что-то от него скрывает, но не сумел узнать что. Он снова вспомнил соседку, которая настаивала, будто в субботу видела Бэгшот и ребенка по дороге в парк. Бэгшот катила коляску, но соседка была абсолютно убеждена, что видела и девочку. Плачущую и кричащую, но вполне живую, когда они вместе шли по тротуару. Блейк знал, как легко такие старые курицы, вроде его свидетельницы, путают дни, но она твердо стояла на своем. Он с трудом удержался, чтобы не встряхнуть ее и не заставить признать, что она могла видеть Бэгшот и коляску, но не ребенка. Он старался изо всех сил.
Кроме того, он вспомнил о «голубом» инструкторе по плаванию, который здорово нервничал во время беседы, пока не понял, что его расспрашивают о Бэгшот и о том, как она обращалась с девочкой, а не о его личной жизни. Эта нервозность показалась Блейку весьма подозрительной, и он решил копнуть поглубже. Тогда парень сломался и признался, что привлекался за распространение наркотиков и еще подростком отсидел в Фелтэме. Блейк послал сотрудника проверить эти сведения, и причина нервозности стала совершенно ясна. В спортивном клубе, где он работал, торговали не только анаболическими стероидами, но и героином, и кокаином, и амилнитратом, и бог знает чем еще. Он передал информацию отделу по борьбе с наркотиками. Инструктору по плаванию, возможно, уже предъявили обвинение, но это Блейка не касалось.
Успокоившись, парень дал абсолютно недвусмысленную характеристику Бэгшот: заявил, что она была в прекрасных отношениях с девочкой, которая ее обожала и на теле которой он никогда не видел никаких следов травм. Блейк надавил на него в этом вопросе, даже упомянул про синяки на руках Шарлотты, но гей держался своих показаний и сказал, что никогда никаких синяков ни на руках, ни на других местах у нее не видел. Антония заметила их вечером в воскресенье, так что, возможно, за неделю, к следующему уроку, они сошли. Но попотеть-то с парнем все равно пришлось.
– Ну, Ники? – сказал Блейк, когда она остановилась перед ним. – Как чувствуешь себя?
– Уставшей, – ответила она без видимого возмущения. – Как я уже говорила, в соседней камере сидел пьяный, который полночи пел, а вторые полночи блевал. О чем еще вы хотите меня спросить?
– Ни о чем, дорогуша. Мы тебя отпускаем, – сказал он, наблюдая, как ее лицо, словно солнечным светом, озаряется надеждой.
– Значит, вы ее нашли?
– Нет. Пока нет.
Ее лицо померкло, окаменело.
– Почему нет? – Она пристально посмотрела ему в лицо, словно надеясь прочитать на нем ответ. – Не так уж много мест, где она может быть. Вы должны искать. Она может быть…