Текст книги "Круг замкнулся (СИ)"

Автор книги: Наташа Кокорева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

–19–. Стел

От лагеря тянуло смолистым дымом. Стел осторожно коснулся столетней сосны – кора зашелестела под пальцами, будто сухим языком лизнула. Напоенная янтарным сиропом заката, она согревала ладони, и хотелось обнять могучий ствол, вжаться в него щекой и дышать. Дышать.

Впереди зашуршало. Стел выглянул из-за дерева и замер. Рассеянный свет у дальнего края лужайки скрадывал тонконогую лань. Трепетали мягкие крылья носа, блестели орешины глаз. Тревога звенела в каждом изгибе поджарого тела.

– Смотри, сколько там хвороста! – воскликнула за спиной Рани.

Лань прыгнула за куст терновника и исчезла, будто привиделась. Только качаются низкие ветви, и в косых лучах мерещится человеческий силуэт.

– Ты спугнула лань, – с досадой вздохнул Стел и шепнул: – Посмотри...

– На что? – Рани шагнула к нему и опёрлась о ствол точно рядом с его рукой – не коснулась, но пальцы почувствовали её тепло.

– Видишь там человека? – выдохнул Стел ей на ухо.

Узкие плечи вздрогнули от его дыхания, и она коротко кивнула, еле слышно произнеся:

– Ласточка. Следит за нами от лагеря, – а потом громко заявила: – Нет тут никакой лани!

Стел отвернулся от лужайки, спиной ощущая щекотку слежки – противно, будто холодная слизь стекает по коже.

– Я за хворостом, – не дожидаясь ответа, Рани полезла в бурелом.

Постояв немного, Стел двинулся к открытому пространству вдалеке, чтобы избавиться от мерзкой слежки. Теперь он явственно чувствовал взгляд, краем глаза ловил движения преследователя. Кто приставил к нему сироту, Рокот или Слассен? Зачем? Рани заметила сразу, а он, нечего сказать, хорош!

Травянистый склон полого спускался и кончался обрывом, будто упирался в синее небо. Стел замер, не решаясь выйти из-под защиты деревьев, как вдруг...

… горло стянула верёвка.

Стел вцепился в неё руками, дёрнулся – резануло глубже, ободрало кожу. Вдох. Вдох! Но только духота, будто воском залеплены ноздри. И сипение вместо крика.

– Если я задушу тебя, твои рыцари уберутся восвояси? – нежно промурлыкало над ухом.

Стел попытался высвободиться, мотнуть головой, но нападавший резко притянул его к себе.

– Отвечай! – Петля на шее чуть ослабла, готовая в любой миг затянуться обратно.

– Не уберутся, – прохрипел Стел. – Даже не заметят.

– А на рассвете завирался, будто это твоими стараниями вы здесь!

Стела развернуло так резко, что в шее опасно хрустнуло и стрельнуло в голову. Он узнал моложавое лицо того паренька, что смотрел сквозь заклятие. Верёвка, намотанная другим концом на загорелую руку, крепко держала на расстоянии горячего вдоха.

– Я говорил правду! – выдохнул Стел.

Парень рванул руку – и они чуть было не столкнулись лбами.

– Лес благословил нас… – передразнил он, высовывая плоский кончик языка. – Старый ярмарочный фокус. Не увидеть, если не знать секрета. Но я-то знаю! Сам такие показывал, причём без магии, с настоящими зеркалами. Да я ещё на поляне мог всем раскрыть твой обман..

– Я не хотел… крови, – задыхаясь, выдавил Стел.

– И я не хотел. – Парень чуть отпустил верёвку, и Стел смог наконец-то вдохнуть. – Потому и уговорил Ковыля смириться хотя бы на словах.

Стел прижал к груди подбородок, разминая шею.

– На словах? И ты так запросто мне это говоришь?

Парень оскалился, сверкнув белыми зубами, в землистых глазах мелькнуло что-то звериное.

– Либо ты убедишь меня, что тебе можно верить, либо мы не дадим строить храм.

– И каким образом вы не дадите? – Стел постарался, чтобы в голосе не прозвучало насмешки.

– А вот это уже не твоё дело. – Большеватый рот растянулся в задорной улыбке.

– Разве Лес позволит вам убивать тех, кто не нападает? – сощурился Стел.

Парень дёрнул верёвку, вновь стягивая горло Стела, и прошипел:

– Это подло – использовать нашу веру, чтобы навязать нам свою!

С диким гиканьем что-то грохнулось сверху, и они кубарем покатились по крутому склону. Смешались небо и земля. Прелые листья набились в рот, колени заскользили по острым камням, локти ободрало огнём. Удар головой о ствол, глухая боль в грудине, хруст – только бы не рёбра! Кувырок, ещё переворот – и громкий треск разрываемой ткани.

Верёвка на шее натянулась, – Стел едва успел сунуть под неё пальцы обеих рук – и всё замерло.

Спасла рубаха, зацепившаяся за крючковатый корень, а верёвка удержала паренька от падения с обрыва, до которого оставался десяток шагов – и всё! Внизу река, камни… и поминай как звали.

В спину незадачливого удушителя дикой кошкой вцепилась всклокоченная Рани. Она упиралась в его бёдра босыми ногами, пальцами давила горло. Парень перекатился, отбросив ненужную теперь верёвку, и рывком уложил Рани на обе лопатки. Она бессильно зарычала и плюнула ему в лицо. Он поморщился, но вдруг расхохотался и убрал руки, локтем вытирая глаза.

– А с такой дамой сердца ты не пропадёшь, проповедник! – Парень прыжком вскочил на ноги и подал ей руку.

Рани помощь не приняла, поднялась сама и огрызнулась, отплёвываясь от земли:

– Какая я тебе дама?!

– Вот какая-то такая дама в мужицких штанах. – Он невозмутимо отряхнул руки и добродушно улыбнулся, мелкие морщинки собрались вокруг глаз, и Стел вдруг понял, что этот «мальчишка» давно уже не мальчишка.

Только теперь в полную силу зашумела в ушах недавняя близость смерти и внезапное спасение.

Рани! Отчаянная… Кто кого должен спасать?

Он широко шагнул вперёд, закрывая её собой и оттесняя подальше за спину.

– Да не бойся, не буду я никого убивать! – фыркнул парнишка. – Ты прав, Лес не позволит, пусть и половина крови во мне степная. Мне нужно понять, зачем вы на самом деле пришли и кто вы такие. Эта девчонка заставила меня несколько переосмыслить ваш рыцарский орден...

– Я не рыцарь, а учёный. И это не девочка, а мой подмастерье Рас, – на всякий случай Стел озвучил их легенду.

– Нужно быть слепым, чтобы не увидеть в ней девчонку! – парень многозначительно подмигнул.

– Действительно. Нужно быть слепым, – раздался за спиной низкий голос Рокота.

Стел содрогнулся. Спина покрылась испариной, внутренности опалило огнём. Стел успел только обернуться, чтобы увидеть, как предводитель схватил Рани прямо за стёсанный локоть и вздёрнул вверх. Щёлкнул плечевой сустав, но Рокот стиснул её другой рукой и оторвал от земли. Будто громадная пантера схватила тощего котёнка.

– Ты не просто девчонка… – тихо прорычал он, встряхивая её хрупкое тело и прожигая чёрным от гнева взглядом. – Ты та самая шваль, из-за которой погиб мой лучший, мой любимый оруженосец. Больше того, я пожалел тебя дважды. Дважды! Ещё когда ты была подстилкой головореза Рута – ещё тогда тебя нужно было убить вместе с другими его прихлебателями. Тогда и Ларт был бы жив!

Он с силой отбросил Рани на траву и отряхнул руки, будто испачкался.

– Да как ты смеешь! – Стел схватил его за плечо.

Рокот с разворота отбросил его к широкому дубу.

– Как ты смеешь приводить в мой отряд это?! – рявкнул он.

– Она мой подмастерье, – отчеканил Стел. – И я требую к ней уважения.

– С каких это пор гулящих девок обучают магии?

– С тех самых пор как рыцари святой веры колдуют!

Рокот отступил.

– Я знал, что ты мягкосердечная тряпка, как твой отец. Но не думал, что ты опустился настолько. Я бы вас обоих выгнал из отряда, но дело ещё не закончено. Так что просто предупреждаю: если из-за шлюхи я потеряю ещё одного рыцаря или оруженосца – ей не жить.

– Суровые у вас нравы, – присвистнул лесной паренёк, с горящими глазами наблюдавший стычку.

– Рыцари святой веры как волки: режут паршивых овец, чтобы выживали здоровые. – Рокот оправил плащ и оценивающе взглянул на незваного гостя. – Какие тайные дела у тебя с этим магом? – он указал на Стела.

Парень покачал головой:

– Никаких тайн. Беседовали о путях Сарима. – Он прошёлся вразвалку, словно актёр на подмостках. – Обсуждали разумность идеи построить для нас храм.

– И что тебе кажется в ней неразумным?

– Теперь уже ничего, – он поднялся на цыпочки и хлопнул себя по бокам. – Если эта маленькая деталь сделает нас всех здоровыми овцами...

Рокот внимательно всмотрелся в него.

– Скажи, мальчик, уж не ты ли здесь всё решаешь вместо старейшины? А то мы только что обсудили с ним детали, а вы тут что-то ещё выясняете за нашими спинами, – он выразительно полоснул глазами по Стелу.

– О нет, я не вправе решать за моего отца! Ковыль истинный Сын Леса.

– Очень на это надеюсь, – весомо заметил Рокот. – Потому что из-за нарушения нашего с ним договора, всем будет только хуже.

– Не сомневаюсь, – сладко улыбнулся парнишка.

Рокот хмуро бросил Стелу:

– Тебя это касается в первую очередь. – Развернулся и широким шагом пошёл наверх, к лагерю.

Алый плащ с жёлтым солнцем, проколотым насквозь мечом, вился за широкими плечами. Воздух искрил от гнева, местный паренёк поглядывал выразительно и явно что-то собирался сказать – не сейчас. Всё это подождёт. Стел бросился к Рани, которая сжалась в комок за высоким корнем дуба и мелко дрожала.

– Тише, тише. Я здесь, с тобой, – он присел на корточки и попытался погладить её по плечу, но она вскинула руку, больно ударив его по подбородку.

– Не трогай меня! – всхлипнула Рани и отползла дальше.

– Да подожди ты! Я не верю ни одному его слову… – Стел замолчал, наткнувшись на её колючий взгляд исподлобья.

– Зря, – прохрипела она и поднялась, глядя на него сверху вниз. В её взгляде больше не было боли и слёз – только холодное, колючее безумие. То самое безумие, с которым он встретился на мосту. – Ты так и не понял? Ларта убила я.

Надтреснутый голос клочьями повис на тяжёлых ветвях и слышался в скрипе при каждом порыве ветра.

Ларта убила я.

Ларта убила я.

Горечь сочилась от этих слов такая, что на глазах выступили слёзы, а рот наполнился тошнотворной слюной.

– Нет, – Стел качнул головой. – Рокот отрубил Ларту голову.

– Из-за меня.

Будто камень с обрезанной верёвкой ухнул на дно.

– Из-за Кодекса, из-за собственного упрямства, из-за желания утвердить свою власть – из-за чего угодно, только не из-за тебя!

– Хватит меня защищать. Хватит. Поиграл и хватит. – Тонкая верхняя губа поднималась, будто в оскале, а ноздри раздувались от напряжения. – Он прав, а ты зря остановил меня на мосту. И сюда притащил – зря. И заново научил чувствовать – тоже зря!

Рани попыталась убежать, но Стел изо всех сил прижал её к себе и держал, пока она не перестала биться в его объятиях. От неё пахло степью. Горькой полынью, холодным ветром, гарью костров. Пульс её тела отдавался на подушечках пальцев, и казалось, будто её сердце горит на его ладонях и медленно замедляет ритм. Стынет.

Рани не вырывалась, но и не обнимала в ответ.

– Ты путаешь жалость с любовью. Это унижает. Это могло быть больно, если бы я ещё чувствовала боль.

Он отстранился, но она не позволила ему ответить – развернулась и побежала. Лес схлопнулся за её спиной.

Стел попытался сглотнуть, но рот пересох до горечи. И оставалось только смотреть на покачивание ветвей, мерно сходящее на нет.

– Отпусти её.

Лесной мальчишка стоял и смотрел на них?! Стел резко обернулся, но в тёмных глазах цвета мокрого пепла увидел столько сочувствия, что гневный крик замер.

– Ты можешь её отогреть. Ты можешь её рассмешить. Тебе покажется, что она оживает. – Он ронял слова будто капли драгоценного вина, но они растворялись в бескрайнем мутном болоте. – Потом ты оттолкнёшь её. И это её убьёт. Это её последняя попытка жить. Не трать попусту.

– Ты ничего не знаешь, – поморщился Стел.

– Боюсь, я вижу побольше тебя, – уголки его губ опустились и от носа протянулись глубокие морщины.

– Кто ты? – Стел не хотел говорить с ним о Рани.

– Вьюрок, сын Ковыля, Отца деревни Приют. Мать степнячка, но я не помню её и никогда не встречал, хоть и бывал в степях не раз. Я и ваших городах бывал. Потому и знаю побольше тебя. И вижу получше.

– И что же ты видишь? – устало спросил Стел.

– Хорошего парня, который боится думать своей головой.

Стел вздрогнул – эти слова постоянно твердила ему Агила.

– Зачем ты пришёл с рыцарями? – Вьюрок не позволил ему ответить.

– Это моя работа, – пожал плечами Стел. – Мне приказали.

На душе было до того муторно, что не осталось сил говорить и что-то пояснять. Тянуло за грудиной, болела шея, саднили свежие синяки. Но Вьюрок оказался на редкость прилипчив.

– И только? – не унимался он.

Пришлось признаться с неохотой:

– Я всегда мечтал увидеть лес.

– Тогда открывай глаза пошире – и смотри. – Вьюрок подтолкнул его в спину, к полянке, заканчивающейся обрывом.

Сосны чертили длинные тени по сочной изумрудной траве. Крохотные мошки и пушинки плыли в золотистых лучах, медленно кружа над прозрачными от солнца былинками. Туда-сюда сновали мелкие пташки с огненными грудками и чёрными прострелами на боках: то выскакивали в погоне за мошкарой, то с головой ныряли в заросли.

– Дыши. Думай. Дойди до края. Загляни за край. – Вьюрок крепко сжимал его плечи, не позволяя обернуться. – Я не знал, что среди горожан водятся такие как ты. Я верю, что ты не хочешь крови и клялся от чистого сердца. Я редко ошибаюсь в людях. Боюсь только, ты не сможешь сдержать всех своих обещаний, как бы сильно тебе этого ни хотелось.

Холодный ветер скользнул в прореху мокрой от пота рубахи. Стел оглянулся – за спиной никого не было. В голове звенела тишина. Сняв сапоги, он прошёлся по влажной траве – птицы прыснули в стороны – и сел на краю обрыва. Ветер взъерошил волосы, тонкими иглами пощекотал голые пятки. Внизу, круто огибая холм, на солнце искрила река. Вдоль берега белели соцветия осоки, а за ними, до самого горизонта, сотней оттенков золота переливался ковыль, будто россыпь зернистого песка. Среди пологих волн извилистой лентой мелькала степная река.

Он не сможет сдержать обещаний.

Сарим, прости и помоги.

Но ответом только тишина.

–20–. Белянка

Пламя свечей сплеталось с лохмотьями темноты по ту сторону сомкнутых век, скручивалось клубками разъярённых змей. Жар поднимался изнутри, опускался от потного одеяла, опутывал сердце, язык, мысли, прожигал горло. Иссушал.

За окном светлело, и мозолистые пальцы тётушки Мухомор отбрасывали пряди со лба Белянки, смачивали душистым отваром лицо, подносили к губам тёплое молоко на меду и терпком настое. Тонкий свежий запах мелиссы рассеивал ночные кошмары, прочной нитью тянул в мир солнца, дождей и тихого говора ведуньи:

– Девочка моя, доченька. Мышка моя. Мы с тобой справимся. Всё у тебя будет, девочка моя, всё будет. Только держись! Никогда не сдавайся, слышишь? Живи, покуда не пришло твоё время, во что бы то ни стало – живи!

И Белянка послушно цеплялась, карабкалась вверх и не думала о том, что ждёт по ту сторону сомкнутых век, по ту сторону плотно закрытой двери.

Каждое утро Горлица меняла букет голубых подснежников в широкой глиняной чашке на подоконнике и молчала. Но Белянка не держала на неё зла и знала, что цветы эти – от чистого сердца.

Жар отступил в день первой грозы. В день, когда подснежники сменились круглолицыми одуванчиками. Они смотрели упрямо и жизнерадостно, подбадривали горьковато-медовым запахом. И Белянка щурилась им в ответ, улыбаясь небывалой лёгкости в руках, ногах и груди – ломота, удушливый кашель и боль ушли, оставив лишь слабость.

Дверь распахнулась, – брызги дождя упали на земляной пол – и на пороге замерла тучная фигура тётушки Мухомор. Пару мгновений она вглядывалась в лицо Белянки, а потом перехватила улыбку – на румяных щеках появились ямочки, тёмные глаза блеснули:

– Громыхает – на радость!

Белянка медленно вдохнула свежесть далёких молний, тяжесть влажных листьев, травы и земли и приподнялась. Долгий раскат грома рассыпался над лесом.

– Не так быстро, девочка моя, – покачала головой ведунья. – Тебе ещё пару дней лежать – сил набираться. А сейчас – горячий суп и молоко.

– Только не молоко! – сморщилась Белянка.

Тётушка Мухомор нахмурилась, но тут же расхохоталась:

– Она ещё и недовольна, что её от самого края оттащили! Молоко ей, видите ли, надоело! – ведунья всплеснула руками и закружилась у очага. – Хорошо, будет тебе чай. Самый вкусный чай тебе будет!

Белянка откинулась на опостылевшие подушки и с наслаждением потянулась. Хотелось жить. Хотелось пробежать по мокрой траве, рассмеяться в лицо небесным огням, раскинуть руки и дышать. Просто дышать. И не помнить. Ничего не помнить.

С очередным раскатом грома в раскрытую дверь вошёл Ловкий.

– Можно? – постучал он в дверной косяк.

– Явился – не запылился! – выдала тётушка Мухомор, наливая в миску горячий суп, над которым белела завеса пряного пара: тимьян, петрушка, морковь.

Рот тут же наполнился слюной, и Белянка окончательно убедилась, что хворь отступила.

– Отживела! – вымучено улыбнулся Ловкий и сразу плотно сжал губы.

Лицо осунулось, скулы заострились, а россыпь огненных искр погасла в когда-то смешливых глазах. Даже медовые вихры, прибитые дождём, казались усталыми.

– А ты – наоборот, – Белянка мотнула головой, отбрасывая волосы, и приподнялась на локтях.

Брат небрежно махнул рукой, пересёк широкими шагами комнату и присел на край постели:

– Не бери в голову – время такое. Забот много – рук мало, – он осторожно коснулся её лба, ткнул указательным пальцем в кончик носа и легонько сжал ладонь. – Как ты? Я заходил, но ты всё время спала.

– Я… выспалась, – улыбнулась она, поглаживая большим пальцем его кисть, и кивнула за окно: – А что там?

Несмотря на старания, голос дрогнул.

Ловкий пожал плечами:

– Готовимся, тренируемся, прячем запасы в тайниках. Напугала нас твоя тётушка Мухомор – мало не покажется!

– А как Стрелок? – не сдержалась Белянка.

Ловкий на мгновение зажмурился и отвёл глаза.

– Болеет. Ласка так всем объявила. Так что за старшего теперь я – даже смешно, – он невесело хохотнул.

– А она довольна? Счастлива? – Белянка продолжала рвать себе сердце.

Ловкий тяжело вздохнул и промолчал.

– Прости, – прошептала она.

– Нет, ничего, – он принялся изучать сухую траву на полу. – Я просто не знаю – я не вижу её. Не хочу видеть. Она всё больше по хозяйству кружится. Да и у меня дел по горло – не до того.

«Не смыть ледяной водой, не убежать по земле, не забыться бесчисленной работой», – вспомнились слова тётушки Мухомор.

Белянка погладила брата по плечу и осторожно начала:

– Ты бы поговорил с ней. Откровенно. Быть может…

– Не может! – зарычал он и резко повернулся: – Она выбрала, решила, наколдовала – что тут ещё может быть? Она же наколдовала?

Белянка кивнула и откинулась на подушку.

– Хватит, – подошла тётушка Мухомор. – Белке есть нужно. И спать. А Ласка подождёт – это сейчас не главное.

Ловкий встал и широкими шагами вышел из хижины. Белянка не смотрела ему вслед.

– Не бери в голову, – ведунья поставила миску на лавку. – Поешь.

– Да. Спасибо, – зажмурилась Белянка.

Слёз не было – только болезненная лёгкость во всём теле.

За окном грохотал ливень, сёк бревенчатую стену, прибивал прошлогодние иглы к земле. Вспышки бледного света выхватывали из темноты перемёт, унизанный связками трав.

Через несколько дней придётся взглянуть правде в глаза.

Но не сейчас. Не теперь.

Сколько ни натягивай одеяло на голову – от жизни не спрячешься. Уже к вечеру перед избушкой гомонила толпа.

– Что им надо? – сквозь сон Белянка услышала надтреснутый голос Горлицы.

В ответ закряхтели половицы, и охнула у окна лавка от тяжести тётушки Мухомор.

– Меня требуют, – вскоре заключила она, видимо, послушав болтовню, и со вздохом откинула крышку сундука.

Белянка приподняла одеяло, выглянула одним глазом.

– Здесь сиди! – шикнула на неё тётушка Мухомор и вдруг показала язык. – Не высовывайся.

Когда Белянка мелкой только перебралась жить в колдовскую избушку и шарахалась каждой тени, тётушка Мухомор так же смешно дразнилась и они вместе хихикали. Но сейчас было тревожно и не до смеха.

Вытащив из сундука шерстяной платок, ведунья укуталась и вышла на порог, Горлица тенью скользнула за ней. Белянка немного полежала, но потом не выдержала, медленно села, опустила босые ноги на земляной пол. Холодом пробрало до костей, но Белянка решительно встала, прошлась до окна. Голову вело, и сумрак избушки плыл разводами.

– … раз она приворожила Стрелка, так пусть отворожит! – пищала Холщова, сухая как коряга старая дева. – А не хочет, так привяжите её на пару деньков к дереву без еды и воды – мигом захочет!

Сердце Белянки заколотилось в ушах, запылали щёки. Быть может, деревня заставит Ласку снять приворот? И тогда...

Белянка забралась с ногами на тёплую ещё деревянную лавку – похоже, здесь сидела тётушка Мухомор – и осторожно высунулась в окно.

– Белка не ворожила Стрелка! – гаркнул Ловкий и стукнул ясеневым посохом о землю – даже взметнулась лежалая хвоя.

Белка?..

Вздрогнув, она поспешно спряталась и прижалась спиной к бревенчатой стене. Сельчане кричали зло, яростно, но значение громких слов вязло в шуме хлынувшей в голову крови. Губы задрожали и невольно поджались от обиды. Они обвиняют её? Белянка закусила язык, чтобы не разреветься.

– А тебе это только на руку, Ловкий, – басил Боровиков, отец Ласки и глава самого богатого семейства в деревне Луки. – Бегаешь теперь сам с ясеневым посохом, командуешь!

– Я названый брат Стрелка! И пока он не в силе – отвечаю за деревню я! – Белянка не видела сейчас брата, но представляла, как насуплены его мохнатые рыжие брови, как напряжена до глубоких морщин верхняя губа.

– Так отвечаешь, что нижетуровцам пообещал десяток наших охотников прислать?! – Боровикова поддержал согласный хор – пожалуй, это подали голоса семьи сыновей, отправленных в Нижнюю Туру.

– Стрелок решил бы так же! – огрызнулся Ловкий.

– Стрелок и последние запасы им к празднику отдал, и сам чуть не посватался за внучку старого Кряжа! – это уже верещала дородная хозяюшка Боровикова.

– А, может, сестрица твоя его приворожила, чтобы тебе руки тут развязать?! – вновь прорезался писк Холщовой.

– Такого безусого юнца, как Стрелок, нельзя было ставить Отцом деревни! – заявил Боровиков. – У него одни бабы на уме!

Вот оно ради чего весь шум! Боровиков всегда норовил спихнуть Стрелка...

– Довольно, – низкий голос тётушки Мухомор далёким громом раскатился над лесом. В воздухе заструился привкус ночного ливня, и толпа послушно притихла.

«Сейчас выдаст!» – прострелило Белянку. От страха онемели ступни и кисти, в груди тошнотно защекотало, будто зашевелились лохмотья склизкой речной тины. Они предупреждали, что все поверят клевете Ласки! И никто не защитит безродную Белку.

Так противно жалеть себя. И так трудно от этого удержаться, когда больше никто тебя не пожалеет.

И даже не пощадит.

– Никто Стрелка не ворожил, – соврала тётушка Мухомор.

Да так соврала, что Белянка и сама поверила: никто не ворожил, это всё почудилось в горячке.

– Стрелок болен, – скорбно продолжила тётушка Мухомор. – Болен он тяжело, но главное – заразно. Кто дорожит собой – не суйтесь в его землянку. – Горестный стон пронёсся по толпе и стих под натиском колдовского голоса: – Но я вылечу его! Пока болен Отец деревни Луки, ответ перед Лесом и перед людьми держу я, Ведунья деревни Луки.

– Ты, а не этот зелёный молодчик! – Боровиков распыхтелся, в страхе растерять поддержку сельчан.

– В день проводов Серого на запад я нарекла Отцом деревни Стрелка, последнего из рода, – спокойно возразила ведунья. – И Лес принял его как своего истинного Сына. Когда Стрелок встретил четырнадцатое своё лето, он выбрал в побратимы Ловкого, и Лес запечатлел их родство. Так что Ловкий действует от имени Леса, от имени Стрелка и от моего имени.

– Раз от твоего имени, тётушка Мухомор, – раздался протяжный женский голос, – то скажи, пошто моего сына отправили в Нижнюю Туру.

– С юга беда идёт, – объявила тётушка Мухомор. – И первой на пути врагов стоит Нижняя Тура. В чужой деревне ваши сыновья защитят родную.

– С юга беда идёт, а мы защитников соседям отдаём!

– Мы живы пока едины. Едины с Лесом и едины между собой.

– Но Ласка… – начала было хозяюшка Боровикова, но затихла под нарочито громкий кашель супруга.

Сельчане потихоньку расходились, тётушка Мухомор вернулась в избушку, поворошила угли в очаге, подпалила лучину. Горлица, по обыкновению безмолвная, устроилась в углу починять рубаху, будто ничего особого и не произошло.

– Спасибо, – хриплым после болезни голосом выдавила Белянка.

Обе ведуньи встрепенулись, в сумраке удивлённо мерцали глаза бликами огня.

– Вы не выдали меня, – смущённо пояснила Белянка.

– Мы живы пока едины, – мягко рассмеялась тётушка Мухомор.

Белянка тепло ей улыбнулась:

– Только на твоём слове всё и держится, тётушка.

Но та лишь покачала головой:

– Нет, девочка моя, всё держится, пока с нами Лес.