Текст книги "Сильванские луны"

Автор книги: Натанариэль Лиат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Пролог: Скоро

Хмурое весеннее утро, спрятанное за тучами, было немногим светлее ночи. Мир, разбитый и продрогший, пробуждался тяжело, словно человек, который дурно спал и проснулся уставшим.

Отти́йская армия уже почти закончила переправу. Командиры не торопясь выстраивали своих людей в боевой порядок, спокойно поджидая с того берега реки последние части. Куда им было спешить? У них впереди было всё время в мире, а позади не лежала их столица, беззащитная, как ждущий мата шахматный король.

Вести, долетающие досюда, рассказывали, что жители спешно покидают пустеющий, замерший в ожидании удара У́рсул. В блистающей Леока́дии сейчас, должно быть, пьют за победу, которую уже считают своей, и шутят о том, как Регина Первая повесит у себя над камином шкуру сильва́нского медведя… Ле́ксий стиснул зубы. Тише, маг. Прибереги свою ярость, она тебе потом ещё пригодится.

Ветер надувал флаги над головами конных, как паруса. Среди двуцветных полотнищ белым чаячьим крылом трепетал личный штандарт королевы Регины.

Флаг О́ттии, голубая полоса над чистой белой – небо и снег. Как же мало они походили на это небо и этот снег – полурастаявший, грязный, растоптанный людьми и конями, размытый серым, как весь сегодняшний мир, дождём…

Лексий поймал себя на том, что тщетно ищет во вражеском строю знакомую фигуру. Рука сама дёрнулась к карману проверить, там ли ещё кольцо, но он силой заставил её опуститься обратно и запретил себе смотреть.

Поодаль шумела и буйствовала вспухшая от дождей и талых вод река. От одного этого звука у Лексия до сих пор пальцы сводило от холода. Где-то позади сильванские воины забрасывали снежной слякотью и без того почти потухшие костры.

Скоро. Уже совсем скоро…

Странно, но вот сейчас, именно сейчас, в эту секунду, он даже почти совсем не боялся. На ум издалека, словно совсем из другой жизни в другом мире, пришло осознание, от которого ему захотелось рассмеяться: это ведь совсем как экзамен. Помнишь? Когда накануне страшно так, что, кажется, поседеть готов, а утром просыпаешься с одной только мыслью: «Пусть будет что будет, только поскорее бы…»

Ларс прищурился на низкое, тяжёлое небо и сказал:

– Снег пойдёт.

– Я тебя умоляю, – почти зло отозвался Э́лиас, которому сейчас сгодился бы любой повод для ссоры, – нашёл время для светских бесед! Может, ещё о поэзии поговорим?

Лексий смолчал. В душе он был рад хоть снегу, хоть граду – лишь бы не снова дождь. Хватит. Его и так уже было более чем довольно.

В отсыревшей голой роще по правую руку совсем по-весеннему наперебой галдели птицы. Где-то там, по другую сторону непроницаемого облачного щита, утреннее солнце сияло чисто и ярко.

Часть первая: В чужом краю

Глава первая: Переход

Апрель всегда был для Алексея самым тёмным временем петербуржской весны. Легендарных белых ночей было ещё ждать и ждать, зато даже на ясные дни уже дурным предзнаменованием ложилась длинная чёрная тень грядущей сессии. Да, теперь этот страшный зверь уже не так пугал, как два года назад, но всё равно не сулил ничего хорошего.

Они с Радомиром вместе шли на метро. На самом деле, в последние годы они не так уж часто что-то делали вместе. Забавная всё-таки штука этот Питер: вроде и живёте в одном городе, а всё равно можете не видеться месяцами. То ли дело было раньше, дома, когда они мальчишками жили всего в квартале друг от друга, и после школы всегда можно было забежать к Раду в гости на тётьМашин суп… Теперь друг снимал комнату где-то на самом верху синей ветки, Алексей обитал в общежитии на Васильевском острове, и обед себе давно уже приходилось готовить самому – правда, признаться, к третьему курсу он так толком и не научился.

Нет, концерт сегодня всё-таки был классный, но всё равно было здорово выйти из мигающей истерическим светом душной толчеи в прохладные, сырые от недавнего дождя сумерки. В последнюю пару часов вокруг Алексея слишком много кричали, хотя что уж там, он и сам так орал, что подозревал, что назавтра вообще говорить не сможет. Так забавно: вот живут себе люди, живут – тихо, спокойно, ходят на лекции, на работу, гуляют с собаками и девушками, а потом платят деньги за то, чтобы тесно набиться в замкнутое пространство, поглазеть на людей с гитарами и покричать во весь голос. Может, в такие моменты они просто дают выход подсознательному желанию заорать, которое в другое время подавляют? Оно наверняка нет-нет да и возникает у каждого, особенно, скажем, с утра в полной злых и потных людей маршрутке или там когда тебе вставать к первой паре, а ты ещё даже не ложился…

– Может, проспать завтра риторику? – задумчиво спросил Алексей у вселенной.

– Почему у тебя вообще возникают сомнения по этому поводу? По-моему, ответ очевиден, – хмыкнул Рад.

В самом деле, риторика была одним из тех удивительно полезных предметов, которые наверняка попадают в учебный план просто из опасения, что если у студентов будет слишком много свободного времени, они, не ровен час, создадут своё тайное общество и мир захватят.

В эту пору Невский и тот по своим меркам был почти безлюден. Шуршащие в ночи автомобили разбрызгивали лужи с отражениями фонарей.

– Конфликт чувства и долга.

– Тоже мне, герой французской классицистической драмы! Гони долг в шею. Уж лучше дома спать, чем на паре.

Рад частенько говорил жуть какие мудрые вещи. Алексей иногда подумывал начать за ним записывать.

Тусклые лампы в подземном переходе, куда они как раз спускались, электрически жужжали и подмигивали, словно вообразили себя декорациями фильма ужасов. Впрочем, даже будь Алексей самой что ни на есть трепетной девой, рядом с Радомиром ему и то страшно не было бы. Рад – он сам кого угодно мог напугать, с его-то плечищами! Он был из тех людей, с которыми безопаснее пожимать руку, чем обниматься, потому что лучше уж ненароком лишиться пары пальцев, чем всех рёбер разом…

Одно время Рад ходил в зал, но потом перестал, когда нашёл очередную работу – в области грузоперевозок. Рассказывал, что когда целый день таскаешь какой-нибудь истинно петербуржской интеллигентной бабуленции её фортепьяно, комод и полное собрание трудов Льва Николаевича Толстого на восьмой этаж дома, где лифтом даже не пахнет, то ни на какую штангу потом смотреть не хочется… Да и надобность, в общем-то, отпадает. В эффективности метода сомневаться не приходилось – играй Рад, ну, скажем, норвежского ярла в какой-нибудь нордической мыльной опере, рейтинг сериала мгновенно подскочил бы до небес за счёт восторженных девиц. Тем более что у него и лицо было подходящее – хорошее такое, открытое лицо с красивыми крупными чертами…

Сам Алексей, к своему прискорбию, не имел счастья наблюдать в зеркале ничего примечательного. Так, вполне посредственная голубоглазая физиономия, не урод, и на том спасибо. Правда, давно бы пора подстричься, да всё как-то то некогда, то лень. Мама бы ворчала, что бестолочь-отпрыск оброс, как баран, отбившийся в горах от стада, но до мамы были сутки пути на поезде, да и вообще, у неё давно уже хватало дел поважнее, чем старший сын…

Ничего, на филфаке несложно было выглядеть хорошо – по большей части, потому, что сравнивать было особо не с кем, так как на всём потоке (если вообще не на целом курсе) набралось бы добро если с полдесятка юношей. Алексей иногда, если честно, и сам не вполне понимал, как его-то туда занесло…

Как раз в тот самый момент, когда его вдруг застиг этот философский вопрос, свет в переходе дважды мигнул и погас совсем. Вселенная, кажется, намекала, что думать нужно поменьше.

– Приехали! – недовольно прокомментировал Рад.

Они были уже на середине перехода, так что самым логичным показалось продолжать шагать вперёд. Алексей вроде нащупал ногой ступеньки, ведущие вверх, вернее сказать, просто-напросто об них споткнулся, но и они почему-то терялись в кромешной тьме. Ну, здрасте – а как же фонари, вывески, всё это световое загрязнение снаружи на улице, от которого ночью на небе звёзд не видать? Не могло же весь город разом обесточить…

Ещё удивительнее было другое: дверь, в которую он уткнулся на последней ступеньке. Что такое? Он что, пропустил какие-то важные нововведения? Откуда в подземном переходе взяться обычной, деревянной на ощупь двери с изогнутой ручкой?

Когда Алексей машинально нажал на неё, дверь подалась. Было не заперто, и, к его невольной радости, в открывшийся проём виднелся свет…

…кажется, солнечный.

Куда бы они ни вышли, это был не ночной Невский.

Алексей сделал несколько машинальных шагов вперёд, недоумённо оглядывая комнату. Местечко смахивало на какую-нибудь старомодную бакалейную лавку: стены скрывались за полками со всякой всячиной, упакованой в стеклянные банки и матерчатые мешки, на прилавке раскрытым лежал здоровенный гроссбух, а рядом с ним – перо (ого, они что, правда им пишут?) и звонок. Электрических ламп не было; в подсвечниках ждали ночи оплывшие огарки, но их время пока не пришло – полутёмную комнату пронизывал косой, тёплый, полный пляшущих пылинок свет вечернего солнца, процеженный через рыжую листву дружески склоняющегося к окну клёна.

Алексей устремил задумчивый взгляд на этот клён, смутно осознавая, что для апреля дерево ведёт себя довольно странно. Солнце тоже, кажется, что-то перепутало, но следовало признать, что спорить с космическими телами в любом случае было бы номером дохлым.

Опомнившись, он поискал глазами Рада. Тот стоял на пороге двери, через которую они вошли. Дверь выглядела вполне невинно – так, словно вела в какую-нибудь кладовку или чулан; притолока была такой низкой, что Радомиру, наверное, пришлось пригнуться, чтобы пройти.

Ладно, хорошо. Вопрос о том, как они сюда попали и куда это – «сюда», можно было отложить до лучших времён. И, главное, до лучших, более знакомых мест.

– Тебе не кажется, что нам стоит обратно вернуться? – буднично осведомился Алексей.

– Кажется, – спокойно сказал Рад. – Только там стена.

Ну привет. Этого ещё не хватало.

– Как стена? – опешил Алексей. Нет, ничего поостроумнее он придумать действительно не мог.

– Пойди сам посмотри, – посоветовал друг и правильно сделал, потому что на слово в такие вещи обычно как-то не верится.

Алексей пошёл и посмотрел. И даже пощупал. Он спустился по лестнице, сейчас постфактум слишком ясно осознавая, что она слишком узкая для питерского подземного перехода, шумно влетел в потёмках в гору какого-то хлама на полу, выругался, когда что-то покатилось и зазвенело, и шага через два действительно встретился со стеной. Сплошной, вполне себе осязаемой и насквозь не проходимой. На ощупь в ней не нашлось ни щелей, ни дырок, ни каких-либо признаков устройства, способного открыть в этой каменной кладке потайной ход – ничего.

Так. Пить они вроде сегодня не пили, да и ничего другого не употребляли тоже. Какие тогда остаются варианты? Что всё это – сон? Невероятная невозмутимость Радомира, кстати, как раз наводила на мысль, что вся эта чертовщина Алексею только снится, но он вовремся вспомнил, что Рад всегда такой. Случись пожар, он, наверное, вот с этим же самым спокойным лицом сначала галантно пропустил бы вперёд визжащих от ужаса дам и только потом сам вышел бы следом, да ещё и дверь за собой прикрыть не забыл…

– Что делать? – глубокомысленно спросил у него Алексей, поднявшись обратно.

Рад сдвинул брови и прислушался.

– Прежде всего – выйти отсюда. Не знаю, как ты, а я не горю желанием в случае чего объяснять хозяевам, как мы сюда попали.

Да уж, кто бы мне самому объяснил…

К счастью, входная дверь оказалась заперта на один только засов. Когда Алексей неосторожно открыл её, где-то сверху во весь голос звякнул не в меру жизнерадостный колокольчик, и оба невольных взломщика настороженно застыли, ожидая, что кто-нибудь сейчас прибежит разбираться, но всё, что последовало – это тишина. Лавка, или что бы это ни было такое, похоже, была пуста, равно как и переулок, в который выходило крыльцо.

Узкую, вымощенную брусчаткой улочку, как корсет талию, с обеих сторон стискивали дома, судя по архитектуре, видевшие ещё позапрошлый век. В принципе, пейзаж сошёл бы за какой-нибудь укромный уголок в центре Петербурга, если закрыть глаза на то, что в фонарях, на крюках повешенных у дверей, вместо ламп накаливания почему-то были свечи. Алексей закрыл. Так было проще.

Он прислушался, но не уловил ни с какой стороны гула оживлённого уличного движения. Вообще, было как-то странно тихо. Вокруг не было видно ни души, только откуда-то из дальнего конца улицы доносился лёгкий шорох, похожий на шум моря – или пчелиное жужжание взбудораженной толпы.

Алексей молча переглянулся с Радом и прочитал у него на лице эхо собственного сомнения: разумно ли туда идти?

– Ну, в конце концов, там же люди, – сказал он вслух, отчасти чтобы убедить самого себя. Там люди, а у людей, возможно, получится узнать, что происходит, почему время идёт назад от ночи к вечеру, а в середине апреля на дворе стоит прекрасная золотая осень…

По мере того, как они подходили ближе, гул распадался на отдельные звуки: многоголосый говор, нервные взвизгивания перевозбудившейся скрипки, холодная ясная флейта… Ладно, музыка хотя бы намекала на то, что здесь что-то празднуют, а не дерутся. Уже хорошо.

Переулок вывел их на небольшую округлую площадь, и при одном взгляде на неё становилось ясно, куда делся весь народ с пустынных окрестных улиц. Толпа была гуще, чем в час пик в метро. Музыка играла сразу с двух сторон; казалось, исполнители мало того что не потрудились договориться, что именно они будут исполнять, так ещё и явно соревновались в громкости, но ровный, весёлый гам людского роя всё равно почти перекрывал надрывающиеся инструменты. Фасады домов были украшены яркими флажками, выходящие на площадь карнизы и балконы пестрели цветами в вазах и букетами – нет, целыми кострами лимонных, алых и огненных осенних листьев. Впереди, над морем людских голов, виднелось белое здание с грубоватыми, но яркими витражами в стрельчатых окнах. Полукругом стоящие на его широких ступенях фигуры в жёлтом пели что-то хором.

Хотя Алексей не так уж долго прожил в Питере, в городе он ориентировался, вот только сейчас это не помогало – ему никак не удавалось узнать район. Он решил подойти и спросить у кого-нибудь, и это было его тактической ошибкой, потому что стоило ему приблизиться к толпе – и он, сам не заметив, как, уже оказался в её гуще, затянутый ею, словно болотом. На мгновение он потерял ориентацию в пространстве, оглушённый музыкой, смехом и гомоном; вокруг разом говорило столько голосов, что он не мог различить отдельных слов. Мельком подумалось, что и одеты все как-то странно – это что, какой-нибудь карнавал?..

Кто-то крепко взял его за плечо.

– И чего тебя только сюда потянуло? – поинтересовался Рад, возникший рядом. – Давно себя сельдью в бочке не чувствовал?

– Да это не бочка, а какое-то Ходынское поле… – нервно усмехнулся Алексей и, кажется, сглазил, потому что по толпе вокруг вдруг прошла рябь, и стоящие рядом, стиснутые другими людьми вокруг, крепко зажали и его.

Причину не пришлось искать долго: ею оказалась раскрасневшаяся, блестящая белыми зубами коротковолосая девушка в жёлтом, плывущая через людское море на плечах у крепкого, почти Раду под стать, детины – если бы не он, ей, пожалуй, сквозь человеческий кисель было бы не пробиться. Девица то и дело запускала руку в кожаный мешок и щедрыми горстями раскидывала вокруг маленькие голубые цветы, которые люди ловили в сложенные лодочками ладони. Иногда в девичьих пальчиках вместо синих лепестков металлически сверкало что-то золотистое, и тогда все вокруг, и женщины, и мужчины, наперебой тянули к ней руки и шеи, и она, смеясь, надевала на них кулоны, перстни, браслеты… Она раздавала все эти побрякушки так щедро и легко, что сразу становилось ясно: они ничего не стоят, но народ хватал их не хуже сорок, которым сойдёт что угодно блестящее. Как всегда, лишь бы даром…

Парень, игравший роль коня или верблюда, целеустремлённо и легко двигался вперёд, невозмутимо придерживая укрытые золотистым подолом коленки своей мягко покачивающейся ноши, и толпа кое-как раздвигалась, чтобы дать ему пройти. Странная наездница была хорошенькой, и, когда она поравнялась с Алексеем, он невольно улыбнулся ей. Она заметила его, ответила ему улыбкой, нарисовавшей у неё на щеках милые ямочки, пошарила у себя в мешке и, по-кошачьи изогнувшись – он не успел и слова произнести, – надела что-то ему на шею.

– На счастье! – прокомментировал у самого уха кто-то из соседей.

Прежде чем Алексей сообразил, что к чему, за носильщиком уже сомкнулась толпа, и всё, что он ещё видел – это яркую спину одарившей его да синий цветочный дождь…

– Надо бы выбираться отсюда, как считаешь?

Опомнившись, Алексей согласно кивнул на уместное замечание Рада и стал искать пути к отступлению. Пробиться назад к переулку, из которого они вышли, нечего было и думать, и, просто чтобы выбраться из давки, они двинулись к густо увитой покрасневшим по случаю осени девичьим виноградом арке, ведущей куда-то ещё. Толпа пропускала их с неохотой; под ногами шуршали лепестки, сухие листья, оброненные кем-то разноцветные ленты, и что-то кричала в спину музыка.

Улочка за аркой была немногим шире той, первой, и неправильным, тупым углом загибалась влево, за жёлтый трёхэтажный дом с низким крылечком. На ступеньках, сосредоточенно умываясь, восседала кошка; если не считать сей пушистой особы, вокруг было пусто. Кажется, на площади происходило что-то действительо важное, раз там сейчас собрались все-все…

Алексей беспомощно окинул взглядом закрытые ставни, солнечный огонь в стёклах полукруглых слуховых окошек под самыми крышами, натянутую между двумя домами прямо через улицу бельевую верёвку. Сохнущая на ней одежда выглядела так, словно кто-то затеял большую стирку театрального реквизита.

– Может, вернуться туда, откуда мы пришли? – неуверенно предположил он.

Вокруг творилось что-то совершенно непонятное, а та лавка, куда они почему-то вышли с Невского, казалась какой-никакой нитью обратно к нормальному, знакомому Петербургу. Ведь, в конце концов, вход частенько одновременно по совместительству является выходом, вдруг тот странный путь, которым они сюда попали, всё-таки работает в обе стороны?..

– Резонно, – кивнул Рад, – только как туда попасть? Ты дорогу найдёшь?

И вот это действительно было проблемой.

Алексей примерно представлял себе направление – но и только. Они наугад отправились вперёд, надеясь, что рано или поздно от этой улицы ответвится рукав, ведущий в нужную им сторону. Не тут-то было: как назло, ни переулка, ни перекрёстка… Наконец Алексей заметил по правую руку забор, в котором не хватало пары досок. Они сунулись туда, надеясь найти за ним что-то вроде проходного двора, и мгновенно уяснили, что забор стоит здесь не просто так: им навстречу с оглушительным хриплым лаем бросилась пара гигантских косматых псов.

Алексей отшатнулся, уверенный, что через секунду его собьют с ног и вопьются в горло, но тут же услышал звон натянутых цепей. Зубастые громадины бесновались и отчанно рвались с привязи в шаге от них с Радом; к счастью, цепи держали, вот только путь к спасительному лазу в заборе всё равно был отрезан, а на двери у Алексея за спиной уже гремел засов…

– Про́пасть! Что вам здесь нужно?! Проклятые воры!

Заливистый лай собак почти заглушал голос их хозяина, возникшего на заднем крыльце, но, впрочем, его лицо и поза говорили не хуже слов. Должно быть, у него в чуланах и впрямь припрятано что-нибудь очень ценное, раз он так быстро выскочил… Приземистый мужчина с квадратной челюстью и полуседыми длинными волосами, стянутыми хвостом на затылке, сжимал в руке палку – добро хоть не ружьё!.. – которую, кажется, был не прочь пустить в ход.

– Это ошибка, – Рад вскинул к груди руки ладонями вверх, словно показывая, что сдаётся. – Мы просто заблудились и сейчас уйдём.

Хозяин неведомых сокровищ, кажется, не расслышал. Он шикнул на собак, чтобы те прекратили шуметь, перевёл хмурый взгляд с Алексея на Рада и обратно…

– Ты! – обратился он к Алексею, указав на него движением подбородка. – Что за дичь он несёт? Айду, что это вообще за язык?! Ты тоже по человечески не умеешь?

Алексей хотел было заметить, что Рад объясняется на чистом русском, как и его неприветливый собеседник, и что совершенно непонятно поэтому, почему у них возникают досадные коммуникативные неудачи (даже в такие моменты выученные за три года на филфаке словечки сами выскакивали откуда-то из подкорки), но прикусил язык. Пререкаться с сумасшедшим, особенно если тот вооружён двумя парами верных ему собачьих челюстей, казалось не самой лучшей идеей.

– Мы просим прощения, – сказал он, стараясь звучать ровно и отчётливо. – Честное слово, мы вторглись к вам совершенно случайно. Просто заблудились. Если вы позволите, мы немедленно уйдём.

Какое-то время мужчина с подозрением изучал его, словно пытался прочитать у него на лице, лжёт вторженец или не лжёт, но в конце концов сделал неопределённый жест своей палкой:

– Убирайтесь оба! И чтобы духу вашего здесь больше не было!

Они не заставили просить себя дважды. По несущемуся вслед пришельцам ворчанию псов было понятно, что зверюги очень сожалеют, что никакой потенциальный вор не достался им сегодня на ужин.

Оказавшись на достаточно безопасном расстоянии от злополучного забора, Алексей на минутку остановился, чтобы собраться с мыслями. Да, вечер явно не задался…

Близилась ночь, слуховые окошки погасли – солнце спряталось за дома. Ветер, шуршащий кронами деревьев где-то там, во дворах, для осени был ещё тёплым. До сих пор ниоткуда не было слышно машин, и удивительную тишину нарушали лишь приглушённо доносящиеся из одного из открытых окон на верхних этажах звон посуды и песня – обычная застольная песенка, развесёлая и бессмысленная. Если постараться, можно было даже разобрать текст, что-то вроде: «Я в понедельник шёл домой, был пьяным в стельку я! Гляжу, чужая лошадь там, где быть должна моя!..» и дальше в том же духе…

Он повернулся к Раду и только сейчас осознал, какими глазами тот на него смотрит. Как будто призрака увидел.

– Что? – осведомился Алексей с подозрением.

– Лёшка, – взгляд Рада был спокойным, но очень, очень серьёзным, – что он тебе сейчас сказал?

Ну вот, ещё один! Да что сегодня со всеми творится? Эпидемия внезапной глухоты? Слуховые галлюцинации?

– Ты тоже перестал по-русски понимать? – вежливо уточнил Алексей.

– Ты правда считаешь, что это был русский?

Алексей, который уже был сыт по горло всей этой ерундой, открыл было рот, чтобы высказать своё скромное мнение по поводу и в адрес всего происходящего, но Рад прервал его, даже не дав начать.

– Погоди, – велел он и чуть склонил голову набок. – Песню слышишь?

– Ну, слышу, – хмыкнул Алексей, не понимая, причём здесь это.

– О чём она?

Он прислушался.

«Своей хорошенькой жене сказал с упрёком я: «Чья это лошадь там стоит, где быть должна моя?»…

Алексей пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – О лошади. О неверной жене. Чушь какая-то. В чём дело?

– Ну-ка сними эту штуку.

Он, если честно, даже не сразу сообразил, что Рад имеет в виду кулон, надетый девушкой с площади.

Алексей послушно снял украшение, до сих пор не понимая, к чему это Рад клонит.

– А теперь слушай снова, – скомандовал тот.

Алексей подчинился и запутался ещё больше: мелодия – залихватская, с тактом, словно нарочно созданным, чтобы отбивать его кружкой по столу – осталась прежней, а вот вразумительные слова вдруг превратились в бессмысленный набор звуков. Как будто ту же песню с середины куплета начали петь на другом языке. Голоса тоже не изменились, даже трезвее и то не стали.

Рад, прищурившись, смотрел на него.

– Понимаешь теперь?

Нет, Алексей ничегошеньки не понимал.

Он тупо воззрился на подарок незнакомки. Вроде ничего такого особенного: простой кожаный шнурок, а на нём – медальон, то ли из золотистого металла, то ли из какого-то камня, не разберёшь. Гладкий, округлый, с будто вмороженным в прохладную поверхность узором из тонких, разветвлённых прожилок – словно обнажённые ветви белого дерева на фоне жёлтого закатного неба, как раз такого же, как сейчас у них над головами…

Когда он снова надел вещицу на шею, жёнушка из песни убеждала пьяницу-мужа, что подозрительная чужая лошадь – это корова. Сказать по правде, в глазах Алексея это чудесное превращение одной скотины в другую мало что меняло к лучшему.

– Так ты правда не понимал, что говорит этот дядька? – уточнил он наконец.

Рад мотнул головой.

– Ни словечка. Да и меня он явно не понял, ты же видел! А вот тебя…

Алексей невольно потрогал медальон. Да что же это такое? Магия, что ли? Вообще не смешно.

– И ты думаешь, эта штука виновата?

Друг неопределённо повёл плечами:

– Ну, вывод вроде как напрашивается сам собой, разве нет?

Из открытого окна тянулся уже невесть какой по счёту куплет всё той же несчастной песни. У её героя, кажется, были серьёзные проблемы с алкоголем, не говоря уже о семейной жизни.

Когда Рад неспешно зашагал дальше по улице, Алексей бездумно двинулся за ним, просто потому, что, в общем-то, в его глазах сейчас не было большой разницы, куда идти. Возвращение к знакомой лавке с её таинственным чуланом вдруг показалось бессмысленным, да и очевидно было, что они вряд ли найдут туда дорогу. В какой-то момент Алексей окончательно потерялся и вряд ли смог бы сказать, какими путями они оказались на окраине города, где дома уступали место садам и рощам, за которыми, ниже по склону пологого невысокого холма, начинались и до самого горизонта тянулись луга…

Прозрачный вечер мутили чернила сумерек. Влажный воздух вкусно пах пожухшей травой и дымом из чьих-то труб. Когда Алексей был помладше и ездил летом в деревню, этот запах – запах чужого дыма в темноте – почему-то всегда заставлял его чувствовать себя странно одиноким…

– Ну и далеко ты собрался? – не выдержал он, когда Рад направился вниз по склону между двух соседних садовых оград.

Радомир остановился и сорвал яблоко с ветки, под тяжестью плодов перегнувшейся наружу через высокий, в человеческий рост, дощатый забор.

– Понятия не имею, – признался он и с хрустом откусил. – Я в этих местах в первый раз, а ты?

Алексей зло уставился на него, но его горящий взор, словно в щит, упёрся в читающееся в серых глазах спокойствие.

Рад правда всегда был таким, сколько Алексей его помнил. Рассудительным. Сдержанным. Собранным. Когда они познакомились в школе, для Лёшки Ки́рина стало гигантским открытием, что на свете бывают люди, которые – надо же! – думают, прежде чем сделать или сказать. И, мало того, и других учат тому же (если приходится – слегка насильственными путями). Алексей сбивался со счёта, когда пытался вспомнить, сколько раз Рад удерживал его от поступков, о которых ему потом наверняка пришлось бы пожалеть…

А ещё Радомир никогда не паниковал. Он был одним из тех, кто вечером перед страшным экзаменом способен всё взвесить, прийти к выводу, что даже если ты вдруг провалишься, никто не умрёт, и спокойно лечь спать. И уснуть. Он всегда действовал по простому и мудрому правилу: если проблему можно решить, нужно решать её и не переживать, а если решить её нельзя – то тогда переживать тем более нет смысла…

И ещё то, как он перенёс смерть матери два года назад.

Пока она болела, Рад оставил учёбу, чтобы поехать к ней, домой, а потом хотел вернуться в свой Горный, да так и не вернулся, но это было единственным, что он позволил скорби с собой сделать. В остальном для парня, у которого не было другой семьи, он держался просто потрясающе. Чтобы сохранять такое присутствие духа под ударом судьбы, наверное, нужно быть по меньшей мере рыцарем из средневековой баллады… Но тут Алексей оборвал сам себя. Это была уже совсем другая история, и никто, кроме Рада, не имел права её ворошить.

Как бы то ни было, сейчас они двое стояли в паре шагов друг от друга – Алексей выше по склону, Рад пониже, – и одному с каждой минутой становилось всё сложнее не заорать что-нибудь некультурное вслух, просто чтобы сбросить пар, а другой невозмутимо ел яблоко. В целом, в самых общих чертах, ситуация была вполне привычная. Подобное с ними случалось сплошь и рядом, вот только дело обычно было не на окраине какого-то неведомого города, где не говорят по-русски и одеваются как на бал-маскарад…

Алексей на всё это не подписывался. Он просто добирался домой с концерта, и, чёрт побери, он хотел попасть домой.

Рад доел яблоко, выкинул огрызок в сочные лопухи и потянулся за новым, но почему-то не сорвал. Вместо этого он рассмеялся – непонятно, чему.

– Как ты думаешь, – задумчиво проговорил он, – может быть что-то общее у подземного перехода и платяного шкафа?

– Примерно столько же сходства, что и у ворона с письменным столом, – непонимающе хмыкнул Алексей. – С чего это ты вдруг Кэрролла вспомнил?

– Да не его, – отмахнулся Рад, – другого Льюиса… Который Клайв. Ты что, не читал? В детстве?

Алексей, признаться честно, в детстве вообще не очень любил читать. Это потом, в старшей школе ему что-то в голову ударило, но там с Достоевским и Гончаровым из школьной программы было уже не до разных Гарри Поттеров и Нарний… Впрочем, он, кажется, мельком видел фильмы, потому что в памяти что-то всплывало. Что-то про колдунью, говорящего льва и – да, про детей, случайно попавших в волшебную страну.

Это, кажется, был один из излюбленных сюжетов в фэнтази и сказках. Алексей не то чтобы увлекался подобным, но на ум сами пришли Линдгрен с её Мио и братьями Львиное Сердце, тот же Кэрролл, да Волков, в конце концов…

– Есть ведь даже какое-то специальное слово, да? – рассеянно произнёс он вслух. – Как там?.. Попадатели?..

– Попаданцы, – поправил Рад, который точно понимал в теме больше. Может, даже слишком много. Интересно, что он там читал накануне? Что бы ни было, ему явно стоит прекратить…

– Ты сейчас действительно пытаешься сказать мне, что мы – в параллельном мире? – уточнил Алексей просто на всякий случай, для полной уверенности, что правильно всё понимает.

Рад поднял голову, подставляя лицо тихой ласке ночного ветра.

– Посмотри на небо, – посоветвал он вместо ответа. – Оно сегодня здесь просто прекрасно.

Алексей не был настроен любоваться звёздами, но глаза всё-таки поднял – и увидел две луны.

Радомир не солгал, небо действительно было красиво, как мечта. Последний бледный отсвет на западе неуловимо перетекал в зените в прозрачный, звенящий тёмно-синий, и в этом холодном синем, пока ещё низко над горизонтом, сияла почти полная, лишь самую чуточку ущербная луна, похожая на фонарь, а чуть ниже и правее рыболовным крючком висел тоненький серп растущего месяца.