Текст книги "Ищу предка"

Автор книги: Натан Эйдельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Какова мораль?

Напрашивается нечто вроде следующего: ай-яй-яй, ну и ученые, если их так просто обмануть! От одной фальшивки, изготовленной археологом-любителем, зависело столько теорий! (Эллиот Смит, к примеру, выступил в свое время с гипотезой, что первоначально голова и мозг наших предков были не малы, а очень велики, и ссылался, конечно, на пильтдаунский череп.) Не присутствуем ли мы во всемирных масштабах при повторении ситуации из повести Доде «Бессмертный» И. (герой избран в академики за те исторические тру-ды, которые он написал. Лишь случайно новый «бессмертный» узнает, что все исторические документы, опубликованные в его трудах, изготовил горбун переплетчик: ввиду нехватки средств на дорогих женщин ему пришлось стать Екатериной II и Рабле)?

Еще можно добавить к этому нравоучению, что разоблачение пильтдаунца нанесло удар по расизму и что так им, расистам, и надо.

Во всем сказанном есть, конечно, немало печальной истины. Специалисты 1912 года не владели ни фторовым, ни азотным методом, но рассмотреть зуб под лупой, кажется, не возбранялось! Действительно, в молодой науке не только каждое новое открытие, но и «закрытие» способно производить коренные перевороты.

Но смеяться все же легче, чем понять.

Ведь специалисты были под гипнозом великолепного открытия, которое, казалось, не уступает находке Дюбуа, и, вероятно, исходили из того странного убеждения, что джентльмен не способен сфальшивить, особенно если речь идет о знакомстве с первым англичанином.

Но мало какой урок оказался полезнее пильтдаунского.

Теперь каждую находку проверяют не так, как прежде.

Проверка требует более совершенных методов контроля, и в результате вперед движется не только антропология, но и химия, физика.

Теперь антропологи могут вздохнуть свободнее, потому что «пильтдаунская тень» сошла с их находок и никому пока не удается опровергнуть, что питекантроп, синантроп, неандерталец были самыми передовыми людьми своего времени. К тому же приятно сознавать, что природа не допускает таких хулиганств, как соединение передового черепа с отсталой челюстью, а коли так, то, значит, существуют незыблемые законы природы, формулы, и, стало быть, возможны предсказания и великие открытия, не разрушающие открытий, сделанных прежде.

И вообще хорошо без эоантропа.

Впрочем, тому, кто чересчур уверует в благонамеренность природы, грозит пильтдаун с другой стороны: глядишь, поклонник гармонии и целесообразности начинает доказывать, что обезьяночеловек – это наш патологический современник, а питекантроп – не более чем гиббон.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
MISSING LINK, НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО

Эти два слова специалисты любят меньше, чем журналисты, потому что специалистам их смысл не очень ясен, журналисты же, как обычно, все очень хорошо понимают.

После того как пильтдаунский человек, по выражению Кенигсвальда, был дисквалифицирован и выбыл из игры, родословная человека выглядела стройно, даже угрожающе стройно.

Если не слишком беспокоиться о тысячах или десятках тысяч лет и делить историю человечества не по поколениям или цивилизациям, а «по большому счету», то есть по антропологическим типам, то вершиной родословного древа окажемся мы с вами. Сказав так, сразу отсчитываем 30–50 тысячелетий, потому что за последние 300–500 веков принципиальных изменений в физической структуре человека как будто не произошло (говорим «как будто», потому что антропологи, глядишь, завтра нечто откроют, и все переменится). Итак, мы.

До нас неандертальцы. Эти могучие парни с чудовищными мускулами и большой головой (не меньшей, а порою большей, чем у нас), очевидно, владели планетой около 100 тысяч лет. Между неандертальцем и человеком нашего типа должно быть недостающее звено, соединяющее всех в единую цепь. Иначе мы ничего не поймем, а мы этого не любим.

Но поскольку в этой главе речь пойдет про другое недостающее звено, куда более раннее, то к нему и отправимся.

Если неандертальцы – в широком смысле – отцы наши, то в дедах уже давно ходят синантропы.

Неандертальцы были 100 тысяч лет назад, а синантропы – 300–400 тысяч. Их разделяют тысячевековые пропасти, гигантские эпохи переселений, превращений, исчезновении, появлений. Как синантроп сделался неандертальцем, превратился ли именно тот, открытый Блэком, синантроп или вымер, а прогрессировать пошли его современники, не знаем, давно не знаем, не знаем, когда узнаем.

Тут не то что недостающее звено – не хватает, можно сказать, всех звеньев, кроме одного-двух, которые нам достались. Но что делать? Если б можно было «просветить» землю и сразу найти в недрах кости! (Кстати, физики и археологи об этом серьезно задумываются.) Синантроп—дед. Питекантропы—прадеды, возрастом от полумиллиона лет и старше. В 1954 году французский антрополог Арамбур открыл в Марокко, в глубоком песчаном карьере африканского питекантропа, «атлантропа». Недавно венгерский исследователь Вертеш добыл затылочную кость питекантропа близ озера Балатон… Современником питекантропа был, очевидно, гигантский человек, но станем считать его боковой ветвью, не более чем двоюродным прадедом.

Все известные питекантропы были современниками в том смысле, в каком нашими современниками являются строители египетских пирамид и последние обитатели древних пещер. Самым древним, архаическим человеческим существом, судя по всему, был моджокертский ребенок. Довольно долгое время его считали первым человеком. Этот маленький череп был чем-то вроде вехи, оставленной разведывательным отрядом, забредшим дальше других в глубины темного, таинственного материка. Где-то тут, думали, незадолго до питекантропа и произошло то самое чудо, скачок, таинство, когда последняя обезьяна вдруг провозгласила себя первым человеком. К середине нашего столетия исследователи находились как бы у края того важнейшего в истории Земли события, которое иногда для краткости именуется недостающим звеном.

Чувствую, что не все читатели этих строк понимают, почему я так много сейчас рассуждаю: подумаешь, за какое-то количество тысячелетий до питекантропа развитая обезьяна догадалась взять палку или другой предмет, и все началось. Что тут особенного?

Поймите, как все это не просто. Почему именно обезьяна, а не какая-нибудь другая хитрая, разумная тварь (дельфины!) сделала это? Что должно было произойти внутри существа, перескочившего «через пропасть»? Почему миллиардолетняя эволюция только в этот момент, на этой стадии соединила живую и неживую природу, то есть заставила высокоорганизованное существо взять в лапу (руку) примитивный безжизненный предмет – палку, камень? Какова «формула», приведшая к этому соединению: вес мозга? Двуногость? Энергетика? (Любое высшее млекопитающее расходует за жизнь на 1 килограмм своего веса приблизительно 125 тысяч килокалорий энергии—такова норма, отпущенная ему на жизнь. Человек же на 1 килограмм потребляет в 6 раз больше—примерно 750 тысяч килокалорий. Этот гигантский. энергетический скачок—только один из фрагментов той тайны, которую еще Дарвин и его противники видели, но по-разному объясняли.)

Если я все еще не убедил, что толкую о чудеснейшем моменте бытия, постараюсь решить эту задачу в дальнейшем, а пока прошу поверить на слово, что величайшее событие в истории нашей планеты, второе по значению после зарождения жизни на Земле, произошло не менее 600 тысяч лет назад и не более, чем…

Тут-то серьезный разговор пойдет.

Питекантроп уже «по ею сторону». Он скорее человек. За неимением грани, разделяющей ею и ту, человеческую и обезьянью, стороны, перебросимся сразу на ту, где уже, без сомнения, обезьяны. Известно, обезьян третичного периода было много, и населяли они почти весь мир, не то что ныне. Если же говорить о древних антропоидах, то есть человекообразных обезьянах, так их нашли уже больше двадцати.

Все они, однако, слишком уж стары для нашей задачи, древние человекообразные обезьяны. Некоторым десятки миллионов лет (дриопитек, ископаемая обезьяна, похожая на гориллу и найденная во Франции).

Дриопитек

20–25 миллионов лет Проконсулу. Эту интересную древнюю обезьяну, ископаемое шимпанзе, нашел в Восточной Африке 35 лет назад один из лучших охотников за окаменелостями, доктор Лики, встреча с которым еще впереди. (Имя Проконсул было дано в честь одной из популярнейших обезьян Лондонского зоопарка, именовавшейся Консулом. Разница между «римскими должностными лицами» составляла 25 миллионов лет, что никого не смущало).

Проконсул

Интересные древние обезьяны нашлись в Индии (рамапитек, сивапитек), в Египте (фаюмская обезьяна), но им тоже не меньше десятка миллионов лет.

Индийские обезьяны и дриопитек по некоторым признакам могут (крайне условно) считаться нашими прапрапра… дедами. Проконсул же любопытен тем, что, по-видимому, жил еще до разделения человекообразных обезьян на две партии: «Пойдешь направо – человеком будешь, налево – обезьяной останешься».

Видимо, 10–12 миллионов лет назад в теплых третичных лесах это размежевание только-только закладывалось.

Приблизительно 10 миллионов лет назад одна группа человекообразных обезьян смогла стать на человеческий путь; несколько миллионов лет члены этой группы оставались обезьянами, не теряя шансов на очеловечивание, затем произошли крупные перемены в мире и соответственно изменились обезьяны, а примерно миллион лет назад произошел скачок.

В этой длинной фразе многое составляет величайшую проблему.

«10 миллионов лет назад» – а может, много раньше или, наоборот, позже, и все произошло быстрее?

«Одна группа обезьян» – но почему одна? Может быть, к очеловечиванию двинулось несколько групп, и, как увидим дальше, есть серьезные основания для такой гипотезы.

«Смогла стать на человеческий путь», «не теряя шансов», – но ведь обезьяна не понимала, что с ней происходит, не хотела очеловечиваться сознательно, так как не могла сообразить, что это такое. Передовой обезьяне хотелось есть, пить, размножаться, то есть существовать… Мы догадываемся только, что когда человекообразные обезьяны сумели приспособиться к жизни – научились лучше прыгать по деревьям, стали непобедимыми гигантами или еще как-то устроили свой быт, как только они сделались сыты и счастливы, так сейчас же путь к человеку для них закрылся: специализация давала успех, но вела в тупик.

«Крупные перемены» – вы знаете, конечно, о чем речь: установление сухого, прохладного климата, необходимость спуститься с деревьев, развить руку и так далее и тому подобное.

Но страшная мысль! А если бы климат еще 20–40 миллионов лет оставался теплым и влажным? Что же, так бы обезьяна и жила на деревьях и не очеловечилась? Или иначе: может быть, теплые третичные миллионолетия весьма реакционны и если б похолодало на миллион лет раньше, то спутники летали бы уже во времена питекантропов?

«Примерно миллион лет назад» – вы догадываетесь, откуда взята цифра: только по причине ее близости к временам питекантропа. Но никто за эту цифру не ручался.

Итак, недостающее звено – это и есть 5 тысяч «где»? 7 тысяч «как»? 10 тысяч «почему»?

«Как» и «почему» – об этом уже говорилось.

Осталось – «где».

Сложность проблемы неплохо отражена в старом студенческом анекдоте:

Профессор: Вы ничего не знаете. Предоставляю последний выбор – два легких вопроса или один трудный?

Студент: Один вопрос всегда лучше, чем два.

Профессор: Где появился первый человек?

Студент: На Арбате.

Профессор: Как так?

Студент: Это уже второй вопрос…

Но нет ли в первом вопросе профессора некоторой предвзятости?

Не подразумевается ли, что первый человек появился обязательно в каком-то одном месте?

Но кто и когда это доказал?

Если же будет спрошено более благородно: «Где могли появиться первые люди?» – тогда еще можно подумать.

Америка и Австралия не баллотируются. Человекообразные обезьяны там отсутствуют, сохранились следы позднего заселения этих материков.

Европа. Конечно, гейдельбергская челюсть—довод. Дриопитек тоже. Три года назад сделана, но еще не опубликована находка очень древнего человека у озера Балатон в Венгрии. И все же старейших обезьян и первых ископаемых людей здесь найдено меньше, чем в Азии и Африке, а если вспомнить, что Европа обследована лучше всего, то мы имеем право предположить: синантропы и питекантропы родом не европейцы. К тому же трудно представить, чтобы до синантропа наш далекий предок, еще не владевший огнем, был расположен жить близ ледников.

Итак, Азия и Африка! Кроме всего прочего, это материки, на которых и сегодня обитают человекообразные обезьяны.

Азия, Африка.

Долгое время предпочитали Азию, и на то была одна, но очень основательная причина: в Азии находили ископаемых обезьянолюдей, а в Африке – нет. Потом стали склоняться к Африке по причине не менее убедительной. В Африке стали находить больше, а в Азии – меньше.

Во всяком случае, центр мировой добычи недостающего звена за последнее десятилетие явно переместился на верный материк.

Раймонд Дарт был одним из девяти детей австралийского фермера. Отец сумел послать его в Англию для обучения медицине, и там молодому человеку повезло: его профессорами были известные анатомы и антропологи – Эллиот Смит и Артур Кизс, но не меньшему он научился у одного из своих подчиненных. Ассистентом в лаборатории юного Дарта оказался русский эмигрант Кульчицкий, в прошлом харьковский профессор, один из крупнейших исследователей нервной системы.

Молодой человек был смущен необходимостью начальствовать над ученым с мировым именем, однако многому сумел у него научиться.

В 1922 году Дарт получил место преподавателя в Иоганнесбургском университете. Перед отъездом в Южную Африку Артур Кизс заметил, что в своих бумагах Дарт на вопрос о вероисповедании отвечает везде: «Свободомыслящий». Кизс решил предостеречь молодого ученого: «В Южной Африке сильная кальвинистская атмосфера. Я бы написал в графе «религия» – «протестант». Они не станут допытываться, какого сорта вы протестант и против чего вы протестуете. Все обойдется».

Дарт, однако, не согласился на столь своеобразное толкование «протеста» и вскоре уж отплыл с женой в Южную Африку, надеясь там основательно заняться микроструктурой нервной системы. Но уже на пароходе судьба ученого стала определяться несколько иначе.

Вместе с Дартами ехала медицинская сестра, возвращавшаяся на родину. Ученый расспрашивал ее, не слышно ли чего-либо об ископаемых находках в этой совершенно не исследованной стране. Как ни странно такое совпадение, но именно эта сестра кое-что смогла сообщить: один из ее пациентов, занимавшийся добычей алмазов, показал ей однажды странный окаменевший череп. Медицинская сестра нашла его слишком маленьким для человека, но чересчур большим для бабуина – типичной южноафриканской обезьяны. Суеверный старатель намеревался похоронить череп, чтобы его не постигло несчастье. Позже Дарт пытался найти этого человека, но напрасно.

Южная Африка в ту пору была еще достаточно далека и романтична. В 20-е годы нашего столетия писатели и археологи много толковали о таинственных городах Зимбабве, о копях царя Соломона в пустыне Калахари, о таинственном алмазном береге… Возможно, эти нескончаемые разговоры только усиливали атмосферу однообразия и скуки, в которую погрузился Раймонд Дарт, прибыв в Иоганнесбург, город в то время сонный, жаркий, переполненный одинаковыми домами с красными крышами. Местная интеллигенция, представленная в основном старинными выходцами из Голландии, бурами (африкандерами), относилась к чужаку настороженно. Он искал выхода, много занимаясь медициной и при случае антропологией.

Так прошло около двух лет.

По воскресеньям Дарт частенько выезжал за город, чтобы поохотиться за окаменелостями. Постепенно он сумел заразить студентов своими рассуждениями о недостающем звене, ископаемых костях и древних обезьянах. Однажды ученый объявил, что вручит приз в 5 фунтов тому, кто найдет какую-нибудь окаменелость.

И вот наступил весенний день 1924 года, когда ассистентка Дарта мисс Жозефина Салмон появилась перед шефом сильно взволнованная. Она была в гостях у директора кампании по добыче извести и заметила на каминной доске какой-то странный череп. Девушка стала расспрашивать, и ей объяснили, что это подарок из далекого известкового рудника Таунгс, находящегося в Бечуаналенде, на краю великой пустыни Калахари. Там, среди высоких доломитовых утесов, протекает река, с которой хорошо видны пещеры – углубления в берегах. Жозефина Салмон уверяла профессора, что на камине лежал череп ископаемого бабуина. Дарт усомнился, но взволновался: всякий новый ископаемый вид драгоценен, а обезьяний в особенности. Когда девушка принесла череп, сразу стало ясно, что это действительно древний бабуин. Дарту бросилась в глаза странная дыра в черепной крышке, будто сделанная тупым оружием.

Дальнейшие события разворачивались так: Дарт поделился известием со знакомым геологом Юнгом, тот связался с начальством далекого рудника Та-унгс, съездил в пустыню и, вернувшись, рассказал Дарту, что встретил старого шахтера по имени де Брюин. Шахтер этот много лет любительски собирал кости, часто попадавшиеся во время работы, и вот как раз на прошлой неделе нашел несколько глыб, в которые были «вмонтированы» какие-то древние останки. Дарту обещали их прислать.

Прошло несколько дней, Дарт сидел у окна, дожидаясь прихода гостей – молодоженов, встретив– » шихся впервые в этом доме и теперь желавших навестить его хозяев. Однако вместо гостей в воротах показались двое рабочих в железнодорожной униформе, которые несли два больших ящика. Миссис Дарт раздраженно заметила, что не худо было бы отослать рабочих до завтра, дабы не испортить костюма и торжества, но ученый уже содрал «ненавистный воротничок» и кинулся к ящикам, даже не дожидаясь африканских слуг (что предписывалось этикетом Ио-ганнесбурга). В первом ящике были случайные кости, яичная скорлупа и другие не слишком интересные предметы. Но как только была выломана крышка ящика № 2, показалась окаменевшая черепная крышка. Даже если бы это была ископаемая человекообразная обезьяна, все равно событие. Однако с первого взгляда Дарт увидел, что это не обычный череп: он имел и обезьяньи и вполне человеческие черты и, хотя для человека был не слишком велик, все же втрое превышал череп бабуина. Перерыв ящик, Дарт нашел еще часть черепа и нижней челюсти.

«Гости!»—воскликнула жена. Дарт помчался переодеваться, но позже честно признавался, что никаких подробностей семейного праздника не запомнил, зато во время торжественного обеда несколько раз выбегал взглянуть на окаменелости.

Древняя человекообразная обезьяна или обезьяночеловек?

Два месяца Дарт тщательно исследовал и очищал свой трофей. Он писал, что «ни один ювелир никогда не обрабатывал бесценное сокровище более любовно и с такой осторожностью». Работать приходилось молотком, долотом и вязальной спицей, в постоянном страхе повредить череп. Для консультации Дарт съездил в Кейптаун и узнал, между прочим, что еще несколько лет назад был найден ископаемый бабуин, подобный принесенному Жозефиной Салмон. Разглядывая кейптаунского бабуина, Дарт заметил, что и его череп разбит злонамеренным ударом.

На 37-й день работы, 23 декабря 1924 года, череп из Таунгса окончательно освободился от камня. (Разумеется, Дарт тщательно сохранил «каменную пыль», и через 33 года Кеннет Оклей, проэкзаменовав эту породу при помощи своей химии, узнал, что она состоит из розовых песков, сцементированных известью: это означало, что обладателя черепа окружала пустыня или полупустыня.)

Теперь Дарт мог рассмотреть «лицо». Это было не «лицо» гориллы или другой развитой обезьяны, а скорее «лицо» человеческого ребенка, со множеством молочных зубов и начинающими прорезываться постоянными зубами. «Я сомневаюсь, – пишет Дарт, – чтобы какой-либо родитель был более горд своим отпрыском, нежели я моим «Таунгс бэби» на рождестве 1925 года».

Оценивая мозг своего бэби, Дарт определил его объем (как позже выяснилось, с преувеличением) в 400–800 кубических сантиметров (горилла—600, питекантроп—900!).

В пещере Таунгс находились еще остатки пятнадцати животных (бабуины, антилопы, черепахи, пресноводные крабы). К сожалению, время обитания этих животных в Африке не было известно. Не нашлись важные для датировки виды ископаемых слонов, носорогов, лошадей, кабанов.

Поскольку, однако, почти все виды, найденные в пещере, к нашим дням вымерли, решили что бэби из Таунгса жил давно, более миллиона лет назад. Дарт, справедливо предположив, что и в древности в этих краях была пустыня, примерно восстановил образ жизни своего бэби и его родителей: обитали близ реки, дождей почти нет. Крупные звери, обнаруженные в пещере,' не могли быть пойманы одним существом из Таунгса (как бы велико оно ни было): очевидно, обезьяны действовали сообща, стаями. Дарта чрезвычайно интересовали дыры и трещины в черепах животных. Все эксперты, их осматривавшие, согласились, что удары нанесены чем-то вроде молотка и еще при жизни (вернее, в последний момент жизни) обезьяны. Один специалист предположил, что череп треснул вследствие падения бабуина с дерева. Дарт в ответ выдвинул только два возражения:-во-первых, бабуины по деревьям не лазают, а во-вторых, в тех краях не было деревьев.

Так вырисовывалась заманчивая картина: обезьяна с некоторыми человеческими чертами (но все же обезьяна, питек, а не антроп), живущая задолго до питекантропа, Ввиду сухого климата она дблжна встать на ноги, поумнеть, может быть, начать действовать орудиями. Вот он, missing link; может быть, так все и было!

Но одного бэби для целого звена явно не хватало. Как питекантропу I недоставало питекантропов II, III, IV, так и новому претенденту в предки тоже требовались товарищи.

Дарт, однако, верил в свое открытие и вопреки обычаям, рекомендовавшим осторожность и медлительность, отправил в начале 1925 года в английский журнал «Nature» сообщение об открытии австралопитека африканского. «Австралопитек» означало «южная обезьяна».

Australopithecus africanus

Большинство ученых сочли нужным усомниться. Работавший в Южной Африке английский (точнее, шотландский) зоолог Роберт Брум одним из первых приехал в Иоганнесбург, но зубы существа убедили его вполне. Осторожно согласился и Эллиот Смит. Зато целый отряд специалистов словно объединился с прессой для грубых контратак. «Нет ученого, даже объективного, – писал Брум, – который не выступил бы против того, кто отказывается смотреть на вещи так, как он смотрит. Но, даже имея в виду эту обычную закономерность, Дарт, я думаю, был атакован слишком грубо». Специалисты упражняли свой юмор по поводу необычного и, по их мнению, недопустимого соединения латыни и греческого в слове «австралопитек». («Австралис» – «южный» по-латыни; «питекос»—«обезьяна» по-гречески.) Одновременно Дарт получил сотню угрожающих писем со всего света. Именно в 1925 году в США развернулся печально знаменитый «обязьяний процесс», губернатор и конгресс штата Теннесси запретили учение Дарвина.

Газета «Санди тайме» поместила однажды письмо, обращенное к Дарту:

«Человек, стой, – подумай! Ты со своим блестящим мозгом, который бог дал тебе, стал одним из лучших агентов сатаны… Чем поможет тебе эволюция, когда ты умрешь и подвергнешься распаду?..»

Подпись: «Уважающая вас, отсталая, но здравомыслящая женщина».

Можно было ожидать, что в консервативной, религиозной Южной Африке дарвинисту достанется еще сильнее, однако пути, которыми движется общественное мнение, столь же неисповедимы, как и научные… Жителей Иоганнесбурга охватила прежде всего гордость за то, что у них в городе, их профессором сделано такое замечательное открытие, которое в Лондоне и Нью-Йорке хотят опорочить. Патриотизм взял верх над кальвинизмом. Эти чувства особенно усилились, когда принц Уэльский (будущий король Эдуард VIII), прибыв в Иоганнесбург, первым делом пожелал познакомиться с «бэби профессора Дарта».

Любопытно, как выглядели злоключения Дарта со стороны и в его собственном представлении. Роберт Брум, чересчур увлекшись, писал, что «Дарт сделал открытие, близкое по значению к дарвиновскому, но английская печать обходилась с ним, как с провинившимся школьником… Оттого что недостающее звено стало в ту пору объектом шутки, раскопки в Африке фактически приостановились на 10 лет».

Сам Дарт, однако, много лет спустя признавался, что десять лет раскопок не предпринималось отнюдь не из-за насмешек, а из-за того, что он предпочитал недостающему звену кабинетные исследования микроскопической структуры нервной системы. Кроме того, Дарт не скрывал, что ему было не до обезьян ввиду бракоразводного процесса с женой (той, которая предлагала отослать обратно ящик с «бэби»). В начале 30-х годов поисками в южноафриканских известковых каменоломнях занялся выдающийся искатель, человек, словно созданный для этого дела, уже известный читателю Роберт Брум. Одним из вдохновителей поисков был премьер-министр Южно-Африканского Союза генерал (потом фельдмаршал) Смэтс.

Как известно, этот человек был одним из создателей современной расистской государственной системы в Южной Африке, лишь усовершенствованной и усиленной Маланом и Фервурдом. Расизм, исконное неравенство разных рас были стойким убеждением многих представителей южноафриканской интеллигенции. Но занятно, как Смэтс и его единомышленники раньше других сообразили, что совсем не обязательно противиться раскопкам и устраивать «обезьяньи процессы»; наоборот, надо помогать ученым, которые занимаются древнейшим прошлым человечества, а затем использовать должным образом результаты их работ, что и делалось, причем делалось умело.

Получив место в Трансваальском музее, энергичный Брум немедленно принялся за то дело, которое в отличие от Дарта считал для себя основным. В начале 1936 года два ученика Дарта сообщили Бруму об интересных известковых пещерах близ фермы Штеркфонтейн. Громадные ямы с костями животных были известны здесь уже с конца XIX века, причем за 40 лет, видимо, немало окаменелостей было добыто шахтерами и сожжено в известковых печах.

В своей книге Брум начинает рассказ о последующих событиях с темпераментного преувеличения: «Я пошел и нашел недостающее звено…»

Вместе со студентами Шеперсом и Ле Ришем Брум пришел на каменоломню в воскресенье и спустился в прекрасные подземные коридоры с нависшими сталактитами. Рабочих не было, но Бруму удалось побеседовать с мистером Барлоу, присматривавшим за местом добычи. Барлоу сообщил ученым, что прежде работал в Таунгсе, и Брум спросил, не видел ли Барлоу здесь, в Штеркфонтейне, черепов, подобных тем, которые нашли в Таунгсе. Барлоу полагал, что он видел нечто подобное, потому что постоянно собирал кости и продавал их случайным посетителям. Через несколько дней Барлоу предложил Бруму нечто вроде окаменелой лапы тигра (предмет был слишком залеплен известью, чтобы разобрать точнее). Брум не поторопился приобрести кость, а к следующему разу она уже исчезла. Барлоу намекнул, что следует брать, пока дают, но затем смягчился и впредь обещал наблюдать и собирать.

В пятницу 17 августа 1936 года Брум опять приехал, и Барлоу сразу протянул ему «прекрасную черепную крышку».

«Это то, что вам надо?» – спросил он.

Брум сразу догадался, что ему показывают останки высокоразвитой обезьяны или даже обезьяночеловека. Несколько часов он безуспешно пытался найти другие части черепа в каменоломне, но, когда отправился домой, внезапно в стороне от дороги наткнулся еще на один фрагмент древнего черепа. На следующий день охота возобновилась: Брум с несколькими помощниками – студентами и тремя туземными мальчиками сумел найти еще обломок черепа, а в следующие дни – неполную челюсть и зубы (в том числе один зуб мудрости!).

Открытое существо было сходно с тем австралопитеком, которого опубликовал Дарт, но в то же время имело столь значительные отличия, что пришлось дать ему другое имя: плезиантроп трансваальский.

На радостях Брум назвал одну из попутно найденных разновидностей саблезубого тигра ископаемым тигром Барлоу.

Затем упаковал плезиантропа и отправился с ним в поездку по всему миру.

Это было как раз тогда, когда Кенигсвальд добывал новых питекантропов, а Вейденрейх – синантропов.

Все главные действующие лица встретились в 1937 году на антропологическом конгрессе в Филадельфии. Создавалось впечатление, что, подобно двум группам землекопов, антропологи прорывались в человеческое прошлое с разных сторон: со стороны человека (питекантроп, синантроп) и со стороны обезьяны (австралопитек, плезиантроп). «Встреча» двух разных групп означала бы в принципе переименование недостающего звена в достающее, добытое.

Вернувшись в Южную Африку, Брум уже почти не выходил из пещер и каменоломен, но позже признавался, что первый череп, найденный 17 августа 1936 года, был много лучше, чем все многочисленные находки 1937 и начала 1938 года.

Австралопитек Дарта, плезиантроп Брума и другие южноафриканские находки постепенно пополняли семейство австралопитековых.

8 июня 1938 года Барлоу, встретив Брума, сказал:

«У меня есть для вас нечто приятное», – после чего достал часть верхней челюсти с первым коренным зубом. Брум воскликнул, что это действительно нечто замечательное, и одарил доброго вестника двумя фунтами стерлингов. Барлоу был в восторге, но почему-то после вопроса о том, где сделана находка, перевел разговор на другую тему. Брум, уже вполне овладевший местной дипломатией, сделал вид, что удовлетворен, и больше расспрашивать не стал. Дома, рассмотрев челюсть, он понял, что она принадлежала существу, тоже близкому к известным австралопитекам, но значительно больших размеров, чем обезьяны из Таунгса и Штеркфонтейна.

Выбрав день, когда Барлоу не было в каменоломне, Брум внезапно появился там, небрежно достал челюсть из кармана и спросил туземных мальчиков, не попадалось ли тут нечто подобное. Мальчики ничего не знали, и отсюда Брум еще раз заключил, что челюсть найдена в другом месте. Лишь после этого ученый начал правильную осаду мистера Барлоу и продолжал ее до тех пор, пока не добился признания, что челюсть получена от некоего школьника по имени Герт Тербланш.

Далее началась любопытная погоня ученого за учеником.

Когда Брум появился в доме Тербланшей, мальчик был в школе, но мать и сестра объяснили, что «место» находится в полумиле от дома и что Герт захватил с собой в школу вырытые «на месте» «четыре великолепных зуба». Брум посадил девочку в машину, помчался «на место» и тут же за несколько минут отыскал несколько фрагментов черепа и пару зубов. Затем машина понеслась к школе, по дороге сломалась, и антрополог, добираясь пешком, к счастью, явился во время большой перемены.