Текст книги "Все оттенки боли"

Автор книги: Наталья Штурм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Бросьте вы! «Слуги народа» процветают, пользуясь плодами нашего труда. А вы холуйски радуетесь теплым вагонам и отсутствию тифа. Просто хитрые кукловоды «делают» нам мозги, играя на патриотических чувствах. Казнокрады и лицемеры. Но они старые, а я молодая. И докажу на собственном примере, что можно не пахать на «дядю», а работать на себя и при этом хорошо жить.

Светка говорила как на первомайской демонстрации. Только что-то не то…

– Ты откуда нахваталась? – шепнула я, пока она колупала ногтем грибок на горшке, думая, что бы еще сказануть.

– Я это от отца слышала. Концовку, правда, от себя добавила, – тихо призналась Светка.

Бабушки посовещались и вынесли вердикт:

– Вы, гражданочки, замолчите лучше. А то из-за вас нас в тюрьму посадят. Мы люди пожилые, нам бы дожить спокойно. Молодые вы еще, глупые – для вас государство старается, учит бесплатно, лечит бесплатно, путевки в пионерские лагеря выдает. Благодарными нужно быть, а не хаять своих благодетелей.

Мужик с боковой полки приподнялся на локте и густо рявкнул на Светку:

– Мотыгу ей в руки! Шелупонь подзаборная…

Жена преданно вскочила с нижней полки, подоткнула ему одеяло, напомнила, «что врач запретил нервничать», и улеглась обратно до востребования.

Светка растерялась, потому что назревала классовая борьба с перевесом стороны врага.

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов,

Кипит наш разум возмущенный и

И в светлый бой идти готов! —

громко запела я, чтобы исчерпать конфликт сторон.

– Вы певица? – легко сменила «кровавую тему» вторая бабушка.

– Нет еще. Пока решила другую профессию освоить – мама велела.

Бабушки переглянулись и полюбили меня с полпинка.

Мужик с боковой полки заказал «Песню про сисечки» на стихи Державина, и я тут же выполнила его просьбу. Песня «Пчелка златая» имела несколько редакций. Обычно в песенниках слова про сиськи убирали, цензура не пропускала. Ну, само собой – откуда у советской женщины сиськи, да еще в публичном издании? Не могут они там быть!

Мягкия, пуховия ай сисечки у ней да у ней…

Жаль, жаль, жалко мне сисечки у ней… —

подпевали соседи, и на столе уже появились водка, селедка, картошка – дары поклонников со всего вагона.

– Зачем на билет тратились? – съязвила Светка, принципиально закусывая водку нашими ворованными пирожками. – Могла бы также на вокзале попеть, и собрали бы на проезд.

– Я на купе работаю. Может, переведут. Видела, как на нас проводник смотрел, когда я ему «По диким степям Забайкалья» сбацала? Видать, он из тех мест, бродяга…

– Слушай, а от тебя польза есть, – удивилась Светка, как будто познакомилась со мной только сегодня.

– Пошла в жопу. Лучше бы не на баррикады лезла, а разжалобила народ. Люди любят себе подобных. Ты что, думала, они обрадуются, что ты только в купе ездишь? Умнее надо быть. Скажи, как Воробьянинов, что ты не ела шесть дней и поизносилась в пути. Только на русском говори, а не на французском.

Светка уставилась на меня, как на малохольную. Не могла понять, шучу я или нет.

А мне и самой было не ясно, шучу я или нет. Просто в тот момент я точно осознала, что выбрала не ту профессию.

К ночи мы узнали, что купе все заняты, и Светке на нервной почве страшно захотелось курить.

Чертыхались, матерились, пока перешагивали межвагонный подвижный стык, и, давясь смехом, вошли в гремящий тамбур.

Стекла были не разбиты, но из всех щелей несло ветром, и железная клетка была пронизана холодом. Слои грязи отпугивали держаться. Мы, как двое пьяных, хватались друг за друга, чтобы потом не ходить мыть руки в еще более грязный туалет с лужами дребезжащей мочи на полу.

У двери стояла женщина и курила. Она мельком взглянула в нашу сторону и отвернулась созерцать вид за окном.

– А можно стрельнуть у вас сигаретку? – нахально спросила Светка, хотя у меня в кармане лежала ее «Стюардесса».

– Да, пожалуйста, – раскрыла полупустую пачку «Родопи» пассажирка. И снова отвернулась к окну.

– Холодно, – начала беседу Светка. Ей не терпелось и здесь шокировать публику, пусть даже в лице единственной грустной дамы. – А вы в Москве живете или в Феодосии? – настойчиво требовала общения подруга, не дождавшись комментария про погоду.

Женщина хлюпнула носом, все так же продолжая глядеть в окно:

– В Ялте. Хотелось быстрее уехать, поэтому села на этот поезд…

– А что вы делали в Москве? – продолжала лезть в душу Светка. Ей было весело эпатировать тетку, потому что больше заняться было некем.

– В Москве? – задумчиво переспросила «жертва» и высморкалась в платок. – В Москве я навещала могилу своего дяди…

Нам стало неловко, и мы переглянулись, не зная, как ведут себя после таких слов.

– Поня-я-ятно, – тусклым голосом произнесла Светка и сделала гримасу «разговор, увы, закончен».

Абсолютный слух подсказал мне, что во фразе «хотелось быстрее уехать» был сигнал неблагополучия. Тетка еще не была потеряна для нас…

– А на каком кладбище? – проявила я неподдельный интерес, потому что ходила с классом на Ваганьковское к Высоцкому и на Новодевичье ко всем.

– Да какая разница?.. – Она шумно выдохнула печаль вместе с сигаретным дымом. – Вы навещать не пойдете, а я и так знаю…

И опять во фразе «вы навещать не пойдете» прозвучала совсем не наша беспечность, а затаенная обида.

– А что с ним случилось? – отважилась спросить я.

– Его расстреляли, – четко ответила женщина и смело посмотрела мне в глаза. И потом также на Светку.

Та аж застыла с бычком на губе.

– Расстреляли?! – удивленно переспросила я. – Кто? А у нас разве расстреливают?

Тетка усмехнулась и вытащила новую сигарету.

– Оказывается, бывают исключения…

Мы со Светкой не знали, что говорить. Наверное, убийца какой-то? Мосгаз вроде был такой. Ходил по домам, типа для проверок, а потом убивал доверчивых жильцов. Но вроде это было очень давно, еще до нашего рождения. И не факт, что его… расстреляли? Ничего себе поворотик.

– А как фамилия вашего дяди? – спросила в лоб сообразительная Светлана.

– Соколов. Юрий Константинович.

– Директор Елисеевского гастронома? – уточнила Светка. Она любила, когда все видели ее осведомленность.

– Да… Возможно, для кого-то он преступник, но поверьте – это не так. Точнее, не совсем так.

Ну, нам не нужно было объяснять, что все родственники всегда считают своего невиновным. Про это дело писали в газетах, а мама мне рассказывала, что чья-то бабушка пошла в Елисеевский за селедкой, а в огромной круглой банке оказалась вовсе не сельдь, а черная икра! Типа, когда фасовали, перепутали случайно. Сознательная бабка отнесла банку обратно в гастроном и пошло-поехало. По цепочке выявили всех ворюг. Главного расстреляли, всем остальным дали большие сроки.

– Дядя – порядочный человек, участник войны, у него много наград… было. Вроде человек с таким высоким положением, а никогда не забывал поздравить всех родственников с праздниками, заботливый такой. А кто в торговле не ворует? К нему со всех сторон лезли с деньгами. Даже намекать не нужно было – кому телятину, кому икорочку, семужку – конвейер элиты целый день. Он ведь молодец – хозяйственник хороший был, берег продукты. Купил импортное оборудование, чтобы продукты не портились, ну, наверное, на этой экономии деньги тоже делал. Но не для себя!..

– Как делал? Печатал, что ли? – уточнила с видом знатока Светка.

– Да нет, – догадалась я, – наверное, списывали продукты как испорченные, а они свежие были. Их продавали, а в документах они числились как тухлые. Правильно?

Женщина чуть усмехнулась и кивнула.

– А деньги где? Вам что-нибудь досталось? – заинтересованно спросила Светка.

– Ну что ты говоришь, – одернула я подругу. – Какая тебе разница?!

Но женщина не обиделась, лишь запальчиво ответила:

– Да никаких денег нет! Все на взятки уходило – там ведь цепочка была высокопоставленных чиновников. Им все и шло. Конечно, Юка (так мы его звали между собой) не бедствовал, но с его положением и знакомствами это было бы странно.

– Между прочим, нарком продовольствия Цурюпа в голодный обморок падал – настолько честным был! – напомнила я тетке историю. (Кстати, помнится, в школе пятерку схватила за выразительный рассказ про идейного большевика.)

– Это советская пропаганда. Ваш Цурюпа отнимал хлеб у крестьян, обрекая их на голодную смерть. Оппозиция критиковала такие драконовские методы Цурюпы, а он знаете, что сказал?..

– Конечно, знаем, но… забыли, – соврала Светка, которая под страхом смерти не призналась бы, что чего-то не знает.

– Сказал: «Все, что мы делаем, делается твердо и неукоснительно, а кто нам на этом пути встретится, будет разнесен вдребезги».

– Прямо как сейчас, – покачала я головой.

– Вы правы – нашего Юру сделали козлом отпущения в борьбе за власть.

– Ну это вы загнули, – по-хамски высказалась Светка. – Кому это надо? Просто наказали за то, что попался.

– Леонид Ильич был уже совсем слаб, и Андропов стал расчищать себе дорогу к власти, а Гришин ему мешал. После показаний дяди КГБ рассчитывало получить неоспоримый компромат на соперника Андропова. И они его получили. Дядя до конца верил, что в обмен на показания ему смягчат приговор. Он честно рассказал про всю криминальную цепочку – кому давал взятки, у кого брал. Но его обманули…

– Но ведь других не расстреляли? Значит, он самый виновный был? – наивно спросила я.

– Это был показательный процесс – чтобы другим неповадно было. Одного посадить – другие языки прикусят, второго расстрелять – больше уважать будут. Ведь когда дядя давал показания, абсолютно верил, что новая власть пришла творить добро. Но его расстреляли…

Мы такие подавленные были… Даже представить трудно, как это? В мирное время человек идет на расстрел за взятки в стране, где воруют все кому не лень. Что творилось у него в душе, о чем он думал, что вспоминал? К кому мысленно обращался? Не знаю, как Светка (на нее не смотрела), но я заплакала.

И женщина заплакала. Точнее, она и не переставала плакать, просто мы думали, она простудилась от холода в тамбуре.

Потом горемычная ушла в вагон-ресторан, а мы вернулись обратно на свои места.

– Бедная семья, какой ужас, – никак не могла успокоиться я. – Тебе жалко ее?

– Не очень. Видала, в вагон-ресторан пошла? Откуда такие бабки по вагонам-ресторанам ходить? Там же дорого!

Не знаю. Я запуталась, кому верить – вор или не вор? Но такая зверская расправа! Расстрел за взятки? Как-то чудовищно жестоко…

– Неужели борьба за власть в наше цивилизованное время может сопровождаться кровью? – спросила я Светку как старшую.

– Да вполне! Помнишь, как нас в прошлом году гоняли из кинотеатров, проверяли документы, почему не на работе? Я уже тогда почувствовала недоброе!

Я засмеялась, потому что вспомнила. Действительно прикольно было!

– Видишь, каждый по-своему осуществляет лозунг этого твоего Цурюпы: делать твердо и неукоснительно, а врагов в щепки разнесем.

– Кто не с нами – тот против нас, – уточнила я, потому что никогда не запоминала длинные цитаты. Ну, конечно, кроме «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Эту фразу из «Партийной организации и партийной литературы» В. И. Ленина я вызубрила наизусть от страха получить двойку. Из других соображений вряд ли станешь учить это…

Мы улеглись на полки, но не спали, а думали.

– Свет, – шепотом позвала я подругу, свесив голову вниз, – а ты была когда-нибудь в Елисеевском?

– Была конечно, но давно, ничего уже не помню, – соврала Светка, потому что слишком быстро ответила.

– А я была-а, – мечтательно протянула я. – Там при входе в магазин всегда молотым кофе пахло. Столько сортов разных! А внутри прямо волшебное царство было – везде лепнина, люстры невероятные висели, пузатые высоченные прилавки…

– Почему высоченные? Как же до них покупатели дотягивались? – логично заметила Светка.

– Ну я же маленькая была – мне казалось, что они где-то под потолком магазина, ха-ха… Мама привела меня туда, хотела лепнину показать, а я конфеты увидела… Ну, слезы, конечно, уговоры… Но мама строго следила за лишними тратами, так мы ничего и не купили…

– Бедный ребенок, – зевнула Светка, заворачиваясь во влажную серую простыню.

– Не… Я тогда решила, что раз дорого, значит, я должна сама заработать. Утром, когда мама ушла на работу, я взяла один из своих рисунков, сама оделась и пошла в Елисеевский. Но пока шла по длинному коридору коммуналки, меня соседка из другой комнаты поймала и, охая, вернула на место.

– Ладно, забудь, хочешь монпансье дам? У меня целая коробка от твоих поклонников.

– Ну что делать, давай! – тихо улыбнулась я. – Честно же заработано.

– Забудь ты свое «честно заработано»! Сейчас время другое – скоро никто честно зарабатывать не будет. Вот увидишь!

– И что, всех расстреливать будут? – удивилась я.

– Нет, все воровать будут.

Мужик с боковой полки так бурно храпел, что последних слов я практически не расслышала. Просто по уверенной интонации поняла, что мы на пороге больших перемен.

Глава 2

Игры на доверие

Утром бабушки вручили нам старую газету с тезисами апрельского пленума ЦК КПСС и посоветовали сложить туда остаток провианта, чтобы не заветрилось.

Нашим багажом был единственный пакет «Дикий пляж», чужой горшок и пачка денег, которые Светка приколола с тыльной стороны лифчика. Ее грудь плавно вздымалась купюрами, и от подруги исходило тепло.

Сердобольные старушки на прощание подарили нам булавку и собственный тезис:

– Главное в жизни, чтобы один день был похож на другой!

Светку вырвало в туалете от тезиса, а может, от обилия водки накануне. Но расстались мы с бабушками хорошо – ночной рассказ про расстрелянного директора сделал нас более чуткими к живым.

На перроне вокзала Феодосии нервничала «горшочница». Тетка резво бегала вдоль вагонов, останавливалась, крутила башкой, вытирала пот косынкой и снова начинала бегать туда-сюда, как будто отлавливала нас.

Все окна были закупорены, и мы не могли крикнуть ей. А она так волновалась, словно мы везли не детский эмалированный горшок с грибком, а сало, инкрустированное бриллиантами.

Едва Светка показалась в тамбуре, брезгливо держа в вытянутой руке детский туалет, хозяйка бросилась к нам с криком: «Слава богу!»

– Это мы должны сказать «слава богу!», – неожиданно ворчливо произнесла Светка, удерживая горшок в метре от себя.

Они так и тянули его: тетка на себя, Светка – не отдавала. В результате дама отвоевала крышку и в недоумении уставилась на Светку.

– Нам в Москве сказали, что вы берете постояльцев. Недорого. Услуга за услугу, – продолжала удивлять Светка, и я в который раз подивилась ее изобретательности.

– Ну, я беру, конечно… но… даже не знаю, – сильно растерялась хозяйка. – Сама я с Коктебеля… тьфу, с Планерского, но работаю на «железке» в Феодосии. Можете сами поихати ко мене до хаты, я адрес напишу и записку доче отправлю, щоб приняла вас.

– Это для нее горшок? – отреагировала я на слово «дочь». Раз дочь – значит, ребенок. Раз ребенок – значит, горшок. Ничего сложного.

– Да не-е! Це для внучки! Доча родила, а дитя горшки не признает. Вот и заказываем з Москви, может, цей сподобится. А то срется, а у нас жильцы…

– Что?! – переспросила Светка в ужасе.

– Та гавном несет, як из параши. Така маленька и така засранка.

Я сначала обрадовалась, что мы так быстро решили проблему с жильем. Но Светка туалетную тему восприняла брезгливо и снова отправилась тошнить в кусты.

Наконец зеленая от конвульсий Светка оклемалась, и мы пошлепали к стоянке такси.

– Может, лучше на автобусе? – предложила я из соображений экономии.

На автобусной остановке стояла липкая очередь из психованных людей с рвущимися сумками и рыдающими детьми. Возле касс была отдельная очередь, где люди, как колорадские жуки, лезли друг другу на головы, пытаясь урвать билеты первыми.

Когда подошел дряхлый автобусик, обе очереди мгновенно смешались, и началась истеричная давка. Где, кто или что, нельзя было разобрать в свалке отдыхающих.

– Я не вижу нас в этой толпе, – пафосно произнесла Светка и стала искать стоянку такси.

Но там тоже была очередь. Правда, менее нервная. Но более конкретная.

– Куда лезешь?! – громко, чтобы все слышали, сказал мужчина с беременной женой и четырьмя дочками. – Не видишь, очередь?! Думаешь, одна такая умная? Мы здесь уже три часа стоим! Ишь, нарядилась…

– Профурсетка! – определила следующая за ними тетка с болонкой.

– Да, мы только спросить хотели, – начала я мирно.

Но тут Светка, которая сперва растерялась от напора недружелюбной массы, вдруг вспомнила, что она – особенная.

– Вам не нравится мое платье? Отлично!

С этими словами она надорвала обеими руками подол платья-марлевки канареечного цвета, дернула в разные стороны, и потрясенной толпе предстало наглое мини до трусов.

– Проститутка! – завопил первый мужик и стал закрывать детям глаза.

– Да, я такая! – радостно сообщила Светка и кинула толпе кусок желтого «хвоста».

Вариантов доехать до Планерского вообще не оставалось.

– А если частника?

Это была последняя возможность уехать с автовокзала. Но частник ободрал бы нас как липку.

– Есть идея, – вдруг обрадовала Светка. – Мы сейчас садимся к частнику без очереди и без нервов. Ты – иностранка, ни слова не знаешь на русском. А я твоя сопровождающая из посольства. Когда приедем на место, скажем, что есть только три рубля. Конфликт с иностранной державой никому не нужен, и нас отпустят. Идет?

– Идет, – сразу согласилась я. – А на каком языке говорить?

– На непопулярном. Который здесь точно не знают.

– Но я могу говорить только на английском. И то с ошибками.

– Нет, на английском нельзя – частник может знать английский. Здесь же туристы! Говори на испанском, например.

– Молодец! – огорчилась я. – Как можно говорить на языке, который совсем не знаешь?!

Светка недолго думала:

– Очень просто. Главное уверенно.

Мужичок в кепке давно уже зазывно махал нам руками и головным убором, не подозревая, что подписывает себе смертный приговор.

Мы уселись в «Москвич», и Светка назвала адрес:

– Планерское. Центральная почта.

Мне очень хотелось спросить, почему она не дала ему бумажку с адресом хозяйки. Ведь от почты неизвестно сколько идти. Может, этот дом высоко в горах! А я в туфлях – ведь на работу же собиралась, а не на море.

Но портить замысел нельзя. Испанка так испанка. Но как говорить, когда не знаешь слов?

И тут я вспомнила одну фразу на испанском: «Эль ке да примейро да дос весес». Соседка по парте с тугой ширинкой перевела мне это как поговорку: «Кто даст один раз, тот даст дважды».

Замечательно – мы спасены! Нужно просто подставлять к каждому русскому слову одно испанское, и все!

– Эль почемудас почтас, блядас? – с невинным взором спросила я Светку.

Та соображала несколько секунд, потом вместо ответа начала икать. Я думала ее опять вырвет – нет, ржет, гадина. У нее каблуков нет – как знала, что после булочек с изюмом улетит в Крым…

– Подружка не русская? – поинтересовался водитель и зыркнул на меня в зеркало заднего вида.

– Испанка. Во время гражданской войны в Испании детей вывозили в нашу страну. Здесь она и появилась на свет. Дитя войны. Все время есть хочет, повсюду за ней еду вожу, что поделать – генетическая память…

С этими словами Светка вытащила из пакета «Дикий пляж» замурзанный последний пирожок и запихнула его мне в рот. Запить дала водкой, которую храпливый сосед с вонючими носками сунул нам в благодарность за фольклорные «сисечки».

Пока я с круглыми глазами жевала эту отраву, Светка шептала мне на ухо:

– Дура, ты хочешь, чтобы он знал наш адрес? Зачем тогда вся эта комедия? Давай сразу скажем, что мы две аферистки и не хотим платить за такси. Вот в этом случае ты точно ноги по колени сотрешь, пока до хаты допиндохаешь.

– А она понимает русский язык? – прислушался к нашему шепоту водила.

– Нет, ни слова. Тупая совсем, – легко ответила Светка.

Я чуть не треснула ее кулаком по башке – это ж надо так обнаглеть! Можно же как-то мягче играть, без оскорблений. Ведь и ответить не могу – ну, если только на «испанском».

Но я не успела отомстить. Мужик явно скучал за баранкой и попросил нас поболтать. Просто, чтобы не ехать в тишине.

Мой реванш настал. С ехидством я кинула ей на колени обмасленную пирожками газету с тезисами апрельского пленума ЦК КПСС.

– Эль задача-с ускорения-с роста-с вполне-с выполнима-с, если-с в центр-с всей-с нашей-с работы-с поставить интенсификацию-с и ускорение-с научно-технического прогресса-сас, тьфу…

Взмокшая от напряжения Светка совсем запуталась, и чтобы выручить замысел, я громко сказала:

– Горбачев! Перестройка! Ускорение!

Мужик радостно хлопнул по рулю:

– Видали, как наблатыкалась! Тупая, а соображает!

До конца пути подруга с водилой болтали о политике, а я лишь рефреном периодически поддакивала:

– Перестройка! Горбачев! Оле! Оле-оле-оле!

Мы доехали до центра Планерского, и мужик взял с нас всего три рубля. Сказал, что давно не бомбил в такой веселой компании.

Я на радостях запела «Бэсамэ мучо», но Светка утащила меня, потому что у нее было хорошо развито чувство меры.

Естественно, наш дом оказался на окраине возле горы. Пока мы туда ехали – проголодались и зашли в местный ресторан. На меньшее Светка была не согласна.

– Вон, видишь веселую компанию возле окна? Сядем за соседний стол, они наверняка клеится начнут.

– Мне бы до кровати добраться. Не до парней.

Светка покрутила у виска:

– Мы что, сами за обед будем платить? Или ты думаешь, нам родители пришлют?

Я вспомнила, что Светка так и не позвонила домой. Значит, ее родители со вчерашнего дня думают, что она все еще ходит за булочкой.

– Ты когда собираешься домой звонить? Наверное, волнуются, – предположила я, усаживаясь за длинный деревянный стол.

– Когда ты позвонишь, тогда и я, – достала сигареты Светка и знаком попросила у парней спички.

– А я еще в Москве маме позвонила. После «шведского стола». Сказала, что у тебя тетка с мужем в Ялте живут, и они нас пригласили.

Парень услужливо дал Светке прикурить и тут же попросился с компанией за наш столик.

– Клюнули, ха-ха. Заказываем по полной! Наедимся до отвала… А насчет звонка – тогда я тоже скажу своим, что у тебя в Ялте тетка с мужем, и они нас пригласили.

– А представляешь, если наши родители созвонятся? – прикинула Света.

– Тогда они узнают много нового, – ответила я быстро, пока парни рассаживались возле нас.

Четверо ребят, веселых и симпатичных, представители крепкого генофонда страны. Здоровые, спортивные, позитивные и молодые. Они щедро заставили весь стол салатами, зеленью, мясом и разносолами. А также удивили импортным алкоголем, который был вдвое дороже, чем вся еда.

– Такие лохи остались только в глубинке, – мимоходом донесла до моего уха Светка и зацепила вилкой язычок с хреном.

– Сейчас петь начну – так мне хорошо… Как ты думаешь, им лучше украинскую или казачью?

Естественно, каждая из нас уже выбрала, с кем закрутит роман. Светка призывно смеялась над шутками чернявого, ну а мне понравился молчаливый и плечистый.

– Пойдем покурим? – обратился вдруг чернявый к приятелю, и они растворились за известковыми стенами корчмы.

Оставшиеся двое развлекали нас анекдотами за четверых: и про Брежнева, и про Андропова, и даже про Горбачева свежак. Мы в свою очередь тоже не отставали и высмеивали московскую жизнь – продали столицу за ужин.

Двое оставшихся вдруг озадачились, что долго нет двоих предыдущих, и отправились на их поиски.

Когда через полчаса ожидания мы вышли из корчмы в поисках веселых друзей, то выяснилось, что их и след простыл.

– Вы далеко, девушки? – взял меня за локоть прыткий официант в украинском колпаке.

– Сами мы не местные, – привела убедительный довод Светка и потянула меня в другую сторону.

– Вам нужно расплатиться за стол, и идите куда хотите, – объяснил официант и показал на нас другим официантам.

То, что здесь не очень любят москвичей, я поняла по отсутствию сексуального блеска в их глазах. Разъяснение обстоятельств не помогло. Мой беглый рассказ о бабушке – кубанской казачке тоже не подействовал как смягчающий вину. Мы ели – это видели все – и поэтому обязаны были заплатить за сожранное.

Единственным послаблением было разрешение не платить за парней. Мы сумели-таки убедить администратора, что те весельчаки – аферисты.

На оплату ужина утекало сэкономленное на такси и покупке еды в поезд. Дебит с кредитом не сходился, и мы пригорюнились. Хотя Светка больше расстроилась не из-за денег, а из-за того, что «развели» ее, а не она.

И вдруг мне пришла в голову прелестная идея.

Это был последний шанс и четыреста второй способ отъема денег у населения имени Остапа-Сулеймани-Ибрагима-Берты-Марии-Бендера-бея.

– Я журналистка из московской газеты «Правда». Если вы нас отпустите, я сегодня же напишу хвалебную оду вашему ресторану, завтра продиктую очерк по межгороду своему редактору, и послезавтра вы проснетесь знаменитыми. Все будут ехать в Планерское исключительно, чтобы отведать ваших пампушек с чесночком да малосольных огурчиков с разливным пивом.

Официант дрогнул и сердцем, и глазом. Я зацепила его тщеславие. Администратор держался, потому что мы «нажрали» на приличную сумму.

Там, где не помогают уговоры, помогают угрозы.

– Но если вас не устраивает такой коленкор, я готова написать статью, как наивных приезжих «разводят» местные аферисты, действующие в преступном сговоре с администрацией ресторана. А?

Администратор тут же сдался и предложил завтра прийти на бесплатный обед, где повара продемонстрируют еще и не такие чудеса кулинарного искусства.

А Светка, вместо того чтобы радостно кивнуть и поскорее смотаться, неожиданно строго заявила:

– Да! Обязательно подготовьте нам Книгу жалоб и предложений. Мы – честные журналисты и должны знать, что у вас кристальная репутация.

Администратор с официантом приложили руки к сердцам, подтверждая, что их помыслы чисты.

К ночи, еле живые от усталости, мы подобрались к улице Теневой. Бумажка с адресом злополучно осталась у парней, ведь Светка умела выбирать, кому адрес оставить, а кому ни в коем случае не говорить.

Но я ее сразу успокоила, что память у меня отличная и наш адрес – улица Теневая, дом одиннадцать.

Неприветливая узкая тропинка уводила в горы. Судя по всему, именно туда лежал наш маршрут. Внизу, на освещенной дороге, мы грустно стояли возле дома номер десять и не решались идти дальше. Получалось, что дом одиннадцать – это та единственная избушка, которая, как сторожка лесника, стоит на отшибе, в темноте густых зарослей. И там по аналогии с детскими сказками может жить только людоед или кикимора.

– Ты точно адрес помнишь? – с надеждой на ошибку спросила Светка.

– Я миллион песен знаю наизусть, а ты меня адресом пугаешь, – разозлилась я, потому что от ветра с яблони сорвался плод и больно шарахнул меня по темени.

– Ну тогда пошли? – смерила подруга расстояние и нехотя двинулась к тропинке.

А я рванула в гору с места. До тропинки еще надо было идти, а кратчайший путь – лезть по склону. Дождь хлестал, поил плодородные земли фруктового сада. Низкие ветки с сочными плодами были утянуты почти до земли, и я лбом собрала весь урожай.

Промокшие до нитки, несчастные и разбитые, мы добрались до хаты и постучали.

Дверь долго никто не открывал (может, дочь ребенка укладывала), а потом все же дверка-то отворилась и…

…на пороге стоял тот чернявый, который кинул нас с обедом в корчме.

– А где дочь? – нагло спросила Светка, потому что терять нам было нечего.

– Чья дочь? – не понял парень, но дверь не закрыл. Наш внешний вид не внушал ему опасений.

Тут мы вспомнили, что не спросили у тетки имя ее дочери. Имя самой хозяйки мы не знали тоже.

– Пусти нас, а? – вдруг жалобно сказала Светка и эффектно мотнула мокрыми волосами мне по лицу.

– Нам дали адрес, но мы заблудились, – расписалась я в собственном бессилии и частичном нарушении памяти.

Парень раскрыл дверь и не особо приветливо сказал:

– Та, проходите, чё, жалко, что ли… Вообще-то я в городе живу, а здесь садовый домик и коза Гиппократ. Если будете ее пасти – можете оставаться.

Вот, честное слово, в тот момент я готова была на все: и коров пасти, и овец доить, и яйца нести, и нереститься за рыб. Лишь бы только не возвращаться обратно.

– Слышь, у тебя градусника нет? – пощупала я голову.

Озноб, тошнота, головокружение вдруг охватили мой уставший организм, ноги далее отказывались стоять. Я стала присматриваться, куда бы лечь.

– Градусник есть, но только для анала козы. Но я и так вижу, что ты больная.

Мне не понравилась формулировка, но ожидание помощи от некультурного паренька было важнее мелких придирок.

Проглотив фразу «сам ты больной», я попросилась прилечь.

– Вон ложись на доски – там гречишный матрас постелен. Мать сшила для ночлега, но пока никто не спал. Говорят, полезно. Сейчас я дам тебе чаю с медом, хотя не думаю, что он поможет.

Я от благодарности хотела обнять сволочь, которая нас кинула в ресторане. Потому что теперь он был спаситель. Удачно, что не в обратном порядке.

Но чернявый отстранился от меня как от проказы и объяснил:

– Ты не простудилась. Скорее всего, ты подхватила трихостронгилидозу.

Светка, которая все это время стояла в третьей позиции, чтобы парень подумал, что она балерина, вмиг потеряла осанку и опасливо спросила:

– А это заразно?

– Да. Трихостронгилидоза – это зоонозная пероральная геогельментоза. Передается через овец, коров или любой другой скот.

– Но я не общалась сегодня со скотом…

Хотелось добавить «кроме вас, ребятки», но я, конечно, промолчала.

– А фрукты немытые ела? – вяло выяснял мою историю болезни чернявый.

– Пока лезла к дому – съела два яблока с земли, – в отчаянии проговорила я и, обессиленная, слегла на гречишный матрас.

– Кстати, я тебе адрес отдала? Посмотри, если не потерял, – попросила Светка, ткнув пальцем ему в карман.

Бумажку нашли, и оказалось, что нам нужен дом четыре. Просто на весу хозяйка написала четверку как одиннадцать. И вовсе память у меня не дырявая.

Парень принес чаю с гречишным медом (похоже, у них дома все лечили гречихой), и я попросила какую-нибудь таблетку, чтобы сбить температуру.

– Тебе нужно противоглистное средство. Это только в городе. Я завтра у матери возьму.

– А если я за ночь умру? – заплакала я от страха.

– Так быстро не умрешь. У тебя сначала все онемеет, потом произойдет обезвоживание, а уже потом – все, – грамотно расписал остаток моей жизни чернявый.

– Подожди, подожди! – взмолилась я. – Какие еще симптомы этой чертовой болезни?!

– Еще расстройство желудка, – припомнил парень.

– Так я не больна! – обрадовалась я, прислушиваясь к внутренним процессам своего организма. – У меня только озноб и головокружение. А тошнота бывает и от высокой температуры!

– Ну, значит, ты простудилась, и у тебя нет трихострогилидозы. Это я на всякий случай предложил, как вариант.