Текст книги "Стикс"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Да? Интересно.

– А вышел ты на него просто. Поднял старое дело и выяснил, что сосед убитого, с которым они в одном доме жили, на двух разных половинах, проходил восемнадцать лет назад свидетелем по первому делу.

– Ну, для этого не надо быть семи пядей во лбу.

– Не надо. А для того чтобы понять, что это мог быть не тот нож, надо?

– Как это не тот? Как не тот?

– Видишь ли, какая получается штуковина с этими кухонными ножами. – Руслан тяжело вздохнул. – Делал их лет так цать тому назад местный умелец, в тюрьме много лет отсидевший, и подобных ножей в Горетовке чуть ли не в каждом доме. Через точно. И не по одному. С резной деревянной ручкой. И инициалы на ней: «С. Ч», Саша Черный. Так умельца звали.

– Смешно! Как поэта.

– Какого поэта?

– Был такой поэт, Саша Черный.

– Ну, про поэта я не знаю, да и ты раньше не знал. С лирикой, Ваня, у тебя были проблемы.

– Да? Интересно.

– Я все о прозе. О ноже. Такой нож мог быть у любого (подчеркиваю) любого жителя деревни Горетовка.

– Только у горетовских?

– Эти ножики Саша обменивал у них на самогон. Дармовое на дармовое. Бартер. И дальше поселка ножи не уплывали. Как презент грубовато, а самогона и в Горетовке навалом, зачем Саше по соседним деревням ходить? Горетовка – это очень большой поселок. Почти город.

Он вдруг вспомнил совершенно отчетливо этот большой кухонный нож с деревянной ручкой. Из дуба. Да, точно. Рукоятка из дуба. А клеймо было выжжено. Не выпилено, не вырезано ножом, а именно выжжено. Буквы черные, неровные. У него тоже был скверный почерк, у этого Саши Черного, не поэта. Хороший нож, лезвие широкое, рукоятка удобная. Да, был такой нож. Сказал Свистунову:

– Да. Точно. Горетовский. Но остальные были убиты другими ножами. Причем разными.

– Вспомнил?! Что ножами вспомнил, уже хорошо, а вот что разными… Да, входные отверстия на других мертвых телах несколько иного размера. Молодец. Он, похоже, выбрасывал их, ножи эти. Как убьет – выбрасывал.

– Да. Так. Но почему ни одного не нашли?

– Почему ни одного? Один. «С. Ч.». Причем в луже крови.

– И это не показалось странным?

– Кому? Ты еще только десятый класс заканчивал, так что следователя Мукаева еще и в проекте не было. А тот следователь, что был тогда, со спокойной совестью посадил человека, которого утром нашли рядом с телом убитой женщины, еще не вполне протрезвевшего. Логично?

– Да. Вполне. А отпечатки?

– Вот с отпечатками ты потом, должно быть, сообразил. Ведь тот, кого посадили, нож в руки брал? Брал. Закуску резал. Хайкин брал? Брал. Он и принес нож в сарай. Этим ножом убили? Он был в крови убитой, это точно. И раны на теле нанесены подобным же ножом. Но вот тем или не тем…

– Что-то мне нехорошо. – Он стал вдруг поспешно развязывать галстук. – Ножи эти…

– Что? Водички? Водочки? Ваня?

– Жутко отчего-то.

– Надо думать! Десять трупов! И в каком виде!

– Да-да… Мутит… А ты?

– Что я?

– Тебе не плохо?

Свистунов вдруг скривился:

– А меня по голове не били. Чувствительность во мне еще, как видно, спит… Ну, открывай, что ли, свой сейф. Выпью я. Понедельник тяжелый день. Как тому быть и положено. Надо, Ваня, в Ржаксы ехать.

– А тебе не кажется, что на этого Хайкина кто-то оказывает давление? – В его голове стало вдруг пусто и ясно. Посмотрел на Руслана Свистунова очень внимательно, словно о чем-то догадавшись. И тот вздрогнул, отвел глаза:

– Давление? Кто это на него может оказывать давление?

– Не знаю. Тебе виднее.

– А почему это мне виднее? По-твоему, это я заинтересован в том, чтобы десять трупов повесить на тронутого Хайкина?

– А по-твоему, я?

– Не знаю, не знаю… Открывай, что ли, свой сейф.

– Хочешь проверить, там пистолет или нет? – усмехнулся он.

– Да иди ты… В самом деле. Это потом выяснится, кто кому друг, а кто кому враг. А сейчас открывай.

Он открыл. Действительно, на полке, в самом уголке, стояла наполовину пустая бутылка водки. Водка была хорошая, завода «Кристалл», но он посмотрел на нее почему-то с отвращением. Хотя, говорят, раньше пил, и пил много. Но теперь перед глазами встали ряды пустых бутылок. И после этого боль и забытье. А потом были только дорога, и вот он, теперешний день, день пятый.

– Я не буду пить, – твердо сказал он. – Не могу.

– Дело твое. Но я бы на твоем месте посадил этого Хайкина. Поверь, так нам будет проще. И тебе, и мне. И Вэри Вэлу.

Вечер

В конце рабочего дня он сам предложил Свистунову:

– Давай через Нахаловку домой пойдем?

– Так это ж какой крюк! Тю! – сложил губы трубочкой Руслан. Он невольно улыбнулся: точно, Свисток. Потом сказал:

– Я должен узнать дом, в котором на меня напали.

– Ты уверен, что его узнаешь?

– Да. Уверен.

– Тогда пойдем через Нахаловку. Вдвоем. Меня Вэри Вэл лично приставил к тебе повсюду сопровождающим, учти.

…Город он не помнил, чтобы ходил по нему, как по родному, не помнил, а вот этот район смутно начинал припоминать. Нахаловка. Начиналась с самовольных, не разрешенных законом застроек, потому так и называется. Именно здесь кто-то стукнул его бутылкой по голове и накачал наркотическим препаратом. В одном из больших кирпичных особняков, которых в Нахаловке было большинство. Деревянные дома, даже новые, добротные, как-то терялись среди двух– и трехэтажных строений, в каждое из которых хозяин привносил элементы собственной фантазии. То крылечко какое-нибудь затейливое соорудит, то башенку на крыше, а то и не одну, то круговую веранду. Участки здесь небольшие, каждый клочок земли использован с максимальной выгодой. И почти перед каждым домом – роскошный цветник.

Сейчас, в начале лета, пышно цветет шиповник, цветет колючий кустарник, покрытый сплошь одуряюще пахнущими белыми розочками, цветет жасмин. Он вспомнил вдруг, что любил это время года. Любил июнь, бордовые пионы на клумбе, выложенной по краю половинками красных кирпичей, любил запах жасмина и белых роз. Откуда он все это любил? И где?

– Ну, узнаешь что-нибудь? – напряженно спросил Свистунов.

– Кажется, да. Я здесь был.

– Конечно, был. Всю последнюю неделю сюда ходил, как на работу. В свободное от бесед с Хайкиным время. Смотри, как эта бабушка на тебя глазеет!

– Доброго здоровьишка! – услышали они из-за новенького, еще не покрашенного забора. Оттуда тянуло запахом свежей щепы и опилок.

– Здравствуйте, бабуля!

Свистунов решительно потянул друга в ее сторону. Ему же идти к бабуле отчего-то не хотелось. Сейчас опять услышит про себя что-нибудь злое, неприятное.

– Домик-то ваш? – спросил Свистунов, кивнув на кирпичный двухэтажный особняк. Не самый шикарный на этой улице, но весьма внушительный.

– Чегось?

– Домик-то, говорю, вам, бабушка, такой отстроили?

– А ты кто такой будешь? – подбоченилась бабулька. – Налоговая инспекция?

– Налоговая тебя посетит, если следственным органам помощь не окажешь, – ощерился Руслан. А бабулька вдруг глянула на него, следователя Мукаева, и в испуге закрыла рот ладошкой:

– Батюшки, не признала! Никак, сызнова следователь ко мне?

– Да, – нехотя кивнул он головой.

Хозяйка сразу же засуетилась:

– Чайку не хотите ли? А домишко не мой, нет. Зять построил. Заместо прежней халупы. В Москве он. С дочкой. А здесь, значит, отдыхают. Вот выходной будет, и нагрянут. С компанией, это уж как водится. Мясу на костре жарить. Добро переводить. Вот завтра и нагрянут.

– Чаю мы не хотим, – вздохнул Свистунов. – Не до чая. Значит, эта личность вам знакома?

Капитан полуобернулся в сторону друга. Бабка согласно закивала головой:

– Знакома, знакома. Как же! Только я уж говорила: ничего не знаю.

– Что, и машины крытые отсюда никогда не выезжают? – усмехнулся Руслан. – Из Нахаловки?

– Как не выезжают? И от меня выезжают. Материал-то все привозят. Строятся-то, почитай, в каждом доме.

– Строятся, значит. А в какой дом этот гражданин, то есть следователь Мукаев Иван Александрович, заходил примерно полтора месяца назад, в конце апреля, в среду, тоже не припомните?

– А мне, милок, что понедельник, что среда, все едино. Старая я. В церкву только по воскресеньям хожу. Но это колокольный звон подскажет. Как зазвонили к заутрене – значит, пора. Али к вечерне.

– Господу, значит, молишься?

– А как же, милок? Молюсь. За дочку молюсь. Как не молиться-то? Детей-то Бог не послал. Мужа послал, денег много послал, а вот утешения на старости лет ни ей, ни мне. Утешаются вот: строят. Построят – сломают, потом сызнова строят. А я в церкву хожу. Все Господа спрашиваю: за что, мол? Молчит, окаянный. Ох, прости, Боже, душу мою грешную! – Бабка несколько раз быстро-быстро перекрестилась. – Видать, как призовет, так и укажет за что… А про эту личность сказала бы, да умолчу.

– Почему же? – выдавил наконец он из себя. Выдавил с трудом, потому что понял: дальше услышит неприятность. Так оно и вышло:

– А ты, милок, сам должен понимать. Оно, конечно, дело следственное. Но из чужих окон вылезать по ночам – это как-то не по-людски.

– Из каких это я вылезал окон? – хрипло спросил он.

– Не ведаю из каких.

– Не знаете, а говорите.

– Люди говорят. А люди врать не будут. Я-то сплю ночами-то.

– А кто не спит?

Бабулька поджала высохшие губы. Покачала головой.

– Пойдем, – потянул он за рукав Руслана. И повторил: – Пойдем.

Свистунов не стал спорить, сказал хозяйке «до свидания» как можно вежливее, зашагал вслед за другом прочь от новенького забора. Он шел по улице и все ждал: сердце подскажет. Нет, не сердце – ноющая боль в голове. Не подсказало, не заболело, зато в окне одного из домов, на втором этаже, он увидел очень красивую женщину. И отчего-то задержался. Уж очень странно женщина на него смотрела. Испуганно и с ожиданием. Он остановился, поднял голову, улыбнулся:

– Мы знакомы?

У нее были белые, ну совершенно белые волосы. Тонкие, длинные пальцы, в пальцах сигарета. Глаза голубые, большие. Лицо странно бледное, а брови и ресницы угольно черные. Он еще подумал, что женщина красива, как вампирша. Какой-то неестественной, словно нарисованной по мертвому красотой. Но красива. Что, еще одна красавица в его жизни? Не многовато ли?

– Мы знакомы? – повторил он.

Женщина оглянулась назад, в комнату, потом выбросила окурок в окно. Окурок перелетел через забор, упал рядом. Отошла и исчезла в глубине. Он постоял, подождал. Руслан Свистунов нагнулся зачем-то, поднял окурок. Сказал задумчиво:

– «Данхилл». А у вас с красавицей, однако, одинаковые пристрастия. Что, хороша? А? Хороша?

И вдруг она появилась на крыльце. Высокая, худая, тонкая, словно натянутая струна, почти без груди, без бедер. Словно источенная какой-то постоянной тоской.

– Иван!

Он в третий раз повторил:

– Мы знакомы?

Она оглянулась, проверяя, нет ли кого поблизости, спросила негромко:

– Почему не отвечает твой сотовый? Я звоню, звоню…

И тут из дома раздалось:

– Лора! Куда ты делась? Лора! С кем ты там базаришь?

На крыльце появился плотный потный мужик с обритой головой и синей наколкой на плече. Был он по случаю жары в одних семейных трусах. На трусах резвились веселые разноцветные рыбки. Они наплывали на живот мужика и там, в районе его пупка, казались какими-то слишком жирными, раздутыми и готовыми в любой момент лопнуть.

– Ты, козел! – рявкнул мужик. – Тебе че, мало, че ли? Сейчас добавлю!

– Славик, перестань! – тут же схватила за плечо хозяина особняка платиновая блондинка.

– Это кто козел, мужик? – ощерившись, шагнул вперед Руслан и руками вцепился в чугунную решетку ворот.

– Да не ты, рыжий, дружок твой. А хочешь, и тебе навешаю – нецензурно выругался бритоголовый. Очень искусно, между прочим, выругался. – Давай иди сюда. Козел.

– Руслан, не надо, – негромко сказал он. – Я сам спрошу. Не надо.

Он подошел вплотную к решетке, замялся вдруг:

– Извините…

– Че? Извините? Я тебе сейчас извиню! Народ базарит, ты с неделю около моей бабы крутился! Че, опять дорогу вспомнил? Козел.

– Это уже слишком! – Свистунов рванул на себя калитку.

Он среагировал мгновенно:

– Назад! Капитан Свистунов, назад! Вы при исполнении!

– Ну уж нет! Мой рабочий день закончен! Я ему сейчас… – Замок был какой-то хитрый, разгорячившийся Руслан никак не мог с ним справиться.

– Из милиции, че ли? – Славик полез было рукой почесать затылок, но вспомнил про колючую бритую голову, отдернул руку: – Е! Лора? Этот козел, извиняюсь, мужик из милиции, че ли? Ну, ты нашла с кем спутаться! Е!

– Ты, а ну, выйди! – крикнул мужику Руслан. – Выйди разберись! Я тебе сейчас мигом организую ночь на нарах!

Славик ухмыльнулся:

– Ищи дурака! Давай иди отсюда, мент. У меня все по закону. Я честный предприниматель Бушуев, налоги государству плачу. У меня это… Личный адвокат, во. Я тебя козлом, извиняюсь, назвал, потому как ты не при погонах.

– Считай, что никто тебе так и не сказал, что я мент! Иди, я тебе как частное лицо частную буржуйскую морду разобью!

– Сука! – Славик сплюнул, рванул было резинку трусов, потом сдержался: – Давай проходи. Это мой дом и моя баба. А на вас, ментов, тоже управа есть.

– Слушайте, перестаньте, – не выдержала блондинка. – Иван Александрович заходил ко мне исключительно по делу.

– Александрович! Ха! – сплюнул в клумбу с розовыми кустами Славик. – Найдем методы и на Александровичей. А тебе, Лорка… А ну, в дом!

– Славик…

– В дом, я сказал.

Она исчезла, Славик, прищурившись, на него посмотрел:

– Значит, следователь, бабу мою обрабатываешь? Учти: я тебя предупредил. Тебе, видно, в прошлый раз мало показалось?

– Мы уже встречались? – спросил он.

– Ну, сука! – Славик снова щелкнул резинкой трусов. – Я те щас встречусь!

– Надо его в прокуратуру повесткой вызывать, – негромко сказал Свистунов. – Могла быть драка между вами на бытовой почве и, как следствие, ее удар по голове.

– В прокуратуру! Перебьетесь!

Славик громко хлопнул дверью. В окне, на втором этаже, мелькнуло бледное Лорино лицо. Она крутила в воздухе тонким пальчиком, словно набирая цифры на невидимом телефонном диске. «Позвони», – понял он. Кивнул, потом пожал плечами: а куда позвонить? Кому? Как ее фамилия?

– Ты думаешь, этот боров мог меня наркотиками неделю пичкать? – спросил он у Руслана. Тот вдруг разгорячился:

– Мука, я тебя не узнаю! Да если бы раньше кто-то назвал тебя козлом, ты бы его порвал! А сейчас: «Извините…» Да что с тобой?!

– Я просто, кажется, совершенно не знаю эту женщину.

– Я знаю, – уже спокойно сказал Руслан. – Это Лариска.

Он оглянулся на дом. Женщины в окне второго этажа уже не было, Славик со злостью задергивал шторы. Они с Русланом шли по улице, по очень знакомой улице, но он по-прежнему не мог вспомнить, какой именно это был дом. Тот самый нужный ему сейчас дом.

– Какая Лариска? – спросил машинально.

– Какая-какая! Тебе, оказывается, видней какая! Ладно, ладно, без намеков. Славик этот, должно быть, всплыл в нашем городке недавно. И уже нехилый особнячок себе отгрохал в Нахаловке. Или купил. Предприниматель Бушуев, ишь, ты! Ладно, выясним, что это за Бушуев и кто его крыша… А Лариска в нашем городишке родилась. Лора! Ха! Короче, фамилию ее я не помню, знаю только, что она училась вместе с моей женой. В параллельном классе. Следовательно, ей двадцать четыре года. Видная девица. Поступала в актрисы после десятого, разумеется, не прошла по конкурсу. Потом выиграла местный конкурс красоты. Ну, я тебе доложу, было шоу! Цирк.

– А ты ходил?

– Спрашиваешь! Вместе ж были!

– Не помню.

– Эх ты! Но тогда ты на эту Лору не запал. Короче, она выиграла конкурс, потом поехала на региональный. В Сочи, что ли. Ну, там ее притормозили. Места не дали. А дальше что? На Россию не попала, отборочный тур не прошла. Она подалась в манекенщицы, в какой-то заштатный дом моделей. И там, видать, подцепила этого Славика. Оно конечно: большие деньги лучше большого дерьма. Это я про ихнюю модельную жизнь.

– Откуда ты про нее знаешь?

Спросил это напряженно, потому что вдруг вспомнил: он имел дело с моделями, это точно. Во рту сразу становилось кисло от слов «подиум», «показ мод», «жуткая диета»… Именно с этим он смог сейчас связать свой монолог, выданный под горячую руку Лесе. Почему он болтался там, на показах? Ведь осточертело же все! Сплетни, слезы, нытье, зависть, бесконечные жалобы на тяжелую работу, в ответ на предложение бросить ее еще большие слезы. «Как ты можешь! Ведь это же моя жизнь!» И вдруг Славик?

– Руслан, ты не можешь узнать ее фамилию? Хотя что я говорю! Она же ее, наверное, поменяла, когда вышла замуж. Бушуева, да? Лариса Бушуева. Господи, какой я тупой!

– У нее ж наверняка мобильник есть. Хочешь, узнаю номер?

– Как?

– У тебя точно провалы в памяти. Ты ж следователь. При покупке телефона все паспортные данные записываются.

– Да-да. Только ты сам узнай. Сможешь?

– Бу сделано. Слушай, я вот о чем: а если тебя в ее доме тюкнули по голове?

– В ее? Почему в ее?

– Этот Бушуев что-то говорил насчет добавки. Что, мол, тебе в прошлый раз было мало. Значит, вы с ним уже раз сцепились. И наверняка это из ее окна ты ночью вылезал, Ваня.

– Славик и наркотики? Сложный препарат, точный состав которого даже невозможно определить?

– А что? Очень может быть!

– Я только одного не понимаю. Неужели так трудно найти подпольный завод по производству водки? Ведь привозят же сюда акцизные марки, деньги.

– Вот здесь ты в самую точку попал. Да. Привозят. Но сюда ли? Помнишь, что тебе в психушке говорили? А ведь я туда наведывался.

– Что говорили?

– Твой случай – не единичный. Я так думаю, что это они курьеров убирали. Тех, что перевозили деньги и акцизные марки. Поработает человек несколько месяцев курьером – и его опаивают тем же зельем, что и тебя.

– Зачем?

– Зачем, зачем! Чтоб память отшибло. Чтоб не сказал, от кого везет, кому везет. Что они помнят? Один железнодорожный вокзал, другой машину, третий чемодан с какими-то цветными бумажками.

– Акцизные марки?

– Именно. Потому что за всем этим делом стоит один человек – Хозяин. И делиться он, судя по всему, ни с кем не хочет. Даже с местной крутизной. Потому все так тайно. А между прочим, объявляется теперь и пиво, разбавленное шампунем, и вина поддельные, и ликеры. Спирт с сиропом мешают. Соображаешь?

– И все делают здесь?

– Вряд ли. Должно быть, по всей области. Это, Ваня, размах. Но нас с тобой сейчас интересует конкретно наш маленький городок и наш маленький заводик. Ну, вспомнил что-нибудь?

– Не знаю.

– А может, Славик за всем этим стоит? Надо бы проверить. Недаром же ты возле его бабы неделю крутился. Помню я твои методы. Или у вас была любовь?

– Я не помню эту женщину, – тоскливо повторил он. – Ну, не помню. Подиум помню, нытье это бесконечное помню, тряпки красивые, но глупые. А лица нет.

– Я бы тебе посоветовал позвонить этой Лоре, – осторожно сказал Руслан.

– Да-да. Обязательно.

Они замолчали оба. Свистунов полез в карман за сигаретами, задержался на секунду, прикурил. Он же невольно отвернулся, чтобы не смешивать с запахом «Явы» пьянящие ароматы цветущего кустарника. Жить-то, оказывается, хорошо. Жить надо. Улыбнулся невольно, вспомнил женщину с белыми волосами в окне второго этажа. Кто ее знает? Может, она умница необыкновенная, может, чуткая, добрая, милая. Может, он был влюблен до одурения, глупо влюблен, романтически, когда ночью лазил к ней в окно?

– Почему улыбаешься? – спросил Свистунов.

– Не знаю. Люблю.

– Кого?

– Жизнь. Жизнь люблю. Сколько красивого вокруг! Такое ощущение, что я проснулся. Весна.

– Лето, Ваня. Уже лето. Ты что в выходные-то делать будешь?

– Завтра? К детям с Зоей поеду.

Свистунов снова помолчал немного. Затянулся сигаретой, глубоко вздохнул:

– Знаешь, что я думаю? Совсем другие люди с того света возвращаются. Ты вот, говорят, бегать по утрам начал. Не перебивай, не надо. Я знаю, что начал. А отчего? Жить захотелось? Что ж раньше не жилось? Вечно тебя дергало в разные стороны. Говорил, что правду ищешь. Но правда твоя была какая-то странная. Для других одна, для себя другая. Тебе можно все, другим ничего нельзя. Я к тому, что такой ты мне нравишься больше. Хоть и на Славика этого с кулаками не полез. Но в тебе что-то человеческое появилось. Факт. И ты меня держишь этим просто-таки за глотку. – Руслан вдруг стиснул двумя руками горло, показал: – Во. Понял, как держишь?

– Я?

– Но если, Ваня, ты прикидываешься, если с памятью твоей все в порядке, то мстя моя будет ужасна. – Свистунов неестественно рассмеялся, подмигнул. – Понял?

– А с чего ты взял, что я тебя боюсь? С того, что Славику морду бить не полез? Так это не от слабости, а от силы. Я не только сильнее, я еще и умнее. Если это Славик мне амнезию организовал, будь спокоен: получит свое Славик. Покойник он, если это сделал. Но я не верю, что все это было из-за бабы. Не хочу верить. Я дело в своей жизни делал? Понял ты? Дело.

– Ну-ну, – покачал головой Свистунов. – Что я могу сказать? Молодец, Иван Мукаев. Молодец.