Текст книги "У принцессы век недолог"
Автор книги: Наталья Резанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Сейчас уже прежних строгостей нет, а раньше, ежели какая мирская особа на себя венок из роз нацепила, так извольте покаяние приносить, штраф платить, а то и на костер. Потому как нечего себе присваивать то, что святой принадлежит.
– Значит, теперь нравы смягчились?
– Смягчились, смягчились, светлая госпожа, даже слишком. Да вы и сами все узнаете из епископской проповеди – вы же ее послушать пришли?
Вот не было печали! Оказывается, почтеннейшая публика собралась еще и на проповедь. По счастью, мне не пришлось выспрашивать у своего путеводителя, кто таков сей епископ и чем он привлекателен для публики. Служка продолжал разглагольствовать.
Монсеньор де Кавардак, как выяснилось, предпочел служение церкви блестящей карьере богослова. Но, и покинув стены университета Парлевы, он не оставил научных занятий. Особую известность снискал его труд «О нарочитой болтливости женщин», даже в сокращенном издании насчитывающий 1600 страниц.
Заняв епископскую кафедру в Мове-сюр-Орер, он прославился как проповедник. Сейчас, в силу преклонного возраста, он выступает редко, и ежели решил обратиться к пастве, значит, ожидается что-то исключительное.
Я подумала о том, был ли епископ Кавардак в числе богословов, принимавших участие в достославном диспуте о дамском нижнем белье, но от вопроса воздержалась. Тем паче что служка подвел меня к креслу. Их было лишь несколько по обеим сторонам от прохода. Над двумя самыми значительными возвышался балдахин, и даже северная варварка типа меня могла понять, что они предназначались для монарших особ, буде те окажутся в главном соборе провинции. Остальные кресла были расставлены в соответствии с рангом возможных слушателей, и тут мне оставалось довериться проводнику. Я отпустила его, передав толику денег «на цветы для святой Инстанции», и опустилась в кресло в первом ряду.
Тотчас где-то позади раздалось приглушенное фырканье, и, обернувшись, я увидела, как некая особа, направлявшаяся было к первому ряду, круто повернула назад. Даже не видя ее в лицо, я угадала, что это маркиза де Каданс, – по синим волосам и запаху розового масла. В прошлый раз я указала ей на место. И, в соответствии с этим местом, ей полагалось сидеть позади меня. Похоже, дабы избежать подобного унижения, она готова была покинуть собор и навлечь на себя немилость Благого Сыска. Ох уж мне эти дамские штучки... Остальные дамы, не столь щепетильные, заняли кресла, подобающие им по рангу.
К этому времени и монсеньор де Кавардак поднялся на кафедру. Это был сухонький старичок в роскошном облачении, блеском затмевающим наряды самых знатных мирянок, и со скорбным лицом жертвы простатита.
– Какой прекрасный день для веры! – провозгласил он. – Какой прекрасный день для веры! Братья и сестры мои, какой прекрасный день для веры!
Замечательный зачин, подумала я. Главное, оригинальный. Интересно, еще какие-нибудь слова в этой проповеди будут?
Действительно, едва приступив к проповеди, Кавардак сделал длинную паузу, как будто забыл, о чем собрался говорить. Но оказалось, что это был ораторский прием.
– А разве могут быть ужасные дни для веры? – спросите вы. Таковых нет, но у некоторых людей бывают дни дурные, критические. В такие дни недалеко и до греха, если вы уже не согрешили. Ибо маловеры считают, будто избегнут кары. Святые давно отвернулись от нас, твердят нечестивцы, а Благой Сыск составляют всего лишь люди. Но трепещите, злодеи! Бдит, бдит святая Инстанция, и арбалет ее направлен в лоб грешникам и грешницам. Ибо дошли до нас вести, что святая вновь явилась в опекаемом ею городе, дабы явить пример неотвратимости воздаяния. Вот урок усомнившимся! И не твердите себе: лунные ночи не так часты, а в такие ночи мы из дому не выходим! Возмездие принимает разные обличия, и не всем дано узреть святую Инстанцию воочию, но придет она за вами! Пусть памятуют о том грешные жены, проводящие дни и ночи свои в суетных удовольствиях, искажающие облик, данный им от рождения, белилами, пудрами, мазями, притираниями, лосьонами, кремами, тушью, сурьмой, помадой, тенями, не говоря уж о краске для волос! Взбивающие кудри свои перед зеркалами, не желающие видеть безобразия своих грехов, обнажающие свои плечи и груди, дабы каждый прохожий зрил то, что у порядочных женщин не увидит и супруг, рядящиеся в багряницы вместо власяницы!
Он снова замолчал. Но на сей раз это была не ораторская пауза. И не попытка перевести дух.
По проходу между креслами, стуча каблуками, шла именно такая женщина, какую только что обрисовал епископ. Высокая, пышнотелая, с огненно-рыжими волосами, густо нашпигованными драгоценностями. Бархатный плащ не скрывал обнаженных плеч и платья того цвета, который в Волкодавле обличил бы в ней служительницу Ядреной Фени а здесь был присвоен исключительно высшей знати.
В установившейся тишине она подошла к креслу, установленному рядом с королевским, и опустилась в него. На это имела право только одна женщина в Моветоне – родственница императора, герцогиня Такова-Селяви.
Проповедь возобновилась.
– Но хуже всего те, кто сеют в сердцах семена гнусных суеверий и чужестранных ересей, поклонники ложных богов, каковые суть демоны! О мерзких вероотступниках, проповедующих ересь Края Света, реку я!
– Выкрутился, старый негодяй, – отчетливо произнесла герцогиня. – Впрочем, он всегда выкручивается.
Я посмотрела на нее с интересом. Похоже, насчет краски для волос Кавардак переборщил. Они были рыжими от природы.
Герцогиня также посмотрела на меня. Такой взгляд бывает у людей либо очень проницательных, либо крайне близоруких.
Не обращая внимания на обличения еретиков, раздававшиеся над нашими головами, она произнесла:
– Мы с вами, княгиня, стоим настолько выше обывательских представлений, что не следует дожидаться, пока нас представят друг другу. Ведь это благодаря вашему супругу я вчера не стала вдовой?
– Вас это радует?
На ее лице, белом, как мрамор (не без участия пудры и белил, тут монсеньор был прав), появилась усмешка.
– А вы ожидаете иного ответа, кроме утвердительного?
– Мы все же в храме. Если верить этому почтенному прелату, стоит солгать – придет святая Инстанция и застрелит нас.
– О, святая Инстанция... – улыбка на карминных губах стала шире. – Так вот, мне было бы крайне неприятно потерять моего дорогого мужа. Тем более – при столь глупых обстоятельствах.
– Что ж, сегодня вы можете высказать князю свою благодарность лично. Он здесь... а, кстати, где же он?
Гверна по ту сторону прохода не было. Я даже не заметила, когда он исчез.
– Ох уж эти мужчины, – сказала герцогиня. – Стоит им заскучать – и след их простыл. А нам придется выслушивать до конца всю эту глупейшую проповедь.
Не очень-то она уважает главного местного священнослужителя. Впрочем, отец Батискаф предупреждал о чем-то подобном.
– А герцог присутствует сегодня в храме? – спросила я.
– Нет. Меня сопровождает наш гость из Гран-Ботфорте, граф Равиоли.
Это было уже интересно. Герцогиня – родственница императора, а Гран-Ботфорте с империей то враждует, то ей подчиняется. Там же не единое королевство, на полуострове несколько городов-государств.
– Боюсь, что в Поволчье эта фамилия неизвестна.
– Она и в Шерамуре не слишком известна. Но у него безупречные рекомендательные письма.
Еще интереснее. Не есть ли оный граф – тот самый связной, который должен явиться от премьер-министра? С другой стороны, второй раз отыгрывать в расследовании иностранцев...
Однако герцогиня не позволила мне предаться размышлениям.
– Уверена, что мой супруг уже пригласил вас обоих на большой бал, который мы устраиваем в конце недели. Я от себя повторю это приглашение. И вы расскажете мне о Поволчье. У нас так мало знают об этой далекой стране...
Герцог, если верить Гверну, тоже расспрашивал его о Поволчье. Проверка?
– Безусловно, герцогиня. У нас найдется, о чем поговорить. – Тут главное было – не зарываться. Из всех хищных дам, встреченных мною в Шерамуре, эта, несомненно, опаснее всех. И почему мне не попадется какая-нибудь благодушная дура, вроде царевны Милены?
А потому, ответила я себе, что царевна в политические авантюры не кидается, только в любовные.
Проповедь закончилась, месса подошла к концу, но Гверн на своем месте так и не появился. Зато к нам подошел чичероне герцогини, вышеупомянутый граф Равиоли. Это был молодой человек, кудрявый, как барашек, расфранченный, надушенный, весь в кружевах, шелках и бархатах. Мне он тут же поцеловал руку и обозвал меня «ля белла принчицесса», хотя по поводу моей красоты существовали сомнения еще до того, как мне в первый раз сломали нос и порезали физиономию. Один из тех томных сеньоров с безупречными манерами, которых я во множестве встречала в Гран-Ботфорте. Их там штампуют пачками. Некоторые из них действительно были ничтожными фатами, других, внешне неотличимых, не следовало недооценивать. На поле боя они, может, и никуда не годились, однако в темном переулке (коридоре, лестнице, чердаке) могли быть весьма опасны. Шпагу они таскали не только для украшения, хотя чаще предпочитали стилет или перстень с отравой. Поэтому руку графу я подала с большой осторожностью.
– Откуда вы прибыли в эту прекрасную провинцию, граф?
Если он скажет просто «из Гран-Ботфорте», значит, считает меня за полную дуру или абсолютную дикарку, и я буду соответственно себя вести.
– Из Немиля, белиссима, – отвечал он. Смекнул, значит, что, ежели пришелица из дикого Поволчья гладко говорит по-шерамурски, стало быть, могла узнать, что в Гран-Ботфорте немало государств. Ну почему мне за последнее время не попадается ни один дурак?
Великое герцогство Немильское было одним из самых богатых на полуострове, и, понятно, не раз завоевывалось как империей, так и Шерамуром. Но, как обычно в Гран-Ботфорте, потом оккупация всегда как-то рассасывалась.
Сейчас, кажется, Великое герцогство вновь было независимым. Непонятно только, какое отношение данная диспозиция имеет к нашим задачам.
Мы шли к выходу, граф отпускал комплименты поочередно то герцогине, то мне, и тут я увидела, что с одним дураком судьба меня все же свела. Причем довольно давно. И я даже успела выйти за него замуж.
Стоя за массивной колонной, Гверн вел непринужденную беседу с маркизой де Каданс. Она ему разве что в лацкан поволчанского кафтана не вцепилась, а он отнюдь не возражал.
– Почему вы остановились, княгиня? – спросила герцогиня Такова-Селяви.
– Я хотела бы представить вас князю, и думаю, как бы потактичнее нарушить его тет-а-тет.
– Это тот господин, что разговаривает с дамой с таким необычным цветом волос? – вмешался Равиоли.
– Да, с маркизой де Каданс.
– Вы уже познакомились с нашей дорогой Вальминой? – промурлыкала герцогиня.
– Да, имела счастье.
– Очень, очень примечательно, – пробормотал Равиоли. – В самом деле, не могли бы вы нас представить? Меня весьма интересует эта дама.
На прекрасном лице герцогини Такова-Селяви выразилось неудовольствие. В самом деле, приезжий из Гран-Ботфорте вел себя неприлично. В присутствии одной дамы, вдобавок более красивой и выше титулом, проявлять недвусмысленный интерес к другой?
Но мне это было только на руку.
– Идемте. Полагаю, у нас у всех будет о чем поговорить.
Мы двинулись к колонне.
– Ты, князинька, чай, не заблудился ли в трех столбах? – медовым голосом вопросила я по-поволчански. И продолжала, уже по-шерамурски. – Ваше сиятельство, ваша светлость. Тот, который справа – это мой супруг, владетельный князь Губерний Кипежанский.
Гверн, кажется, нимало не смутился. В отличие от маркизы, выпустившей его лацкан. И разрази меня Край Неминуемый на этом самом месте, смутило ее отнюдь не мое появление. Она косила темным глазом на моих спутников.
– Извольте радоваться, князь! Первая дама Моветона, а может быть, и Шерамура, – герцогиня Такова-Селяви! И граф Равиоли из славного своими доспехами Немиля.
– Мы с графом уже встречались на охоте.
– Тем лучше. А вот это... – но представить маркизу жаждущему приятного знакомства графу я не успела.
Снаружи раздался грохот и пронзительный визг.
– Что происходит? – хмуря брови, произнесла герцогиня. Она выглядела раздраженной, но вовсе не испуганной. Чего нельзя было сказать о большинстве прихожан, покидавших собор. Некоторые из них отхлынули от выхода, причем в толпе то и дело повторялось имя епископа.
– Надо взглянуть, что происходит, – сказала я.
– Зачем же самой беспокоиться? – отозвалась герцогиня. – В давке, среди грубого простонародья... Вот граф сходит и посмотрит.
– О, мы, поволчане, страх как любопытны. И такие мелочи, как толпа, нас не беспокоят. Не правда ли, князь? А граф расчистит дорогу дамам.
И я двинулась вперед, не сомневаясь, что Гверн сделает то же самое. Так мы выбежали из собора.
Я в жизни немало повидала, и удивить меня довольно трудно. И если бы я увидела где-нибудь на Ближнедальнем Востоке, как на городской площади под совершенно ясным небом крутится смерч, то и не удивилась бы. Там и вообще смерчи не так редки, а если джинн сбежал из кувшина или лампы, то только держись! И даже в империи, ежели какой-нибудь ученик чародея заклинание позабудет или с перепугу начудит, такое тоже возможно. Но в Моветоне я подобного зрелища увидеть не ожидала. Особенно с епископом, которого смерч крутил и трепал на уровне кровли собора.
Вихрь подхватил его, когда монсеньор де Кавардак благословлял паству, выходя из собора. Митра катилась по мостовой, драгоценные камни с нее осыпались, но добрые граждане Мове-сюр-Орер были так напуганы, что не бросились их подбирать. Посох сломался, скапуляр кружил по воздуху, как шарф прекрасной дамы, брошенный рыцарю с балкона. Полы облачения развевались, как у служительницы Ядреной Фени.
– А ведь сейчас его ударит о землю, – заметил Гверн. Он был прав. Смерч истончился, и силы его явно могло не хватить на то, чтоб удерживать епископа. И если старичка приложит о мостовую...
Тут я поступила несвойственным мне образом.
– Бежим! – крикнула я Гверну, срывая с плеч поволчанский плащ.
И побежала. Но не назад, как добрые граждане, а вперед.
Гверн угадал мои намерения, и мы успели растянуть плащ за мгновение до того, как смерч исчез и епископ грянулся вниз.
Хорошие все-таки делают в Поволчье плащи. Прочные. Ткань треснула, полезла по швам, но выдержала Кавардака. Ишак-Мамэ! Я и не подозревала, что в старике окажется так много веса. Или это облачение такое тяжелое?
Затем мы подхватили епископа и спустили его на землю. Он был в чувствах, но не скажу, чтоб в сознании – глаза выпучены, губы тряслись, он силился что-то выговорить, но не мог.
Тем временем добрые граждане, обнаружив, что нас с Гверном не поражает неведомая сила, а епископ жив, устремились туда, откуда убежали, и мы обнаружили себя посреди толпы. Вокруг нас оказалась свита епископа, покинувшая своего пастыря в трудную минуту, горожане, подоспели и наши спутники, окруженные слугами. Все кругом галдели, мешая расслышать, что же говорит де Кавардак. Я наклонилась, почти что приложив ухо к его губам.
– Кол... кол... – шептал он.
– Какой еще кол? – переспросила я. Еще вампиров мне тут средь бела дня не хватало.
– ...довские чары... темпсстария... – а потом у него вырвалось нечто похожее на поволчанское «телега». Выговорив это, он, наконец, лишился чувств.
– Госпожа, госпожа, вы не пострадали? – меня дергала за рукав малютка Сорти, растрепанная, хромающая – здорово ее помяли в общей свалке.
Но я не успела ответить. Служанку тут же оттер шустрый молодой человек, чрезвычайно бледный, с как бы стертыми чертами лица.
– Что, что сказал его преосвященство?
– А вы, собственно, кто такой?
– Я брат Удо, епископский викарий.
– Ну вот и сопровождали бы своего господина, тогда не пришлось бы спрашивать.
– Но мне необходимо знать...
– Не зарывайтесь, юноша, – услышала я чистый голос герцогини. – Их сиятельства спасли жизнь его преосвященству, в то время как вы пошло струсили. Или вы думаете, что сумеете оправдаться перед Благим Сыском, обвинив моих друзей в ереси?
Викарий стушевался и поспешил кликнуть слуг, которые переложили епископа на носилки и повлекли его прочь.
– Вот видите, как просто все уладилось, – мило улыбаясь, произнесла герцогиня.
Я подняла с земли плащ и с прискорбием заметила, что он совершенно испорчен. То есть по прежним моим понятиям его вполне можно было отстирать и заштопать, но по здешним, гламурным – никак.
Герцогиня Такова-Селяви продолжала:
– Не огорчайтесь. Пожертвовав сегодня плащом, вы приобрели в будущем довольно многое.
– Так, на чем мы остановились? Ах да, сеньор граф, я собиралась представить вам даму, которая мило беседовала с моим мужем. Граф Равиоли – маркиза... а где она?
Мадам де Каданс отсутствовала. Решительно, сегодня мне не везло на представления.
– Что же вы? – укорила я графа. – Я доверила дам вашему попечению, а вы упустили ту, с кем так жаждали свести знакомство.
– Виноват, принчипесса. Я столь увлекся удивительным зрелищем, что не заметил, когда исчезла маркиза. Кстати, белла дюшесса, в ваших краях часто случаются такие смерчи?
– В первый раз вижу.
– И еще мне что-то говорили про дождь из лягушек.
– Фи! – герцогиня ударила его веером. – Кто же в приличном обществе говорит о подобных вещах?
Я продолжала оглядываться. Маркизы де Каданс по-прежнему не было видно. Должно быть, она загрузилась в носилки и приказала гнать со всей возможной скоростью. Зато я, хвала богам, увидела Смака, успокаивавшего наших лошадей. По соседству с ним у коновязи высилось такое монументальное сооружение, перед которым меркли достоинства кареты мадемуазель Монбижу.
Герцогиня проследила за моим взглядом – и за ходом мысли тоже.
– Наши дороги, увы, не слишком годятся для карет. Поэтому я предпочитаю конные носилки. Они столь же вместительны и более удобны.
Насчет вместительности она, безусловно, была права. А вот насчет удобств... я бы не рискнула.
– А для наших, поволчанских дорог и конные носилки не подойдут. – Это было чистой правдой. – Поэтому мы путешествуем верхом. Даже по городу. Кстати, не хотите передохнуть от треволнений нынешнего дня в отеле дез Инсект, где мы живем?
– Ах, боюсь, что это невозможно, – вздохнула герцогиня. И опять-таки была права. Улица Кота-Ворюги не самая узкая в Мове-сюр-Орер, но конные носилки семейства Такова-Селяви вполне могли застрять между домами. – Придется отдыхать в пути. Но я прощаюсь с вами ненадолго! Помните, князь и княгиня, – вас ждут на большом балу в Тур-де-Форс!
Опираясь на руку графа Равиоли, она направилась к носилкам. Оттуда спустили лесенку – не трап какой-нибудь худосочный, а солидную, с перильцами, по какой могла подняться дама в тяжелом парадном платье.
А мы пошли к лошадям. Сорти по-прежнему хромала, оказалось, что в давке она потеряла туфлю. Пришлось усадить ее в седло позади Гверна, причем она дико смущалась и рассыпалась в извинениях.
– Это мне совсем не нравится, – сказала я Гверну, когда мы вернулись в отель дез Инсект. Относилось сие не к потере обуви служанкой.
– Ну, знаешь! Сама вечно в обществе каких-то мужчин, а мне нельзя с дамой перемолвиться!
– Ты о чем?
– А ты о чем?
– Где мы, там покушение! Можно сказать, это наше новое имя. Мы еще и недели здесь не пробыли, а покушений было уже три.
– Но, заметь себе, никто не погиб.
– Вот именно. Каждый раз получается, что мы кого-то спасаем. Думай что хочешь, а по мне, так очень похоже на подставу.
Гверн помолчал, не находя доводов супротив моих. Потом сказал:
– И епископ, похоже, ума лишился. Нес какую-то чушь...
– Отчего же? Трудно отрицать, что смерч, натворивший это безобразие, не имеет естественное происхождение. Обрывок слова, которое произнес Кавардак, вполне понятен. «Темпестарий» означает «вызывающий бурю». Или, в женском роде, «темпестария». Он же не договорил.
– Он еще что-то лепетал.
– Про телегу. Слышал такое поволчанское выражение «накатать телегу»? В смысле, донос. Он хотел донести в Благой Сыск на того, кто колдовством вызвал смерч. Или на ту.
– Но с чего моветонскому епископу употреблять поволчанское выражение?
– А он нас с тобой увидел. Здесь все уже знают, что мы из Поволчья. А образованные люди обычно знают иностранные языки. Кавардак, как утверждают, человек ученый... Нет, это мне не нравится еще больше! Расследовать уголовное преступление, за которым скрываются колдовские чары – такое уже было в моей биографии, причем сравнительно недавно, и я не хочу повторяться!
– Ну и не надо. Ты же сказала, чтоб банкир сам разбирался, кто на него покушался. Вот и епископ пусть сам разбирается. Тем более что он, кажется, знает.
На сей раз промолчала я.
– Так или иначе, – заключил Гверн, – после встречи с герцогиней мы увидели всех, на кого указал отец Батискаф.
– Не всех. Остается еще связной от премьер-министра, помнишь? Причем это может оказаться кто угодно. Монсеньор де Кавардак, цветочница, наш конюх, граф Равиоли...
– Я бы сделал ставку на графа.
– А я – нет. Я не азартна. И всегда играю только наверняка.
На сем семейное обсуждение текущих проблем закончилось. Но думать о них я не перестала. Гверн сказал, что я не должна влезать в дело о колдовстве, и в общем он был прав. Но в случае с банкиром Фердикрюгером никакого колдовства не было. Чистая как слеза попытка заказного убийства. В случае с герцогом Такова-Селяви – дело темное. Возможно, что это вообще несчастное охотничье происшествие. Если все же это колдовство, то низовое, бытовое колдовство, которое, по словам отца Батискафа, в Шерамуре уничтожено, а по словам крошки Сорти – просто ушло в подполье и прячется. И, наконец, в случае с Кавардаком элемент колдовства присутствует несомненно. И в данном случае – высшей магии, якобы процветающей ныне на университетских нивах Парлевы. Это получается, что на три жертвы у нас три разных заказчика?
В жизни обычно так и бывает, хотя создает изрядную путаницу. Гораздо удобнее, чтоб все три покушения были звеньями одной цепи.
Ничего не поделаешь, в контракте не обусловлено, чтоб нам с Гверном было удобно.
Но, с другой стороны, покушение, организованное в Парлеве, имело бы смысл, если бы Кавардак входил в число заговорщиков или личных противников министра Сомелье. Из рассказов отца Батискафа или проповеди самого Кавардака ничего такого не следовало. Епископ Моветонский клеймил в ней только еретиков – сторонников Края Света, что никак не противоречило генеральному курсу шерамурского правительства.
Ничего не понимаю.
Вот что еще меня беспокоило: причастность ко всему этому маркизы де Каданс. Уж как-то слишком вовремя она исчезла. Как раз тогда, когда епископ начал говорить о том, кто виноват в покушении. Или о той.
А может, она убежала раньше? Никто ведь не видел, когда в точности это произошло. Тогда назревает иной вопрос – чего именно она испугалась? Или кого?
Оставалось надеяться, что ответ на этот вопрос мы найдем на балу в Тур-де-Форс. Не может быть, чтоб маркиза там не появилась. Но нужны ответы и на другие вопросы. И не только ответы, но и доказательства.
Надо же, Край меня побери, отрабатывать свой контракт.
Пресловутый бал в Тур-де-Форс приближался неотвратимо, как тот Край. Я на подобных мероприятиях не бывала с отроческого возраста, и расположение духа у меня было не самое лучшее. Наверняка так же чувствовала себя настоящая кипежанка, попади она из глухих лесов в шерамурский дворец.
Гверн, как мог, старался меня утешить.
– Я так понял из беседы с герцогом, что это будет обычный бал, только очень многолюдный. А вот в прошлое царствование на балах такое творилось!
– Ты что, там был?
– Упаси меня боги! Но слухи-то по всему Шерамуру гуляли. У покойного короля вкусы были своеобразные, и празднества соответственные. Например, он приказывал, чтоб все кавалеры на бал являлись в дамских наряды, а дамы – в кавалерских.
– Это бы меня устроило.
– Но не шерамурских дам. Они как раз были очень недовольны. И кавалеры тоже. А отказаться нельзя – монарх сам подавал пример. Очень он обожал дамские наряды и украшения. А притом что ни бороды, ни усов сбривать он не желал, да и другим не приказывал, зрелище, говорят, было сокрушительное.
– И Благой Сыск за ношение дамами штанов никого на костер не тащил?
– Они же исполняли монаршью волю. Неподчинение было бы худшим грехом. Или вот был костюмированный бал во вкусе «Перворимская империя времен упадка». Приветствовались костюмы в стиле античных статуй.
– Так на античных статуях костюмов-то вроде нет.
– А я о чем?
– Бедные! Как же им, наверное, было холодно – при дворцовых сквозняках...
– Тебя только это смущает?! – и попытка утешения начала плавно перерастать в обычную семейную сцену с припоминаниями – где, когда и как я пренебрегала правилами приличия.
Прибывшее официальное приглашение с гербом герцогов Такова-Селяви – вялой рысью – настроения не улучшило. Там сообщалось, что нас ждут в замке в день святого Невермора. В программе были фейерверк, выступление золотых голосов королевства, гран-ботфортская опера, катание в лодках по озеру и прочие увеселения. Гостям дозволительно быть в масках.
– Ты же говорил, что это будет просто бал, а не маскарад! – напустилась я на Гверна.
– Так и есть. Маска – это просто для соблюдения правил приличия.
– ...и для создания нам дополнительных трудностей. Ладно, подумаю, как это можно обернуть нам на пользу.
Наряды, заказанные мною к празднику, были готовы, сверх того я сделала несколько закупок в лавках. Ни кареты, ни носилок мы приобретать по-прежнему не собирались, и, упаковав наши приобретения, сложили их во вьюки. Сами же намеревались ехать верхом, в дорожных костюмах (не перворимского покроя). И, естественно, пришлось брать с собой Смака и крошку Сорти. Нога у последней зажила, и горничная бойко справлялась со своими обязанностями.
Мы покинули Мове-сюр-Орер на рассвете, и я наконец смогла увидеть Моветон как таковой – ведь нас перебросили сразу в пределы города. Провинция и в самом деле была не бедная, судя по обилию полей и виноградников – если не сад Шерамура, то уж точно закрома. Лесов оставалось мало и выглядели они жалковато, даже в сравнении с имперскими лесами и Злопущей (о Заволчье вообще молчу). Но охота в цивилизованных странах – это так, баловство одно. И, учитывая богатство провинции, становилось ясно, почему Моветон так важен для королевства. Если провинция отпадет, костлявая рука голода протянется к Парлеве. И еще более костлявая рука жажды. Но мы еще не знали, является ли это целью заговорщиков.
И существовал ли сам заговор.
Что ж, все пути в Моветоне ведут в Тур-де-Форс.
Когда-то, в незапамятные времена, при жизни святой Инстанции, это была крепость, мощными стенами и высокими валами внушавшая страх врагам и уважение соседям. Но времена изменились, замок был полностью перестроен, и от прежней крепости ничего не осталось. Более всего замок Тур-де-Форс напоминал мечту спятившего кондитера, увеличенную в сотни раз. От многочисленных башен, башенок, балконов и балкончиков, лестниц и лесенок рябило в глазах. Там, где когда-то были крепостные валы, раскинулись цветники, расположенные в строгом геометрическом порядке. И даже стены замка умудрялись выглядеть грациозно.
Гости только начали съезжаться, и хозяева встречали их на беломраморной террасе, откуда открывался роскошный вид на парк, фонтаны, озеро – явно искусственного происхождения – и каналы, соединявшие его с рекой Орер. Нас проводили туда, и я наконец была представлена самому знатному из моветонских дворян.
После знакомства с герцогиней я почему-то ожидала, что и супруг ее будет выглядеть не менее эффектно. К герцогу Такова-Селяви более всего подходило определение «незаметный». И даже роскошный костюм вишневого цвета из двойного гран-ботфортского бархата, и золотая цепь с орденом Золотого Овна не могли отменить этого впечатления. Среднего роста человек с тусклыми волосами и глазами.
– Счастлив видеть вас в Тур-де-Форс, дорогие князь и княгиня.
– А уж мы-то как счастливы! – отвечала я.
– Князь, я обязан вам жизнью...
– Что вы, какие счеты между благородными людьми! Герцог кивнул, как будто и не ожидал от Гверна иного ответа.
– Сегодня у нас будет много гостей. Когда они прибудут, то вы с ними познакомитесь. А пока я хотел бы представить вам свою свиту. Вот мои телохранители, – он указал на двух ражих кельтских воинов, – ап Дейт и ап Грейд с берегов озера Лох-Фрайер. Вот шевалье Омон – начальник стражи. А это мой дворецкий – Кор де Балет.
Уже интересно, подумала я. Дворецкий был плотным мужчиной располагающей наружности. Выглядел он не так величественно, как наш Сорти дю Баль, с несравненно более простодушным выражением лица. Таким как раз убийства и организовывать.
– Госпожа княгиня, клянусь обеспечить вам любое блюдо любой страны, – с поклоном произнес он. – Если не сдержу свое слово, не жить мне на этом свете.
Мне захотелось заказать ему сэппуку по-ниппонски, но я учтиво ответила:
– Нас с князем вполне устраивает традиционная шерамурская кухня.
– Мой друг, – герцогиня повернулась к мужу, – князь и княгиня наверняка захотят переодеться к началу праздника. Кор де Балет, проводите гостей в их покои.
– Слушаюсь госпожа. Я уже распорядился, чтоб вещи перенесли туда.
– Иного я и не ждала. Княгиня, в каком платье вы будете на балу? Я спрашиваю не из праздного любопытства. Мы всегда уточняем это, дабы обивка мебели в залах гармонировала с цветом одежды гостей.
– Какая утонченность! Что ж, охотно отвечу – на мне будет скромный серебристый сарафан, серебром же вышитый.
– Прекрасно. А маска?
– Обычная, черная, в гран-ботфортском стиле.
Об одежде Гверна она не спросила, но, возможно, об этом осведомился герцог, беседовавший тем временем с моим мужем. Затем нас передали на попечение дворецкого.
Он повел нас по замку, попутно рассказывая о предках хозяев, чьи портреты попадались на пути, и называя покои, кои мы пересекали.
– Его сиятельство предпочитает набирать телохранителей в Кельтике? – осведомилась я, когда мы проходили по лестнице, украшенной статуей перворимского императора Тита Титаника Груза.
– Да, милостивая княгиня. Дом Такова-Селяви издавна поддерживает дружеские отношения с этим государством.
– Интересно... Что ж эти телохранители не сумели защитить своего господина на охоте?
Тут за телохранителей вступился Гверн.
– Там был только один из них – ап Грейд, кажется. И он не успел подбежать к герцогу. А второго я там не видел.
Совсем интересно. Чем занимается телохранитель, когда не хранит тело своего нанимателя? Я, между прочим, довольно долго хранила разные тела – от хамских до драконьих, и никто не упрекнул меня, будто я отлыниваю от своих обязанностей.
