Текст книги "Герои. Другая реальность (сборник)"
Автор книги: Наталья Резанова
Соавторы: Виктор Точинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Зная склонность кузена к неконтролируемой ярости, сделать это было нетрудно. Он не узнал меня – ведь он всегда видел в окружающих только то, что хотел. Я слегка подразнил его, общаясь с ним в стиле, заимствованном из новомодных английских романов. Ему, с виттенбергским воспитанием, подобное аффектированное красноречие было противно. На каждую его грубость я отвечал все учтивее. И он вышел из себя. А о прочем я позаботился. Я разбираюсь в ядах хорошо.
Но я не сумел предусмотреть всего. Так всегда бывает с планами, что казались идеальными. Я не рассчитал, насколько сильна может быть ярость безумца. Он убил не только своего противника, но и короля. По трагической случайности погибла и королева, не посвященная в наши замыслы. Я пытался дать ей противоядие, но было поздно.
Странно, никто не заподозрил моего участия в этих событиях. А ведь этот дуэлянт-неумеха, умирая, проговорился, и назвал меня...но тогда всем было не до умозаключений. Одна катастрофа притянула другую. Abyssus abyssum invocat. Еще не успели похоронить убитых, как замок был захвачен. Молодой Фортинбрас воспользовался внутренней смутой и тем, что внимание короля было увлечено другим. Моя вина. Я не предусмотрел. А должен был.
В последующем хаосе мне удалось скрыться – в плаще паломника. Из тех, кому была известна хоть часть правды, новому правителю достался Хорас. Не знаю, что из него вытянули дознаватели, но все добытые сведения были использованы во благо новой администрации. Вскоре после коронации , месяца через два ,Хорас очень своевременно скончался – говорили, что он не перенес гибели друга. И к этой смерти, клянусь, я не имею никакого отношения. А нам была явлена известная теперь всем и каждому версия, по которой покойный кузен объявил Фортинбраса своим наследником. Кузену, право, повезло – если б Фортинбрас застал его в живых, он бы жестоко расправился с ним по закону кровной мести. Не зря же норвежец тридцать лет спустя свел счеты за унижение своего отца, и своей страны. И, конечно, план вторжения он начал претворяться в жизнь как минимум за полгода до случившегося – для чего и понадобилась, как предлог, мнимая война с Польшей (Польша вообще удобна как предлог). Но в сложившейся ситуации ему удобнее было объявить убитого короля узурпатором, а принца – героем, коему он законно наследовал. Вдобавок, сей одаренный юноша был не просто клятвопреступником, но дважды клятвопреступником. Он обманул не только моего короля с этим «правом свободного прохода», но своего короля и дядю, которому дал слово не поднимать оружия против Дании. Так что история про дядю-злодея была как нельзя кстати.
В конечном счете оказалось, что так было удобнее всем. Кроме меня. Да и я привык.
Что сказать о моей жизни? Она оказалась длинной. Я месил грязь на дорогах Европы вместе с ландскнехтами, сидел в тюрьме, живал в притонах и во дворцах, мало чем от тех притонов отличавшихся. Короче, вел жизнь самую обычную, не годящуюся в сюжет для трагедий и баллад. Утомившись от скитаний, вернулся в ту единственную страну, что считал своей родиной – в Италию. Но поселился не в Болонье, где провел в юность, а в Венеции. Здесь, в этом городе ревнивых мужей и жен-изменниц, человек с моими дарованиями никогда останется без работы. Преследований властей я не боюсь – к моим услугам нередко прибегает Совет Десяти. Не страшусь я и сил иного порядка – я добрый прихожанин, вовремя исповедуюсь и причащаюсь.
Но в последнее время я стал думать о нем. Хотя – какой смысл? Он ушел и умер, умер и ушел. Меня призраки никогда не тревожили. Они являются лишь меланхоликам, страдающим избыточным весом. Однако я вспоминаю. И все чаще мне кажется, что у меня нет права винить его во всем, что случилось. Он был безумен – я рассудителен. Это, безусловно, решающее отличие. А дальше? Он действовал во имя своего отца, я – во имя своего. Он убивал, я – тоже. Он был сыном короля, но ему не нужна была власть. То же можно сказать и обо мне. Оба мы ублюдки, оба принцы. И, когда я вглядываюсь в эту смутную тень на дне моей памяти, мне кажется, что смазанные черты все больше повторяют мои. Или наоборот. Вот почему я не собираюсь выступать с разоблачениями. Эту тайну я унесу с собой в могилу, как и многие другие. Я отпускаю его – пусть покоится с миром. Спокойной ночи, милый принц, спокойной ночи, кузен, вольнослушатель, Озрик, чье имя я унаследовал взамен того, что он украл у меня и которое написано на его надгробной плите:
ГАМЛЕТ, ПРИНЦ ДАТСКИЙ
Елена Викман
Кровавая мантия девицы Дередере
Тёмен был год 1034 от Рождества Христова. О папе Бенедикте Девятом говорили, будто он выкормыш антихриста, и на левом виске у него – верное тому свидетельство, кровавое родимое пятно. Тихими шагами шло по крохотной Европе, разорванной на лоскуточки лилипутских государств, её великое и страшное будущее. Вот-вот уже – раскол христианской церкви, и не за горами Крестовые походы... А закончится этот век взятием Иерусалима.
Пока – созревало, наливалось страхом, кровью, легендами и чумными бубонами.
Хрипло пели охотничьи рога, заходились лаем псы, звенел вереск на пустошах Шотландии. Лоуленд ждал смерти захватчика, сурового Кнута, короля датского.
– Чуть-чуть ему осталось, – шептали друг другу туманными холодными ночами могучие вязы, ну годик... Что такое год – для Шотландии? Потерпит его королевство Альба? Потерпит. И король Малькольм пока ещё совсем молод. Есть надежда у Лоуленда, есть...
– Есть-есть... – тявкали под кустарником бурые от глины и грязи лисы.
– Е-э-э-эсть – выли поджарые волки.
– Ес-с-с-т-т-ть – проносились над пыльной дорогой, едва не задевая её крыльями, бесшумные совы.
Поля и леса полны были жизни и тления, всего в свой черёд. Стоял сентябрь. Сизый туман, переставший уже напоминать прозрачную летнюю дымку, всё чаще повисал над озёрами и пустошами.
Трубили, трубили, трубили осатаневшие рога; били не в такт барабаны. Войны раздирали север Европы, точно летучие паразиты тело огромного дракона. Дракон огрызался, изрыгая пламень, и горели деревни.
В это смутное время в одной деревеньке произошли события на первый взгляд незначительные. События эти, однако, будут играть важную роль в нашей истории.
...Дередере проснулась от визгливого голоса соседок под окошком.
– А я говорю: вон её нужно гнать из деревни, пока беды не наделала!
– Вчера глянула на меня, фыркнула по-кошачьи, – тут же я споткнулась, молоко расплескала, ногу чуть не сломала... Ведьма она, ведьма! А ещё летом видела я её в полях, сидела, пыль из чулок вытряхивала и по ветру пускала, потом правый чулок обычно натянула, а левый – наизнанку, ещё и перекрутила. Через день град был! Вы меня знаете, я попусту болтать не люблю. Вот, молчала почти три месяца, думала, а вдруг – случайность, показалось. Теперь вижу: ничего не показалось, – колдует она!!
«Хоть бы ей камень на голову свалился, или вправду ногу бы сломала. Визжит с утра, точно свинья», – с раздражением подумала Дередере. А вслух прокричала:
– Доброе утро, соседи! Какие ещё пакости обо мне вы расскажете сегодня?
Только сейчас она высунулась из окна, бледная и растрёпанная.
– Значит так... Если я ведьма, то сегодня ты, Элс, сломаешь ногу, правую. А завтра целый день будет лить дождь. Поскольку ни того, ни другого не произойдёт, ты, может, убедишься, наконец, что я не колдунья, и оставишь меня в покое, – Дередере упрямо тряхнула медными кудрями.
Элс попятилась:
– Дьяволица! Чертовка...
Продолжая отступать, она споткнулась на валявшийся у обочины камень, и осела на землю.
– Ой-й-й, нога! – тут же завизжала Элс, – нога-а-а-а... И как раз правая! Будь ты проклята, ведьма!!
С вечера небо затянули тяжёлые тучи, а сельчане поглядывали недобро и перешёптывались; заговаривать с Дередере соседи избегали. Некоторые, завидев её, даже скрещивали пальцы в попытке отогнать нечисть.
Дередере обхватила руками тощие коленки. Угораздил же её чёрт нести всякую чушь с утра! Теперь вот Элс ногу сломала, и дождь завтра будет почти наверняка. Стало быть, вполне можно обвинить её в колдовстве, сама ведь ляпнула: если я ведьма...
– Ну? Будем дожидаться ливня? – прозвучал голос рядом.
Старая Кэт вошла без стука, и остановилась перед Дередере, пристально глядя на нее круглыми черными глазами.
– Вообще-то в деревне от толковой ведьмы больше пользы, чем вреда.
– И совсем я не ведьма!
– Конечно, – насмешливо покачала головой старуха. И добавила:
– Только дождь непременно пойдет... В общем, я тебе хотела сказать: живи. Только, конечно, придётся помогать, раз уж ты колдунья. За урожаями присматривать, скотину иногда подлечить, лихорадку в село не допустить.
– Но я... не умею, – растерялась Дередере.
– А вот это уж твоя ведьмовская забота – научиться.
...Едва стемнело за околицу выскользнула одинокая фигурка в драном плаще.
– Хотят, чтоб я ведьмой была – ладно! – бормотала Дередере, – но кое-кому не поздоровиться, это я вам могу заранее обещать.
Тиха была вересковая пустошь через два часа после полуночи. С неба сеял мелкий прохладный дождь. Высокая фигура, закутанная в плащ, прохаживалась взад вперёд по иллюзорной границе пустоши. Где-то недалеко ударили в бубен и визгливо захохотали. Заорали, будто откликнувшись, в ближней речушке жабы.
Хрустнули под осторожными шагами ветки.
Человек в плаще резко обернулся и поднял факел:
– Кто?
– Матушка Дередере, – отозвался звонкий молодой голос.
– Матушка? – насмешливо просипел страж, – а достойна ли ты себя матушкой называть?
Он издал странный горловой звук, похожий на кваканье болотной жабы и добавил:
– Ты пока ещё – девица. Почти человек, – он презрительно сплюнул, – Жди!
Он обернулся, лихо свистнул в два пальца, и проорал что было мочи:
– Девица Дередере! Неофитка.
– Пусть проходит, – отозвались из глубины пустоши.
– Ступай! – мотнул факелом охранник.
– Ну-ну, кто у нас тут? – проскрипела старуха-горбунья, поднося к подслеповатым глазам изумруд, на манер римского императора Нерона.
– Я – Дередере, – девушка помялась секунду в нерешительности, потом сбросила плащ.
– Тепло тут у вас, у костра, – улыбнулась она.
Две гревшиеся у огня ведьмы глянули на неё неодобрительно. Горбатая Эшина фыркнула, как разозлённая кошка,
– Только этой деревенщины нам тут не хватало! Тоже мне, рыжекудрая Лилит.
– Я не Лилит, я Дередере, – пролепетала юная колдунья
– Ещё и невежда, – поджала узкие губы дама Гекстильда, – она отбросила в сторону бубен, и сделала вид, что полирует ногти ореховой пилочкой.
Через некоторое время старая колдунья подняла голову:
– Садись, раз уж заявилась.
– Хотя мы тебя не очень ждали. И не расстроимся, если ты вдруг провалишься в Преисподнюю, – добавила матушка Эшина.
– Не очень-то вы любезны. Что ж, я могу и уйти. – Дередере подняла с земли старый плащ.
– Сядь, курица рыжая! – прикрикнула на неё горбунья, – и слушай, что тебе умные люди скажут, скороспелка!
Костёр пыхнул, взвившись в туманное небо оранжевыми языками.
Неофитка, слегка ошарашенная приёмом, присела на бревно.
Гекстильда смерила её презрительным взглядом и немножко отодвинулась.
– А где остальные? – робко проговорила девушка, – я думала...
– Ты всё перепутала, милочка, – отозвалась Гекстильда, – большой шабаш назначен на завтра. А сегодня – карточная игра для желающих, по о-очень высоким ставкам.
– Ааа. Ну, извините, я, пожалуй, пойду...
– Сидеть! – рявкнула Эшина, – раз уж ты навязалась на нашу голову, придётся тебе с нами сыграть. Всё равно третий нужен, вдвоём неинтересно. А ночные демоны – малоприятная компания, – воняют гнилой соломой и постоянно мухлюют.
– А я... Я не умею... Я вообще не знаю, что такое – ка-карты, – растерялась Дередере.
– Я же говорила, – деревенщина необразованная, – покачала высоким чепцом Гекстильда, – придётся нам её просвещать. Карты, дорогуша, – это новая индийская игра. Ты, верно, хочешь спросить, что такое Индия?
– И не индийская это игра, если уж быть точными, а китайская, – проворчала горбунья, – тут вы неточны, матушка.
– Ой, – Гекстильда усталым жестом поправила воротник нарядного платья, – давайте не будем возобновлять этот бесплодный спор. Будем считать, что есть карты китайские, а есть – индийские.
– Но кто-то же был первым, – упрямилась Эшина.
– Итак, карты – новая индийская игра, – Гекстильда повернулась к Дередере. – Индия, милая...
– Я знаю! – обрадовано перебила её ведьмочка, – Индия – это такая антиподская страна, где люди ходят на головах, а на ногах у них когти, чтобы удобней было цепляться за облака. Ещё там водится огромный страшный зверь ядозуб...
– О боги! – воскликнула Гекстильда, – Индия, дитя, совсем не то! Впрочем, сейчас не до нее.
– Наступило время большой игры! – воскликнула матушка Эшина и ударила в бубен, – сегодня играем в старого лиса. Для зелёных объясняю правила. Она достала из кармана клетчатого передника потрёпанную колоду. Вот это – туз, главная карта. Туза никто не бьёт, он вроде Властелина. Тузов бывает четыре, смотри и запоминай... —разноцветные арканы мелькали перед глазами ошеломлённой Дередере.
– Я, кажется, запуталась, – пробормотала она.
– Ничего, по ходу разберёшься, – старая ведьма уверенным движением перетасовала колоду, и мелькнули белоснежные бивни изображённых на рубашках боевых слонов. – Главное, чтобы ты усвоила: проигравший выполняет любое желание победителя. Дело чести.
Дередере вдруг стало не по себе, и показалось, что недобрые огоньки мелькнули в янтарных глазах горбуньи. Но отступать было некуда. Пришлось играть.
Тихо потрескивал огонь и ещё тише – звенел вереск. Небо на востоке начинало светлеть.
– Быстрее! Чего думаешь?! – прикрикнула матушка Эшина. – Говори, вскрываешься или пас?
– Вскрываешься или пас? – эхом повторила Гекстильда.
Дередере мотнула медными патлами, и бросила на барабан, заменяющий карточный стол, каре – четыре рыцаря.
– Проиграла, проиграла!!! – завизжали в один голос ведьмы, подкидывая в воздух карты. Матушка Эшина даже свистнула по-разбойничьи в два пальца, от чего проснулся задремавший было часовой, и проквакал с натугой:
– Дамы, у вас всё в порядке?
– Придётся, милочка, платить по счетам, – облизнула губы Гекстильда, – ну, взять с тебя особо нечего, так что, я думаю, обойдёмся сотворением какого-нибудь сложного заклятия, на общую пользу.
– Я умею насылать бури, а ещё, ещё – изучила целых две главы про изготовление философского камня. Ну и яды, разумеется... – услужливо подскочила рыжая ведьмочка.
– Этим ты нас не удивишь, – отмахнулась горбунья. – Кстати, учти на будущее: сотворять тайфуны и ураганы в своей округе, – опасно. Во-первых, сама можешь от них пострадать; во-вторых, рано или поздно наведаются к тебе толстопятые селяне с топорами и вилами. Ты уверена, что тебе это нужно? Мы говорим о серьёзном заклятье, о безупречном колдовстве, о таком – чтоб на тысячу лет, и никто не подкопался, и следов твоих не нашёл. Без изъяна. Сделай нам, голуба, долгую нить, ну скажем...
– Сшей кровавую мантию, – негромко произнесла Гекстильда.
Обе ведьмы повернулись к ней, поражённые. И что-то изменилось в округе. Ветер, игравший до того на пустоши, умолк. В наступившей тишине раздался волчий вой.
– Слова произнесены и скреплены, – удовлетворённо кивнула Гекстильда, – сшей кровавую мантию. Срок – человеческая жизнь, ну, скажем... двадцать три года.
– С ума вы сошли, что ли, уважаемая матушка?! – вскричала вдруг её товарка, – какая ж это жизнь – двадцать три года?!
– А я вот считаю, что двадцать три – самый срок их жизни. Потом уж всё на спад идёт, – пожала плечами Гекстильда.
– Прибавьте ещё хотя бы столько же, почтенная матушка – просительно протянула Дередере.
– Рада бы, голубушка, да не могу, обмолвилась уже. Слово сказано.
– Ну ты и... – начала было матушка Эшина, но осеклась под пристальным взглядом Гекстильды
– Уложения об оскорблениях чести никто не отменял, – прошипела та, сузив чёрные глаза, – желаете поединок?
– Слово не произнесено и не скреплено, – буркнула, глядя в сторону, горбунья.
– В таком случае, – кровавая мантия, за двадцать три года. Объект классический – первый смертный, которого занесет на эту пустошь. Пусть останется в веках редкостным мерзавцем, будь он хоть образцом благородства, – улыбнулась Гекстильда. – теперь нам остаётся лишь немного подождать.
Бледное солнце торжественно выползло из-за соседних холмов.
Ведьмы притаились в колючем кустарнике и ждали. Дередере отодрала с куста большой шип и нервно чистила им ногти.
– А если нам непростой человек попадётся? – внезапно спросила она.
– Условие произнесено и скреплено, – передёрнула плечами Гекстильда, – первый встречный. А ты на то и ведьма, голубушка, чтоб за три мили почуять неудобный объект и заставить его свернуть с дороги. Если не можешь – я не виновата, практиковаться больше надо.
«Сука, – тоскливо подумала Дередере, – надменная сука с обвисшей грудью».
Ветер донёс хриплые звуки охотничьих рогов.
– Благородные господа, – с видимым удовольствием проговорила Гекстильда. – Достойная задача.
Звуки гона приближались. На пустошь выскочила перепуганная лисица и помчалась стремглав в тщетной надежде уйти от настигавших её псов.
Вскоре рог протрубил совсем близко, и можно было уже различить тяжёлое фырканье разгорячённых коней и крики охотников.
– Пора! – громовым голосом вскричала горбунья.
Ведьмы вышли из засады, и присели на бревно у потухшего костра.
На пустоши появился одинокий всадник, огляделся.
– Вы кто такие? – надменно сощурился он.
– Здравствуй, Макбесад, – выступила вперёд горбунья, – у нас для тебя весточка. Вернее, вот ей, – указала она корявым пальцем на Дередере, – поручено кое-что твоей милости передать.
Юная ведьма нехотя сделала шаг вперёд и произнесла, не глядя на всадника:
– У меня действительно важные вести... Вернее, важное предсказание...
Две других колдуньи тем временем отошли в сторону и увлечённо переругивались:
– Ну что, добились? – кипятилась матушка Эшина, – заварили кашу? Глаза б мои на тебя не смотрели, уважаемая матушка...
– Можно подумать, вы очень любите скороспелых выскочек, – ощерилась Гекстильда, – их лучше ставить на место сразу, – и навсегда. Я так полагаю.
– Она полагает! – всплеснула смуглыми руками горбунья, – вы только послушайте нашу высокородную даму! Что ты о себе возомнила, селедка ты засушенная! Как хочешь, – а тана Макбесада я в обиду не дам!
Гекстильда удивлённо приподняла узкие брови:
– Чем же он вам так услужил, матушка? От разъярённого мужичья спас? А не травили бы вы посевы так явно и бесцеремонно, – не пришлось бы прибегать к помощи людских князьков.
– Ты говори, да не заговаривайся... – прошипела старая ведьма, – сама сегодня уложение об оскорблениях чести вспоминала. Смотри, и я вспомню.
– Слово не произнесено, – процедила Гекстильда.
Макбесед Макфиндлайх, двоюродный брат короля Малькольма, придержал испуганно фыркающего каурого жеребца. Можно было, конечно, хлестнуть девчонку кнутом, пока она не произнесла предсказания. Но как-то уж очень не походила на настоящую колдунью эта дрожащая селянка.
– Какие именно у тебя вести для меня? – насмешливо спросил тан.
– Те, что изменят вашу судьбу в веках, – девица наконец подняла голову и взглянула на тана
Макбесад слегка нахмурился:
– Не много ли ты себе позволяешь?
– У меня нет выбора, благородный тан, – тихо произнесла ведьма, – как и у вас.
Макбесад презрительно усмехнулся и велел ведьме:
– Говори! Только коротко.
И вот на пустоши двое: благородный Макбесад на горячем коне и робеющая юная ведьма, в которой он никак не подозревает носительницу своей судьбы.
Дередере тряхнула медными кудрями и простёрла перед собой тощие ручонки. Голос ее дрожал:
Слушай меня, Макбесад Макфиндлайх!
Слушай меня, человек!
Сон будет долгим и страшным, Макфиндлайх
Дольше, чем век... дольше, чем век.
– Да, со стихосложением у неё туговато, – язвительно заметила стоящая в стороне Гекстильда.
– Помогли бы девке, сами же её втравили в историю, – недовольно проворчала матушка Эшина.
Хвала тебе Макбет, Гламисский тан,
Хвала тебе Макбет, Кавдорский тан,
Хвала Макбету, королю!...
Голос Дередере окреп, и прорезались в нем свистящие нотки бури. Над пустошью кружили слетевшиеся со всей округи вороны и стервятники. Ветер – откуда-то вдруг поднявшийся – нёс жёлтую листву... Листья стекались к ведьме, точно притянутые неведомой силой, и охватывали её тонкую фигурку жёлтыми змеистыми языками.
– Свидетели мне вязы и осины! А солнце, скрывшееся за свинцовой тучей, – не свидетель! Не видит нас око Божье! Спите, спите, ангелы... Летите ко мне, вороны; ко мне, шакалы; ко мне, лисы; ко мне, волки!
Дередере произносила стандартное кольцо заклинания, коим полагалось обрамлять любое серьёзное колдовство.
– Свидетели мне – чащобы, терновники, пропасти и деревья Иуды! Свидетели мне безлунные ночи! Вой оборотней скрепляет слово моё! Свидетели мне – дети леса, водяные, зловонные духи пустошей и речные кельпи! Свидетели мне – могучие демоны полудня и хилые бесы рассвета! Свидетели мне вереск, полночь и арфа Дьявола! И темнота – свидетель мне! Вы ещё спите, ангелы? Спите, спите, легкокрылые, спите...
Благородный тан огляделся. Не было никого вокруг. Только ветер выл, да слышались издалека крики перепуганной свиты. Макбесад потёр лоб тыльной стороной руки. Что-то явно было не так. Конь заржал негромко и словно бы испуганно...
– Может ты помнишь, что здесь произошло? – спросил его всадник.
Животное нервно дрогнуло и переступило с ноги на ногу.
Вскоре пустошь заполнилась наездниками, собаками, звуком рожков и карканьем слетевшихся невесть откуда ворон. Ловчие уверяли, что потеряли тана более двух часов назад.
По дороге в замок Макбесад перебирал в уме события минувшего дня. Вот он вылетел на разгоряченном жеребце на пустошь... Там ему встретилась какая-то странная оборванка, уверявшая, что она обладает тайным колдовским знанием.
И что-то ещё, очень важное, тан потёр лоб, – ах да, она утверждала, что он будет королём Шотландии, – ну тут не надо быть семи пядей во лбу. Двоюродный брат короля может унаследовать престол. Тем более Дункан, сын Малькольма, мал и неразумен. Но и Малькольм ещё молод...
Что-то ускользало, какая-то крайне неприятная деталь... Может, и не стоит о ней вспоминать?
Благородный Макбесад гикнул по-простецки и пришпорил жеребца.
Загадочные сны мучили леди Граух вот уже вторую неделю. Сперва она списала их на влияние полнолуния, потом – на густые осенние туманы, потом – на естественные женские недомогания. Видения не прекращались. Снился ей муж, Макбесад, совершенно такой, как в жизни. Как в жизни, исходил от него запах мехов, пота и кожи. И так же прищуривал серые глаза, задумавшись, и тер тыльной стороной руки широкий лоб. А на лбу у него багровел след обруча, будто танский венец до крови сжал ему голову. Во сне Макбесад поворачивал к ней красное, грубо вырезанное лицо, и тихо говорил:
– Это не венец тана. Это – шотландская корона. Больно – жуть!
Граух гладила его жесткие желтые волосы. В какой-то момент леди случайно бросала взор на свои руки – и видела на них багровые пятна.
– Не бойся, ты меня не испачкаешь, – успокаивал муж, – эти следы уже десятый год не смываются. Ты разве забыла, моя королева?
И он улыбался невесело, кривя угол рта.
«Макбесад не так улыбается, – думала Граух, глядя в тёмные своды. – Он не растягивает губы и тем более не дёргает углом рта; он широко, как простолюдин, разевает пасть, демонстрируя сломанный в давней драке зуб, и хохочет, запрокидывая кудлатую голову».
Непонятно. Неприятно. Граух переворачивалась на другой бок и пыталась заснуть. Для этого она, как учила её няня в детстве, считала прыгающих через изгородь овец. Одна мелькнула задом, вторая, третья... Десятая закричала хрипло, и обернулась скаженным одноглазым петухом, имевшим привычку будить весь замок среди ночи. Нужно будет сказать повару, что пора горластому в суп, давно пора.
Граух крутилась до рассвета. Только закроет глаза – снится кровавый след от венца и пятна на руках.
Служанки точно знают, в какой день хозяйка встает не с той ноги. В такие дни между её чёрными, сходящимися на переносице бровями залегает глубокая морщинка, напоминающая зигзаг молнии. Верный признак: к леди Граух лучше не приближаться...
Однако девица, умудрившаяся пробраться на кухню, была настойчива.
– Я хочу видеть хозяйку! – твердила она.
Ей уж объясняли, что прислуга в замке не требуется. А если б и нужна была, кто её возьмёт, замарашку, такой только за свиньями присматривать.
– Ты знаешь, кто я такая? – тихо спросила девица, пристально глядя на пузатого повара, запустившего в неё деревянным башмаком. – Ты думаешь, я крыса или жаба, чтоб в меня кидать твои вонючие башмаки? Вот тебе, для начала!
По щеке повара расплылся гигантский багровый след пятерни.
– Три дня так проходишь, – сказала девица, усаживаясь без разрешения на лавку возле огня, – авось поумнеешь.
– Ведьма, – прошептал повар, прижимая ладонь к распухшей щеке, – кровь Христова, натуральная ведьма...
– Тебе добавить? – нахмурилась гостья, – или сразу хозяйку позовёшь?
Но звать леди Граух не пришлось. Привлечённая непонятным шумом, она сама спустилась в кухню.
– Бездельничаете? Бродяжек привечаете? – презрительно покосилась на сидящую у огня оборванку.
– Она тут уже час ошивается, гоним её – не идёт, – зашептал, опасливо косясь в сторону нищенки, толстый повар. И добавил:
– Между прочим, – страшная колдунья, – меня вот как приложила, пальцем не пошевельнув, – он продемонстрировал багровый отпечаток ладони на щеке.
– Ворожея, говоришь... – протянула Граух.
Леди притворила дверь.
– Значит, ты ведьма... Хорошо. А как у тебя с толкованием снов?
– Вроде неплохо, – осторожно ответила юная колдунья, – а что именно привиделось благородной леди? Насколько настойчив сон, насколько ярок, как часто повторяется?
– Постоянно, – сделала недовольную гримасу хозяйка замка, – просто надоело.
– Это – верный признак скрытого пророчества, – удовлетворённо кивнула Дередере, – остаётся выяснить, какого. Для этого расскажите мне ваш сон, подробно, ничего не пропуская.
– И вовсе это не кровавые пятна – произнесла колдунья, выслушав Граух, – а отметки царственного пурпура. Вашему супругу суждено стать королём Шотландии.
Леди задумчиво вертела в руках краснобокое яблоко:
– Но почему у меня такие дурные предчувствия? Почему эти видения пугают меня?
– Благородная леди, – вкрадчиво заговорила Дередере, – когда среди ночи стучат, и вы не знаете, кто за дверью – добрый друг или разбойник, – вы испытываете некоторый страх, верно? Вот и сейчас. Судьба стучит в вашу дверь, но она ещё не ступила на порог, и вы не можете видеть, что это – великая судьба и благословенная участь. Тан Макбесад достоин высокого венца, как никто другой...
Дередере оглянулась воровато, наклонилась к леди Граух и горячо зашептала:
– Судите сами: король Малькольм слаб и нерешителен. Сын его – неразумное дитя. Подумайте: достоин ли своего престола владыка, из малодушия склонившийся перед королём датским? Может быть, стоит подвинуть его – и освободить место для достойного властелина, благородного властелина?
– Убить?!
– Подумайте, леди, хорошенько подумайте. Величие стоит за дверьми вашего замка. Но оно не будет ждать вечно. Впустите же его!
...Основное пространство домика Дередере занимал огромный ткацкий стан с натянутым на него полотном. Грубое полотно, серовато – коричневое, и оттого ярче кажутся вытканные на нём нити. Они цвета алой болотной ягоды, осенних листьев и дурманящих маков, цвета дешёвых бус и рубиновых ожерелий – драгоценного цвета крови. Пока нитей мало, всего две. Одна мягкая, тоненькая, едва заметная, вторая – более отчетливая. Основа готова, сошлись на сером полотне нити будущей мантии. Дередере сидит перед станом, дремлет, опустив рыжую голову на колени.
Не по сердцу молодой ведьме работа. Она хотела бы соткать не кровавую мантию, а синий плащ вечной любви, мифическую накидку, которая сотворена была всего четыре раза за историю классического колдовства.
Некоторые утверждали, что и из этих четырёх – три случая выдумка; что на самом деле накануне осады Иллиона загадочный свёрток драгоценной небесно-синей ткани нашли у стен города местные торговцы... Что, возможно, роковую роль сыграл он – а не пресловутая деревянная лошадь. Но это – совсем другая история – и сейчас не её время.
Тем временем в другом уединённом убежище, в пещере на границе Хайленда, горбунья Эшина склонилась над деревянным тазом, полным тёмной холодной воды. Она смотрела в прошлое.
Разъярённая толпа поселян гнала по деревне растрёпанную белокурую женщину в простой рубахе. Больше всех усердствовала толстая как квашня, слегка кособокая тётка.
– Бей ведьму! – пронзительно верещала она, размахивая горящей головнёй, – бей проклятую! Люди! Точно вам говорю:это она град наслала и поросят моих она потравила, а к лету ждите лихорадку, – если не избавимся от неё сейчас!
Ведьма мчалась по улице, поднимая брызги в огромных лужах; толпа ревела и гикала у неё за спиной.
Вдруг погоня остановилась, словно натолкнувшись на стену. Этой стеной оказался плотный желтоволосый всадник на коренастой лошадёнке.
– Долго вы ещё будете заниматься ерундой? – внушительно проговорил он, и старательно нахмурил белёсые брови.
Тану Макбесаду было не более семнадцати лет, и он пока чувствовал лёгкую неуверенность перед раздражённой толпой. Эту неуверенность он пытался скрыть за презрительным прищуром и сведёнными бровями. Нужно признать, ему почти удалось. Более робкие поселяне попятились, пряча за спины вилы и дубинки.Те, что посмелее попытались возразить:
– Да она страшная ведьма! Не убьём её – всем худо будет, и благородному тану – некоторый убыток.
Тан откинул кудлатую голову и расхохотался:
– Некоторый убыток!... Думаю, я это переживу.
– Я всегда к услугам благородного тана, – обольстительно улыбнулась женщина, – и добавила, перехватив его насмешливый взгляд, – прежде всего, конечно, это касается колдовства.
– Я в ворожбу не верю, – взмахнул широкой ладонью тан, – но если когда понадобится, буду иметь в виду.
С тех пор многое изменилось. После одной весьма неприятной истории, в которой, кстати, не последнюю роль сыграла Гекстильда, над Эшиной стали властны законы старения. Случай с таном почти забылся. И вот теперь...
Горбунья вздохнула и повернулась к другому тазу. В нем вода была мутной и желтоватой, словно в неё добавили песка.
«В этом возрасте прошлое уже становится яснее настоящего...» – с грустью подумала матушка Эшина.
Тем не менее, кое-что можно было разглядеть.
...Вход в этот домик напоминал дупло. Может, это и было дупло, в таком случае жилище находилось в стволе громадного старого дерева. Внутри было темно и душно, чадили в глиняных чашках огарки. Гекстильда приходила сюда нечасто, только для свершения обрядов. Впрочем, обрядам она всегда предпочитала интриги, а тайному дуплу – комфорт. Сейчас ведьма, видимо, ждала гостей. Несколько раз она прислушивалась и настороженно вскидывала голову, стараясь уловить какие-то шорохи и шелесты, доносящиеся с лесной тропинки.
