Текст книги "Кошки-мышки"
Автор книги: Наталья Нестерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Куда влекут?
– В общем. Что ты чувствуешь? Ты их всех любишь?
– Нет, – помотал сын головой, – я их чувствовать не люблю.
Час от часу не легче! А вдруг у Гошки неправильная ориентация? Ой, горе!
– Сыночек, Гошенька, почему тебе не нравятся девочки? Они хорошие…
– Они ревут.
– Плачут? Да, случается.
– И еще глупые.
– Что правда, то правда, – невольно и совершенно непедагогично согласилась я. – Но придет время, и ты женишься, как делают все нормальные мужчины?
– Женюсь, – быстро, хоть и без энтузиазма согласился Гошка. – Ты же, мама, умрешь, а кто будет кушать готовить и стирать?
– Аргумент, – поднялась я. – Хотелось бы, правда, пожить подольше. Если ты не возражаешь.
– Не возражаю, – великодушно позволил сын.
Вот что значит – мальчик! Для меня самым страшным кошмаром детства был страх маминой смерти, до сих пор не растаял. А сын легко рассуждает о моей кончине.
Мы открыли дверь, Гошка поцеловал меня в щечку и побежал по лестнице вверх. Еще несколько секунд я стояла в небольшом тамбуре. Конечно, сын любит меня глубоко, искренне. Но у него уже начинает формироваться мужская логика: все бабы – дуры и необходимый элемент домоводства.
– Позвольте пройти?
Меня вернула к действительности другая мама, которая привела свою дочь в сад.
Она напутствовала свое чадо:
– Если станут отбирать у тебя куклу, громко заплачь и позови воспитательницу.
– А можно сначала щипаться и кусаться?
– Можно, – позволила добрая мама.
«Вот и прививай тут сыну, – подумала я, – уважение к слабому полу».
Глава четвертая
История Франции
Бизнес, а тем паче общение с Максимом, научили меня любую проблему, которая не поддается сразу, расчленять на мелкие составляющие. И обдумывать каждый сектор. По сумме ответов, положительных или отрицательных, по совокупности, следует принимать решение.
У меня две составляющие: Назар и Максим. К Назару отчаянно влечет. Он прямо и недвусмысленно предложил выбирать: быть его любовницей или не быть. Свобода воли. Но принять решение я не способна. Мне хочется «быть», но одновременно «не быть». Почти как Гамлету.
Максим ушел от меня. Бред, не верю. В это невозможно поверить, как, например, в заявление мамы, будто она отказывается от меня. Может мама в один прекрасный день заявить: «Теперь ты не моя дочь. У меня будет другая девочка»? Не может мама сморозить подобное! И Максим не может. Но ведь сказал!
Мне остро требуется проговорить вслух свои терзания. Психоаналитика не имеется, зато есть Майка. Да и зачем психоаналитик, когда любимая подруга по первому свистку откликается.
Майка, которой я позвонила по дороге на работу, легко согласилась пообедать со мной. И сказала, что я буквально на секунды опередила, она сама хотела увидеться, собиралась звонить.
По логике вещей, имея в голове кавардак, я должна была служебные дела пустить под откос. Но, напротив, до встречи с Майей, я трудилась вдохновенно и производительно. Сотрудники, зараженные моей энергией, бегали, писали, звонили, утрясали. От компьютера – ко мне, от меня – к своему компьютеру. Мы были командой, которая ринулась на штурмы крепостей, не сдававшихся долгое время. Впереди, естественно, я – со знаменем в руках и боевым кличем в глотке.
– Отпад! – сказал в половине второго пополудни Игорь, компьютерный гений и никчемный переговорщик. – Когда Леди, пардон, когда вы, Лидия, начинаете стрелять на поражение, у нас все – в яблочко. За три часа мы заключили два контракта и четыре договора о намерениях. Стахановцы. Кто они, кстати?
– Стаханов – фамилия. Был такой ударник социалистического труда, шахтер. Четырнадцать норм угля выдал в смену.
– Если норму возможно перекрыть на порядок, – заметил Игорек, – то с нормой явно не все в порядке.
– Намек понят. Требуется пересмотреть вашу производственную нагрузку.
По офису прокатился возмущенный гул. Кто-то запустил в Игоря бумажным снарядом. Но лица у всех были устало-довольные, как и бывает после отличной работы.
Одного взгляда на Майку, сидящую за столиком у окна, было достаточно, чтобы понять: моим проблемам сегодня отказ.
– Ты влюбилась, – не здороваясь, опустилась я на стул.
У всех женщин, у меня в том числе, когда приходит сильное чувство, заметно улучшается внешность. Но Майка хорошеет до полного преображения. Была упитанная женщина, с лицом добрым, но вялым, с глазами красивыми, но сонными. Стала – аппетитная красотка, с румянцем во всю щеку, игривыми глазками, улыбкой на пухленьких губах.
– Лидочка, здравствуй! Да, влюбилась. Как ты догадалась?
– Об этом знают все посетители данного ресторана. А также прохожие на улице, мимо которых ты шла, пассажиры в метро, с которыми ты ехала.
– Не понимаю, кто им сказал?
– Твоя физиономия и даже, – нарисовала в воздухе гитару, – формы. От них на версту шибает сексуальностью.
– Из-за кофточки? Слишком откровенное декольте?
– Кофточка ни при чем. Кто на сей раз?
Меня злил очевидный и вынужденный отказ «психотерапевта» услышать мою исповедь. Отказ, который я себе, а не Майка мне установила. Терзать счастливую подругу своими горестями? Это все равно, что прийти к ней на свадьбу и нудно-печально рассказывать про похороны.
И все-таки я не удержалась от ехидства:
– Кто нынче? На какие амбразуры бросаешь свое роскошное тело? Его бросила жена, не может расстаться с мамочкой-собственницей, талант стихотворца не признан, скульптора не оценили? Режет по мрамору или по дереву?
– Он ни по чему не режет. Ты его увидишь, – со счастливым придыханием произнесла Майка.
– Где? – удивилась я.
– Вот… уже…
Тут она зарделась, еще больше похорошела, хотя «больше» взялось черт знает откуда, минуту назад я думала, что Майка на пике любовной формы. Майка устремила взгляд к входу в зал ресторана, задышала мелко и трепетно. Мне показалось, обеденный гул притих, все подавились, получив невидимый удар, остановили жующие челюсти, уставились на Майку, которая медленно поднималась, посылая взглядом любовь великой мощи.
Оглянувшись, я увидела, что по проходу между столиками к нам направляется среднестатистический мужик. Все в нем было средненьким – рост, лицо, одежда псевдо-фирменная. Единственный плюс: он смотрел на Майку с таким же щенячьим восторгом, как и она на него. Будто натянули между ними невидимую нить… Что там нить! Поле! Между ними было поле невероятного притяжения.
Спокойно. Мы это уже видели. Два раза. Имелось поле, в котором посторонних било электричеством и выталкивало на обочину. Больше на обочину я не выпрыгну. Хватит.
Первый Майкин муж звался Стас, второй – Влад. Разные имена, но мы с Максимом их постоянно путали. Владислав и Станислав – очень похоже. В результате Максим стал их звать коллективно Владостас.
Роюсь в вещах прошлой осенью:
– Макс, где твоя зимняя куртка? Завтра обещали минус десять.
– Куртка ту-ту. Майке отдал. Владостас к ней приполз. Все до исподнего пропил. Мы его приодели.
Они «приодели»! Я бушевала, кипятилась, сыпала на их, подпольщиков, головы проклятия. Но! Боже мой! Если вы не испытали, как родной муж и любимая подруга конспирируют за вашей спиной, то вы не знаете счастья союза, которому и имени-то нет. Как назовете громадное удовольствие, когда ваш муж и подруга имеют честные благородные секреты?
– Лида, познакомься! Это Саша.
Он хорошо держался. Смею быть уверенной, что под моим, бизнесом отработанным критическим взглядом легко стушеваться. Хотя у них, конечно, любовь – лучшая защита от психологических атак.
– Значит, Саша? – смотрела я на него снизу вверх. – Мое имя, вам, надеюсь…
– Давно известно, – слегка поклонился. – Наслышан. Можно присесть?
– Естественно.
Он сразу взял правильный тон: открытое желание понравиться без грубой лести. Уже плюс. Но и Владостасы с первого взгляда – милые душки. А как у него с прошлой семейной жизнью? Не мальчик, скольким алименты платит? И чего, вообще, от Майки ему надо?
На последний вопрос ответ лежал на поверхности, стоило только посмотреть на Майку и Сашу. Рядом сидят и тихо вибрируют от желания слиться в пламенных объятиях. Очень заметно. Неужели, когда я с Назаром, тоже заметно? Ведь Назар с ходу заявил: «Я тебе нравлюсь».
Сейчас на повестке дня не мои амуры, Майкины.
Сама ли я захватила право благословлять подругу, или она мне передоверила, но я чувствовала ответственность за Майку и хотела выковырить подноготную Саши.
Не получилось. Мы сделали заказ. Попросив, как водится, солянку, я пробормотала:
– Надеюсь, их повара зовут не Екатерина Медичи и она не отравит меня.
– Дурная слава Екатерины Медичи, – возразил Саша, – только исторические сплетни. Ее называли Черной Королевой, Мадам Гадюкой, Аптекаршей – это лишь самые невинные выражения. Будто соревновались, кто больший ушат грязи на нее выльет.
– А на самом дела Медичи была тихим ангелом? – хмыкнула я.
– Нет. Просто талантливой дочерью своего времени, когда изящество смешивалось с варварством, порок не только легко извинялся, но и прославлялся. Добродетель считалась уделом женщин низших сословий или дурнушек. Истинная Екатерина и отдаленно не напоминала людоедку, какой ее рисуют. Она, конечно, обладала холодным трезвым умом, великолепным самообладанием, расчетливостью, потрясающим терпением. Ведь не зря говорят: гений – это долгое терпение.
Саша оказался замечательным рассказчиком. Мы с Майкой, технари по образованию, не отличали Марию Антуанетту от мадам Помпадур, королеву Марго от Анны Австрийской. Для нас Франция отождествлялась с занимательными романами Дюма. А реальная история была не менее увлекательной, чем фантазии романиста. Спонтанная лекция Саши это доказала. Мы заслушались. Официанты приносили еду, убирали тарелки.
Саша останавливался:
– Не утомил вас?
Мы с Майкой мотали головами и просили продолжать.
Биография девочки, которая двадцати дней от роду осталась сиротой, которую пригрел дядюшка, он же одновременно папа Римский, которую после смерти опекуна хотели прикончить – эта история жизни нас с Майкой покорила.
Саша говорил гладко, умно, его фразы были длинными и выверенными по каждому слову, как бывает у институтских преподавателей, год из года оттачивающих одну и ту же лекцию. В моем пересказе, возможно, многое потеряется. Да и необходимость пересказа сомнительна, к моей судьбе Медичи отношения не имеет. Но уж очень хочется поделиться. Не каждый день тебе открывается история удивительной женщины.
Екатерина Медичибыла смышлена, исключительно умна, поэтому и выжила. В четырнадцать лет вышла замуж за наследника французского престола. Наверное, думала, что все горести позади, мечтала о счастливой жизни. В итоге – физиономией об асфальт. Хотя асфальта у них, конечно, еще не было. Кого Екатерина Медичи должна была обязательно отравить, так это любовницу мужа, Генриха II, – Диану де Пуатье. Женщина вечной молодости, Диана, была старше Генриха на двадцать лет и вертела им как хотела. Долгие годы Екатерина смиренно терпела соперницу. Положение Екатерины усложнялось и тем, что у нее десять лет не было детей. Она лечилась – пила жуткое пойло на основе ослиной мочи, прикладывала к животу омерзительные смеси из навоза и червей. Пока врач не подсказал королю, в какой позе надо зачинать наследников. И Екатерина одного за другим произвела на свет десятерых. (В том числе трех будущих королей.) Но это ничего не изменило. Генрих был околдован старушкой Дианой и прочно сидел под каблуком у хитрой блудницы до самой смерти. А погиб он на турнире. Противник неловко вонзил копье в позолоченное забрало Генриха. Щепки вошли в глаз короля. Умер в страшных муках через несколько дней. Нотрдамский астролог Мишель, туманно предсказавший эту гибель, тут же переименовал себя в Нострадамуса и зажил припеваючи. Диана, которая, по логике, заслуживала страшной мести, благополучно отправилась в изгнание. А терпеливая Екатерина стала править в качестве регентши при малолетних сыновьях.
Она не была красавицей. Наверное, страдала из-за этого, какой женщине не хочется быть прекрасной. Но Екатерина не опускала руки, не отчаивалась – напрягала ум. Очень много сделала для того, что сейчас называют гламуром. Ввела в обиход высокие каблуки, корсет, делавший талию тонкой, а бюст пышным, алый блеск для губ, нижнее белье, то есть панталоны. И хотя старалась для себя – скрыть маленький рост, подчеркнуть красивую грудь, не мучиться при скачках на лошадях, ведь прежде у женщин под юбкой было голое тело, – самой Екатерине уловки не помогли завоевать любовь мужа. Однако придворные по достоинству оценили ее ноу-хау. Она строила замки и парки, покровительствовала искусствам и парфюмерии, внедряла изящество манер и вещей. Наконец – научила французов пользоваться вилкой во время обеда.
Екатерина на полную катушку использовала то, чем сама не обладала, – женскую обворожительность. Создала «Летучий эскадрон» – сначала семьдесят, потом двести красавиц, обольстительниц, вышколенных в искусстве лишать мужчин рассудка. Японским гейшам и не снились подвиги этих девиц из благородных семей. Выносливые в скачках и на охоте, нежные в постели, бойкие на язык, кокетливые и остроумные, знающие поэзию и музыку, а еще лучше знающие, как увлечь мужчину, лишить его воли, а потом демонстрировать свою мнимую слабость, из-за которой мужчина становится на дыбы и мчится крушить обидчиков, – они делали европейскую политику под управлением опытного дирижера – Екатерины Медичи. Не самую консервативную и глупую политику, заметим. Екатерина подкладывала «бойцов эскадрона» под нужных особ – банкиров, дипломатов, полководцев, вельмож, принцев крови, даже под епископов. Хорошо просчитывала, кто на кого западет. Собирала информацию и проталкивала свои идеи. По сути, Медичи была первой бандершей, управительницей публичного дома, в котором за ту или иную плату женщины отдают себя посетителям.
Екатерина устраивала браки своих дочерей с венценосными особами, наставляла сыновей-правителей. И все – хитро, чтобы те не заподозрили ее воли, а думали, что действуют по своему разумению. И еще интересовалась астрономией, химией, математикой и ботаникой, иностранными языками, магией и токсикологией.
Эта великая женщина прожила блестящую и очень трудную жизнь. А род Валуа, для которого она столько сделала, угас. Ее дети не дали потомства.
– Совсем вас заболтал, – улыбнулся Саша.
Майка шмыгнула носом – жалко Екатерину Медичи, чьи дети оказались пустоцветами.
Во время рассказа Саши я чувствовала острый интерес, забытый, который случался во время лекций в университете, когда преподаватель речами, логикой, интонацией вырывает тебя из действительности и заставляет нестись по лабиринтам неведомых и увлекательных знаний.
Саша, конечно, вузовский преподаватель, специалист по французской истории. Уже неплохо. Владостасы были непризнанными художником и скульптором. С другой стороны, преподаватель – это клубящиеся вокруг студентки, аспирантки. Легкая добыча для такого краснобая.
Нам принесли чай. С трудом я вернула себя на рельсы обязанностей: беречь Майку.
И тут Майка некстати спросила:
– Лида, как Максим, Гоша?
Очень кстати! Совершенно забыла! Я хлопнула себя по лбу: ведь сегодня Гошка уезжает с родителями Макса в Испанию. Надолго уезжает, до Нового года. Приятель свекра, добрый олигарх, предоставил виллу в их полное распоряжение. Грех не воспользоваться, хотя поначалу я не соглашалась расстаться с Гошкой на столь длительный срок. А потом смирилась, будто бы поддалась уговорам. Никто не догадался, что перемена моих настроений связана с неожиданными романтическими отношениями, с Назаром. Дети и любовники, пусть платонические, плохо сочетаются.
– Так, горю, тороплюсь, опаздываю, – давила я на кнопки сотового телефона, звонила мужу, другой рукой тыкала в Сашу. – Объясняю просто, доходчиво, конкретно. Если вы заморочите голову Майке, используете в корыстных целях, то берегитесь. Я не Екатерина Медичи! Отравлю, расчленю, скальп сдеру…
Последние фразы я проговорила в трубку, Макс неожиданно быстро ответил:
– Лида? Ты? Какая Медичи? Чей скальп?
– Майкин, то есть Сашин. Не важно, потом расскажу. Макс, ведь Гошка сегодня улетает в Испанию.
– И?
– Обещала ему купить рюкзачок и сачок для ловли бабочек. Макс, сын не верит, что в это время года все бабочки спят, окукливаются. Или наоборот, раскукливаются. Вообще тема с бабочками мне не по душе. Есть один знакомый дебил…
– Ты не могла бы поконкретнее?
– Сачков днем с огнем не найти, все Интернет-магазины проверила. Но я договорилась с портнихой, отвезла ей твой подсак, она из него сделает.
Максиму понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: его подсак для ловли крупной рыбы уплыл к моей портнихе.
– Что ты предлагаешь?
– Кровь из носа, нужно заскочить в офис, подписать бумаги, там партнеры ждут. Наверное, уже опились кофе, из ушей коричневым капает. Потом в универмаг за рюкзачком и к портнихе.
– Далее?
– Забери Гошку из сада, а? И оплати до конца года, будто мы, в смысле Гошка, ходит. Получится?
– Где ты сейчас находишься?
– В кафе. С Майкой и одним… одним историком.
– Хорошо, заберу Гошку. Учти, нам нужно выйти из дома не позже восьми. На дорогах дикие пробки. С родителями встречаемся в аэропорту.
– Я – пулей! Целую, пока!
Договаривала я уже стоя. Саша и Майка тоже поднялись.
Майка спрашивала меня взглядом: как тебе он? Саша тоже интересовался: и как я вам?
– Еще посмотрим, – не стала их обнадеживать.
И рванула к выходу.
Глава пятая
Дегустация супов
Вчерашнее заявление Максима о том, что он уходит к другой женщине, должно было разнести меня в клочья, вызвать инсульт, инфаркт, паралич дыхания и органов движения. Однако не вызвало и не разнесло. Я просто вычеркнула слова мужа из памяти, как неудачную шутку.
Почему? У меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Назар? Но как бы ни была я им увлечена, тысяча Назаров меркнут от страха потери самого дорого и важного. Страха-то и не было.
Замечала: умные люди способны делать из мухи слона, за невинной фразой увидеть обидный смысл, раздуть, расчесать, насочинять сорок бочек арестантов. Вернуть их на стезю здравого смысла из пучины рефлексии бывает крайне сложно. Хотя потом удивляются: что это на меня нашло? И те же самые люди, когда случается настоящая трагедия или взбухает сложнейшая проблема, проявляют спокойствие, выдержку и волю. Иными словами: крохотное зерно раздора может дать глубокие корни, справиться с ним тяжело. А выкорчевать лес – запросто.
Возможно, сие связано с периодами гормональных всплесков или, напротив, пробуксовкой эндокринной системы? Не знаю. Я не биолог но, как всякий дилетантски образованный человек, ищу ответы в смутно знакомой области.
Что бы там ни было, я заняла позицию: живем по-прежнему, я ничего не слышала, ты, Максим, ничего не говорил.
Мы собирали Гошку в поездку. Традиционная суматоха. Максим упаковывает чемодан под мои наставления. Руковожу процессом и одновременно пишу инструкции на случай болезни Гошки.
На чистом листе бумаги каждый вероятный недуг с новой строчки: «Если пойдут сопли прозрачные, промывать… если сопли позеленеют, закапывать… если температура до тридцати восьми… если выше тридцати восьми и трех… если запор… если понос…»
Пишу каждый раз, когда расстаюсь с сыном, наставления своей маме или родителям Максима, вручаю аптечку. Казалось бы, чего проще: напечатай на компьютере один раз инструкции по лечению малыша, вноси дополнения. Не могу! Это как заклеймить моего чадушку хронически больным. Снова и снова пишу.
Время поджимает, Максим кипит:
– Зачем ему две пижамы?
– Голубенькую обязательно! – не поднимая головы, командую. – Бабушка подарила, ей приятно внука в ней видеть. А фиолетовая с начесом, тепленькая, вдруг в доме холодно ночами. Не забудь спортивный костюмчик и джинсовый комбинезон.
– Где этот чертов костюмчик?
– Вторая полка снизу.
Гошка мгновенно подхватывает ненормативную лексику отца:
– Заползай, чертов пистолет!
Гошка впервые имеет собственный рюкзак, в который разрешено впихнуть столько игрушек, сколько влезет.
– Не чертыхайся, Гошка! Папа нечаянно плохое слово сказал, – воспитываю, не отрываясь от писанины.
– А я еще одно плохое слово знаю! – гордо заявляет сын.
Мы с Максимом замираем и поворачиваемся к ребенку.
– Какое слово? – грозно требует Макс.
Из моих уст вырывается блеяние, которое при небольшом напряжении ума можно расценить как предупреждение: не заставляй повторять дурные выражения, быстрее забудет.
Гошка упивается моментом. Мама и папа, секунду назад страшно занятые, теперь смотрят на него внимательно.
– Пундак! – произносит эффектно Гошка. И поясняет, не дождавшись взрыва эмоций: – Это глупый человек, который пукает на утреннике, когда все песню поют. Как Вася.
Максим соображает быстрее меня:
– Похоже, созвучно. Употреблять не рекомендую. И если через пять минут мы не выйдем из квартиры, то будем пундаками. А бабушка с дедушкой, которые уже сидят в аэропорту…
– Все, все, на выход, – подскакиваю и тут же хватаюсь за голову. – Про жаропонижающие свечи забыла написать!
– Лида!!!
Знаю это выражение лица. Максим на пределе. Но с другой стороны, ничего нового. Такое с ним бывало неоднократно.
Максим с трудом берет себя в руки. Да, его руки. Потянулись ко мне, точно хотел удушить.
Руки упали, и он произнес со сдержанным клокотанием:
– Как вставлять в задницу Гошке жаропонижающие свечи, наши родители прекрасно знают. Ты сотню раз им объясняла: на спинке, потом ягодички сомкнуть, чтобы не выскочило.
Мы толкались в прихожей: Гошка с рюкзаком, Максим с чемоданом, я – с нервной суетой.
– Прощайтесь! – велит Макс.
– Гошенька, сыночек любимый, – бухнулась я на колени, обняла малыша, – драгоценный мой!
Стиснула его тельце. Не в полную силу, чтобы не испугать. Мне всегда хотелось сжать его до полного во мне растворения.
И тут, в тесной прихожей, Максим произнес странное. Внимательно глядя на меня, изрек:
– Как мать, ты пока еще не пропала.
Открыл дверь, вышли на лестничную площадку.
– Какая «мать»? – рванула я за ними к лифту. – Куда «пропала»?
Ответом был срежет в шахте лифта, сомкнувшего дверцы и поехавшего вниз.
Искать смысл в том, что произнес Максим, мне было недосуг. Кровиночка моя, сыночек, Гошенька, ненаглядный, драгоценный – уезжает…
Вернулась в пустую квартиру, с разбросанными вещами, со следами поспешных сборов. Тихо, безлюдно, изо всех углов – тоска.
Расставание с Гошкой для меня сродни бескровной ампутации. Мою голову или сердце отрезали и увезли. Как прикажете существовать без головы или сердца?
Умом-то понимаю: сыну будет очень хорошо с моей мамой на юге или с другой бабушкой и единственным дедушкой на даче. Наберется сил, витаминов, солнца, воздуха. За ним будут смотреть родные, которые на постоянной телефонной связи со мной. И все-таки меня корежит. Ампутация хоть бескровная, но болезненная. Мне становится себя жалко до слез, которые бегут сначала маленькими ручейками, потом бурными.
Обычно меня приводит в чувство Максим. Сидит рядом на диване, обнимает, слушает мой бред. Терпения у него хватает минут на пятнадцать.
Потом говорит:
– Так рыдаешь, словно сына потеряли, а не к бабушке он уехал.
– Типун тебе на язык! – возмущаюсь я, и слезы быстро просыхают. – Не могу жить без маленького! Совсем не могу.
– Старайся. У тебя, кстати, еще муж имеется. И он придумал занятие, которое при Гошке невозможно. Впрочем, занятие старое, но кое-какие новые нюансы сейчас осуществим… Сколько застежек! Это платье не из коллекции одежды для монастырей? Или для защиты от маньяков? Пока насильник разберется с крючками и кнопками, пыл улетучится. Не хихикай, помогай.
Рыдать в отсутствие мужа не хотелось. Я не актриса, чтобы репетировать. Вернется Максим, тогда и выступлю. Пока надо убрать в квартире и приготовить ужин.
Через некоторое время я позвонила Максиму:
– Как Гошка себя ведет? Дорожная обстановка?
– Гошка ведет себя отлично. Трафик терпимый.
– Что хочешь на ужин: рыбу или мясо?
Муж помолчал немного, а потом спросил:
– Как у тебя с памятью? Забыла вчерашний разговор?
– Да… но…
– Из аэропорта, после регистрации, позвоним.
И отключился.
Я тут же набрала его снова – «недоступен».
До глубокой ночи безуспешно терзала телефон – Макс был недоступен.
О благополучной посадке в самолет мне сообщила свекровь.
– Не знаете, куда поехал Максим? – закинула я удочку.
– Разве не домой? – удивилась она.
– Да, конечно, пробки на дорогах, а телефон у него, наверное, разрядился.
О том, что телефон можно зарядить в машине, свекровь могла и не знать.
И все-таки паника тогда меня не охватила. Я упорно отодвигала от себя мысль о том, что муж ушел всерьез и навсегда.
Так мамина коллега, когда ей онкологи сказали: «Родинка у вас на животе плохая, злокачественная» – не поверила. И твердила: «У меня эта родинка с детства». В итоге операцию не сделали, женщина умерла от меланомы.
Если уж совсем откровенно, то, укладываясь в осиротевшую супружескую постель, я думала не о Максиме, все решала, как мне быть с Назаром.
Утром меня разбудил не будильник, а звонок в дверь. За порогом стояла тетя Даша из Питера. Вот уж кого мне сейчас не хватало! Впрочем, ее всегда хватало через край. Могла бы останавливаться у своего брата, моего свекра. Нет! Тете Даше нравилось у нас гостить. Мол, в семье племянника она заряжается молодой энергией. А то, что высасывала из нас эту энергию киловаттами, оставалось за скобками.
– Здравствуй, милая! – расцеловала меня тетя Даша. – Поезд рано прибывал, не стала вас просить встретить.
«Спасибо хоть на этом», – подумала я и пригласила ее завтракать.
На вопрос, где Гошка, Максим, мне отвечать не пришлось.
– Гошка укатил с дедом и бабкой в Испанию, Максим в командировке, – высказала осведомленность тебя Даша.
И принялась талдычить о своих делах. В целом, они сводились к затяжной склоке с жэком по поводу начисления квартплаты и отношений с Виктором Петровичем. С тем самым, с которым дернула меня нелегкая тетю Дашу познакомить. Теперь будет на свидания в Москву мотаться.
Похоже, бухгалтеров в жэке тетушка затерроризировала, и они ошибались постоянно. Так случается: где более всего страшишься прокола, он обязательно произойдет.
– Насчитали мне в октябре расход горячей воды шестьдесят три кубометра. Представляешь? – Тетя жевала бутерброды и рассказывала. – Прихожу к ним, сую в нос жировку – это по-старому, теперь счет называется. У меня говорю, солдатского полка на постое не было, чтобы круглыми сутками мылись, и бассейна в квартире не имеется, как на третьем этаже у Ваньки. Рос мальчишка, я его с пеленок знаю, бандит бандитом, а сейчас на катафалках разъезжает.
– На чем? – поразилась я.
– Машины у него – точно покойников перевозить. И еще с охраной. Но охрана, – признала тетушка, – не лишняя. Отогнали от подъезда шпану. Ванькин бассейн, гарантию даю, рухнет на голову Вере Семеновне со второго этажа. Поплывет она со своим кошками. Зачем, сколько раз ей говорила, тебе пять кошек? Лучше бы внуков нянчила…
Тетю Дашу относило в сторону, но после лирических отступлений возвращало к главной теме – про жэковских идиотов.
Слушала я вполуха, большую часть монолога пропустила. Включила внимание, только когда речь зашла о Викторе Петровиче.
– У нас не такие большие пенсии, чтобы просаживать их на междугородних разговорах. Подсказали мне: купи карточку, по ней в двадцать раз дешевле. Я купила, шифр… нет, код… правильно? Ну как на лотереях аферистов прежде было: зачистите монеткой, выиграйте автомобиль…
– Да, пин-код.
– Зачистила. А там инструкции меленько-меленько написаны, в лупу не вижу, не то что через очки плюс четыре. Как в песне про ботик.
– Какой ботик?
– Была такая песня, славная, но несколько нецензурных слов, которые потом на «что ж вы» заменили.
Видя мое недоумение, тетя Даша спела. Не рискую повторить, слова без мелодии сохнут. В песне шла речь о ботике, который затопил большой иностранный корабль. Ботику поставили памятник, на котором меленько написали: «… (что ж вы) ботик затопили?»
– Звоню я по номеру на карточке. И ошибаюсь постоянно с цифрами, потому что у них «шесть» от «восемь» и «три» от «пять» не отличишь. Часа два звонила. Один раз попала… Не приведи Господь! Я же, когда трубку сняли, – как наметила, с ходу: «Что ж вы ботик затопили?» Так и спросила. Они мне: «Это крематорий». И все-таки достала этих лотерейщиков, высказала им. Какие «звездочки» нажмите на телефоне и «решетки»? У меня аппарат с советским гербом, покойному мужу для связи со Смольным устанавливали. Буквы с цифрами имеются, а звездочки отсутствуют. Они мне: тональный режим, тональный режим, перейдите в тональный режим. Нашлись революционеры, режим их не устраивает!
В итоге, как я понимаю, компании Интернет-телефонии было проще открыть тете Даше кредит, чем вести с ней глупые разбирательства. Теперь тетя Даша приезжает раз в месяц в офис, платит сто рублей и разговаривает с Виктором Петровичем, сколько хочет. Соединяют ее операторы, тетя Даша знает их по голосам, хотя в глаза не видела. Естественно, лезет не в свои дела: «Вера? Почему сегодня дежурите, вы же вчера были? Маша заболела? А что с ней? Ногу вывихнула? Капустный лист! Вера, посоветуйте Машеньке распарить капусту и положить на сустав. Доктора не скажут, им бы только деньги слупить, потому что – все купленные фармацевтическими гигантами, вчера по телевизору передавали. Капуста три копейки стоит, а ей за тысячу рублей мазь пропишут. Ну соединяйте меня с Виктором Петровичем. Уже встал, наверное. И перепелиные яйца от холестерина опять забыл выпить натощак…»
Виктора Петровича тетя Даша взяла в серьезный оборот. У меня сложилось впечатление, что он теперь вдыхает-выдыхает под тетушкиным руководством. К счастью или к ужасу, не знаю.
После трех часов болтовни тети Даши я осоловела, хотя пыталась не вслушиваться. Но с таким же успехом желаешь остаться сухой под бурным водопадом.
Выходила из подъезда, садилась в машину, а в голове звенело: жэк, Виктор Петрович, телефон с гербом, перепелиные яйца… И так будет… Сколько будет? Надолго она заявилась? Принесла нелегкая!
Хотела янтарные бусы надеть и забыла. Бусы отлично подходят к кашемировой зеленой водолазке. Сегодня встречаюсь с Назаром, продумывала наряд, из-за тетушки упустила важную деталь.
Все утро сотовый телефон Максима был недоступен. И по служебному никто не отвечал. Шли гудки, включался автоответчик, красивым баритоном моего мужа предлагал оставить сообщение. Я их оставила, наверное, штук десять. Первые наговаривала спокойным ласковым голосом, последние – на грани раздражения. Позвонила его офис-менеджеру, она сообщила, что Максим на переговорах, когда освободится, неизвестно. Обычное дело, успокаивала я себя, нечего горячку пороть. Уже выходя из кабинета, чтобы ехать на свидание с Назаром, последний раз набрала мужа. Максим наконец ответил.
