Текст книги "Чужая война"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Румия. Монастырь Жерара Беспощадного

Широкий, вымощенный камнем тракт тянулся за горизонт. Синее небо. Крохотные зеленые рощицы. Ухоженные, издалека кажущиеся даже симпатичными деревеньки. Ехать бы и ехать. Радоваться жизни, солнцу, хорошей погоде.

Элидор хмуро смотрел на окружающую его благодать, перебирал в пальцах поводья и машинально, без должного чувства, благословлял изредка попадавшихся на дороге крестьян. Крестьяне, впрочем, понятия не имели, что такое благословение силы не имеет, и принимали знак Огня с благодарностью. Эта их тупость раздражала Элидора не меньше, чем безмятежное свиристение птиц.

«С ума все посходили, что ли? – Монах без всякого интереса скользнул взглядом по стройной, потупившей глаза девушке, спешившей куда-то с корзинкой, – Что я там сделаю, в этом Эзисе? Без языка. Без привычки. Штезаль!» Он ощутил вдруг острую потребность вытянуть кого-нибудь плетью. Просто чтоб душу отвести. И поспешно усмирил это недостойное желание. Все равно дорога впереди была пуста. А бить лошадей Элидор не позволял себе даже в самом гадком расположении духа. Лошадь – это ведь не человек. Ее бить незачем.

Монах дал коню шенкелей, и зверь послушно пошел легким галопом. Заводной держался рядом, вытянув тонкую морду и кося на человека темно-фиолетовым глазом.

Покачиваясь в седле в такт ровной поступи скакуна, Элидор попытался вспомнить уроки брата Павла. Вздохнул глубоко, начал медленно, размеренно считать до двадцати пяти и, дойдя до одиннадцати, понял, что взорвется сейчас просто от того, что пытается сам себя успокоить. Лучше уж вообще ничего не предпринимать. Злость должна была пройти. Рано или поздно. В конце концов она всегда проходила.

Проще всего, конечно, было бы прикончить кого-нибудь быстро и весело. Да некого было убивать.

– Отец Лукас, – Шарль замялся, но продолжил решительно, хотя и не без внутреннего трепета, – простите за неуместное любопытство, но… – Он вновь запнулся. Заявиться в келью к настоятелю, да еще и требовать от того отчета – раньше Шарль не позволял себе такой наглости. И не позволил бы никогда, не иди речь об Элидоре.

– Но? – Черный Беркут холодно взглянул на монаха. – «Но» означает, что ты собираешься задать вопрос? Задавай.

– Элидор два дня как вернулся, – пробормотал Шарль.

– Неужели? – неискренне удивился настоятель.

– Отец Лукас, его же нельзя выпускать из монастыря еще полгода. Он ведь… Ну, три срыва уже было. А брат Павел в этот раз даже начать работу толком не успел.

– Спасибо, что взял на себя труд сообщить мне об этом, – брюзгливо процедил настоятель. – Ты, Шарль, надо полагать, считаешь меня выжившим из ума старым пнем, который уже не соображает, что творит, так?

Шарль сглотнул и помотал головой. Ему ничего подобного в голову не приходило. Никогда. И не могло прийти. Ни за что.

– Что у тебя за манера всюду совать свой нос?! – Черный Беркут откинулся на спинку высокого кресла. – Длинный моруанский нос! Тебе мало досталось в Гиени?

Шарль снова помотал головой. Потом брякнул:

– Я же должен знать. Вы же потом с меня отчет потребуете. Я же…

– Когда ты научишься говорить по-румийски? – Настоятель поморщился. – Прекрати жужжать и следи за своей речью. Аналитик! Двух слов связать не может. Элидора переводят в класс «элита». Тебе это говорит о чем-нибудь?

– В «элиту»?! – восхищенно выдохнул Шарль. – Элидора?! Давно пора!

– Если он перейдет в «элиту», его заберут в Аквитон. – Черный Беркут клацнул зубами и полез за своей трубкой. – А вы нужны мне здесь! И ты это знаешь. Элидор не знает, так ему и не положено.

– А если не перейдет? – осторожно уточнил монах, так уточнил, на всякий случай, ответ он уже знал.

– Если не перейдет, значит, сдохнет там, в Эзисе, – сказал Черный Беркут то, что должен был сказать. – Это последнее испытание. Работа в экстремальных условиях.

Он замолчал. Долго раскуривал трубку. Пыхал дымом. Дергал брезгливо тонким горбатым носом. Наконец затянулся и выдохнул, прикрыв от удовольствия глаза.

– Рад?! – проскрипел совсем уж раздраженно. – Давно в Аквитон рвешься! Под магистра хочешь. Черный Беркут для вас, господин аналитик, низковато летает. А?!

Шарль не успел ответить. Настоятель вдруг вспомнил о делах и указал монаху на дверь весьма энергичным жестом. Еще и пальцами прищелкнул, шевели, мол, копытами, господин аналитик.

Шарль зашевелил. Осторожно прикрыл за собой дверь.

– Про морковь не забудь! – каркнуло из кельи. Очень захотелось сказать гадость. Ну или хотя бы подумать. Однако Шарль поостерегся. И без того было над чем поразмыслить.

Он вернулся к ненавистным морковным грядкам. Уселся на влажную землю и отрешенно уставился на зеленые хвостики ботвы.

Элидора переводят в «элиту». Сам Шарль давно уже был признан лучшим аналитиком ордена. И ему действительно полагалось бы быть в Аквитоне. Но Черный Беркут держал его при себе, а магистру объяснял, что никто, кроме Шарля, не в состоянии приводить Элидора в себя после боевых выходов.

Лучший аналитик и лучший боец. Два найденыша, воспитанных отцом Лукасом. Но Элидора, при всем том, что равных ему в ордене не было, переводить в «элиту» не спешили. Во-первых, он был нелюдем. А во-вторых, он был сумасшедшим.

Сам Элидор не видел ничего из ряда вон выходящего в своей манере убивать во время выходов всех, кто подворачивался под руку. И даже тех, кто не подворачивался. Когда эльф приходил в дом жертвы, он приканчивал там всех, начиная с того, кого нужно было убить, и заканчивая последней служанкой. Если ситуация складывалась так, что работать приходилось на улице или в другом людном месте, Элидор уничтожал охрану – даже тех, кто пытался сбежать, позабыв о своих обязанностях. Если же не было даже охраны, эльф считал выход недостойным упоминания.

С этим-то, впрочем, еще можно было бы смириться. Но вот после выходов монах становился совершенно невменяемым. Он без приключений возвращался в монастырь. И запирался в своей келье, допуская туда только Черного Беркута, Шарля или брата Павла. Повод к такой уединенности был. И очень весомый. Элидор признавался брату Павлу, что он ищет повод. Первое время, первые пару-тройку месяцев по возвращении, он все время ищет повод: кого бы и за что убить.

И этот его пунктик был совершенно лишним.

Когда в Аквитоне, в курии ордена, слышали о «Том, кто всегда возвращается», там досадливо скрипели зубами. Нелюдь – это не страшно. Главное, что принял Опаление и верит истово, другим бы поучиться. А вот сумасшествие и как результат – непредсказуемость действий и поступков… Черный Беркут управлялся с Элидором, потому что знал своего приемыша как облупленного. Но Черный Беркут был нужен в Румии.

Шарль вздохнул.

Аквитонскому начальству не объяснишь, что даже здесь, вдалеке от орденского управления, они с Элидором работали с полной отдачей. Начальство – оно на то и начальство, чтобы лучшие кадры забирать под свое крыло. А значит, когда вернется эльф из Эзиса – он ведь вернется, хотя бы для того, чтобы подтвердить прозвище, – придется им сниматься с насиженного места и отправляться в столицу Зеленого герцогства.

Там – новые люди, ревнивые взгляды, придирки, необходимость срабатываться, искать компромиссы… Впрочем, Элидор-то считает, что ради «элиты» вытерпеть можно все. Он рвется наверх. Зачем только, непонятно. Стать управителем боевого секрета? И что ему в том?

«А Беркут-то ревнует!» – с неким удовлетворением констатировал монах. И вновь принялся пропалывать морковку. Работы по хозяйству были обязательны для всех в монастыре. Кроме разве что самого настоятеля.

Баронство Уденталь. Столица

В дверь постучали, и в комнату просунулась лохматая голова Марка:

– Завтрак! – почему-то радостно сообщил парень, во все глаза рассматривая синеглазое чудо, сидящее на кровати с кубком в руках. Красноглазое чудовище в кресле напротив он старался не замечать. Не потому, что боялся – чего бояться, это ж сама госпожа Тресса, – а чтобы впечатления не портить.

– Неси, – милостиво кивнула шефанго.

– Тащи! – гаркнул Марк куда-то в коридор. Три паренька помладше, торжественно вышагивая друг за другом, внесли в комнату подносы с блюдами и тарелками. Кина проглотила слюну и уставилась на еду горящими глазами.

– А это мама велела от себя передать. – Марк переволок через порог корзину, из которой торчали горлышки бутылок. Большую корзину. Тяжелую.

– Твоя мама попадет на Небеса, – сообщила Тресса своим удивительно мелодичным голосом, одной рукой поднимая корзину, а другой вытаскивая бутылку. – С ума сойти, «Молоко Драконессы»!

– Мама сказала, – сообщил Марк, выпуская своих подчиненных в коридор, – что ежели госпоже эльфийке отдельную комнату надо, то она уже белье постелила и камин разожгла. – Он ткнул пальцем в стену. – Вон та комната, куда от вас дверь сделана. Как обычно, в общем.

Тресса закашлялась. Кина удивленно посмотрела на нее, потом на стоящего на пороге парня, потом на упомянутую дверь. Она явно не видела в заботливости хозяйки ничего особенного.

– Иди, Марк, – простонала шефанго, падая в кресло и стараясь не смеяться в голос. – Иди, дитя мое.

– А чего я…

– Я тебе потом объясню. Иди.

Марк пожал плечами и вышел. Он понять не мог, что сделал не так. Поручение матери передал в точности. В соседней комнате, смежной со своей, сэр Эльрик действительно часто селил женщин. Нынче к нему, говорят, даже молодая баронесса заглядывала. А то, что сейчас он не сэр вовсе, а госпожа – так долго ли шефанго облик сменить?

– Не пойму я их. – Марк почесал в затылке и побрел по коридору в глубокой задумчивости.

Кина в момент сгрызла первого цыпленка. Так же шустро съела ножку второго. Крылышки угрызала помедленнее. А грудку уже поклевывала, явно наевшись, но еще не находя в себе сил оторваться. Тресса методично и неторопливо ела поросенка, ела, ела и ела, запивала его вином и явно не собиралась останавливаться. Кина поглядывала на чудовищные клыки шефанго и не всерьез, но с некоторой тревогой подумывала о том, что эта леди может и ее сожрать. Причем так же спокойно, деликатно даже, пользуясь ножом и вилкой, не забывая время от времени промакивать губы белоснежной салфеткой.

Голова слегка кружилась. «Молоко Драконессы» – голубое, казавшееся искристым, с необычным, чуть кисловатым вкусом, пилось очень легко и так же легко хмелило. Кина легла на поднятые подушки. Прикрыла глаза. Было хорошо, тепло… спокойно. И чтобы не поддаться этому спокойствию, спокойствию, которое – уж это-то эльфийка знала – всегда ненадежно, всегда заканчивается и снова вышвыривает тебя в страшный, жестокий и похотливый мир, Кина стала напоминать себе о том, что шефанго с легкостью меняют пол. Что Тресса, пригревшая ее, в любой момент может стать мужчиной. Что любое из этих чудовищ только и мечтает о том, чтобы подмять под себя, унизить, исковеркать ее, Кину, лишь потому, что выпало ей несчастье родиться красавицей. Она не поняла сама, как поднялось мутной волной, хлестнуло горечью и рванулось наружу криком, слезами, злостью и безнадежностью все, что накопилось за эти долгие, бесконечные полгода.

Тресса слушала молча. Она отодвинула в сторону опустевшие тарелки. Открыла окно. Достала трубку и раскурила ее, выдохнув облако ароматного дыма. Кина плакала и говорила, говорила, говорила. А шефанго подливала ей вина, не спорила и не соглашалась, смотрела своими страшными, мертвыми глазами куда-то мимо эльфийки. А когда Кина, выплакавшись, неожиданно для себя самой уснула, свернувшись на широкой кровати, Тресса забралась в кресло с ногами и меланхолично уставилась в окно.

Прежде чем принимать какие-либо решения, следовало хорошо подумать. В женском обличье подумать, потому что она-Эльрик в подобной ситуации, плюнув на размышления, поступила бы так, как требовали беззащитные и испуганные синие глаза. Карел Хальпек, впрочем, перешел дорогу как раз ей-Трессе, с ней-Эльриком он предпочитал просто не связываться. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. А поскольку драться леди Тресса де Фокс не любила до крайности, несколько раз десятнику сходили с рук оскорбления, над которыми в мужском облике Эльрик просто смеялся. И прощал. Становясь мужчиной, шефанго вообще делалась более снисходительной к людям.

Однако сейчас и здесь наказывать следовало не за себя. Наказывать следовало за девочку, которая, в отличие от Трессы, не сделала Хальпеку ничего плохого. Хуже того, Тресса прекрасно понимала, что наказывать одного, конкретного десятника она-Эльрик будет за всех мерзавцев, которых встретила Кина за месяцы жизни на Материке. На Материке, населенном преимущественно людьми. На Материке, где выживает сильнейший, или подлейший, но никак не юная эльфийка, покинувшая родину после того, как орки сожгли ее дом и убили ее мать и ни одного эльфа не оказалось рядом, чтобы защитить…

«Почему, кстати?» Тресса вновь принялась набивать трубку.

На севере Айнодора всегда было неспокойно. Туда приходили шефанго. Там же бывали стычки с орками или, того хуже, с объединенными орко-шефангскими отрядами.

Такое, впрочем, случалось не часто. Орочья жестокость, насколько, помнила Тресса, отталкивала даже самых ревностных сторонников истребления эльфов. Так что, по идее, северные границы Айнодора должны были охранять – и охраняли – весьма бдительно. Кина сказала, что незадолго до нападения гарнизон, стоявший в их городке (да, на севере Айнодора не было одиноких усадеб, воспетых эльфийскими поэтами, там были города, и стены, и всегда готовые к бою войска), так вот, Кина сказала, что гарнизон сняли и отозвали куда-то в другое место. Совет старейшин объяснил, что где-то восточное высадились люди… Эльфиечка не помнила подробностей. Словом, туда пришлось в срочном порядке стягивать все имеющиеся в наличии силы. Вот и стянули. Орки, как знали, напали на город на следующий же день.

«Они знали».

Клубы дыма выплывали в распахнутое окно.

Кто из смертных мог напасть на Айнодор?

«На следующий же день…» Это не было совпадением. Мужчина мог бы списать на случайность. Тресса же, привыкнув доверять своей интуиции, могла поклясться, что орки действительно знали…

«Союз с орками против Айнодора… Союз смертных с орками? Невероятно…»

…Когда и куда нужно бить. И знали, что уйдут безнаказанно. Но ни эллийцы, ни ригондцы, ни тем более фанатичные румийцы на пошли бы на подобный союз. Никогда. Да и вообще, весь запад Материка за последнюю тысячу лет был Опален полностью.

« – …гонец сказал, что на побережье высадились люди…» «Ладно, икберы с ним, с Айнодором. – Шефанго положила ноги на стол и откинулась в кресле. – Пора пообщаться с Карелом. Эх, плакали мои контракты. За избиение стражника по голове не погладят… Но нельзя, же терпеть эту свинью до бесконечности, в самом-то деле!» Убедить себя в целесообразности физической расправы ей всегда бывало очень нелегко. Впрочем, в нынешней ситуации выбирать не приходилось. Тресса неспешно докуривала трубочку, медля принять мужское обличье, и в последний раз пыталась убедить себя в том, что сумеет быстро отделаться от Кины, если случится в том нужда. Свой пунктик – защищать тех, кто слабее, и становиться на сторону заведомо проигравших – она знала всегда. В большинстве случаев проигрывающая сторона становилась после этого выигрывающей, а подзащитные вешались на шею, и с ними приходилось нянчиться, пока они не находили для этого другой объект…

«Пристрою ее куда-нибудь. К Лукасу, в Гемфри. Или к тому же Ахмази в Эннэм. Он за девчонкой присмотрит, а она ему компанию составит. Всем хорошо. Тем более что ему, евнуху хренову, ничего, кроме компании, и не надо…» Марк видел, как огромная беловолосая фигура скользнула через обеденный зал, небрежно отвечая на приветствия наводняющих трактир посетителей. Утро – время завтрака. Живущий в «Серой кошке» шефанго давно уже никого не отпугивал.

«Все-таки сменила госпожа Тресса облик, – с некоторым сожалением подумал парень, подхватывая очередной поднос и отправляясь к столу, где сидела компания сонных гвардейцев. – И то сказать, какая девчонка, ух! Глазищи синие! Сэру Эльрику только свистнуть – к нему любая в постель прыгнет. И эта тоже… А жалко».

– Чего замечтался! – прикрикнула мать. И Марк поспешил ей на помощь.

Шефанго в задумчивости постоял за воротами трактира. Потом сунул руку в кошель и рассеянно вытащил с десяток серебряных монет. На эти деньги еще не один месяц можно было прожить безбедно. Но вот на путешествие их уже не хватало. Хотя бы потому, что Кине нужна была лошадь. А поскольку Эльрик всерьез собирался поссориться с местной стражей, следовало уже сейчас подумать об отъезде.

В Удентале было два больших караванных двора. Один – для западных купцов. Другой – для джэршэитов. Озаренные начисто отказывались жить вместе с Опаленными и другими неверными. Дворы находились в разных концах города, а «Серая кошка» стояла точно посередине.

Оказываться в положении известного осла Эльрику приходилось не каждый день. Он посмотрел направо – там, выворачивая из-за угла, грохотала колесами по камню мостовой тяжело груженная телега. Посмотрел налево – пятерка стражников, чеканя шаг, промаршировала через улицу. Шефанго ссыпал в кошель монеты, оставил одну, повертел в пальцах и щелчком подбросил вверх. Серебряный, вертясь, блеснул на утреннем солнышке. Эльрик поймал его, глянул – герб.

– Джэршэиты, – сообщил де Фокс дремлющему на припеке псу, – ну и славно. Отчего бы принцу Анго не смотаться в солнечный Мерад? – Пес повел ухом и нерешительно вильнул хвостом. – Охранником в караване сквалыги-купца, – мрачно буркнул Эльрик, бросая серебряный ковыляющему мимо бродяге. Коричневая рука жадно схватила монету. Нищий начал кланяться, шустро отступая и позабыв о хромоте. От него воняло, и шефанго брезгливо поморщился. Он так и не привык к тому, что некоторые смертные забывают о гигиене.

В том, что его возьмут на службу, он не сомневался. Система была отработана давно и действовала безотказно. Конечно, у любого караван-баши есть отрядец проверенных бойцов, и человек со стороны там подозрителен. Но, во-первых, глупо всерьез ожидать неприятностей от одиночки, когда вокруг надежные люди. А любой не-человек всегда одинок на Материке. Во-вторых, Эльрику не встречался еще караванщик или купец, способный отказаться от бойца такого класса, как его высочество наследный конунг Ям Собаки Эльрик де Фокс по прозвищу Предатель.

Правда, оба эти фактора играли роль лишь в том случае, если наниматель не догадывался, что перед ним шефанго. Беловолосый, красноглазый великан в маске – кем еще он может быть? Люди боялись шефанго. Ненавидели их. Проклинали, иногда заслуженно, чаще – просто поверив в собственные страшные сказки. И очень редко соглашались иметь с ними дело. Закавыка была в том; что мало кто здесь, близ Внутреннего моря, далеко-далеко от Северного океана, видел ужасных нелюдей своими глазами. Мало кто здесь вообще видел каких-либо нелюдей. Это решало проблему.

Природа или Боги, со свойственным им непонятным юмором, наградили Трессу-Эльрика де Фокс мелодичным и мягким голосом, который меньше всего подходил убийце и пожирателю детей. На Ямах Собаки это доставляло когда-то массу неприятностей. Потом неприятности исчезли, как их и не было, – кому, в самом деле, придет в голову насмехаться над одним из лучших бойцов империи? А голос? Ну что голос? Женщины даже находили в этом некое извращенное удовольствие: «если бы с эльфом могло быть так хорошо, я решила бы, что ты – эльф».

Потом, после изгнания, все обиды своего детства, все драки, все насмешки вспоминал Эльрик с мучительной тоской. Просто потому, что это дома голос его звучал чуждо и странно. Дома. А дом был потерян на страшные, казавшиеся бесконечными тысячелетия. Уродство же собственное пригодилось много-много позже. И совершенно неожиданным образом. Когда появлялась в том надобность, он, шефанго, прикидывался эльфом. Люди верили. Хуже того – верили эльфы. Верили, пока слышали голос и не видели Эльрика. А у людей даже насчет маски вопросов не возникало. Они знали твердо, что шефанго покрыты шерстью и едят живых младенцев. Ни то, ни другое к принцу не относилось.

Эльрик де Фокс

Караванный двор встретил густым запахом навоза, верблюжьими криками и беготней груженных поклажей слуг. Я направился к складам и жилым помещениям, периодически, не очень вежливо, отодвигая с дороги того, кто оказывался у меня на пути. Один из отодвинутых сказал мне что-то в спину. Я обернулся. Мужик извинился и растворился в толчее. После этого передо мной расступались.

Пинком распахнув хлипкую дверь, проигнорировав вытянувшуюся морду вышибалы и замолчавших при моем появлении воинов, пьющих тут же, в зале, я прошел прямиком к хозяину. Нахальство – второе счастье. У дядьки, конечно, был неприемный день, однако меня он принял. Хотя бы потому, что просто физически не сумел бы выставить из своей каморки.

– Уважаемый, не сочтите за труд сообщить мне, какие караваны выходят от вас сегодня.

«Уважаемый», выбитый из колеи контрастом между тем, как я вошел, и тем, как я начал говорить, быстро закивал.

– Да. Да. Разумеется. Сегодня от нас уходят двое. Ахмет из Табада. Он направляется в Десятиградье с грузом…

– Груз меня не интересует. Кто второй?

– Сулайман из Мерада. Он ведет свой караван в Эзис.

– Где он сейчас?

– У себя. По коридору направо. Третья дверь.

– Благодарю.

Третья дверь. От лестницы, надо полагать. Вежливо постучавшись, я вошел.

Сулайман из Мерада сидел, поджав ноги, на низенькой оттоманке и курил кальян. Ничего не скажешь, выбрал время и место. Караван грузится. Народ суетится. А хозяину дела нет. Хотя, не исключен вариант, что у него каждый человек знает свое место и свои обязанности Тогда это дядьке в плюс.

Мерадец перевел на меня отрешенный взгляд. Выпустил изо рта изузоренный мундштук и медленно процедил:

– Выйди, сын шакала, пока я не позвал свою охрану.

– Почтеннейший, – сказал я на исманском, – я пришел с предложением, которое должно понравиться вам.

– Ты? – Сулайман расплылся в снисходительной ухмылке. – Оборванец.

– Оборванец или нет, но я не буду лишним в вашей охране.

– Мне не нужны воины.

– Такие, как я, нужны.

– Пять медных.

– Десять. И кормежка для меня и моей сестры. – Джэршэ отнял у тебя разум, чудовище. Десять медных я плачу своему десятнику.

– Не знаю, кто ваш десятник, но могу поспорить, что я лучше.

– Кто ты?

– Эльф.

– Как твое имя?

– Зовите меня Эльрисом.

– Десять медных – это слишком много. Откуда мне знать, что ты стоишь таких затрат?

– Проверьте.

– Хм-м, Эльрис… Ну ладно, пойдем.

Сулайман поднялся со своей оттоманки. Протопал, переваливаясь на кривых ногах, во двор. Огляделся там, полуприкрыв глазки, и щелкнул пальцами.

Через секунду десять вооруженных мужиков стояли навытяжку около крыльца.

– Махмуд, – процедил купец, – этот эльф, его зовут Эльрис, хочет наняться воином в твой десяток. Проверь.

Если до этих слов ребята смотрели на меня со сдержанным уважением, то теперь их морды перекосились. Махмуд пожевал губами. Поскреб бритый затылок и крикнул:

– Али! Масхут!

Двое парней подобрались по-рысьи. Переглянулись. Остальные шустро расступились, освобождая место для боя. Суета во дворе утихла. Слуги, рабы, погонщики – все развернулись в нашу сторону. Интересно им! А потом свистнули сабли. И словно сам собой впрыгнул в ладони топор. Пошло веселье!

По уму-то, конечно, два бойца, вооруженных легкими, острыми сабельками, должны в капусту порубить такого громилу, как я, с неподъемным топором. Однако в бытность свою на Востоке я клювом не щелкал и давно уже научился остужать не в меру самонадеянных тамошних вояк.

Они, полагаю, не успели даже понять, как случилось, что их сабли лежат в пыли у крыльца, а лезвие гигантского топора легонько наметило смертельные удары. Одному в череп. Второму по ключице наискось. Легонько. Но и эти двое, и те, кто следил за боем, поняли, что такими ударами противника разваливают пополам. Что я там говорил о самонадеянности? У меня ее больше, чем у всей исманской армии.

– Десять медных, – сообщил Сулайман. – И кормежка для тебя и твоей сестры. Выходим сегодня после вечерней молитвы.

– Понял.

Я оглядел помрачневших охранников – всегда одно и то же, мне еще ни разу не радовались простые воины, – развернулся и отправился к воротам. Пора было найти Карела.