Текст книги "Донское казачество в войнах начала XX века"

Автор книги: Наталья Рыжкова

НАБЕГ КАЗАКОВ

Корреспондент «Харбинского Вестника» описывает одно из молодецких дел наших казаков.

Ночь с 9 на 10 ноября. Небольшой отряд казаков в 130 человек около дер. Матурань выстроился в резервном порядке. Казаки стоят по двум сторонам четырехугольника. Ночь лунная. В маленьком отряде глубокая тишина. Чувствуется торжественность момента. Раздается команда начальника отряда подъесаула Сильнова (4 сотни 12 полка): «Смирно, господа офицеры!»

При свете луны еще издали можно было видеть высокую фигуру приближавшегося генерала. «Здорово, молодцы!» «Здравия желаем, ваше-ство!» – глухо пронеслось по рядам казаков.

Генерал обратился к отряду с следующей речью:

– Вам предстоит молодецкое дело: сделать набег на неприятеля. Ваша задача привести по возможности больше пленных. Идите тихо, из ружей не стреляйте. Работайте только шашками и пиками. Подкрадитесь тихо, сделайте свое дело и возвращайтесь назад. Все это вы должны сделать в 10–15 минут, – неприятеля не бойтесь! Ждать ему помощи неоткуда. Вы зайдете ему в тыл и по бокам. Надеюсь, что задачу свою вы выполните хорошо.

– Постараемся, – глухо проносится по отряду.

– Желаю вам успеха, – закончил генерал. – Господа офицеры, пожалуйте! – Генерал пригласил офицеров подойти к себе поближе. Несколько слов им, и генерал ушел к себе. Последние его слова были: а там вы, господа, выработаете себе план нападений в деталях.

– Дозоры вперед.

– По коням, справа по три, марш вперед, – и отряд тронулся. Шли быстрым казацким ходом. Вот показалась дер. Синтанцзы, занятая нашей пехотой. От нее повернули на юг и пошли прямо к нашим передовым постам.

Только изредка слышны разговоры. Больше всего жалуются на луну.

– И зачем этот месяц светит, – простодушно заявляет один казак.

По пути попалась маленькая деревушка. В ней ни души. Отряд на несколько минут остановился. Казаки закурили. Иду отыскивать офицеров.

– Ну, как, господа, скоро будем у цели? – «Вот еще версты две, и мы будем на нашей заставе». Разговор, видимо, не клеился. – Да, ты, Ванька, будешь моим заместителем, – обратился Сильное к одному из офицеров. – Ах, виноват, вы, г. подъесаул Хмыров. – Раздался общий смех. – Ну, едем.

Еще один переход, и мы на нашем передовом посту, в Паусяньтуне. Деревня, занятая японцами – Тинцзятунь, от этой заставы нашей не было 1500. Как раз эта деревня избрана была для нападения.

Пришли мы еще рано, около 11 часов. Набег же должен быть в 3¹/₂ часа утра. Казаки расположились за фанзами, а мы, офицеры и летучка, в фанзе, довольно порядочной.

– Давайте, господа, сообща вырабатывать план нападения, – предложил Сильное. Тотчас же поднялся общий разговор по русскому обычаю; трудно даже было разобрать, что такое говорят. Но потом все это улеглось.

– Позвольте, господа, – закричал Замятин, – нужно принять во внимание местность. Я знаю эту деревню.

Благодаря общим усилиям, действительно было выяснено все прекрасно. Не была забыта ни одна мелочь, ни одна подробность. И эти две фанзы в стороне, и это болото, и окопы… Только осталось под вопросом обстоятельство, есть ли в эту ночь в окопах пехота. На всякий случай решено, что хорунжий Лукин с 30 конными казаками зайдет в деревню справа, подъесаул Краснов слева. Спешившиеся казаки, 80 человек под командой Сильнова, пойдут в лоб неприятелю, вызовут на себя удар пехоты, если есть она, и тем отвлекут внимание противника и дадут возможность конным частям сделать свое дело.

План выработан, а время еще много. Решили не спать, но, однако, некоторые не выдержали и прилегли на каны.

Наконец, три часа. Начались проводы. Чувствовалось, что, может быть, некоторые не вернутся. Последние поцелуи и последние рукопожатия.

Казаки уже построились. Командиры частей знакомят их с делом; идет своего рода распределение ролей. В 3¹/₂ часа наши тронулись. Конные быстро исчезли в темноте наступавшего утра. Пеших же мы долго провожали глазами, тревожно всматриваясь в темнеющий силуэт Тинцзятуня. «Вот Господь Бог помог бы нашим», слышу я позади себя. Это, оказывается, говорит солдатик с нашей транспортной повозки.

Ждать нам долго не пришлось. Послышались беспорядочные выстрелы, крики «ура» и какой-то гул, скорее вой. Затем выстрелы смолкли. Раздались звуки нашего сигнального рожка, а потом уже слышен говор какой-то.

Скоро прискакал казак.

– Ну, как? Раненые есть у нас?

– Никак нет. Пленных ведут.

Набег был, правда, удачный и чрезвычайно быстрый, именно казачий.

Отсутствие наших молодцов продолжалось всего 45 минут. Пленных привезли 5 человек. Из них два оказались ранеными: один легко, другой же довольно тяжело, сабельным ударом в голову. Он потом умер в Матурани. Кроме того привели еще 11 лошадей. Оказалось, что в эту ночь в деревне стояла только кавалерия.

Обращение наших казаков с пленными было самое благодушное. Только один было вздумал ударить японца, но был тотчас же остановлен товарищами.

Пленных тотчас постарались отправить в Матурань. Раненым тут же была оказана медицинская помощь.

В 6 часов утра начальник отряда уже благодарил участников нападения. Благодарность эту они, действительно, заслужили. Левая часть проскользнула в тыл японцам, совершенно не замеченная их постами. Хорунжего Лукина с казаками обстреляли, но было уже поздно. Казаки влетели вихрем в деревню. Часовой или, вернее, дневальный увидел и тотчас скрылся в фанзу.

Казаки некоторые спешились и начали шарить по фанзам. Нападение было так быстро и неожиданно, что японцы, по выражению казаков, были еще «тепленькими». Некоторые из них мужественно защищались.

Большинство же бежало. Преследовать же их оказалось невозможно: вся деревня окружена канавами.

Так кончился счастливый день для казаков. Задача была выполнена без потерь. Только была одна лошадь убита.

ЗАСАДА

Ночь с 6 на 7 августа выдалась теплая, тихая, темная. Серые тучи бродили по небу, раза два принимались сыпать на землю дождем, а к ночи остановились и застыли на небе, закрывши темным пологом и молодую луну, и звезды.

Между нашим расположением и расположением японцев стоит ряд застав, выдвинуты посты и заложены секреты. Третью неделю мы ничего не предпринимаем и японцы тоже стоят. Дожди и грязь приковали и тех, и других к их местам.

В больших отрядах, которые занимают большие местечки, веселее. Там слышны песни, иногда гремит музыка, там много народа, есть чистые фанзы, есть с кем поговорить и посудачить. Туда нет-нет да и привезет проезжий из Ляояна офицер новости, газеты и кое-какие запасы. Но на заставах тишина и скука. Деревушки бедные, разоренные жителями, нигде ничего нет, питаться приходится консервами, а лошадям иногда и поголодать. Всюду грязь, – в полях поломанный гаолян, в горах оплывшая глина и острые камушки утесов. Только и утешения, что японцы близко. Стоят, стоят казаки на заставе, да что-нибудь и придумают. Заметили казаки 2-го Верхнеудинского полка сотни есаула Арсеньева, что японцы очень часто по одной тропинке ходят. И вот в ночь с 6 на 7 августа заложили на этой тропинке у деревни Фандзяпудза засаду. Деревня эта лежит на дороге из Ляндянсяня на Сюянь. Залегли на ночь и ждут. Ночь тихая. Горные ручьи немолчно шумят, пробиваясь между камнями и рассыпаясь тысячью жемчужных брызг. Вдали в долине иногда видны огни – это на японских заставах. Ночь ползет медленно и уныло, пропуская час за часом, как хороший сотенный командир пропускает мимо всадника за всадником, чтобы проверить правильность седловки, снаряжения и вооружения и посадку. И часы шли такие томительно долгие, унылые… Ночные часы… Все подызвелись немного.

– Ничего, господа, не будет, даром томимся и ночи не спим, – говорили офицеры.

– Ну, а может быть. Решили до утра – до утра и обождем.

– Он, ваше благородие, однако всегда под утро ходит. Как светать станет – тогда и идет, – сказал кто-то из казаков.

Говорили, как о каком-нибудь звере, что по утрам ходит на водопой, да и ждали, как зверя, с винтовками в руках с взведенными курками.

А между тем уже светло. Румяная полоска не брызнула старым золотом, за горами востока дали не расширились, не раздвинулись, и масштаб предметов не изменился – все по-прежнему было серо и уныло, только с листьев стала капать вода и горизонт под тучами посветлел.

– Вон… – сказал кто-то и потянул рукой к кустам.

– Где? – спросило несколько голосов.

Куда и дрема девалась: забыт и утренний холодок, и капли росы, забыта и бессонная ночь. Зверь показался. Враг близко…

Их было семеро. Семь маленьких японцев, одетых в черные мундиры и рейтузы и в белые штиблеты. Они мелькнули в кустах на минуту и исчезли. Не пропали ли, не увидали ли, не испугались ли? Так бывает на неудачной охоте. Ездили далеко, намокли, устали, извелись, ни один загон не удался, и вдруг на последнем загоне показался беленький зайчик. Его увидали издалека. Вон он прыгнул в кустах, спрятался под корнями дерева, опять бежит прямо, повернул, привстал на задние лапки, осмотрелся и снова катит – прямо на вас…

Так и тут. Ждали, ждали и вот дождались. А японцы свободной легкой горской походкой идут на сопку, наискось приближаясь к заставе.

Ждут… Сотня есаула Арсеньева уже бывалая, правда, на три четверти из бурят состоящая, но сотня, привыкшая за эти полгода к своему командиру.

А японцы ближе и ближе…

– Сотня! – слышен сдержанный голос…

Тихо приподнялись винтовки… Чует ли враг это холодное наблюдение ружейных стволов? Говорят, тетерка чувствует наведенное на нее дуло и в трепете прижимает сильными крыльями детей своих к себе, а сама тревожно жмется к земле… Нет, идут, видно, не чуют, что смерть смотрит на них своими маленькими черными глазами ружейных дул.

– Пли!

Два упало. Двое зашатались, замахали руками, выронили ружья; двое, как обалделые, остановились, и один, самый расторопный, бросился вниз бегом, прыгая через кусты и камни, и исчез в долине. Сотня выскочила из засады и бросилась на японцев. Двух взяли живьем, двое оказались легко раненными, двое убиты.

Странное чувство овладевает людьми на войне. Эти люди, пролежавшие всю ночь в холодных кустах, измокшие и усталые, радовались, что их засада удалась. Радовались тому, что вот они убили, взяли живьем, ранили людей…

Помню, радовался в таких случаях и я, и холодно, как на убитую дичь, смотрел на смуглое лицо и черные усы, на побелевшие руки, так отчетливо рисующиеся на обшлаге мундира – и не боялся и не смущался этим видом убитого, видом покойника. Кто-нибудь потрогает его, жив ли, дескать? Солдаты или казаки снимут мундир, штаны, патронташ и ружье и пошлют в штаб для определения части войск. А труп, если есть время, торжественно в китайском гробу похоронят, а нет времени, закопают так, на скорую руку, неглубоко. Какое-то отупение на сердце. Сознание, что сегодня ты, а завтра я, что тут счеты короткие, нагоняет это равнодушие и презрение к смерти. Весело, с громким говором вернулась сотня с удачной засады, японцев живых пригрели и обласкали, раненых перевязали и вылечили, мертвых похоронили. И надолго в пустынной деревушке стало разговора о том, как они шли, как падали убитые, как беспомощны были раненые и как растерялись живые. И это событие скрасит несколько скучную жизнь на заставе, полную тревог, ожидания и волнений и все-таки скучную…

На войне – слова «я убил», «я подстрелил» – приобретают совершенно особенное значение, далеко не столь роковое, как в мирное время. Тут страсти распаляются. На днях 2-го Читинского полка подъесаул Гартман рассказывал мне следующую историю, бывшую уже давно, но хорошо характеризующую, насколько сильны охотничьи страсти, инстинкты и порывы у человека на войне.

– Это было 27 апреля, – рассказывал мне Гартман, – на Чандзялинском перевале. Мы поочередно, перекатами, отступали от значительно превосходившего нас силами неприятеля, задерживая его на каждом шагу, и вот, когда мы заняли своими сотнями перевал у Тхумензы, мы заметили, что японский офицер с четырьмя рядовыми забрался на высокую сопку и оттуда распоряжается, указывая направление, в котором нужно двигаться японским ротам; увидевши это, урядник сотни князя Мурузи Околов соскочил с лошади и пытался снять его выстрелами, но дистанция была велика и пули не долетали до японцев.

– Нет, куда! – сказал князь, – брось, не снять его.

– Дозвольте, ваше сиятельство, мы его с братаном снимем. – Околов был отличный стрелок, и князь разрешил ему попытаться. Тогда Околов с другим казаком сели на лошадей и по открытому месту маленькою рысью поехали прямо к той сопке, где стоял офицер. Шагах в четырехстах от нее они спешились. Околов выбрал удобную позу и одним выстрелом «снял» японского офицера. Японцы открыли по нему огонь залпами, прострелили ему ногу, а лошади его холку, а товарищ его вернулся невредимый… Командующий армией наградил Околова за его подвиг знаком отличия военного ордена 3-й степени…

П. Краснов. «Год войны». Том I

ИЗ БОЕВОЙ ЖИЗНИ СИБИРСКИХ КАЗАКОВ В РУССКО-ЯПОНСКУЮ ВОЙНУ

По прибытии в Манчжурию дивизия представилась главнокомандующему, и 14 мая 1904 г. генерал Куропаткин телеграфировал войсковому наказному атаману Сухотину следующее: «Осмотрел сибирскую казачью дивизию; нашел в порядке и благоустройстве. Люди здоровы, лошади в хороших телах. 4-й, 5-й и 8-й полки благословил в бой».

Всего через два дня после этого под Вафангоу сибирские казаки получили первое боевое крещение, покрывшее их заслуженной славой^{285}.

21 мая 7-й сибирский казачий полк, из отряда генерала Мищенко, был направлен в обход расположения неприятеля, занявшего позицию на высотах деревни Хоцзяпудза.

– Покажем, братцы, как сибирские казаки умеют умирать за Царя и родину, – сказал командующий полком войсковой старшина Старков своим казакам перед выступлением.

Слова эти, к несчастью, оказались для него роковыми.

В начале дела японцы пытались перейти в наступление, но были остановлены огнем спешившихся казаков и конного орудия, которое казаки успели поставить на позицию. Перестрелка продолжалась с часа до шести дня, после чего японцы принуждены были бросить позицию и отступить под прикрытием своих сомкнутых частей. Со стороны японцев в перестрелке участвовало шесть рот, из которых четыре подошли позже на подкрепление.

В начале же перестрелки смертельно был ранен командующий полком войсковой старшина Старков. Зная, что ему остается жить всего несколько минут, Старков пытался было сам написать донесение, но рука его ослабела и он успел лишь отдать словесные распоряжения по полку и по своим частным делам…

В этом же деле были легко ранены есаул Водопьянов и подъесаул Трошков. Казаков ранено одиннадцать, контужено двое; потери японцев точно не установлены, но были значительнее, чем у нас.

Почетная роль выпала на долю сибирской казачьей дивизии в боях под Ляояном 20 и 21 августа, где казакам, дравшимся в пешем строю, левый фланг нашей армии обязан приостановкой обхода его армией Куроки.

Для обеспечения левого фланга была выслана на Янтаиские копи дивизия генерала Самсонова с третьей Забайкальской батареей. В задачу отрада входило взять Янтаиские копи, если они уже захвачены японцами, и затем во что бы то ни стало удерживаться на этой позиции. Первым прибыл в Янтаиские копи 5-й Сибирский полк и расположился на позициях, а через два часа стянулся весь отряд, предупредив таким образом противника. 21 августа сюда же прибыл генерал Орлов с двумя полками своей дивизии, которыми было предпринято наступление на неприятеля, окончившееся, как известно, полной неудачей. Отброшенные японцами, полки эти должны были отступить, а неприятель, преследуя, намеревался уже захватить Янтаиские копи. Тут-то сибирские казаки проявили в полной мере свою стойкость, самоотверженно удерживая позиции под напором превосходного в силах противника. Здесь убит хорунжий Иван Бейнинген, тело которого вынесли казаки: Самсонов, Шкурыгин, Грязное и Федоров, бросившись в жесточайший огонь.

От копей дивизии приказано было отступить к деревне Тумынза; здесь казаки удерживали позицию всю ночь под сильнейшим огнем неприятеля и, видя, что дело может дойти до рукопашной схватки, взяли от коноводов пики, намереваясь сбрасывать ими неприятеля со склонов горы. Удержав за собою позиции до тех пор, пока опасность отхода миновала, казаки спокойно отошли к деревне Сайтайдзы.

Генерал Самсонов свидетельствует, что казаки дрались с величайшим хладнокровием и таким мужеством, что японская пехота не раз останавливалась перед этой живой и грозной силой.

После отступления от Ляояна 5-й Сибирский полк имел горячий стрелковый бой с неприятелем у деревни Бенсиху 28 и 29 сентября, имевший последствием приостановку наступления японцев.

В последующий затем период войны на сибирских казаков возложено было наблюдение за движениями японцев и несение сторожевой и разведывательной службы у Мукденских позиций.

Насколько сибирские казаки успешно исполняли возлагавшуюся на них разведывательную службу, оценит в свое время беспристрастная история, а пока мы приведем отзыв корреспондента В. Простого, который в одном из №№ «Сибирского Вестника», в опровержение доходивших с театра войны слухов, горячо расхваливает качества сибирских казаков и как разведчиков. «Много разговоров, – говорит корреспондент, – было здесь по поводу сибирских казаков. Говорили, что они очень ленивы, что они спят на постах, плохо производят разведки и проч. Но люди, близко стоящие к казакам, совершенно беспристрастно отзываются о них с большой похвалой, указывая на то, что казаки всегда делают очень аккуратно все, зависящее от них. Правда, разведки их не всегда отличаются полнотой, но это зависит совеем не от казаков, а от той обстановки, в которой им приходится работать. Сами казаки, напр., чуть не со слезами говорят, что иногда они упускают прекрасные случаи нанести вред неприятелю только потому, что на разведки высылают их партиями в 3–5 человек, тогда как японские разъезды меньше 20–25 человек никогда не бывают, причем всегда почти имеют для прикрытия пехоту.

Самое обычное явление, когда казакам приходится иметь дело одному против трех-четырех, а иногда и больше. И, несмотря на это, потери у казаков самые незначительные в людях, и только лошадей порядочно выбыло из строя. Объясняется это природной сметливостью казаков, умеющих сразу ориентироваться в трудную минуту и найти выход из трудных обстоятельств.

Можно было предполагать, что родившиеся и выросшие среди гладкой степи сибирские казаки окажутся плохими службистами в гористой Манчжурии. На деле оказалось совсем иное. В гористой местности казаки скоро присмотрелись и приспособились; где степные лошадки оказывались несостоятельными, там казаки быстро и вовремя переходили в пеший строй и делали свое дело в большинстве случаев блестяще».

Далее корреспондент газеты говорит: «Со дня вступления в Маньчжурию сибирскому казачеству пришлось попасть в передовую линию нашего правого фланга и центра. Были случаи, когда казаки имели возможность отличиться громко, но в общем служба их прошла незаметно для большой публики и очень тяжело для казаков. Всегда впереди, день и ночь под выстрелами, и в жар, и дождь в движении, все это пришлось перенести казакам. Были случаи, когда по 3–4 дня не приходилось расседлывать лошадей, питаться сухарями с водой, не имея возможности даже согреть чаю. Все это казаки стоически сумели перенести, всегда поражая своим веселым, беспечным видом и беззаветной отвагой».

От себя добавим, что, по рассказам командира 5-го Сибирского казачьего полка полковника Путинцева, в июле и августе месяце 1904 г., у деревни Янгуанзы, когда послан был полк для сторожевой и разведывательной службы, казаки не расседлывали лошадей по 10 дней, находясь постоянно в движении, под огнем неприятеля, так что в потниках завелись черви.

Все казаки, бывшие в действующей армии, с восторгом вспоминают о своем начальнике дивизии генерал-лейтенанте Самсонове. Этот боевой генерал своей сердечной простотой и искренними теплыми отношениями к подчиненным сумел внушить к себе глубокую любовь и преданность всей дивизии.

Отношение казаков к генералу Самсонову лучше всего характеризует «Песня Сибирской казачьей дивизии», составленная казаком Лоскутовым, которую с увлечением пела каждая сотня. Вот несколько куплетов этой песни:

 
Заблестел восток зарею,
Гул пронесся по горам,
И в Манчжурию средь боя
Прибыл сам Самсонов к нам.
Припев
Вы скачите в бой орлами,
Удалые казаки!
Генерал Самсонов с нами,
Сам ведет свои полки.
Казаки перекрестились,
Закипела кровь в сердцах,
В бой с героем устремились
За Царя – врагам на страх.
Припев
Генерал Самсонов с нами,
Дай Бог здравие ему!
Он орел перед полками,
Рады мы всегда ему.
Припев
«Вы, сибирские казаки,
Молодцы и храбрецы,
Вижу я, что вы рубаки,
В перестрелках удальцы».
Припев
Так говаривал нередко
Нам Самсонов генерал,
«Вы стреляете все метко,
Я за вами наблюдал».
Припев
«Ваши славны командиры —
Закаленные бойцы,
Не боятся и мортиры,
А под пулей храбрецы».
Припев
Генерал ты наш удалый,
Война родина тебе,
Ты не раз в боях бывалый,
Верен был всегда себе.
Припев
Славу Скобелева помнят.
И поныне казаки,
А Самсонова запомнят
Все сибирские полки.
Припев
 

И. Тонконогов. Разведчик