Текст книги "Terra Mirus. Тебе не кажется"

Автор книги: Наталья Русинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 6

Новый день не задался с самого утра. Илоне с Риком пришлось встать ни свет, ни заря – у обоих в этот раз совпали дежурства. Вот только муж уходил на сутки, потом день и ночь дома и снова двое суток на работе. А Илоне придется трудиться на благо общества в родной богадельне семьдесят два часа подряд. Хорошо, спать по ночам здесь было обязательным правилом. Ведь люди, работающие со старшим поколением, должны всегда быть отдохнувшими и благостными, нести в жизнь подопечных мир и покой.

По факту же Илона уже второй час сидела в своем кабинете, пытаясь не клевать носом над чашкой чая, и растирала пальцами мочки ушей, чтобы проснуться скорее. Голова, к тому же, была занята совершенно другим.

Как там найденный соколеныш, все ли с ним в порядке? Утром он обнаружился под потолком, где его и оставили, нахохлившийся, с нехорошо блестящими глазами. Илона шепотом пожелала ему доброго утра и предложила перекинуться, пока она поищет ему среди старых запасов еще одни штаны.

Через пять минут, когда она вернулась, Индра сидел за столом и осоловело хлопал глазами. Он был бледным и измученным, как будто плохо спал. Тонкий нос заострился, подозрительно напоминая клюв хищной птицы. Футболка мужа висела на худощавом туловище мешком. Однако парень нашел в себе силы улыбнуться сначала ей, а потом Рику, вышедшему из ванной с цветной щеткой во рту.

– Ы ак? – промычал он, продолжая торопливо чистить зубы.

– Хорошо, – тихо ответил сокол. – Почти не хочется кашлять. А вот спать хочется почему-то…

И он зевнул. Илона дотронулась пальцами до его лба и вздохнула – температура если и снизилась, то совсем на чуть-чуть.

– Значит так, дружок. Я тебе сейчас подогрею чай и бутерброды с сыром, а потом иди-ка, подремли в нашу кровать. Не дело это, с воспалением легких спать, как в курятнике. Ты так не выздоровеешь, вон как плохо выглядишь, отощал совсем, нос да глаза остались. Нас сутки не будет, постарайся выспаться. И не забывай пить таблетки, курс минимум семь дней.

Пока Индра завтракал, засыпая над тарелкой, а потом запивал горькую таблетку остывшим чаем, Илона быстро поменяла постельное белье и достала из шкафа зимнее толстое одеяло. Кровать они с Риком собирали сами, поэтому размером она занимала половину комнаты. В холодное время года в ней можно было спрятаться, как в гнезде.

Что ж, это гнездо сейчас понадобится одной очень измученной птичке.

Рик быстро позавтракал, чмокнул жену в щеку и выскочил на улицу, где еще было темно. Илона задержалась, за ней приезжал специальный рабочий автобус. Времени как раз хватило, чтобы удобно устроить паренька среди подушек и укутать одеялом.

– Здесь так удобно, – удивился Индра, сворачиваясь калачиком и прикрывая глаза. – У нас считается, что воин не должен спать в подобной постели, потому что, если на лагерь нападут враги, он не сможет быстро выпутаться из кучи перин. И если кто-то попадется на мягкой лежанке, его потом товарищи по отряду засмеют…

– А мы ничего им не расскажем, твоим товарищам, – засмеялась Илона, накрывая его поверх одеяла шерстяным пледом. – Расслабься хоть на сутки. Здесь из врагов только кошки, которые порой кусают за пятки, если сильно дрыгаешь ногами во сне. Но их можно покормить и тогда они утихнут… Не забывай про таблетки, хорошо? Тебе нельзя бросать их пить.

Но Индра не ответил – он уже спал, зарывшись под одеяло с головой, один нос торчал наружу.

… а теперь сама Илона тоже не отказалась бы подремать, и не над чашкой чая, а над мягкой подушкой с одеялом. И позавтракать она тоже не успела. Ну ничего, в столовой наверняка найдется каша с медом или овощной салатик. А в обед можно сходить в магазин и разжиться полезной булочкой без белой муки, сахара и дрожжей. А если повезет и никого из коллег в магазине в это время не будет – то и шоколадкой с орехами…

На мечтах о плитке шоколада ее и прервали.

– Илонка, ты тут? – Кузьминичну слышно было аж из коридора. Опираясь на палку, она бодро семенила вдоль стоящих в ряд ведер для мытья пола, мимо пустых кабинетов канцелярии. Вот уж кому повезло, никогда не дежурили по выходным. – Ох, моченьки моей нет, ноги не ходят, руки не держат, голова не соображает…

– Вот последнее в самую точку, – тихонько буркнула под нос Илона, поднимая голову от стопки конспектов с планами мероприятий. Некоторые вещи не менялись даже с приходом новой эпохи – куча писанины, бюрократия и бумагомарательство, которое именовалось отчетами. Она повернулась к двери и уже громче спросила. – Здравствуйте, Евдокия Кузьминична, милая моя. Что стряслось у вас?

– Дураки твои у меня стряслись! – бабка стукнула кончиком палки об пол, и ее нижняя губа затряслась от обиды. – Пакостят постоянно, сил нет уже это терпеть…

Кузьминична была знатной склочницей, но работа, она же Служение, обязывала сочувствовать и помогать всем, даже тем, кто ошибался и шел по неправильному пути. Ведь все чада Вселенной нуждаются в сострадании, говорили на прошлых Испытаниях белобры… Ой, Великие. Поэтому Илона закрыла кабинет на ключ и пошла разбираться.

Вот уже шестой год она работала наставницей в Доме призрения для стариков и людей, которых система и раньше, и теперь называла «лица с ограниченными возможностями здоровья». Илона должна была помогать молодым инвалидам, которые жили в учреждениях социальной защиты с самого рождения, восполнять пробелы в знаниях о мире. Большинство имели один диагноз на всех – тот самый, которым в былые годы обзывались мальчишки-хулиганы и вредные учителя. Официально это слово было не рекомендовано к употреблению как оскорбляющее и уничижительное, а по факту использовалось в разговорах регулярно, особенно здесь. Кто, в конце концов, будет следить за этим? Не Великие же. Руководство выбрало самую безопасную тактику – самоустранилось от решения подобных «деликатных» проблем и делало вид, что все хорошо.

Работать было нелегко, ребят ее часто обижали, а полноценно защищать их система не позволяла. Временами терпение подходило к концу, и Илона готова была плюнуть, хлопнуть дверью кабинета и уйти насовсем. Неужели для члена Первого круга нигде не найдется свободной вакансии? Но как бросить подопечных, к которым она так привязалась и которые тоже ее полюбили? Конечно, не сразу, поначалу они не доверяли новой наставнице с ее улыбкой и искренним желанием помочь. «Врет, небось, – говорили ребята. – Все время лыбится, ей точно что-то надо».

Но Илона понимала их. Трудно доверять окружающим, когда практически всю жизнь получаешь в свой адрес сочувственные и брезгливые улыбочки, а иногда и оскорбления. «О чем с ними говорить, они же недалекие! Все равно ничего не поймут, ума не хватит», – удивлялась в свое время одна из коллег. А потом удивилась снова, когда Илона перестала заходить в обеденный перерыв даже на чай. Рассказывала другим, что наставница зазнайка и гордячка, а еще очень странная, с олигофренами общается, как будто на одной волне. Может, и у нее с головой не все в порядке?

Зато Илона была безмерно рада тому, что ребята начали считать ее своей. Но стало еще тяжелее – вместе с доверием они понесли ей собственные переживания и проблемы. Наставница слушала их нехитрые истории и покрывалась мурашками от ужаса. Самое страшное было в том, как они рассказывали про свои давние беды – совершенно будничным тоном. Словно произошедшее с ними было самым привычным делом.

«У меня торговцы на рынке еще давно всю зарплату выдурили, – рассказывал Илюха, вихрастый парень с оттопыренными ушами. – Я тогда помогал в бане тетенькам, и они мне денежку дали хорошую, и я на рынок за персиками пошел. А торговцы спросили, сколько у меня денег, я показал, а они и говорят: тут мало, но мы дадим два килограмма, сделаем скидку, потому что жалко тебя. И все деньги забрали. Я тетенек в бане угостил, похвастался, что мне повезло, дяденьки добрые попались. А они давай кричать и плакать, что они ироды и убогого человека обманули. И сказали, что на эти деньги можно было ящик персиков купить. Я пошел деньги возвращать, а они Полицию нравов позвали и сказали, что я дурак и кричу тут, выдумываю про обман, а они меня в первый раз видят. И Полиция ругалась сильно, что я нормальных людей гадкими словами обзываю. И обещала сдать в больницу к этим, ну которые психи. Кому, Великим рассказать? Что вы, Илона Владимировна, они бы мне не поверили! Я же этот, как его… легафренд, во!»

«Я спортом каждый день занимаюсь, – хвастался высокий и худой, как щепка, Мишаня. – Хочу сильным стать, буду маму Олю защищать. Она мне не мама, а просто как мама, потому что добрая. Она ругалась на Репьева из соседней комнаты, он же пьяница и шумел по ночам. А он к ней пришел и сказал, что, если она еще раз директору пожалуется, он ее придушит. Мама Оля же не может защититься, у нее ручки и ножки плохо двигаются. Я ему сказал, что так себя вести стыдно и нельзя мальчикам обижать девочек, даже если девочки совсем уже бабушки. А он мне по лбу дал, да так больно! И сказал, что дуракам в дела нормальных людей лезть нечего. Я потом плакал сильно, хотя, говорят, что мужчины не плачут, только мальчишки глупые. А я же взрослый уже, мне 24 в этом году исполнится. А теперь вот мускулы качаю каждый день. Потому что он точно еще придет маму Олю обижать, он же плохой. И я ему тоже в лоб дам, потому что буду сильный».

«Что вы, Илона Владимировна, тут вообще нормально! – убеждала кучерявая Ниночка. – Тут только ругаются, и то не всегда. А в старом интернате нас няньки били, когда мы писались в постель. Говорили, что мы уже взрослые и надо терпеть до утра. А кто писался – били мокрыми простынями, чтобы следов не оставалось. А тут вообще никто нас не бил, тут все добрые».

От этих историй Илона каждый вечер пила успокоительный бурьян, иначе спокойно спать было невозможно. Но не помогало. Она знала, что поможет – подойти и дать в морду тем, кто обижает «детей» – так называли ее подопечных некоторые сердобольные сотрудники. Но такое поведение в приличном обществе было невозможным, ни в старое время, ни в новое. Оставалось стиснуть зубы и терпеть. Параллельно объясняя ребятам, что не в них проблема, а в людях, которые их обижают. И постоянно напоминать, что не надо слушать чужие бранные слова и, тем более, принимать их на свой счет.

«Кто обзывается, тот сам так называется!» – повторяли ее парни и девчата вместо молитвенных мантр Вселенной каждое утро перед занятиями. Хорошо, камер и систем слежения в кабинете не стояло. Видимо, Великие считали, что следить за людьми с умственной отсталостью нет резона. Заговор против новой власти не устроят, даже критиковать грамотно не смогут. А если и смогут – кто к ним прислушается, к неразумным?

– Вот! – Кузьминична тем временем доковыляла до крайнего блока на две комнаты, в одной из которых жила, но вместо этого свернула в ванную. – Смотри, что они натворили!

И ткнула корявым пальцем на пустую бельевую веревку.

– Эммммм… Веревку натянули? – пыталась пошутить Илона.

– Трусы, Илона! – у бабки снова задрожала нижняя губа. – Трусы у меня украли, три штуки! Я их прополоскала утром, повесила сушиться и пошла на завтрак. Возвращаюсь – нетуууууу! Это дураки твои с утра полы мыли и подгадили за то, что я их уму-разуму учила, бестолковых. Вот так вот вместо «спасибо», даааааааа!

И бабка громко всхлипнула крючковатым носом.

От возмущения и стыда кровь хлынула к щекам Илоны. Первым ее желанием было развернуться и уйти. Старики в своих причудах порой могли переплюнуть даже молодежь с диагнозом. Но нельзя, ведь Служение подразумевает помощь в любой ситуации, если человеку плохо и больно. И не осуждать его нужно, а поддержать, это первый пункт договора, который заключался со всеми пришедшими работать в Дом призрения.

Но искать трусы полоумной бабки, которая наверняка сама их куда-то засунула, а потом забыла, куда?!

«Вот тебе Первый круг, вот тебе статус, льготы к пенсии, повышенная зарплата и четыреста баллов на Испытаниях! – бормотал ехидный внутренний голос. – А вот работа, за которую ты все это получаешь. И как раз задача тебе по плечу. Прямо-таки подвиг, достойный награды!».

Илона вдохнула и медленно, как учила Ксана на занятиях, выдохнула. Спокойно, милая, это просто работа. Бабка хоть и не совсем адекватна, но ей тоже нужна помощь.

– Откуда начнем поиски? – преувеличенно бодрым голосом спросила она.

Кузьминична пожала плечами и сложила руки на груди. Помогать, значит, не будет. «Твои дураки напакостили, ты и разгребай», – читалось в ее глазах.

Илона заглянула под ванну, в мусорное ведро, за батареи, за вешалку в коридоре. Сунула нос в бабкину комнату и обомлела.

На круглой люстре посреди потолка висели не только нежно-льдистые хрустальные сосульки и звездочки, но и огромные панталоны в красную незабудку. На полу под ними растеклась большая лужа.

Евдокия Кузьминична в жизни не смогла бы их туда повесить, она даже не увидела бы их – шейный остеохондроз мешал высоко поднять голову. Зато на луже она бы точно поскользнулась в течение дня и упала.

«Вот хулиганки, – Илона расстроилась так, что впору было заплакать. – Ну зачем они это сделали?»

Вторая пара точно таких же трусов обнаружилась плавающей в сливном бачке унитаза, третья – в холодильнике. Уже заиндевевшая, и потому напоминающая собой композицию «Памятник глупой шутке. В незабудочку».

Илона, красная от стыда и злости, как рак, тут же перестирала белье вручную и повесила сушиться под бдительным бабкиным взором. Хорошо, резиновые перчатки пока еще не запретили, точнее, разрешали «донашивать» старые запасы! Затем вышла в коридор, перевела дух, сняла перчатки, выкинула их в урну и быстрым шагом, пока никто не перехватил по дороге с очередным вопросом жизни и смерти, отправилась в комнату Мастериц порядка (или Фей чистых туалетов, как их за глаза называли ехидные постояльцы).

Еще в коридоре из комнаты было слышно девчачье хихиканье. Наставница не стала стучать, она просто распахнула дверь и вошла.

Три женщины неопределенного возраста (на вид из-за особенностей развития им легко можно было дать и 18, и 30 лет) с завязанными в хвосты волосами, в синих халатах, уставились на нее и тут же замолчали, опустив взгляд.

– Девчонки, ну какого лешего вы это сделали? – вся злость при виде подопечных, потупившихся в пол, у Илоны прошла. А вот обида осталась.

– Это не мы! – тут же открестилась худенькая Лиля.

– Что не вы? – заинтересовалась наставница.

– Трусы Кузькины спрятали, – ляпнула Ниночка и тут же ойкнула, получив подзатыльник от третьей сообщницы по содеянному, пухленькой Жени.

Все трое снова замолчали.

Илона враз почувствовала, как сводит колено, как болят напряженные плечи, как устала от разных мыслей голова и как хочется плюнуть, развернуться и уйти. У нее межмировая война на носу, а она здесь, верховодит в цирке, в котором нормальным людям ни капли не смешно!

Вместо этого она дотащилась до диванчика, где сидела проштрафившаяся троица, и тяжело плюхнулась рядом.

– Вы же понимаете, что это не поступок взрослого человека? Кого вы хотели наказать? Бабку? Так она ко мне жаловаться прибежала, и трусы эти я ей сейчас стирала собственноручно, – Илона демонстративно вытянула вперед ладони, увидела, как скривились девочки, и снова начала заводиться. – Противно, значит? А мне, думаете, не противно было в унитазе ковыряться?! Но представьте, что она вместо меня пошла бы к начальству! Посмотрели бы записи с камер и влетело бы вам по первое число. Но я же вас люблю и несу за вас ответственность, поэтому пошла вас спасать. Но скажите, у меня дел мало? Или профессия моя подразумевает не только ваше обучение, но еще и стирку чужого белья?

Девчата продолжали молчать, только теперь у них синхронно заалели уши и щеки. У Ниночки шея покрылась красными пятнами.

– Заметьте, я не ругаю вас, не закатываю скандал, не собираюсь никого наказывать, и, тем более, жаловаться. Хотя, мне сейчас очень обидно. Вы меня не только подставили, но и сейчас попытались соврать, хотя, я всегда на вашей стороне. Но мне все же очень хочется понять, зачем вы это сделали. Раз уж в итоге виноватой оказалась я.

– Илона, мы нечаянно, – у Ниночки брызнули слезы. – Она нас обзывала, мы обиделись! Но мы не хотели, чтобы тебе досталось!

Кузьминична обзывала всех, правда, чаще за глаза. Но обгадить человека за его спиной могли большинство здешних жильцов. Дурная привычка еще в прошлой жизни въелась в кровь, и ее невозможно было вытравить никакими медитациями на умягчение злых сердец. Отчего же тогда расстроились девчонки?

– Она сказала нам, шо мы это… – Лиля тут же попыталась ответить на невысказанный вопрос и задумалась, вспоминая бабкины слова. – А, вот! Мы дебилы, потому что нас Вселенная наказала за то, что у нас родители пьяницы и на помойке валялись, пока не померли! И нам надо ихнюю эту, как ее, карму отрабатывать и свою тоже, тогда можно будет родиться нормальными, а не дураками. А Женька ее послала в ответ пчелок на хутор пасти и сказала, что сама она дура.

– Обидно же, – шмыгнула носом Женя. – А она разозлилась и сказала, что мы еще себе эту самую карму испортили, и зря господа Великие с нами нянькаются, все равно мы эти, которых бросают, и лучше бы на нас на удобрения для картошки пустили.

В следующую секунду Илону накрыло драконовым дыханием. В переносном смысле, конечно. В желудке будто взорвался вулкан. От злости она не могла даже ничего сказать в ответ, только дышала ртом, и казалось, что раскаленный воздух опаляет горло.

Сколько она так сидела, минуту, две? Непонятно. Но когда кровавая пелена перед глазами опала, она увидела собственные руки на коленях, сжатые в кулаки, да так, что в ладонях остались следы от ногтей.

Незадачливые хулиганки сидели тихо, как мыши. Только смотрели на нее во все глаза.

– Илона Владимировна, давай водички дам! – подскочила с места Женя. – В холодильнике еще есть!

– Не надо, – просипела Илона в ответ и поразилась своему голосу.

Взять себя в руки. Вдох – выыыыыыыдох. Вдох – выыыыыыдох.

Потихоньку становилось легче.

– Значит так, – продолжила наставница еще через пару минут. – Если еще хоть раз кто-то будет нести вам бред про карму, про родителей и про остальную подобную чушь, обязательно спросите их, за какие грехи они сами тут оказались, в Доме призрения? Если здесь, как они считают, действительно живут лишь дураки и отбросы?

– А разве так можно? – ахнули хором девчонки. – Великие же запрещают обижать стареньких и слабых!

– Так вы не обижайте, а просто спросите, вежливо и культурно. И спрашивайте до тех пор, пока не прекратят нести ерунду. А вообще Великие также запрещают говорить друг другу гадости. Вот вы мне скажите, разве слово такое есть – «дебил»?

– Нету, – Лиля задумчиво почесала нос. – Ты же говорила, что это слово убрали из умных книжек давно, когда Великих еще не было. Потому что оно стыдное, а кто его говорит – тот сам такой.

– Ну и какие выводы мы делаем? – хитро прищурилась Илона.

– Что баба Кузя – сама дебил, – хором загоготали девчонки.

«Да елки-палки!» – только успела подумать наставница. На объяснение подопечным ошибочности их выводов времени уже не хватило – дверь распахнулась.

– Вы чего ржете, как ло… – в проем просунулась добродушная физиономия заместителя директора по воспитательной работе. – Ой, Илона Владимировна тоже здесь! Интересно, чем вы тут занимаетесь в рабочее время, что гоготание слышно даже за углом? Ко мне в кабинет.

И закрыл за собой дверь.

Девчонки разом стихли и понурились. Илона только усмехнулась про себя.

Идти было недалеко – за угол, дверь направо. Кабинет ее непосредственного начальника был светлым и просторным. Почти половину занимал стол, сейчас заваленный кипами бумаги – серой и страшной, но очень дорогой, переработанной в десятый раз по современным технологиям, позволяющим сберечь деревья. Но Илоне все не давала покоя мысль – сколько же грязи вылезло с этих переработок и куда ее потом утилизировали?

Компьютер, сиротливо стоящий в углу, порос пылью. Нехорошо, надо сказать девчонкам, чтобы протерли тут. Все же какую-никакую, а деньгу за свой труд получают. В этом повезло, руководство продавило инициативу с оплатой уборки на более высокий уровень, и Великие ее одобрили.

В выигрыше в итоге оставались все – руководство сэкономило на полноценной оплате приходящим наемным сотрудникам, а у ребят хоть что-то да шуршало в кармане. Конечно, денег платили меньше, чем полагалось по-хорошему за такой неблагодарный труд. Но в других подобных учреждениях инвалидов намного чаще заставляли работать бесплатно, без зазрения совести называя это «трудовой реабилитацией». Удивительно, но Великие и это тоже одобрили.

– Присаживайтесь, Илона Владимировна, рассказывайте, чем вы с утра занимались на благо нашего общего дела, – начальник бухнулся в кресло, сложил руки на груди и улыбнулся.

– Ох, Евгений Валентинович, вся в трудах, аки пчела, да в бегах, как породистая савраска, – тягучим и сладким до противности голосом затянула ему в тон Илона. – С утра, не покладая рук и не разгибая спины, писала отчеты для вас и для ведомства поддержки хворых и убогих, вела беседы о карме моих несчастных воспитанников, коим довелось родиться у алкоголиков и маргиналов, да стирала исподнее нашим подопечным, обратившимся за помощью …

– Чего?! – шеф резко перестал улыбаться и выпучил глаза.

– Трусы стирала. Кузьминичне. Три пары. И попутно слушала разговоры о карме, которую мои ребята должны отработать тем, что они – дебилы, – послушно объяснила Илона.

– Таааааак, – процедило начальство, и, кряхтя, начало выбираться из кресла. – За мной.

Они прошли до конца коридора и свернули в курилку, где нестерпимо несло табачищем. Вот странно, вроде натурпродукт, самокрутки без смол и канцерогенов, а провоняли комнату, хоть не заходи.

Но другого выхода не было. Здесь, как и в учебном кабинете Илоны, не стояли камеры и прослушки, исправно записывающие все происходящее, до каждого слова и жеста. А из-за запаха девочки из канцелярии трудоустройства и денег обходили курилку десятой дорогой. И это хорошо, потому что подслушивать и докладывать они были мастерицы.

– Рассказывай, – бросил шеф, прикрывая дверь и похлопывая себя по груди в поисках пачки самокруток по карманам. – Опять чудит? И медитации не помогают?

– Жень, ну какие медитации? – Илона бухнулась в продавленное кресло в углу и наконец-то перевела дух. – По ней психушка плачет! С транквилизаторами и нейролептиками! Чем квартальная комиссия целителей проверяет состояние проживающих? Своей пятой точкой?

– Тише ты! – зашипел шеф, поджигая вонючую самокрутку. – Тут ушей нет, конечно, но мало ли. Хочешь проверку очередную нам на головы назвать? За потенциальное использование запрещенных веществ?

– А чем они прикажут ее лечить, скажи на милость? Траву она никакую не пьет, боится, что ее дурманом напоят и пенсию отнимут. На память жалуется всем подряд, и жалобы строчит, что ее не лечат. Зато девчонкам моим лить в уши бред о том, что они карму родителей отрабатывают своим диагнозом, у нее и памяти, и фантазии хватает. Ты спрашиваешь, чем я занималась у Мастериц порядка? Не поверишь, читала мини-лекцию про то, что слова «дебил» давно уже нет, и так обзываются только гадкие люди. Я ее ребятам читаю стабильно и регулярно, иногда по два-три раза в день, наизусть уже выучила. Вот скажи, нормально это?

– А у нас разве хоть что-нибудь нормально может быть? В нашем славном и благословенном учреждении помощи хворым, немощным, больным и одиноким? Какая жизнь, такие песни, знаешь же, – пожал плечами начальник. – На гадости чаще всего хватает и сил, и ума, и здоровья. Но не все же такие.

– Да хвала новому порядку, что не все, – машинально сказала Илона и тут же скривилась. Как надоело постоянно прославлять нынешнюю власть и все, что она с собой принесла! Можно подумать, если постоянно говорить «сахар», во рту станет сладко.

Шеф полез в ящик, стоявший в углу, и достал оттуда термос с электроподогревом. Воровато выглянув в окно и убедившись, что на улице никого, он запустил внутрь руку еще раз, отодвинул в сторону гору самокруток и выудил весьма пожеванную временем пачку молотого кофе. Молчаливо взглянул на Илону, сам же кивнул, соглашаясь, и достал два таких же потертых годами, хоть и чистых стаканчика.

– Молока, сама понимаешь, взять неоткуда, – сказал он, наливая в термос воду из крана. – Блин, тут и кофе на три раза всего осталось.

– Я еще достану, – пообещала Илона.

Пили напиток богов молча, блаженно щурясь. Наконец-то в голове, с утра забитой хламом из мыслей и переживаний, прояснилось.

– Жень, ты читал «Главную книгу»? Ее же всем сейчас читать надо…

– Ммм? Не то, чтобы подробно. А зачем тебе?

– А я читала. И уверяю, что не было там ничего про дурную карму ни детей, ни родителей.

– Далась тебе эта карма!

– Нет, ну серьезно. В «Главной книге» не написано, в «Славянских Ведах» тоже, Великие ничего такого не говорили прямо, ты сам вспомни, ни на лекциях, ни на Испытаниях. Но народ, тем не менее, бдит. Если у матери родился ребенок-инвалид – значит, точно согрешила. А дитя своей болезнью мамины грехи искупает. Нигде не написано, но все в этом уверены. Почему?

– А ты не знаешь, как народ прекрасно умеет додумать то, чего нет или не доказано. Ты же прошлое время помнишь? Всем бабам только одно от мужиков и надо. Только варианты разные: денег, отношений, мозгов выклевать. Или что нормальные мужчины никогда не плачут. Кто сказал, в честь чего сказал? Непонятно. Но все знают и уверены в правдивости этих слов. И я тебе не советую об этом думать и говорить, Илона, – начальник затушил самокрутку в пепельницу и выкинул в стоявшее под подоконником ведро с водой.

– Я на твоей стороне, сама знаешь, – продолжил он. – Но ушей и поганых языков тут выше крыши, не благодарные клиенты заложат, так коллеги. Все и закончим на «позорной» площади. Поэтому занимайся работой. Кстати, знаешь, зачем я тебя искал? Нам тут десять билетов на лекцию гуру Фомы Достопочтимого досталось. Своди ребят, может, еще и бабули какие поедут. В отчете приплюсуешь к нашим мероприятиям.

– Это который советовал для проверки любви своей жены привести в дом еще одну? Ты уверен, что это правильные взгляды на жизнь?

– Ох, священная бесконечность Вселенной, ну Илона! Какая тебе разница? Почему ты не можешь просто работать, не задавая вопросов? Нам билеты дали? Дали! Потратить их надо? Надо! А ты ворчишь так, будто они сходят на лекцию и потом к твоему мужу вторыми женами попросятся. В общем, сегодня в четыре часа пополудни. Автобус на десять человек дам. И скажи своим, чтобы хоть нарядились. Не в магазин за газировкой идут, а к гуру. Понимать должны!