355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Солнцева » Танец семи вуалей » Текст книги (страница 6)
Танец семи вуалей
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:43

Текст книги "Танец семи вуалей"


Автор книги: Наталья Солнцева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Посещение «колдуньи» в Черном Логе не успокоило Симу, как та надеялась, а, наоборот, встревожило. Ей было отказано в обряде приворота, равно как и в обратном действии. Зато она получила частичное подтверждение слов Карташина об опасности, которая ей угрожает. Однако исходит ли эта опасность от Оленина или от кого-то другого, осталось пока неясным. Совет поискать себе новое место работы Сима выслушала, но не собиралась слепо подчиняться чужим наставлениям. У нее своя голова на плечах есть.

Она обдумала ситуацию, и у нее закрались подозрения насчет деда. Уж не подкупил ли он Глорию, чтобы та отвадила внучку от доктора?

Дед, которому Сима излила душу, не одобрил ее выбора.

«Во-первых, этот Оленин намного старше тебя, – недовольно заявил он. – Во-вторых, не нравится он мне! Он тебя не стоит».

«Ты же его не видел ни разу», – возразила она.

«Мне и не надо видеть, – парировал дед. – Я жизнь прожил, со всякими людьми дело имел. Мне твоего рассказа достаточно. И вообще, психиатры – скользкие, как угри. Начнут извиваться – не ухватишь!»

«Оленин – не психиатр. Он психоаналитик. Это разные вещи», – обиделась за доктора Сима.

«По мне так один черт! – отрезал дед. – Попала ты, внучка. Сердцу не прикажешь, это понятно. Любовь – будто отрава, поедом съест, ежели с ней не сладить. Однако на всякий яд существует противоядие. Поезжай-ка ты к одному человеку, он тебе даст верное средство от сердечной болезни…»

«Я больная, по-твоему? Да?»

«А то! – не растерялся дед. – Ты в зеркало давно глядела? Исхудала вон, извелась вся. Жалко мне тебя. Мать твоя жизнь себе изломала через эту самую любовь, и ты туда же? Не допущу! Я тебе сам подходящего жениха выберу».

Сима промолчала, но осталась при своем мнении. Кто ей подходит, а кто – нет, решать ей. При всех прочих особенностях характера она была еще дьявольски упряма.

Все будто сговорились против нее: дед, Карташин, та женщина из Черного Лога. Странный у нее дом, и слуга странный… и сама она не от мира сего.

На обратном пути из деревни в Москву водитель долго молчал, будто воды в рот набрал. Когда свернули на Кольцевую, его прорвало.

«Ну и местечко! – выпалил он. – Едва перед нами ворота открылись, у меня душа в пятки! Пока тебя ждал, все поджилки тряслись. Ты сама-то небось тоже страху набралась?»

«Угу…» – не пускаясь в объяснения, кивнула Сима.

Водитель опять замолчал и больше ни слова не проронил до самого дома, где жила Сима с родителями. Она была этому даже рада. Делиться впечатлениями, говорить о том, что она видела и чувствовала, не хотелось.

На следующий день Сима, как обычно, отправилась на работу. По субботам Оленин вел прием только до обеда. Поскольку он все еще отсутствовал, ассистентка должна была отвечать на звонки, записывать желающих в журнал посещений и встречать тех, кто заходил лично. К тому же по субботам приходила уборщица, и Сима не имела права оставлять приемную и кабинет без присмотра. Хотя документы, карточки пациентов и все записи были заперты в несгораемом шкафу, уборка производилась только при Симе.

«Я гарантирую людям полную конфиденциальность, – любил повторять Оленин. – И обязан это обеспечить».

Сима подошла к двери офиса, огляделась по сторонам и ощутила, как по спине побежал неприятный холодок. Что это? За ней наблюдают? Она поскорее юркнула внутрь, разделась, поставила чайник… и поймала себя на жгучем желании запереться на ключ.

– Вот еще… – рассердилась она, сделала себе кофе и уселась штудировать учебник по фармакологии.

Зазвонил телефон. Сима вздрогнула и выронила чашку. Коричневая жижа потекла по столу.

– Тьфу ты…

Одной рукой она схватила тряпку, другой потянулась к трубке.

– Могу я записаться на прием? – раздался мужской басок.

– Только на вторник… – преодолевая дрожь в голосе, ответила девушка.

– А на сегодня нельзя?

– Доктора еще нет. Он на симпозиуме…

– На симпозиуме? – ехидно усмехнулся басок. – Как бы не так! Тебе не говорили, что обманывать нехорошо, крошка?

– Вы кто? – испугалась Сима.

– Я твой ангел-хранитель! Или твоя смерть… выбирай, что тебе больше по вкусу…

Сима продолжала судорожно прижимать трубку к уху, хотя абонент на том конце связи давно отключился.

– Господи… – выдохнула она. – Мама… мамочка…

Она осторожно положила трубку на рычаг и увидела, что влезла локтями в лужу разлитого кофе. Белая блузка была безнадежно испорчена. Сима вскочила и побежала в санузел застирывать пятна на рукавах. Потом, опомнившись, бросила блузку в раковину и метнулась к входной двери, – как была, в одном бюстгальтере, – закрылась на все замки.

– Мамочка…

Телефон снова зазвонил. Сима подпрыгнула и ойкнула от страха. Брать трубку или не брать? А если это пациент желает записаться на прием? А вдруг это сам доктор… проверяет, на месте она или нет? А если…

Сима, приученная к дисциплине, сняла трубку, не успев додумать последнюю мысль.

– Серафима? – строго вымолвил Оленин. – Спишь, что ли?

– Юрий Павлович… – Девушка облегченно вздохнула и опустилась на стул. – Это вы? Вы приехали?

– Почти. Еду на такси из аэропорта, – соврал доктор.

Сима не знала, что он лжет. Она поверила. Она откликнулась на его голос всеми фибрами своей души, всем своим неискушенным в любовных ухищрениях сердцем.

– Вы будете принимать во вторник?

– Постараюсь… Я неважно себя чувствую. Простудился. Резкая смена климата. Да еще в аварию попал. Автобус, на котором ехала наша научная делегация, врезался в легковушку. Слава богу, никто серьезно не пострадал. Отделались ушибами и царапинами.

Его лицо не зажило как следует, и Оленин нашел этому оправдание.

– В аварию? – похолодела Сима, вспоминая разбитое зеркальце.

– Пустяки, – бодро ответил доктор. – Я в порядке. Пара синяков и ссадин не в счет.

– Что мне говорить пациентам? Записывать?

– Конечно…

Сима сидела с трубкой в руке, пока не продрогла. Без блузки в приемной было зябко. Может, у нее нервный озноб? Она побрела застирывать пятна. Кофе основательно въелся в белую ткань, и девушка выбилась из сил, пока справилась с пятнами. Выполоскав и выжав блузку, она повесила ее на спинку стула. Что же накинуть на себя?

Она заглянула в пахнущий лавандовой отдушкой шкаф. Здесь висели забытый плащ доктора, халат уборщицы и шерстяная кофта Симы, в которую она куталась зимой. Поколебавшись, девушка надела кофту.

Она пыталась уговаривать себя, что ей нечего бояться. Что Карташин специально наплел на Юрия Павловича – из ревности. А женщину из Черного Лога подкупил дед, чтобы та напугала Симу посильнее. И телефонный звонок «ангела-хранителя» – не более чем дурацкая шутка того же Карташина, который решил доконать ее своими «страшилками». На той неделе придет Юрий Павлович, пожурит ассистентку за какие-нибудь недочеты в работе, начнет вести прием… и все ее опасения рассеются.

Никому не удастся поссорить ее с доктором, вынудить отказаться от него, предать.

– Ну уж нет… – ежась от холода, прошептала Сима. – Шиш вам!..

Ее пробирала дрожь, несмотря на теплую кофту. Зубы стучали, строчки учебника по фармакологии расплывались перед глазами. В голову лезли всякие глупости.

Стук в дверь со страху показался Симе оглушительным грохотом. Открывать или не открывать? Оленин не удосужился снабдить входную дверь в офис глазком. Не было надобности. Теперь глазок пригодился бы.

Ассистентка бросила взгляд на часы – для уборщицы рановато. Дисциплина и чувство долга взяли верх над растерянностью.

– Кто там? – робко спросила Сима, выйдя в переднюю.

– Я к доктору, – послышался из-за двери мужской голос. – Вы меня впустите?

– Да, конечно…

Сима в замешательстве забыла, в каком она виде, и открыла. С улицы дохнуло холодом. На пороге стоял молодой человек приятной наружности – рослый, спортивный брюнет, с улыбкой на красивых губах. Совершенно не похожий на убийцу.

– Ой… извините, я… – Она посторонилась, пропуская его. – Сюда, пожалуйста…

Смутившись чуть ли не до слез, Сима предложила посетителю сесть в удобное кожаное кресло.

– Слушаю вас…

– Моя фамилия Лавров, – представился мужчина. – Я бы хотел проконсультироваться с господином Олениным по поводу… в общем, могу я записаться на прием?

– Да…

Сима, потупившись, открыла журнал посещений.

– На сегодня можно? Мне срочно! – нетерпеливо произнес посетитель, поглядывая на дверь в кабинет доктора.

– Юрий Павлович будет во вторник. Он на симпозиуме.

– Да ну? А раньше нельзя?

– К сожалению, запись только на вторник…

Сима записала Лаврова на вторник, на вечер.

Он вышел из офиса довольный и несколько удивленный странным видом и поведением ассистентки. Чего вдруг та напялила на себя шерстяную кофту, когда в приемной теплынь? Вдобавок девушка была скованна и явно чем-то встревожена.

Неподалеку от входа Лавров заметил припаркованный черный «бумер» – не новый, но в хорошем состоянии. И на всякий случай запомнил номера…

Харьков, 1892 год

Сусанна, домоправительница Рубинштейнов, отчитывала горничную. У нее было скверно на душе, и она не давала спуску никому – от поварихи до кучера.

– Смотри, какая здесь пыль… и здесь! И тут! О чем ты думаешь, юная ветреница? О женихах? Если так будет продолжаться, я вычту у тебя из жалованья!

Горничная, красная, как вареный рак, теребила оборку фартука, не смея поднять глаза на грозную начальницу.

– К вам посыльный от господина Адольфа… – донеслось из передней.

Известие о смерти хозяина застало Сусанну врасплох. Она махнула горничной рукой, и та, на радостях бросив тряпку, убежала.

– Боже… – простонала Сусанна. – Боже! Бедная девочка… совсем осиротела…

Эрнестина Исааковна, супруга банкира, приказала долго жить, когда дочка была совсем маленькая. А теперь Ида лишилась еще и отца.

Служа у Рубинштейнов, Сусанна убедилась: богачи – такие же люди, как и все прочие. Да, они живут в красивых домах, купаются в роскоши, носят бриллианты и ездят в золоченых каретах. Но так же страдают, болеют, умирают, – и никакие деньги не в силах им помочь. Бедняжка Ида! Каково ей расти без любящей матери, без ласкового отца?.. Лев Романович души в дочери не чаял, потакал всем ее прихотям.

В письме от Адольфа Рубинштейна – брата покойного – сообщалось, что Лев скончался во Франкфурте-на-Майне…

Слезы струились по щекам Сусанны, когда она читала сии печальные строки. Маленькая Ида – ужасная худышка и нескладеха – была болезненно впечатлительна. Ее характер пугал отца то приступами экзальтации, то полной отрешенностью от окружающего мира. Девочка сомнамбулой бродила по комнатам, ничего вокруг не замечая, словно витая в сумеречных грезах.

После смерти жены банкир дрожал над дочерью, боясь, что та угаснет, как ее мать. Он приглашал к ней лучших докторов. По ночам он подходил к ее кроватке и прислушивался к дыханию спящей Иды. В детской постоянно должна была присутствовать няня.

«Почему она такая бледная? – спрашивал он у маститых лекарей. – Почему такая худая? Кожа да кости! Ведь у нее на столе – любые лакомства, все, что душа пожелает!»

Доктора потчевали отца медицинскими сентенциями и глубокомысленными рассуждениями, которые не рассеивали его тревог и опасений.

Лев Романович пылинки сдувал с девочки, балуя ее безо всяких пределов. Словно маленькая принцесса, Ида ни в чем не знала отказа.

Только однажды отец запретил ей хозяйничать в железном шкафу, где он держал ценные бумаги и вещи. Рыться в ларце с украшениями покойной Эрнестины банкир дочери тоже не позволил.

«Это память о моей жене… и твоей матери, – строго сказал он. – Придет время, и ларец станет твоим. Но пока его место здесь, под замком».

«Дай мне вон ту коробочку! – капризно потребовала Ида, показывая на невзрачный ящичек в самом углу полки. – Я хочу ее!»

«Нельзя, – мягко, но непреклонно заявил Рубинштейн. – У тебя полно игрушек, дорогая. А это – не игрушки!»

«Там тоже мамины драгоценности?»

«Нет. Тебе не следует даже заглядывать туда… во избежание неприятностей. Иди, играй… а мне нужно немного поработать».

Ида такого не ожидала и закатила истерику. Она забыла о ларце Эрнестины и думала только о маленькой коробочке, которую отец прятал от нее в железном шкафу. Но банкир остался непреклонен.

Лев Рубинштейн целиком отдавался работе и воспитанию дочери. У Иды было все, о чем только может мечтать девочка. Она наряжалась в красивые платья и часами застывала перед зеркалом, принимая разные эффектные позы. Увы, то, что отражали зеркала, вызывало у окружающих смущение. Ида выглядела безобразной. Голенастая и тощая, словно жердь, она тянулась вверх, вместо того чтобы полнеть и округляться. Ее лицо портил большой рот, глаза казались непомерно огромными, лоб чрезмерно высоким. Зато сама девочка не сомневалась в своей неотразимости. На праздниках она вела себя дерзко и заносчиво. Взрослые украдкой посмеивались, сверстники сторонились Иды. Зато в кругу близких она царила безраздельно.

Обычные развлечения быстро надоедали ей. Ее манило неизведанное. Подспудно ей хотелось острых ощущений, ярких переживаний, но она словно пребывала в спячке.

Судьба дала ей сразу много и постепенно отбирала свои дары. Сначала Ида лишилась матери, а теперь отца. Что-то девочка должна была бы получить взамен…

Эти мысли вихрем пронеслись в голове Сусанны, пока она читала скорбное послание.

– Что случилось, Сусанна?

Ида, легкая на помине, вошла в столовую и замерла. Длинная, неуклюжая, с неприбранными волосами и следами пудры на лице. Опять небось прихорашивалась перед зеркалом, пыталась взбивать непослушные локоны, пудрить и без того бледные щеки. В платье до пят она была похожа на Пьеро, вечно грустного, меланхоличного персонажа уличной комедии.

Хотя на сей раз у нее есть повод для грусти.

Необычайно чувствительная, Ида почуяла неладное и бросилась к домоправительнице.

– Твой отец… – дрожащими губами вымолвила Сусанна. – Господин Рубинштейн…

– Что с ним?

– Упокоился с миром…

С этими словами Сусанна прижала к себе Иду, которая заплакала, не понимая до конца причину своих слез. Так надо было. Они представляли собой почти скульптурное изображение горя и утешения.

«Ей еще нет и десяти, а она унаследует несметные богатства: сахарную империю отца и его банки, – думала Сусанна, поглаживая девочку по костлявой спине. – Дядя Адольф, разумеется, будет вести все дела. Потом Иду выдадут замуж за такого же изнеженного богача, как она сама… Собственно, мне нечего жалеть ее! У Иды впереди – беспечная праздная жизнь, в отличие от сотен несчастных сирот, которые остаются без средств к существованию…»

Но она жалела Иду и разделяла ее горе. Лев Романович был любящим отцом, хорошим человеком и щедрым хозяином. Он не скупился на добрые дела, помогал талантливым людям, и многие артисты, художники и музыканты обязаны ему своим благополучием и карьерой. Должно быть, поэтому Господь призвал его к себе…

Через год после смерти банкира родственники решили, что Иду заберет к себе ее тетка, мадам Горовиц.

– Ты будешь жить в Петербурге, – уговаривала девочку Сусанна. – В шикарном особняке на Английской набережной. Твоя тетя – настоящая светская дама! И ты станешь такой же. Увидишь столицу, станешь танцевать на балах. Ты богатая невеста. Там и жениха тебе выберут…

– Я не хочу замуж! – испугалась Ида.

– До этого еще далеко…

Перед самым отъездом в Петербург Ида словно очнулась. Она ходила по комнатам, прощаясь с родительским домом. В кабинете отца ее привлек железный шкаф.

– Я теперь здесь хозяйка? – спросила она Сусанну. – Конечно ты, дорогая…

– Дай мне ключи.

– От шкафа? Но…

– Дай мне ключи! – тоном, не терпящим возражений, потребовала Ида…

Глава 11

Москва. Наше время

С места работы доктора Оленина Лавров отправился прямо к нему домой. Выяснить адрес было пустяком. Бывший сослуживец, к которому он обратился за справкой, обещал проверить по базе данных, не был ли доктор замешан в каких-нибудь сомнительных делишках. И оказалось…

Лавров пешком поднялся на третий этаж. Бронированная дверь квартиры Оленина производила внушительное впечатление. За ней царила тишина. Звонить он не стал, потоптался на площадке и спустился этажом ниже. Поговорить с жильцами о соседе? Вызовет нездоровое любопытство. Доктор прознает, поднимет шум…

У таких, как Оленин, всегда найдутся влиятельные защитники. Такие нанимают лучших адвокатов, не скупятся на гонорары и пускаются во все тяжкие, дабы никому не позволить бросить тень на их доброе имя.

С другой стороны, Оленина можно понять. Не сладко быть подозреваемым в деле об убийстве. То ли доктору не везло на ассистенток, то ли у него в самом деле рыльце в пушку… словом, он попал под подозрение. Однако в отношении него ничего накопать не удалось. Сколько следствие ни старалось, доктор вышел сухим из воды. Мало того – настрочил жалоб во все инстанции и воспользовался заступничеством влиятельного лица.

Бывший сослуживец свел Лаврова с оперативником, который занимался тем делом. Парень шепнул Лаврову по секрету, что дочка «влиятельного лица» успешно прошла у Оленина курс психотерапии, и тот встал за доктора горой. А поскольку улик и доказательств вины следствие предъявить не смогло, эскулапа оставили в покое. До выяснения новых обстоятельств. Но таковых пока не появлялось. Сыщики зашли в тупик, все ниточки оказались оборванными. И убийство некой Марины Стешко осталось нераскрытым. Зависло.

До Марины у доктора работала ассистенткой Лариса Серкова, которая пропала без вести. Тела не нашли, поиски девушки ничего не дали. А после Марины…

Наверху хлопнула дверь, и Лавров поспешно достал сигарету и отвернулся к окну, сделав вид, что курит. По лестнице шаркающей походкой спускалась женщина. Лаврова обдало волной приторных дешевых духов, когда она прошла мимо.

– Накурят, хоть топор вешай, – проворчала ему в спину пожилая дама. – Бычков набросают… Убирай потом…

Он никак не отреагировал на справедливый упрек. На подоконнике и на полу, где он стоял, в самом деле валялись окурки.

Грузная жиличка не воспользовалась лифтом – очевидно, заботилась о своем здоровье. Пыхтя и отдуваясь, она добралась до первого этажа и хлопнула дверью парадного.

Лавров лениво дымил, наблюдая, как она шагает по двору, переваливаясь с ноги на ногу. Он редко курил и не испытывал от этого удовольствия. Мысль догнать женщину и расспросить ее о докторе показалась ему неудачной.

Отчего-то Лаврова не покидала уверенность, что Глория не ошиблась: Оленин находится дома, в своей квартире за бронированной дверью. Но если позвонить, он не откроет.

Итак… после убитой Марины Стешко ассистенткой у доктора работала Настя Яроцкая…

«Все девчонки хорошенькие, молоденькие, длинноногие, как на подбор, – сообщил Лаврову оперативник. – Оленин нарочно себе таких выискивал. Чтобы сочетать приятное с полезным…»

«Он с ними спал?»

«Черт его знает. Говорил, что нет. А их уже не спросишь. Правда, Марину Стешко перед смертью не насиловали. Он ее просто задушил! Синтетической веревкой… подкрался сзади, накинул веревку на шею и…»

«Где это произошло?»

«Неподалеку от дома, где жила погибшая. Днем в том скверике гуляют мамаши с колясками. Но по вечерам там пусто. Фонарей мало, местами тьма кромешная. Девушка поздно возвращалась с вечеринки…»

«Ее никто не провожал?»

«У нее был парень, на вечеринке они повздорили, и Марина ушла одна… Парень перебрал водки с горя, уснул прямо в гостях, на диване. С трудом растолкали…»

«Значит, у парня – алиби?»

«Ага, – кивнул оперативник. – В отличие от доктора. Тот утверждает, что пришел после работы домой, уставший, и лег спать. Естественно, свидетелей этому нет. Оленин живет один. Кстати, не женат. В его возрасте это ненормально…»

«Я тоже не женат, – усмехнулся Лавров. – И что с того? Запишешь меня в убийцы?»

Кто-то вошел в подъезд, вызвал лифт. Лавров слышал, как лифт поехал вверх, где-то на пятом или шестом этаже лязгнули раздвижные двери. Так можно простоять тут до темноты. А доктор и не подумает выходить. Небось лежит себе на диване у телевизора, потягивает вино… плохо ли?

«Чего я здесь торчу без толку? – рассердился начальник охраны. – В выходной день, между прочим. С утра Колбин вызвал, потом Глория нагрянула с неотложным поручением…»

Лавров затушил окурок и бросил на пол, к тем, что уже валялись. Не уносить же с собой? Хоть бы курцы урну какую-нибудь для бычков поставили или банку консервную.

«Насте Яроцкой повезло, – вспомнил он слова оперативника. – Когда Оленин ее уволил, ей подвернулась заграничная вакансия. Знакомая устроила Настю сиделкой к лежачему старику в какую-то итальянскую деревню. И та срочно уехала».

«Значит, она жива?»

«Жива, жива, – кивнул оперативник. – До сих пор сидит в Италии. Ухаживает за больным стариком. Мы связывались с ней по телефону. Она отрицает сексуальные отношения с Олениным. Наверняка лжет. Не хочет признаваться. Не понимает, дурища, что чудом избежала смерти. Оленин просто не успел ее убить. Упорхнула пташка!»

«За что он увольнял своих ассистенток?»

«Якобы за нерадивость. Не верю я ему! Изворотливый тип. Видать, подбивал к девчонкам клинья, а если те упрямились – увольнял, потом убивал. Или надоедали они ему…»

«Так упрямились или надоедали?»

«Не знаю! – насупился оперативник. – К нему в башку же не залезешь. По какой-то причине он увольнял девушек… скорее всего, перестраховывался. Ну, чтобы перевести стрелки. Мол, барышня уволилась, и он за нее больше не в ответе…»

«Пока в деле только один труп? Марины Стешко?»

«Да… Серкова числится пропавшей. Но она тоже мертва, я уверен! А Яроцкая просто вовремя укатила за границу. Иначе он бы и ее прикончил».

– Домыслы… – пробормотал Лавров, меряя шагами площадку между лестницами. – Ничего, кроме домыслов…

Гулкое эхо подхватило его слова. Хлопнула дверь парадного, в шахте лифта что-то скрипнуло, двинулось, и кабинка поехала. Было слышно, как переговариваются внизу женщина и ребенок.

«Домыслы, – повторил про себя Лавров. – Выходит, Оленин будто нарочно привлекает внимание к своей персоне, убивая бывших ассистенток. Бывших, потому что перед тем, как задушить, он их увольняет. Хотя почему „их“? Пока убита только Стешко, это неоспоримо. Остальное – из области предположений. Что же получается? Милая девушка Сима, которая любезно согласилась записать меня на прием, – следующая жертва? Как только Оленин ее уволит…

Чушь! Он же не полный идиот, соображает, чем это для него закончится. Рано или поздно он сядет. Или уверовал в свою безнаказанность? А может, просто свихнулся? При его занятии это раз плюнуть… Каждый день, из месяца в месяц, из года в год, к нему приходят люди в пограничном состоянии,как принято говорить. Каждый день он смотрит в кривое зеркало… погружается в иную реальность… все глубже и глубже…»

Лавров пришел к выводу, что Сима жива до тех пор, пока работает у Оленина. Значит, ей не стоит увольняться ни под каким видом.

Он не догадывался, что его вывод идет вразрез с тем советом, который дала девушке Глория.

Быть ассистенткой Оленина смертельно опасно. Но увольнение несет в себе еще большую опасность. Разве что Симе сразу же уехать куда-нибудь, скрыться?

«Не станет она тебя слушать, Рома, – ухмыльнулся его внутренний критик. – Куда ехать? Где прятаться? И, главное, сколько?»

На вопрос Лаврова, какова судьба прежних ассистенток доктора, которых тот нанимал до исчезнувшей Ларисы Серковой, оперативник ответил, что раньше Оленин обходился без ассистенток. Работал один. Когда практика расширилась, он-де решил экономить время. Да и средства стали позволять достойно оплачивать труд помощницы. Врачи обычно работают в паре с медсестрами. На то и существует средний персонал.

Получается, первая ассистентка доктора пропала, вторая убита… третья в Италии, а четвертая – Сима Петровская – находится между жизнью и смертью. Интересно, она понимает свое положение? Или пребывает в счастливом неведении?

«Глория опять ввязалась в какую-то авантюру, – подумал Лавров. – И меня втягивает. А я и рад стараться. Я при ней – мальчик на побегушках. Причем даже обидеться на нее не могу. Готов служить верой и правдой. Добывать для нее информацию, рисковать, нарываться на неприятности. С другой стороны, кто станет делать всю эту черную работу, которая сильно смахивает на сыск? Кроме меня, бывшего опера, ей рассчитывать не на кого. Я сам вызвался исполнять ее прихоти. Я ее раб… она понукает мной…»

Начальник охраны перестал ходить и оперся о подоконник, глядя в окно. За пыльным стеклом был виден двор с черными после зимы газонами и голыми деревьями. По двору шагал молодой человек в джинсах и куртке, в шапочке, надвинутой на лоб. Он повернул к подъезду, где стоял Лавров. Жилец? Гость?

Внизу хлопнула входная дверь. Кабина лифта поехала вверх. Лавров полез в карман за сигаретами. Опять надо прикидываться курильщиком. Он щелкнул зажигалкой…

Лифт остановился на третьем этаже. Лавров выпустил изо рта облачко дыма и поднял голову, прислушиваясь.

Молодой человек топтался на площадке. Ищет ключи? Ждет, когда ему откроют? Не было похоже, чтобы он звонил в одну из квартир. Что же он там делает?

Лифт поехал вниз. Лавров проследил, как парень вышел во двор и, размахивая руками, двинулся по дороге направо… минута, и он скрылся за поворотом.

Начальник охраны постоял минуту в размышлении, затушил сигарету, потом медленно поднялся вверх, на третий этаж. Его взгляд сразу упал на дверь квартиры Оленина. В дверной щели торчал свернутый вдвое листок бумаги.

Лавров замер, ожидая, не откроется ли дверь. Ничего не происходило. Он осторожно потянул за краешек листка, достал, развернул… Бумагу пересекала жирная надпись печатными буквами, сделанная красным маркером: «Сдохни!»

– Ого…

Он вернул записку на место и поспешил вниз. По дороге подобрал свои окурки – на всякий случай, – и вышел на улицу. Парня, оставившего такую сердитую записку, было уже не догнать.

Лавров уселся в свой «Опель», припаркованный в соседнем дворе, и, насвистывая мотивчик «Тореадор, смелее в бой…» – вырулил на проспект…

* * *

Во вторник Оленин рискнул-таки выйти на работу. Сколько можно сидеть дома, никому не открывать и не отвечать на телефонные звонки? Пациенты ждут, продукты в холодильнике закончились… да и глоток свежего воздуха не помешает. Изоляция – не выход из положения. Скорее тупик.

Юрий Павлович на протяжении недели задавался вопросом: что бы доктор Оленин посоветовал в такой ситуации пациенту Оленину? Повернуться к опасности лицом, попробовать хотя бы выяснить, откуда она исходит. Откуда…

Из «Тысячи и одной ночи», из такой древности, что волосы начинают шевелиться на голове…

Можно ли заразиться безумием от других? Или безумие – это не болезнь, а особое состояние сознания, при котором смещаются привычные ориентиры и лента времени скручивается в петлю… Петля! Она затягивается… перебивает дыхание и ломает шейные позвонки…

Некстати вспомнилось лицо Марины, его бывшей ассистентки. Следователь тыкал пальцем в фотографию убитой девушки и спрашивал Оленина: «Это вы сделали?»

Разве существует только один ответ? Судьба играет людьми… сводит их на шахматной доске под названием «жизнь», где короли и пешки двигаются по полю из белых и черных клеточек. Сегодня ты король, а завтра…

Оленин включил холодный душ и, заранее содрогнувшись, встал под струю. Кожу обожгло холодом. Вот именно – обожгло.В крайних точках понятия сходятся.

О, как он устал от бесконечного потока мыслей! Где же благословенная нирвана?.. Безмятежность и отдохновение от суеты сует?..

Сесть и заняться медитацией, что ли? Время поджимает. Он наскоро вытерся, глядя в зеркало на следы побоев. Вот они, отметины конфликта, столкновения интересов. Синим по белому…

Если бы его хотели убить, убили бы – этим заключением доктор утешал себя. Его запугивают. Кто-то заинтересован в том, чтобы унизить его, внушить страх и заставить паниковать. Этот кто-то сделал ход…

Теперь очередь Оленина. От того, как он поведет себя, зависит следующий ход противника. А от чего зависит исход партии?

– Прекрати философствовать! – сказал он своему отражению.

На лице тоже остались отметины. Оленин пожалел, что выбросил тональный крем бывшей любовницы. Сейчас бы пригодился. Сколько крем простоял на полочке в ванной? Около полугода…

– Примерно столько у тебя не было женщины, – сказал Оленин отражению. – С тех пор, как появилась Айгюль… и ты заслушался ее эротическими сказками… Шехерезада, блин!

С появлением «пери» Оленина перестали возбуждать молоденькие субтильные красотки с синеватой кожей и выступающими ребрами. Может, у него гормональный спад? Или ему наскучили пресные ласки неопытных девчонок? У них на уме – одно и то же, даже в постели: меркантильные расчеты и желание обрести статус законной супруги. Будь он без гроша, вряд ли хоть одна из юных хищниц согласилась бы скрасить его досуг.

Профессия Оленина выхолостила само понятие любви как таковой. Те исповеди, которые он выслушивал, утвердили его во мнении, что любовь – клубок извращений, замешанный на плотской страсти и болезненных фантазиях индивидуума. От содержания последних зависит выражение этой самой любви, от фанатичного поклонения до лютой ненависти. Браки, основанные на общем интересе, крепче и долговечнее «любовных» союзов. Любовь, словно Саломея на пиру у Ирода – завораживает, обольщает и требует жертвы. Она совершенна в своей одержимости к самоуничтожению, где оба основных инстинкта сливаются в общем оргазме…

С этими мыслями Оленин вызвал такси, оделся, положил в карман газовый баллончик и вышел из квартиры. На резиновом коврике у двери валялся сложенный листок. Записка? Но от кого?

Он оглянулся, – не наблюдает ли кто-нибудь за его действиями, – и с опаской поддел записку ногой. Листок как листок… Решившись, он поднял записку и развернул. В голову ударила кровь, по спине прокатился озноб. Красные, жирно выведенные буквы, словно плевок в физиономию: «Сдохни!»

– О, черт…

Наверняка соседи полюбопытствовали, что за записка торчит в его дверях. Прочитали и бросили… или сама выпала, когда он открывал. «Сдохни!» Грубо, зато без обиняков.

– Вот вам! – Оленин скрутил кукиш и показал неведомому врагу. – Сдохни!Ишь чего захотели…

Кипя от негодования, он вызвал лифт и, стараясь успокоиться, поехал вниз. В парадном пахло табачным дымом и пылью. Давно пора оборудовать проходную и нанять консьержа. Кто угодно, любой хулиган или воришка может зайти с улицы и напакостить. Намусорить, набросать бутылок… оставить оскорбительную записку. Хорошо, на двери не написали несмываемой краской. Пришлось бы менять…

Кодовый замок хулиганью не помеха. Нужен консьерж, как в приличных домах. Оленин не раз предлагал жильцам принять необходимые меры, но те слушали, кивали и отмалчивались. Соседка напротив возмутилась дороговизной проекта. Она-де живет на пенсию, ей не до излишеств. Оленин пообещал, что внесет за нее деньги. Но не может же он платить за всех пенсионеров?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю