Текст книги "Камасутра от Шивы"
Автор книги: Наталья Солнцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 14
Черный Лог
Будучи студенткой, Глория зачитывалась трактатами Парацельса. Она потому и не стала практикующим врачом, что ее, – так же, как и его, – не удовлетворяла современная медицина. Ни в шестнадцатом веке, ни в нынешнем панацея не была изобретена. Безусловно, со времени Парацельса медики научились многому, но болезней от этого меньше не стало. Скорее, наоборот.
– Держу пари, что Шестаков тоже увлекается Парацельсом, – заявила она Церберу, бронзовому трехглавому псу с красными угольками глаз.
За неимением достойного собеседника она часто обращалась к этому стражу подземного мира, который достался ей от карлика Агафона вместе с домом и мастерской. Пес будто подмигивал ей в знак согласия.
Она вспомнила, как Агафон представил ей стража: «Это Цербер. Исчадие ада. Почти как я…»
У нее подступили слезы к глазам. Она глубоко вздохнула и вернулась к своему занятию. Удобно устроившись в плюшевом кресле с трактатом на коленях, Глория штудировала рекомендации и выводы Парацельса, которого считали прародителем гомеопатии.
В собранной бывшим хозяином библиотеке среди прочих книг были и труды этого врача, алхимика, ученого и мага. Парацельс заявлял, что каждый металл изначально стремится стать золотом, а каждый человек стремится к совершенству. И это совершенство есть Бог.
Мысли Глории крутились около Шестакова, гомеопатии, гашиша, Шивы, любовных страстей и странных опытов, производимых доктором в деревенском доме. Парацельс тоже посетил Индию, что в шестнадцатом веке было едва ли не подвигом.
Внезапно перед ее взором возникла мертвая женщина – она лежала на газоне лицом вниз, с разбитой головой, в окружении зевак.
– Все-таки это случилось…
Глория понимала, что не имеет права вмешиваться в ход событий, который предопределен. Но собственное бессилие причиняло ей боль.
Итак, Тамара Шестакова убита, как и следовало ожидать. Будут еще жертвы.
– Что я могу? – прошептала она в сумраке мастерской. – Лишь предостерегать и сожалеть.
Свет лампы падал на желтые страницы трактата, где Парацельс называл человека «вытяжкой» из целого мира, несущим в себе образ Творца. Не существует никакого запретного для человека знания ни в природе, ни за ее пределами.
– А толку-то? Как и когда это знание применить, чтобы вышло во благо, а не во вред?
Агафон, ее советчик и друг, куда-то пропал. Напрасно она звала его, напрасно просила о помощи. Бывший хозяин дома как сквозь землю провалился. Оставил ее наедине с опасностью.
Нефедовскую дачу в Прокудинке, куда она ездила с Лавровым, купил Шестаков. В этом нет сомнений.
– Навозная куча… – пробормотала Глория, вспомнив двор и сложенный у сарая лошадиный помет. – Так-с… интересно…
Она подошла к шкафу с книгами и взяла с полки «Повествование о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах» того же Парацельса. Перелистывая страницы, она наткнулась на написанное от руки руководство по созданию гомункулуса. Это был почерк Агафона, который она отлично знала по множеству его записок.
– Искусственное существо! Модель человека… Ух, ты! На что замахнулся!
Глория быстро пробежалась глазами по строчкам. Гомункулус… Рецепт Парацельса, переработанный и дополненный. Неужели Агафон хотел воспользоваться им?
– Воспользовался или только хотел?
От волнения Глория не могла устоять на месте и прохаживалась по мастерской, огибая медные кувшины на постаментах, диван, стол.
– Кувшины!
Она вернулась к сосудам, запечатанным «сулеймановой печатью», и замерла напротив них. Там заключены джинны, а не гомункулусы. Могучие духи, которые являются по первому зову. Эмалевые вставки на кувшинах изображали птицу, волка, рыжий огонь, голову египтянина, черта с выступающими из густой шевелюры рожками, Горгону и балаганного шута в двурогом колпаке.
– Сначала я боялась вас, – призналась Глория, глядя на медные сосуды с невидимым содержимым. – Потом прибегала к вашей поддержке. Теперь же я научилась обходиться собственными силами. Я приближаюсь к завершению сложного этапа своей жизни…
Картина, которая в момент смерти бывшего хозяина дома свалилась на пол, так и стояла прислоненная к стене, с расколотой рамой. На полотне женщина в средневековой одежде склонилась перед бородатым мужчиной в короне: царь Соломон и царица Савская.
Глория вспомнила, как в преддверии того рокового часа спросила у карлика:
«Чем ты занимаешься здесь?»
«Ищу утерянную формулу каббалы! – ответил он. – Формула позволила бы каббалисту создать живое существо… даже человека…»
– Библейские смыслы бесчисленны, – прошептала она. – Их не исчерпаешь.
Мраморные философы наблюдали за ней мертвыми глазницами, как и все три головы адского пса Цербера. Кувшины глухо позванивали.
– Парацельс изложил не весь рецепт. Он опустил самое главное… Действие нельзя повторить!
Она разговаривала то ли с давно почившим алхимиком, то ли сама с собой. Мысли приходили из пустоты, облекались в слова.
– Что наверху, то и внизу… Желая уподобиться Творцу всего сущего и слиться с ним, маг пытается создать своего Адама…
Если бы сейчас ее увидел Лавров, то принял бы за безумную.
– Желая уподобиться… – бормотала она, глядя на кувшины. – Уподобиться…
Глория не видела воочию доктора Шестакова, но его образ был четким и ясным, как если бы он отражался в зеркале. Доктор курил трубку с гашишем, уподобляясь Шиве и желая слиться с ним на пике наркотического экстаза. В сизоватом дыму мелькали лица мужчин и женщин… несчастный путешественник Карякин с перерезанным горлом… сгоревший заживо доктор Маух… утонувший Паша Нефедов… ее муж Толик, погибший в аварии…
– Новая смерть, – констатировала она. – Тамара Шестакова.
Когда Антон Рябов переступил порог ее дома, он принес эту смерть с собой. Та уже стояла в его зрачках.
А доктор Шестаков курил индийскую коноплю и купался в мистических фантазиях. Он готовил смесь золотого порошка, красного вина и уксуса… и намазывал тело прекрасной Маши Рамирес… Он копался в навозе и таскал большие стеклянные бутыли…
– У него нет серебряной коробочки с розовыми шариками! – воскликнула Глория. – И он не знает, как менять воду. Еще ему нужна кровь… Ему нужна кровь!.. Кровь…
Она села обратно в кресло и вернулась к записям Агафона. Здесь тоже чего-то недоставало.
– Я догадываюсь, чего…
Царь Соломон на картине смотрел на царицу Савскую, которая согнулась в придворном поклоне. В этом таился заветный смысл. Подсказка…
«Моя царица», – любил повторять Агафон.
– Где ты, тролль? Отзовись! Я почти у финиша.
Неспроста тогда упала эта картина. То был знак. Неспроста умер Агафон. Он перешел черту…
– А я осталась по эту сторону, – бормотала Глория. – Я осталась, чтобы… чтобы…
Все вокруг потемнело, и она «провалилась» в прошлое…
Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, известный как Парацельс, колдовал над стеклянными сосудами с водой. Они были закрыты бычьими пузырями, но этого оказалось недостаточно.
На дубовом, изъеденном химикатами столе горела свеча. Алхимик возился с какой-то вязкой субстанцией, что-то невнятно бормотал. Он изготавливал «сулеймановы печати», дабы прочно закупорить сосуды. Справившись со своей задачей, он трижды ударил по печати на горлышке бутыли и произнес какие-то слова на древнееврейском языке…
Жидкость в сосуде приобрела голубой цвет и как будто закипела. Парацельс проделал то же самое со второй бутылью, и жидкость в ней окрасилась кровью.
Глория внимательно прислушивалась, но не сумела разобрать слов. Внутри бутылей образовались пузырьки, которые превратились в… почти человеческие лица. Красное было отвратительным, а синее – ангельски прелестным.
Глория ахнула и отшатнулась. Алхимик повернулся в ее сторону, вглядываясь в густую темень в углу лаборатории. По ее позвоночнику пробежал холодок.
«Ты не можешь меня видеть, – мысленно твердила она. – Не можешь!»
– Как ты проникла сюда? – осведомился Парацельс.
– Не знаю…
– Чистосердечный ответ, – усмехнулся он.
Глория была разочарована его более чем обыкновенной внешностью. Упитанный, с круглым лицом, в красном колпаке и темной рабочей блузе. Так мог бы выглядеть лавочник, а не великий маг.
Парацельс отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил свои опыты. Среди разных веществ и снадобий на его столе Глория заметила склянку с бурой жидкостью. Кровь?
– Каждую неделю мне необходим глоток свежей крови, – сидя к ней спиной, заявил алхимик. – Не для себя, как ты понимаешь.
Он взял в руки серебряную коробочку и пинцетом достал оттуда розовый шарик, видом и цветом похожий на жемчужину.
– Это их еда…
Глория молча кивнула, хотя Парацельса, по-видимому, не интересовала ее реакция.
– Они растут медленнее, чем хотелось бы…
Он словно беседовал сам с собой, игнорируя ее присутствие и одновременно давая ей пищу для размышлений. Он, несомненно, чувствовал напряжение Глории, но не подавал виду, что встревожен.
– Не обольщайся, – бросил он, разглядывая «жемчужину» в колеблющемся свете свечи. – Моя тревога не связана с тобой. Я ощущаю приближение смерти…
Парацельс боялся не успеть окончить свой фундаментальный труд.
– Я много написал о духах… но не успел завершить точную процедуру сотворения живого существа… из неживой материи…
В углу, где стояла Глория, зашевелилось нечто подобное дымному облаку, в недрах которого блистали два тусклых огонька. От облака веяло жутью.
Раздался громкий стук, и картина лаборатории исчезла вместе с хозяином. Что-то промелькнуло в воздухе, спряталось за бюстом Пифагора. Глория очнулась.
На пороге мастерской топтался Санта с недовольной миной.
– К вам телохранитель пожаловал. Говорит, у него срочное дело!..
Глава 15
Москва
Маша легла спать под утро и поставила телефон на беззвучный режим, чтобы ее не будили. Проснувшись в полдень, она вымыла голову и, мурлыча себе под нос незатейливую песенку, готовила завтрак. Овсянка, тосты и сыр. Вместо кофе – апельсиновый сок.
После ночной «прогулки» она чувствовала себя разбитой. Идти сегодня в студию или нет? Маша заглянула в блокнот – на два часа у нее назначена одна фотосессия, на четыре – вторая. Надо собираться.
Маша Рамирес работала фотографом. У нее была своя студия неподалеку от дома. Помещение она арендовала, а деньги на оборудование и аппаратуру ей дал отец. Они с матерью давно развелись. Отец жил в Барселоне. Маша дважды ездила к нему в гости, познакомилась с его новой женой. Дочь и мачеха не понравились друг другу. Впрочем, Маша не умела ладить с женщинами по двум причинам: из-за своей потрясающей красоты и дурного характера.
Она глотала кислый сок, думая о Шестакове. Почему он не звонит? Может, позвонить самой?
Ожидание звонка изматывало ее. Она то корила себя за нерешительность, то обвиняла в навязчивости. В конце концов, Маша звонила первой и потом страдала. Ради доктора она усмиряла свой гордый нрав, но это ранило ее. Чтобы не мучиться, она возвела собственное унижение в ранг достоинства.
Знакомство с Эрной и ее приворотной магией вернуло Маше былую уверенность в себе. Теперь она справится с любыми преградами на пути к сердцу Шестакова.
Почему же он не звонит? Изнывая от нетерпения, она взяла смартфон и увидела пропущенный звонок от доктора. Маша не слышала сигнала из-за того, что отключила звук.
– Подействовало! – ликовала она. – Спасибо, Эрна! Я у тебя в долгу…
У нее дрожали руки от возбуждения. Подействовало! Еще бы! За такие деньги Шестаков должен приползти и валяться у нее в ногах!
– Алло…
– Маша! Мою жену убили!
– Что?
– Мою жену убили! Тамару… Она мертва!
У Маши подкосились ноги, и она чуть не села мимо стула.
– Ты меня слышишь?
– Д-да… Убили?..
– Вчера Тамара не вернулась домой. В общем… утром я нашел ее в морге.
– Это что… шутка?
– По-твоему, я идиот? – вызверился он. – Конченый придурок?
– Нет, но…
– Не вздумай проболтаться о наших поездках в Прокудинку. К тебе могут явиться из полиции.
– Ко мне?!
– Не строй из себя невинную овечку. Ты моя любовница… стало быть, могла желать моей жене смерти. Могла?
– Ну…
– Могла! – рубанул Шестаков. – Случайно не ты ее убила? У тебя есть мотив, дорогая.
– Я… нет…
Его слова доходили до Маши будто сквозь туман. Она что-то отвечала непослушными губами. Шестаков не слушал, перебивал, твердил свое:
– Ни в коем случае не упоминай Прокудинку и мой дачный дом, поняла?
– Егор…
– Ты поняла, что я тебе сказал?!
– А если меня спросят… ну… про нас с тобой…
– Можешь не отпираться. Некоторые пациентки догадываются, что мы любовники. Надо было вести себя поскромнее.
– Я ничего не делала… – пролепетала Маша.
– Кстати, как твои вчерашние гости?
– Какие гости?
– Я так и предполагал, – заявил доктор. – Ты солгала мне! Никаких гостей ты вчера не принимала. А жаль… они могли бы составить тебе алиби.
Слово «алиби» резануло Маше слух.
– Ты… меня подозреваешь? – ужаснулась она. – Думаешь, это я…
– Моя злобная ревнивая кошечка, – с сарказмом процедил Шестаков. – У тебя горячая кровь. Разве не ты клялась мне, что готова на все ради любви?
– Я не имела в виду…
– Убийство?
Маша захныкала. У нее сдали нервы. Вчера она сильно переволновалась, ночью не спала. Полдень обрушился на нее страшной новостью.
– Разве не ты требовала, чтобы я развелся с Тамарой? – наседал доктор.
– Я… я только хотела…
– Знаю, чего ты хотела! Чего вы все хотите! – он замолчал, усмиряя гнев. В трубке слышалось его частное дыхание. – Надеюсь, ты не оставила никаких следов?
Маша вспомнила об угрозах, которые посылала Тамаре, и напряглась. Черт! Она выдала себя с головой! Если та не удалила переписку, то…
– Не слышу ответа, – вкрадчиво произнес доктор.
– Я писала твоей жене…
– Зачем?
– Не важно, – испуганно забормотала она. – Просто доставала ее, трепала нервы. Ты заходишь на ее страничку в «Фейсбуке»?
– Я не трачу время на чепуху.
– Ее страничка… там мои сообщения. Надо зайти и посмотреть…
– Проклятие! Какие же вы, бабы…
Маша слушала его ругательства, вытирая слезы и сожалея о собственной опрометчивости. Ревность и ненависть к Тамаре затмили ей разум, раз она так подставилась. Сейчас, не дай бог, следствие ухватится за ее угрозы, и на нее повесят убийство!
– Егор, умоляю, удали переписку! Придумай что-нибудь!
– Где ты провела вчерашний вечер?
– Дома. Я была дома…
– Опять лжешь?!
– Я плохо себя чувствовала, клянусь… – оправдывалась Маша. – У меня… разболелась голова. Ты же знаешь, какие у меня бывают мигрени. Я напилась таблеток и легла…
– Значит, ты отказалась от встречи со мной из-за мигрени?
– У меня очень сильно болела голова…
– Какого дьявола ты врала про гостей, про утку с мандаринами?
Несмотря на трагическую смерть жены, мозги у Шестакова работали четко. Он помнил каждую деталь вчерашнего телефонного разговора. Чего не скажешь о Маше.
– Я… мне… было неловко тебе отказывать…
– Ах, неловко? Тогда сама и выпутывайся!
– Егор!..
– Пошла ты…
Он бросил трубку, а Маша зарыдала в голос. То, о чем она тайно мечтала, сбывалось с потрясающей быстротой. Тамара уступила ей дорогу: она умерла.
– Теперь ты мой, – вопреки всему, шептала Маша, захлебываясь слезами. – Мой! Мой!
Ее ум лихорадочно искал выход из положения. На стене висела художественная фотография мрачного содержания. Такие же снимки украшали гостиную и спальню. Шестаков терпеть их не мог. Когда Маша принимала у себя любовника, он неизменно выражал свое недовольство.
«Тебе не противно смотреть на это?»
«Мне – приятно!» – отвечала она. Это была чистая правда. В спальне напротив кровати Маша повесила фото Тамары в обрамлении елового венка. Она взяла снимок из Интернета, увеличила, обработала в фотошопе, и получилось отлично.
«Что за похоронные мотивы?» – возмущался доктор.
«Это особая эстетика…»
«Творческие люди все с приветом?»
«Есть исключения», – сладко улыбалась Маша.
Ей нравилась смертельная игра. Все-таки в ее жилах течет кровь тореадоров. Ее дед по отцовской линии участвовал в корриде, был неоднократно ранен быками, но не бросил рискованного занятия. Видимо, толика его азарта передалась Маше с генами.
Она смотрела на лицо Тамары, которой уже не было в живых, и думала о том, что нужно немедленно снять со стен все «похоронные» фотографии и сжечь. Это расценят как уличающее обстоятельство. Дескать, Маша не просто ненавидела жену своего любовника, но и желала ей смерти.
– Я должна молчать… – твердила она. – И все отрицать! Любые подозрения – только домыслы…
Маша собрала снимки, бросила в железную мойку и подожгла. Глядя, как те горят, она почему-то вспомнила их с Шестаковым первую ночь в пропахшей уксусом и свечным чадом деревянной горнице, на жестком диване… после купания в реке и выпитой водки. Когда все закончилось, доктор рассказал ей историю своего дачного дома.
«Еще до революции на этом месте жил путешественник, который привез из Африки черных идолов. Его звали Андрей Карякин, попросту – Андре. Ходили слухи, что в долине Лимпопо он наткнулся на развалины дворца самой царицы Савской… Чудом выбравшись из дикой саванны, Андре на пути домой тронулся умом. Он уединился в деревне, чтобы никто не мешал ему общаться с царицей. Здесь он нашел страшную гибель. Однажды в непогоду к нему постучались незнакомцы. Зачем Андре впустил их, неведомо. Служанка, которая спала в кухне, услышала шум и крики, выпрыгнула в окно и побежала за помощью. Когда мужики с вилами ворвались в горницу, хозяин лежал на полу в луже крови. Ему перерезали горло…
Дом долго стоял пустой, пока его не приобрел некий доктор Маух. Немец. Жители деревни называли его «доктор Муха». Он перечитал все книги, которые остались после Андре, и как будто заразился от него той же странной одержимостью. Перестал принимать больных, запирал ставни и почти никуда не выходил. В конце концов, в березу у крыльца ударила молния, пламя перекинулось на дом, и Маух сгорел заживо…
– Так что я купил дом на проклятом месте, – подытожил Шестаков. – После пожарища тут был пустырь, потом кто-то начал строиться, но все случались какие-то неприятности. То одно, то другое. Кстати, сын прежних хозяев этого дома утонул в проруби!»
«Не боишься, что это и тебя коснется?» – спросила Маша, которую поразила зловещая репутация дачи.
«Может, я как раз этого и хочу…»
Глава 16
Вещи на полках шкафа лежали чуть-чуть не так, как их складывала Аля. Она долго стояла в размышлении, потом внимательно осмотрела всю квартиру. Мебель, ящики, антресоли. Здесь явно побывал кто-то чужой, устроил обыск и постарался скрыть следы своего пребывания. Если бы не врожденная наблюдательность, Аля бы ничего не заметила.
– Ничего себе…
Этой ночью она глаз не сомкнула. Вернулась домой поздно, ноги гудели, в голове крутились назойливые мысли. Так и пролежала без сна, пока не позвонил будильник. Уже при свете дня Але показались странными некоторые мелочи. Приоткрытая дверца кухонного шкафчика, сдвинутая со своего места ваза, смазанная пыль.
Мама любила порядок, но не сумела привить эту любовь Але. Дочка постоянно бунтовала против правил, отстаивала свою точку зрения из духа противоречия. Уборку она делала по необходимости и без удовольствия, лишь бы не слушать маминых нравоучений. Оставшись одна, Аля позволяла себе лениться.
– Нет худа без добра!
Не разведи она пыль, то не узнала бы, что в ее отсутствие кто-то нанес ей тайный визит. Тщательный осмотр замка ничего не дал. Незваный гость не взламывал дверь, он открыл ее либо ключами, либо отмычкой.
Аля усмехнулась. Красть у нее нечего, и вор, который проник в ее квартиру, похоже, ничего не взял. Однако ей стало не по себе. Тот, кто уже побывал здесь, мог прийти снова – когда угодно: днем, ночью. Менять замок не имеет смысла. Ставить сигнализацию дорого и незачем. От судьбы не уйдешь.
Она провела пальцем по смазанной пыли и попыталась представить злоумышленника. Кто он? Что привело его сюда? Явится ли он вновь?
Едва уловимый запах заставил ее принюхаться. Она потянула носом и удрученно вздохнула.
Чтобы отвлечься, Аля решила заняться хозяйством: перегладила накопившееся белье, приготовила еду и уселась подсчитывать выручку за проданные накануне биодобавки. Вчерашний день был неудачным. А вечер и того хуже.
Аля выключила калькулятор и тяжело вздохнула. Мысли о Шестакове стали навязчивыми, она не могла с ними справиться. Ей важно знать о нем все. Вчера, уставшая и расстроенная после многих бесплодных визитов к потенциальным покупателям, она нашла в себе силы поехать к офису, где он вел прием больных.
На стоянке его машины не оказалось. У доктора был выходной. Аля пожалела о том, что не согласилась на его предложение встретиться. Теперь он, вероятно, развлекается с другой женщиной. Такие, как Шестаков, ни в чем себе не отказывают.
Ей ужасно захотелось выкурить трубку с гашишем. Хотя бы сделать несколько затяжек, забыться, уплыть в страну сладостного спокойствия. Только существует ли эта пресловутая нирвана? В прошлый раз, когда Аля попробовала чилом, то погрузилась в кошмар, а вовсе не в райскую благодать…
Звонок телефона вывел ее из задумчивости.
– Гор? – удивилась она. – Ты?
– Мою жену убили. Она лежит в морге, – сухо, отрывисто прозвучал в трубке его голос. – Ее больше нет.
«Зачем он говорит мне это? – вспыхнуло в уме Али. – Почему мне?»
– Как… как это случилось? – выдавила она.
– Разве ты не знаешь?
– О чем ты?
– Разве ты не мечтала о ее смерти? Не желала, чтобы она попала под машину или свалилась с лестницы и свернула себе шею? Ну же, признайся! Но твоя мечта все не сбывалась и не сбывалась. И тогда ты сама взялась за дело.
– Я?..
– Тамара мешала тебе! И ты решила избавиться от нее! Верно?
– Что ты несешь… – опешила Аля. – Я понимаю, у тебя горе…
– Я не любил жену, – спокойно произнес доктор. – Поэтому не было смысла ее убивать.
Аля молчала, кусая губы. Она сидела на диване, который служил ей ложем, перед ней на столике валялись разбросанные бумаги и коробочки с пищевыми добавками. Желтые обои на стенах делали тесную однокомнатную квартиру похожей на склеп. Аля заживо похоронила себя тут и разучилась сочувствовать. Она столько перестрадала, что у нее атрофировалось чувство сострадания другим.
– Я говорю прямо и тебя призываю к откровенности. Это ты убила Тамару?
– Ты с ума сошел…
– Ты уже убивала. Для тебя поднять руку на человека не в новинку. У тебя есть этот опыт.
– Я защищалась!
– Чисто женская хитрость. Напасть и прикинуться жертвой.
– Гор, я клянусь тебе…
– За какой грех твой жених поплатился жизнью? Он изменил тебе? Передумал жениться?
– Не твое дело! – вспыхнула Аля.
– Ты понимаешь, что подозрение в первую очередь падает на меня? Ты меня подставила!
– А… это не ты?
– Черт бы тебя побрал! – не выдержал Шестаков. – Мы с Тамарой прекрасно ладили. Нас все устраивало, в отличие от некоторых. Если бы мы хотели развестись, то развелись бы. Убийство – слишком опасный и обременительный способ вернуть себе статус холостяка.
Он рассуждал логически и хладнокровно, словно потерял не жену, а какой-нибудь предмет обихода, без которого в принципе можно обойтись. Его волновала только собственная шкура. Алю это возмутило.
– Ты страшный человек, Шестаков.
– Не страшнее тебя, – ухмыльнулся он.
– Допустим, я не святая… но и ты – далеко не ангел. Тебе совершенно не жаль Тамару? Она была молода, красива…
– Скажи еще, что она не успела сделать карьеру, родить детей, дождаться внуков. Давай!
– Я ее не убивала. Понял?
– Где ты была вчера вечером?
– Работала.
– Пф-ффф…
– Не веришь?
– Значит, ты могла убить Тамару. У тебя нет алиби. Я угадал?
– Мне не нужно алиби, – огрызнулась Аля. – Раз ты так переживаешь, у тебя его тоже нет. Иначе…
– Я звоню по другому поводу, – перебил доктор. – Не вздумай сболтнуть про гашиш.
– Кому я могу сболтнуть?
– Если к тебе придет следователь…
– Никто ко мне не придет! Потому что никто не знает о наших с тобой отношениях. А ты будешь молчать.
– Вдруг кто-нибудь да пронюхал? Начнут копать, докопаются.
– Гор! У меня уже были неприятности с законом, и я не хочу снова давать показания, оправдываться, доказывать свою невиновность. Ищи убийцу своей жены, а меня не трогай. В противном случае…
– Ты скажешь, что я употребляю наркотики?
– Не вынуждай меня.
– Я хочу тебя, Аленький цветочек! – неожиданно прорвало Шестакова. – Ты не представляешь, как сильно я тебя хочу…
